По следам мистера Волка

Глава 4. Подложить смерть

Лестница крошится как старый батон, воздух затхлый и тяжёлый, вокруг не видно ни зги.

Элис несколько раз спотыкается и охает, когда чувствует, что подол юбки зацепился за что-то. Ей удаётся высвободиться, слава богу, платье не порвалось.

Бедные люди, которым приходится здесь жить…

Она и сама находилась не в лучших условиях раньше, то там хотя бы всегда были окна, которые можно было открыть.

С трудом добравшись до нужного этажа, замерев кроликом из-за шагов внизу, Элис всё же стучит в дверь, когда все шорохи стихают.

Проходит минута, другая…

Она стучит снова.

Никто не открывает.

Что же… Граф Оуэн, видимо, останется ни с чем.

Но за дверью, наконец, раздаётся шорох, неясное бормотание, кряхтение и звон ключей.

Замок неприятно стонет, ручка поворачивается и через открывшуюся в двери щель, сквозь толстые стёкла очков, на Элис снизу вверх смотрят водянистые голубые глаза.

— Аннабель? — голос старухи, маленькой и сморщенной, с острым вытянутым лицом в обрамлении седых кудряшек, звучит недоверчиво. — Аннабель, милая, это ты? — щурится она, но несмотря на своё ошибочное предположение впускать гостью не спешит.

— О, нет, с таким именем у меня бы не получилось стать служанкой… — отзывается Элис.

Действительно, имя у прислуги должно быть такое же простое, как она сама.

— Меня зовут Элис, Элис Богард. Простите, что потревожила вас, но… Ваше окно выходит на… Я насчёт недавнего убийства.

— А, — тянет старуха, — Богард, значит. Так-так… Дочь Роберта? Это ты, милочка? Как прогремела та новость и обо мне вспомнили, да? Рано спохватились, я жива! Не меня, как видишь, убили. Не видать вам моего дома. Я ещё поживу… Поживу.

— Понимаете… — тянет Элис, стараясь произносить слова помедленнее, — я недавно стала служить в замке графа Оуэна, буквально на днях. Но я слышала дурные слухи… Говорят, вы видели его на месте преступления. Мне… страшно… ээ, бабушка.

— Хм… — в глазах её появилось нечто наподобие понимания, видимо, свою ошибку она, наконец, осознала. Но вместе с этим пришло и опасение. — В проклятом замке, говоришь? Так иди в участок, проси у стражей помощи скорее! Бедняжка… Я то чем тебе помогу? Ещё не хватало мне, чтобы граф и ко мне явился, расправу чинить, за то, что с тобой говорю!

— Нет… Какое ему дело до меня? Смилостивитесь надо мною, расскажите, правда видели его над телом бедной девушки?

Старуха вздыхает и всё же сторонится, давая Элис пройти в тёмное, пыльное помещение.

— Я уже всё рассказала тем славным молодым людям, что приходили после… Вспоминать страшно. Но давай, сначала нам нужен чай. Без чая разговоры не разговаривают.

Она поковыляла в сторону кухни, оставив Элис в небольшой, заставленной старыми вещами комнате, стены которой были сплошь розовый цветочек, и всюду висят тарелочки с изображениями котиков и… цветочков.

И ваза на столе… с засохшими цветами. И плетёное кресло-качалка с подушечкой, на которой вышиты… цветочки.

Элис передёргивает плечом и с нежностью вспоминает сдержанность замка Оуэна.

— Конечно, вы правы… У вас здесь… очень мило.

— Да, благодарю, — возвращается она с дребезжащим подносом в морщинистых сухих руках.

На чашечках, конечно же, тоже розовые цветы…

— Присаживайся, — ставит она поднос на стол и устраивается в своём кресле, указывая Элис на стул, что стоит рядом. — Так зачем, говоришь, ты пришла?

Элис чихает, будто от пыли и решает не изображать доброжелательную улыбку — вряд ли старушка хорошо видит.

— Расскажите, пожалуйста, что вы видели в ту ночь, когда убили девушку.

— О, я не то, чтобы видела, — косится она на тёмное оконное стекло. — Я проснулась от воя. Дикого, громкого, и крика. Девица кричала. Я к окну подойти побоялась. Но слышу, лязг, будто бьётся кто на саблях или… Как оно называется? Я не разбираюсь. Я вообще против оружия… В общем, сражались, видимо, там, под окном. И страшное такое после, когда тишина наступила: хрум, — делает она большие глаза, а голос завывающим, и продолжает изображать: — хрум, хрум! И я поняла — ест бедняжку. И не выдержала, выглянула в окно. А там, в темноте, огоньки глаз светятся. И снова вой…

— Значит, точно оборотень… Но вы не видели мужчину, похожего на графа? — Элис приподнимает брови.

