По следам мистера Волка

Глава 13. Находка главы стражей

Спустя какое-то время Герберт заходит в гостиную и находит на столе бутылку. Волнение за Элис заставляет увязнуть в тяжёлых размышлениях, которые вытягивают из него и без того малый запас сил. Но сон не идёт, он знает, что если даже попытается заснуть, ничего не выйдет, пока Элис не вернулась в замок. Поэтому вряд ли будет хуже, если…

— … мы выпьем? — доносится до него обрывок фразы, словно завершение собственной мысли, и Герберт только теперь понимает, что рядом с ним стоит Кроули.

— Что? — промаргивается он.

— Говорю, — повторяет Кроули, — что, если мы выпьем?

— А, да, конечно, — он разливает виски по стаканам и садится на диван.

Там же устраивается и Кроули. Но разговор не вяжется, обоих гнетут недавние похороны, если можно это так назвать, и связанные с этим мысли.

— Пойду проверю, как там Курт, — поднимается Герберт.

— Но…

Видимо Джону оставаться одному совсем не хочется, но граф успокаивающе поднимает руку и заверяет его:

— Я сразу же вернусь, одну минутку, — и, захватив с собой лишний стакан, поднимается наверх, надеясь, что хоть там не застанет ничего, что впоследствии придётся с трудом скрывать.

Его тревожит тишина, когда он поднимается на чердак и подходит к двери, но вскоре с той стороны слышатся голоса и Герберт усмехается, разобрав обиженное девичье: «дурачок…», и стучит, прежде чем зайти.

— Да не убийца он, поняла? — доносится голос Курта. — Что там? То есть кто? Стражи?

— Это я, — толкает Герберт дверь и обводит их (благо в приличном виде оба, если не считать брюк на девчонке) замученным взглядом. — Решил угостить, — протягивает стакан.

— Подожди, — бросает он Дине и выходит на лестницу, вцепившись в графа. — Ну чего?

— Что, чего? — хмыкает он, и вручает-таки стакан Курту в руки. — Элис отлучилась, ждём её. А так ничего…

Он хочет спросить, куда это отлучилась и, возможно, наорать, но вглядевшись в Герберта, на удивление, сдерживается.

Только опрокидывает в себя содержимое стакана и морщится.

— Как ты?

Герберт передёргивает плечом.

— Живой пока, — усмехается мрачно. — Пытаюсь себя убедить, что всё это нужно лишь переждать, как и любую другую бурю, после которой следует спокойствие и тишина… У вас тут всё в порядке? Девчонка то шебутная, как я посмотрю. А вообще, — решает он вдруг, — хочешь, спускайся к нам в гостиную, а?

— Ты такой добрый, что даже бесишь, — ухмыляется Курт.

Как вдруг подступает к нему, глядя в глаза.

— Что? — слегка теряется Герберт, но не отступает, напротив, кладёт ладонь ему на плечо и слегка сдавливает. Вместо объятий, так сказать. И говорит вдруг: — Не добрый я, обычный… Привязался к тебе каким-то образом. Ты… стал мне как сын. Пожалуй, так.

Курт… упирается лбом в его грудь и тяжело дышит.

— Ну, что ты… Всё будет хорошо, вот увидишь, — шепчет Герберт, с теплотой гладя его по волосам. — Ну, будет тебе, будет… А то я совсем расклеюсь, совсем размяк что-то, — усмехается и мягко отстраняет Курта от себя. — Пойдём? Хватит тебе здесь сидеть, Джон тебя теперь не сдаст.

— Я хотел… — неуёмная улыбка появляется на его бледных губах, — тебя поцеловать.

Герберт смеётся.

— Весьма неожиданно.

— Может быть, хоть это заставила бы тебя врезать мне, а?

Он бы ещё попытался сделать что-то провокационное, на это толкает собственная тоска.

Но замок посещает очередной гость. И на этот раз без стука. Дверь успели починить, но не заперли.

— Вам тоже не спится? — доносится голос… Людарика Даймонда.

— Чёрт, — выдыхает Герберт, вмиг мрачнея. — Что он здесь делает? Запрись, веди себя тихо, — кивком указывает он Курту на дверь и спускается.

Кроули наливает Людарику, забыв спросить его, и возвращается на своё место.

— Совершенно не спится. А вы… Всё в порядке? Граф не говорил, что ждёт вас здесь…

— Не думаю, — тянет глава стражей, порядком истрёпанный, — что мне нужно приглашение.

— Это уже наглость, — замечает вышедший к ним Герберт.

— Я имею права являться в любое время суток, если это касается дела. Тем более сейчас, когда ты на свободе лишь по моей прихоти, Оуэн.

Герберт приподнимает бровь.

— И зачем же вы здесь, смею спросить? Что нового в нашем деле?

— Ничего нового, в этом и дело.

Он отпивает виски, ни капли не морщась, словно это кристально чистая вода.

— Красивый перстень? — указывает на единственное украшение, что осталось на нём после того, как пропал Бернард Хизар.

— Пожалуй, — честно отвечает Герберт, вглядываясь в него.

Кроули обводит обоих непонимающим, встревоженным взглядом. Визит главы стражей явно его, мягко говоря, не обрадовал. И Джон даже не пытается это скрывать.

— Я нашёл его ночью или утром, когда произошло первое убийство. Не помню точно. Знаете, что забавно?

— Мм? — отзывается Герберт, наливая себе ещё.

— Никто не заявил о пропаже, хотя… — усмехается Людарик, — вещица очень дорогая. Мне даже кажется, что я видел её раньше. Но не могу вспомнить, где.

— Раз так, то вернее будет сказать: на ком, — поправляет его Кроули.

— Действительно странно, — хмыкает Герберт. — А где именно вы его нашли?

— Люди, предметы, здания… Какая разница? Рядом с домом Морригона.

— Ясно… В таком случае он может принадлежать кому угодно, туда захаживают все, кого я знаю и знать не хочу, — Герберт устраивается рядом с Кроули и замолкает на какое-то время, после чего отрезает: — У нас нет для вас никакой новой информации, быть может, вы зайдёте в другой день? Или просто, хотя бы днём?

— Вы собираетесь спать? — Людарик выгибает бровь.

— Д-да, — поднимается Кроули. — Я вот уже ухожу.

— А у меня раскалывается голова, — сверлит граф Людарика волчьим взглядом. — Прошу прощения за негостеприимство.

— Ничего, я подожду здесь, — очаровательно улыбается Людарик.

У него роскошная улыбка.

И Кроули, взглянув на Герберта, опускается на диван снова, решая его поддержать.

— Я не засну, — подытоживает граф, усмехаясь, и Джон вновь наливает всем виски. — Давайте тогда, раз так, просто посидим вместе. Правда мне нечем вас развлечь, у меня за последние десять лет, как вы понимаете, мало что происходило.

— А я… — начинает Кроули, но Герберт перебивает его:

— А он болтает в основном про фей. Так что лучше не надо. Без обид, друг мой, — хлопает Кроули по плечу.

Но Джон поджимает губы и, пусть и не собирался на самом деле говорить о своих делах с фейри, упрямо выдаёт:

— Почему же не надо? Вот мистеру Дайманду мы оказались полезны! Правда же, мистер Даймонд? Вы… Вы ведь уже искали у воды?

Людарик стискивает стакан до бела пальцев.

— Искали, но ничего не нашли. Кроме, — он опускает взгляд, — его платка вниз по течению реки. Там, где нелогично было бы даже пытаться искать.

— Вот как... — роняет Кроули. — Так считаете, что он... Вы прекратили поиски?

— Соболезную, — говорит Герберт, подливая себе ещё.

— Я пришёл сюда не за соболезнованиями, — чеканит Людарик. — А... А кстати, где ваша милая служанка?

Герберт хмурится, пытаясь припомнить, как звучало «прикрытие» в случае чего. Но вспомнить не может.

— Она... Я, признаться, настолько устал, что не помню, — признаётся он, как бы честно, и растерянно улыбается.

Впрочем, Герберт надеется, что это в любом случае не так подозрительно прозвучало бы, чем неосторожная ложь.

— Мы решили посидеть в мужской компании, — добавляет он.

— Ты же не против, если я её... — ухмыляется Людарик, хотя глаза у него сейчас на редкость пустые.

Герберт окидывает его недобрым взглядом.

— Не хочу даже спрашивать, о чём вы. Но знайте, что Элис находится под моей опекой и... — он замолкает, пытаясь подобрать слова, но оставляет в итоге всё так. Людарику должно быть понятно.

Кроули зевает, отчего-то ощущая неловкость.

— Господа, — решается прервать он затянувшееся молчание, — давайте, раз уж так сложилось, что мы сейчас здесь, о чём-нибудь поговорим отвлечённом. Нам всем стоит отдохнуть.

— Я пришёл не к вам, мистер Оуэн, можете идти. Мистер Кроули, о чём вы хотите поговорить?

Герберт с удивлением обводит их взглядом, но уходить не собирается, как, впрочем, и отвечать.

Кроули пожимает плечом.

— Признаться, уже и неловко... — косится он на графа. — Боюсь, я и правда болтал бы про фейри. Про то, каким странным кажется этот город.

— Мне нужно, чтобы вы поговорили с... ними... снова.

На этом Герберт всё же поднимается, собираясь покинуть их и, отставив свой стакан, удаляется наверх, на прощание едва заметно кивнув Людарику.

Кроули задумывается и решает больше не пить.

— Вряд ли они скажут что-то новое, мистер Даймонд, — отвечает он осторожно и тихо. — Но если вы просите, я могу попробовать. Нам бы выйти только на свежий воздух. Ночью они охотнее говорят. Но если я раньше считал, что в замке их будет больше, то теперь беспокоюсь, как бы это место наоборот не отпугивало их.

Людарик, хоть ему и абсолютно плевать и на замок и на его обитателей, не может пропустить это мимо ушей.

— Отчего же? — спрашивает поднимаясь.

— Не знаю... Мне, — признаётся он, — сначала показалось, что здесь обитает фей. Но затем я понял, что ошибся. Возможно они вообще недолюбливают это место. Из-за, — понижает он голос, — оборотней, как я подумал вначале. Ведь фэйри, у меня есть предположение, в родстве с магией. А оборотни... Ну, вы сами знаете. И быть может они обиделись на волков. Но затем я вспомнил, что лучше всего слышал их в волчьем поселении. И эта теория отпала. Осталось одно, — заключает Джон с важным, категоричным видом: — этот замок проклят. Поэтому выйдем, — спешит к дверям, — выйдем, прогуляемся... Это место наверняка проклято. Вещи пропадают, даже ценные, странные дела творятся, у графа проблема на проблеме. Страшное место...

— А что если... — начинает Людарик, сдерживаясь, чтобы не рассмеяться от абсурдности происходящего. Но с другой стороны — что он теряет? — Если бы они могли провести вас прямо до мистера Хизара?

— О, — тянет Кроули, — это возможно. Теоретически. Но что, если они попросят что-то взамен? Я не возьмусь заключать с ними сделку, простите, мистер Даймонд, я боюсь...

Людарик фыркает.

— Я могу отдать им всё, что они пожелают. А сделка у вас будет со мной.

— У меня с вами? — выходит Кроули на улицу и ёжится то ли от тревоги, то ли от холодного ветра.

— Да, если все выйдет, я не стану выдвигать обвинения в колдовстве, — улыбается Людарик. — Ведь вы сами сказали, что фэйри связаны с магией.

У Кроули трясутся руки.

— Я вам это, как человеку понимающему, по секрету, просто поделиться мыслями чтобы, а вы! Да как вы смеете? Я приличный человек и магией не владею! А если фейри в родстве с ней, так я здесь не виноват. С таким настроем, мистер Даймонд, ни я, ни они не будут с вами дел иметь.

Людарик приподнимает бровь.

— Эта шутка, — отзывается он так, будто сам не знает значения этих слов. — Что им нужно от меня?

Кроули какое-то время идёт молча и отвечает, будто задумавшись, только когда они выходят за врата на тёмную ночную дорогу.

— Плохо шутите, задели меня... Сейчас попробую у них спросить, — и продолжает идти, стараясь не обращать внимания (слишком, видимо, стал впечатлительным за это время) на крючковатые голые ветви по сторонам.

— Он жив, — невпопад бросает Людарик.

И Кроули вдруг отзывается, кивая:

— Да, жив... Ему помогли. Но не говорят, кто. Этот человек феям нравится, поэтому они не хотят нас провожать туда. Просят... — Кроули оборачивается к нему: — Просят принести им жертву.

Людарик оглядывается, будто в поисках подходящей.

— Какую?

— Нужно немного вашей крови.

— Всего-то? И... — он облизывает губы и ухмыляется, — у этого будут последствия?

— У чего, какие? — не понимает Кроули.

— У того, что я отдам им свою кровь.

— Но вы ведь не всю отдадите! — пугается он вдруг. — Надо просто окропить дорогу перед собой, чтобы они напились и показали, куда идти дальше.

— Что ж, надеюсь, это никак на меня не повлияет...

Людарик достаёт из кармана складной нож и не дрогнув оставляет на ладони глубокий порез.

Алые капли падают на тропку перед ними.

— Достаточно?

Кроули смотрит внимательно и напряжённо кивает.

— Думаю, да... Хотя я и не ощущаю их довольства. Они думают, что для вас это слишком просто, а значит ценности в этом немного. Но, — прислушивается, — мне кажется, нам всё ещё нужно идти к воде.

— Я могу отдать кое-что ещё, если этого будет мало. Не хотелось бы ходить кругами, — с сомнением произносит Людарик.

Он чувствует себя словно в пьяном сне и поддаётся этому.

— А что именно?

Людарик указывает на свои золотистые длинные волосы.

И ветер вдруг поднимает с дороги палую листву и пыль, кружа их и пуская вихри вдаль по дороге.

Кроули останавливается.

— Им это очень понравилось, мистер Даймонд. Они заберут.

Он протягивает Джону нож.

— Постарайтесь поровнее.

Кроули заходит к нему за спину, пытается приноровиться, но рука у него не поднимается остричь такие мягкие и золотистые локоны. Зависть любой девушки, не иначе!

— Мистер Даймонд, — медлит он. — Может они... Может и так попробуем. Как можно? Разве же можно? У меня чувство, будто я убивать вас собираюсь...

— Волосы ведь не рука. На вас моя последняя надежда.

— Что ж... — Кроули стискивает зубы и двумя короткими движениями отсекает Людарику пряди, после чего протягивает их перед собой на раскрытой ладони, позволяя ветру подхватить их и золотыми нитями унести прочь. — О, — шепчет Кроули, словно впав в транс, — Бернард бродит во сне, будучи наяву. Его держат взаперти в домике недалеко от моста, где река сужается и вода грязная, — и переводит на Людарика уже прояснившейся взгляд. — Вы не знаете, где это?

Тот хмурится...

— Нет, но... пойдёмте в участок. Возьмём карету и пару стражей.

— Да-да, так будет лучше! — собирается он уже повернуть в нужную сторону, но резко замирает. — Или... А вы точно не собираетесь упечь меня за решётку? Если это уловка, то очень подлая.

— Мне абсолютно плевать на вас, успокойтесь... — Людарик закатывает глаза.

И Кроули успокаивается.

***

Бернард подходит к низкому окошку и тоскливым взглядом смотрит на серое раннее утро. С тех пор как он очнулся здесь, раненный и разбитый, без памяти, чувствует себя будто во сне.

Ему помнится только имя. Смутно так, но Бернард почти уверен, что его на самом деле так зовут! Жена, та, которая назвалась его женой, сказала, что он нахлебался воды и ударился головой, когда воры — неужели и правда его так жестоко пытались ограбить? — сбросили его с моста с ножом в спине. Хорошо, что она отыскала его и спасла...

Но с тех пор Бернард не может даже выйти и нормально осмотреться. Словно и правда ему стоит продолжать прятаться от тех людей, лица которых он даже не помнит. Но сейчас, быть может, пока она ещё спит...

Он косится на старую разваливающуюся кровать, на укрытую с головой женщину на ней, и на входную дверь, с которой лишь надо снять засов. И делает шаг к выходу, стараясь не скрипеть полом.

Но она тут же подрывается и обводит его взглядом безумных, выпученных глаз.

Далеко не красавица, с седыми длинными волосами, все время липкими и влажными.

— Дорогуша, куда же ты?

— Подышать воздухом, — отвечает он вкрадчиво и тихо. — Спи, не хотел будить тебя.

— Что же ты не идёшь ко мне? — тянет она. — Мне до сих пор страшно. Обними меня!

Бернард медлит, но затем всё же подходит ближе и приобнимает её за плечи.

— Прости, ми-милая, мне просто... Нужно время. Понимаешь? И подышать воздухом, — с тоской смотрит он на дверь. — Голова идёт кругом.

Она прикладывает его ладонь к своей дряблой щеке и улыбается беззубым ртом.

— Такие горячие. Всегда такие горячие.

— Да, — отчего-то он шепчет. — Да... Спи, же-жена... Ты так крепко спала, жаль, если сон пропадёт.

— А знаешь что еще у тебя горячее? — ухмыляется она.

И Бернард в смущении отстраняется.

— Что будем есть на завтрак? — спешит перевести он тему.

— Я не хочу есть, ляг рядом. Мне так будет спокойнее.

— Ну, хорошо... Да, — он устраивается головой в её ногах и тут же объясняет это тем, что: — Так будет удобнее, место мало.

Простыня влажная и холодная там, куда он лёг.

— Это же я, твоя любимая жена... Мэри, — доносится до него её назойливый голос. — Ты не мог забыть меня, милый... Я отдала тебе всю жизнь!

— Прости, — зажмуривается он и делает вид, что засыпает. — Я не хотел...

— Ты любишь мясо, очень любишь мясо. Его сейчас так трудно достать... Но я, — она поднимается, — пожалуй, зарежу Икиботика.

— Кого-кого? — приподнимается он и сонно щурится.

— Козлика. Нашего козлика. Помнишь, как он рос? Ты любил гулять с ним, ой как ты любил! И мясо ты любишь!

— Не надо убивать Ботика! Бокиботика... В общем, не стоит, я не хочу мясо. Сейчас нет аппетита, спасибо тебе. Приляг лучше рядом... Ты... Ты такая заботливая. Я это ценю.

И она ложится прямо на него, устроив голову на могучей груди.

— Ты все вспомнишь, а если нет — я все тебе расскажу. Мы наверстаем эти годы. Не тревожься...

Бернард вздыхает и поглаживает её по волосам.

— Хорошо... А как я... ну, как я себя обычно вёл? Расскажешь обо мне?

— Ты у меня очень робкий, но хороший, — начинает она говорить с явным удовольствием. — В детстве отец ударил тебя по голове, и с тех пор ты боишься выходить из дома. Я все делала для тебя. А ты любил сидеть дома и не выходить. Так мы и жили все эти годы, милый.

— А, — тянет он, — так я не люблю выходить? Даже во двор? А на крыльцо?

— Только со мной. У тебя все в голове расшатывается на улице, моя бедняжка.

— Ох, тебе пришлось тяжело со мной, да? Бедняжка... И дверцы у шкафчиков я видел сломаны, покосились как! Неужели я починить не мог?

— Это недавно только, — отзывается она, странно помедлив, — ты на все руки мастер. Правда-правда. И... очень хорош...

— Да, я так и подумал, а потом стал сомневаться. Тем более, если меня в прошлом... ну, по голове ударили. Зачем я тебе такой?

Она смеётся и чуть приподнимается.

— Люблю я тебя, дурачок.

— И... и я, — звучит как вопрос.

— Она проводит пальцами с ломкими, желтоватыми ногтями по его груди и скалится. — Мой медведь... люблю волосы на твоей груди... И ты тоже любишь! Рррр!

— Свои волосы? — невольно напрягается он и вжимается в подушку, боясь пошевелиться.

— И свои тоже, да...

Она целует его в шею.

И Бернард коротко вздрагивает.

— Дорогая... Мы собирались... Эм, мы собирались спать, — звучит он жалобно, самому становится неприятно, но ничего поделать с собой Бернард не может.

— Жена я тебе или кто? Я ведь всю жизнь с тобой! Живу как затворница! И чем ты мне платишь? А как же... Как же супружеский долг?

Бернард пытается выбраться из-под неё, чтобы подняться с постели.

— Я... Не помню тебя. Разве же... будет честно? Давай начнём, мм, с малого?

— Ну, дорогой, — Мэри запускает пальцы в его волосы, — может быть, так ты все вспомнишь. Я сделаю так, как тебе нравится.

— А ты, — проглатывает он ком в горле, — знаешь точно?

— Хоть поцелуй меня!

Её огромные глаза сверкают гневом, а пальцы смыкаются на горле.

Дверь хлопает внезапно, большими, уверенными шагами Людарик Даймонд рассекает комнату и останавливается у кровати.

— Как это понимать?

Бернард переводит на него затуманенный, растерянный взгляд, который стремительно проясняется.

— Вы из стражей, так? — спрашивает он с надеждой слабым голосом.

Людарик мрачнеет. Он выглядит с новой причёской не менее странным и растерянным, чем лежащая под городской сумасшедшей пропажа.

— Это шутка? Какого чёрта ты тут делаешь?

— Это мой муж! — кричит Мэри. — Отстаньте от него! Он очень болен.

И прикрывает его лицо своими волосами.

— Убирайтесь из моего дома! По какому праву!

— Я, — высвобождается Бернард, — действительно болен, на моей спине рана... И я не помню... ничего. Поэтому...

Он не договаривает, что рад видеть кого-то из стражей, но по глазам его должно быть всё ясно и так.

Людарик хмуро наблюдает за весёлым цирком одной актрисы. И даже не вздрагивает, когда она достаёт из-под кровати нож и заносит его над Бернардом.

Он дёргает её на себя за неопрятные патлы.

Нож летит на пол, в комнату заходят остальные стражи.

— Увезите её в участок, — распоряжается Людарик Даймонд, мазнув взглядом по Дирку Хорсу.

— А есть смысл? — выгибает тот бровь.

Бернард же, бледный и болезненный, замирает на месте.

И в это время в и без того маленькое помещение врывается сияющий Кроули.

— Ах, так мы оказались правы! И жертва была не напрасна. Ах! Поздравляю!

Людарик, поморщившись, садится на кровать, когда стражи выводят Мэри из дома.

Кроули застывает у двери. Бернард какое-то время беспокоится из-за его присутствия, не понимая, кто он и зачем здесь, но быстро отвлекается на красивого и странного стража рядом с собой.

— Вы... кажетесь мне знакомым.

Людарик цокает.

— Я не для того резал волосы, чтобы пришлось тебя увольнять, Бернард.

Успокоенный, что хотя бы имя это действительно принадлежит ему, Бернард ложится и, наконец, расслабляется.

— Странная причёска. Тебе больше пошли бы длинные волосы. Хотя и так красиво, — улыбается он и сонно повторяет: — Красиво...

— Все считали тебя мёртвым, — выдыхает глава стражей. — А ты прохлаждался у Совы. Как твоя рана?

Бернард болезненно морщится.

— Не очень хорошо... У кого прохлаждался? Знаешь, — как-то незаметно переходит он на «ты», — мне не давали выйти. А здесь так душно, не находишь?

— Наверное, у тебя жар, — Людарик хмурится. — Сова. Местная чокнутая. Её слабоумный «муж» умер несколько лет назад. После этого она окончательно тронулась. Её хотели обвинить в убийстве, но ты посчитал, что это несчастный случай.

— Но это действительно был несчастный случай. Он споткнулся, а дальше... Я уверен, на это указывали многие детали, как и отметины на ботинке, который застрял в той коряге. Даже если бы она толкнула его в спину, то никак бы не подстроила, что он застрянет и упадёт именно так!

Людарик улыбается.

— Помнишь да?

— Конечно... Так она меня знала? — не замечает он проблесков своей памяти и продолжает говорить, будто ничего не происходит. — Выходит, врала мне... — вздыхает.

— Думаю, ты ей понравился ещё с того момента, как защитил её. И стал последним проблеском надежды. Даже не знаю, что с ней делать теперь.

Бернард хмурится.

— Она не хотела мне зла... Думаешь, ударила бы ножом?

— Не доставайся же ты никому... — шепчет Людарик и вдруг касается горячей руки помощника.

И у Бернарда начинают блестеть глаза.

— Людарик... Я сошёл с ума, как и она, да?

— Я поручил тебе одно дело. Весьма занятное. Тебя ранили скорее всего из-за него. Пока не знаю, насколько всё плохо, — он усмехается, — но вроде ты не безнадёжен.

— Я тебя узнаю, но не помню... Многого не помню. Но... Мне уже спокойнее. Ведь это ужасное место не моё. Не моё же? Точно?

— Твой дом тоже та ещё дыра, но жены у тебя нет, — ухмыляется Людарик. — Иначе я бы с ней переспал.

— Да, помню наши шуточки на этот счёт... Но теперь моя жена на тебя бы не посмотрела. Где твои волосы, дурень? — хмыкает он, усмехаясь.

Кроули, о котором все забыли, незаметно выходит на улицу, почувствовав себя лишним.

И застаёт не слишком-то приятную картину.

Мэри по прозвищу Сова трепыхается в руках Дирка Хорса, кусает его и грязно ругается, не переставая говорить о муже.

— Я его даже не попробовала! — она заливается слезами.

Кроули едва ли не краснеет, понимая о чём она.

— Осторожнее с женщиной, — бросает он Хорсу. — Она не в себе!

— Ага, — переводит он взгляд на Кроули, и Мэри вцепляется в него сильнее, на что Дирк реагирует незамедлительно — отрывает сухонькую женщину от себя и швыряет на землю.

Она ударяется головой о булыжник.

Мальчишка, у которого не так давно произошла неприятная сцена с Элис, вскрикивает, а лошадь, которую он гладил, встаёт на дыбы.

Кроули пятится, хотя хорошо бы подойти проверить, как там несчастная Сова.

— Да разве можно так... — бормочет он и вдруг начинает кричать: — Мистер Даймонд, ваш человек убил блаженную! Я почти уверен, что убил! Я напишу на всех вас жалобу! Я подам в суд!

Но очередного убийства в и без того мрачном Бонсбёрне не случается: Мэри пытается приподняться, кряхтя и проклиная «властных и возбуждающих мужчин».

— А ведь им, — выходит Людарик, — нравятся сумасшедшие.

— Простите? — не понимает Кроули, будучи всё ещё под впечатлением от увиденного.

— Феи, — пакостная ухмылка, — им явно нравятся люди, у которых крыша немного... набок.

Кроули ненадолго задумывается и принимается согласно кивать.

— О, какое любопытное наблюдение! Да-да, думаю, так и есть, ведь не зря они наблюдали за Совой и точно знали, что Бернард здесь! И в этом месте их больше всего, я чувствую! Ах, мистер Даймонд, как вы наблюдательны и умны! — и тут он замолкает, понимая смысл сказанного. И обижено поджимает губы. — Я нормальный. Я учёный. А вы... Ай, — махает на него рукой и отходит в сторону.

Людарик смеётся.

— В любом случае я ваш должник. Хотите филинов или, быть может, львов? Или я могу сделать для вас что-нибудь еще?

— Я что-нибудь придумаю, — улыбается он, вмиг забывая обиды. — Деньги мне ни к чему.

В ответ кивок и тут же, словно нож в спину, вопрос:

— Так где Элис Богард?

Но в отличие от Герберта, отвечает Кроули легко и не особо задумываясь, будучи радостным из-за фей и, как он решил, дружбы с Людариком, забыв и о волнении, и о недавних страхах:

— Думаю, она уже должна быть в замке. Вроде как Элис должна была собрать какие-то цветы или вроде того, и выполнить ряд дел по хозяйству. Я не помню точно. Но вам, мистер Даймонд, лучше про неё не думать...

Этот ответ и впрямь не выглядит подозрительным, поэтому Людарик спрашивает только:

— Почему?

— Потому что я тоже думал, а затем понял, что напрасно. Граф... Он... Мне кажется, между ними не всё так просто. И это уже не тот случай, когда дело может быть в борьбе за её расположение. По крайней мере, для мистера Оуэна, похоже, так. Я надеялся, что мне кажется. Но в последние дни убедился, что нет... Вы понимаете, о чём я?

— Если я понимаю, то все наоборот очень просто, — отзывается Людарик.

Он переводит взгляд на Дирка, затем на молодого стража и Мэри-Сову, кричащую о любви и ненависти.

— Бернард, ты остаёшься здесь?

Он выходит, пошатываясь, к ним. Щурится от дневного света и вздыхает.

— Нет, конечно...

— Мистер Кроули, для вас не будет места в карете. Бернард ранен, стражи все нужны мне в участке. Вы не против пройтись?

Кроули с пониманием кивает ему.

— Конечно, не беспокойтесь за меня! Я доберусь. К тому же по пути, кажется, мне встретится дом... друга.

— Так тому и быть, — улыбается Людарик. — Ты здорово меня встряхнул, — это уже к помощнику.

Бернард опирается о него и морщится от боли в спине.

— Что было, пока я... Ну, пока меня не было? И почему ты меня искал, если все считали, что я мёртв? Или это случайность?

— Без твоего тела я не мог решить, что делать дальше.

— Одобряю... — усмехается он.

А Кроули нехотя, но не оборачиваясь, уходит прочь. И бредёт по дороге долго, пока не замечает впереди светлый и красивый дом Хризантемы Хэт. И ускоряет шаг.

***Так тихо в замке... Слишком тихо.

Граф вышел на задний двор, будто бы, чтобы подышать воздухом. Туманом, точнее. Сегодня он густой и белый как молоко. Это только на руку проникшему в замок человеку. Будто небеса и правда за происходящее, будто благословляют на то, что скоро должно случиться! Хозяин так и говорил: «Мы совершаем богоугодное дело. В конечном итоге все усилия и жертвы окупятся».

И он ему верит. И следит теперь за графом из окна, но чтобы там Герберт ни делал, ему главное выиграть время. Сражаться с ним не хочется. И человек крадётся к двери, чтобы запереть её на засов, мешая Герберту быстро вернуться. Хорошо, что той хорошенькой служанки в замке нет. И её брата. Он ушёл говорить с хозяином... Интересно, о чём и по какому делу хозяин позвал его? Но зато можно выполнить поручение без лишнего шума и хлопот. О, так может поэтому и позвал? Чтобы Курт, или как там его зовут, не мешался здесь под ногами?

Человек поднимается по лестнице. Ступеньки скрипят ногами. Перила кажутся липкими. Но это оттого, что ладошки успели вспотеть. Отчего-то он волнуется сильнее, чем перед убийством. Боится сопротивления, криков. Боится быть раскрытым.

Одно дело, когда жертва тебя узнаёт и твоё отражение исчезает в её меркнувшем взгляде. И совсем другое, когда взгляд этот прояснится после и тебя будут помнить.

Но хозяина подводить нельзя.

Девушка на чердаке спит. Как ему кажется, крепко. Но он всё равно поправляет платок, скрывающий часть лица, и натягивает пониже капюшон плаща, из кармана вынимая пропитанную едкой жидкостью тряпку.

Но, склонившись над спящей, он понимает, что она давно уже не спала. И едва успевает увернуться от удара ножом, который девчонка прятала под подушкой.

— Курт! — кричит она, отбегая к окну. — Мистер Оуэн!

Но человек нападает на неё сзади. И взвывает от удара ножом. Хорошо хоть, вроде как, она не попала в живот. Боль адская, он не может разобрать, куда и насколько серьёзно ранен. От боли и злости слишком сильно толкает Дину и та ударяется лбом о стекло, по которому тут же пробегает сеть трещин. А дальше уже не составляет труда выбить из девичьей руки нож и зажать ей рот и нос тряпкой. И держать её, пока она барахтается в его хватке и мычит. А затем позволить ей упасть без чувств на пол у его ног.

Красиво...

Ему кажется это красивым. И страх постепенно отпускает. Она не видела его лица. И осталась жива. Всё-таки сами убийства ему не по нраву. Пожалуй, нет...

Спускаясь, держа её на руках (что даётся с трудом, успел устать), он успевает заметить, как граф на дворе пытается втоптать что-то в землю или вроде того...

Надо будет на всякий случай рассказать хозяину, что Герберт Оуэн странно вёл себя. И делал это так сосредоточенно, что не учуял чужака.

Впрочем, он ведь специально натёрся кремом, который не должен позволить оборотню его быстро учуять, или даже услышать.

Магия в мелочах, на которые даже закон закрывает глаза, бывает очень полезна.

Не ирония ли? Волки чуют ведьм. А магию, отдельно от них, магию, направленную против волчьих способностей, могут не замечать довольно долго...

***

Элис справилась со всем. Она была внимательной, и с уверенностью может сказать: никто не видел её. Кони далеко и по её указке будут бежать в сторону от Бонсбёрна. Хозяин будет доволен.

Походка её шаткая, она давно не спала. Но уже утро, днём будет много работы. До выходного ещё далеко. Ей нужно терпеть.

Она смотрится даже как-то романтично. Туман, рассвет, осенняя прохлада. Светлые волосы, пальцы чуть покрасневшие, сжимающие корзинку с травами. Салатовые глаза, розовый, чуть вздёрнутый носик.

Элис замирает и проводит взглядом тёмного, невысокого человека, который вытаскивает из замка... Дину.

Это не вызывает в ней каких-то особых эмоций, но слегка бодрит осознание, что «воришка» может привести к настоящему убийце.

Или даже является им.

— Мистер Оуэн, — кричит она, срываясь на бег, — хозяин!

В это время он заканчивает проверять, всё ли в порядке на участке. Ему показалось, будто земля на месте захоронения немного поднялась, что могло бы вызвать вопросы. Теперь же, закончив со всем, его охватывает новая тревога и граф спешно отзывается:

— Я здесь! — и спешит на голос. — Что случилось?

— Эту... как её... украли! — запыхавшись, с трудом кричит Элис.

И Герберт срывается с места, не тратя время на проверку замка, он бежит к вратам, выходит на дорогу, но уже никого там не видит.

— Чёрт... — выдыхает он, закрывает глаза и принюхивается.

Ничего.

Странно...

Он пробует снова — безрезультатно. И тогда пытается вглядеться в следы на пыльной дороге. Только вот, как на зло, туман и ветер мешают что-либо разобрать.

— Надо сообщить стражам, — решает он. — Ты не рассмотрела, кто похититель?

— Нет, он был весь замотан во что-то тёмное... — вздыхает Элис. — Как мы объясним, что она вообще у нас делала? А если её найдут, и она расскажет про Курта? Где он?

— Был здесь, когда я выходил... — теряется Герберт. — Но... что же теперь? Я почему-то не чую никого, кроме тебя. Просто ждать и бездействовать? А ты уверена, что это, прошу меня простить, был не сам Курт?

— Зачем ему это делать? — удивляется Элис.

— Откуда мне знать? Вдруг у них произошло что-нибудь, и он запаниковал? Боже, — выдыхает Герберт, окончательно разволновавшись. — Хоть бы и правда не он. Так, мы должны сперва найти его, а потом уже решим, что делать.

Она хмурится.

— Вы хотя бы завтракали?

— Нет, — невольно улыбается он. — А ты не отдыхала... Иди в замок, поспи, если сможешь заснуть. Я сам здесь... Я как-нибудь сам.

— Вот уж нет, — улыбается она. — Не говорите глупости, граф...

***

Курт возвращается подавленным. Он ведь собирался и без того. Тянул, да, но...

Теперь он забрал Дину.

Что с ней будет, если Курт оставит её?

Она вернётся домой и выйдет за старика? Или кто-то здесь задурит ей голову и склонит к дурному?

Она ведь такая маленькая, хрупкая, глупая...

Не хотелось бы, чтобы с ней произошло то же, что и с Мэрайей.

А Герберт... в любом случае обречён, как и остальные оборотни.

Курт отпирает дверь в сарайчик, где сидит большой, злой, чёрный пёс.

Он рычит, щетинит пасть и забивается в угол.

Курт подходит ближе, замахивается палкой и ударяет, снова, снова и снова...

Пока не доводит пса до стремительного прыжка.

Пёс вцепляется в глотку. Хлещет горячая кровь.

Звучит выстрел.

Курт ухмыляется.

Всё кончено.

По крайней мере, скоро будет кончено.