Странно, что старуха упомянула драку. Это как-то не вяжется с версией стражей.

— Так, — отхлёбывает она из чашечки чай, — кто ж ещё это мог быть? Видела, конечно. Хвост помню и когти на лапах. Они тоже, как и глаза, блестели.

— Но с чего бы когтям блестеть? — недоумевает Элис.

Похоже, единственный свидетель ненадёжный, и графа подозревает лишь потому, что он проходил мимо.

Как бы он не нравился местным, этого недостаточно для обвинения.

Элис выдыхает.

Герберт будет рад.

— Не знаю, — пожимает она плечом, — потому что отразили свет? Глаза, наверное, тоже не сами по себе блестят? Но граф это был, точно. Я слышала, кажется… Вот здесь не уверена, но девица, перед тем, как кричать начала, громко его назвала по имени. Да и если б не это, кому ещё девушек убивать? Ты ведь знаешь, что с его женой приключилось?

«Но я очень сомневаюсь, что в этой части города ночью горят фонари…»

— Да, слышала, что его обвинили в её убийстве. Но ведь оправдали. Преступника нашли. Пусть и спустя десять лет.

Старуха на это лишь машет рукой.

— Прям так нашли? Спустя десять лет! Сказки это. Может, подставил кого, или подкупил как-то… Некому убивать её было. Ссорились они, помню, а потом, говорят, её в его же постели и нашли. В крови всю. Кто ж это пробрался в замок, пока граф на минутку отлучался по делам, и там же бедняжку погубил? Нет, точно Оуэн это был. Точно… Беги от него, дитя, пока и тебя…

Она вдруг судорожно вздыхает и отставляет чашку.

— О чём это я говорила? — снимает старуха очки, чтобы их протереть. — Принеси-ка мне, Аннабель, мой плед, будь так любезна… Холодно.

Элис поднимается.

— Конечно… И ещё, вы точно помните, что девушка крикнула его имя? Может быть, вам это подсказали стражи?

— Точно. Точно не стражи. Точнее не скажу, — у неё будто заплетается язык, а вскоре и вовсе наступает тишина.

Только чашка падает со стола, словно старуха пыталась неудачно до неё дотянуться.

Путаные мысли мелькают в голове Элис: помочь всё убрать, побежать за пледом, спросить ещё несколько вещей.

Их ворох истлевает, когда приходит осознание, что именно произошло.

— Бабуля? — Элис касается её плеча.

Но у той лишь валится на грудь голова, будто она задремала. Только вот проснуться уже не смогла.

Элис закусывает губу и отступает на шаг. Она чувствует, как горла касаются холодные пальцы смерти. Так бывало и раньше. Это неприятно.

Но расстраиваться нечего.

Эта женщина, по всей видимости, прожила долгую жизнь.

Элис кивает и выходит из квартиры, прикрыв за собой дверь.

***

— Да говорю же вам, — в нетерпении повторяет Герберт, которому ко всему прочему пришлось с какой-то стати объяснять стражам, зачем он вообще вышел в город, — Элис сейчас не будет в замке. Вам незачем идти туда. У меня ещё есть дела, я не планировал так скоро возвращаться. Уж простите. А она ушла за покупками.

— Но нам тоже, — возражает Бернард (и увести ведь его с подворотни Герберту не удалось!) — не с руки за вами по городу бегать. Мы подождём вас у замка, ничего страшного. Главное, возвращайтесь скорее.

— Или, быть может, — предпринимает Оуэн очередную попытку отвести стражей от этого дома, — посидим вместо этого в баре?

Молодой страж переводит на Бернарда заинтересованный в этом взгляд, но тот раздражённо передёргивает плечом.

— Благодарю, но воздержусь. Однако, из уважения к вам…

Оуэн хмыкает, но Бернард предпочитает не обращать на его реакцию внимания.

— Из уважения к вам, — договаривает он, — хорошо, мы будем ждать вашу слугу завтра к десяти утра в участке.

— Да, я передам ей.

— Проследите, чтобы она явилась.

— Конечно.

Элис, задумчивая из-за того, что сказала старуха и того, чем закончился разговор, выходит из дома, опустив голову и нахмурившись.

— Добрый день, — тянет она, когда поднимает глаза и замечает стражей.

***

Элис не успела ничего рассказать графу Оуэну и даже не передала парочку напутствий насчёт замка и ужина, её увели, до синяков вцепившись в запястье.

А затем всё, как по нотам — мерзкий дождик, тряска в карете, мрачность мистера Хизара по пути, решётка. Они должны были убедиться, что она никуда не уйдёт, пока следователь по делу об убийстве приезжей девушки не освободиться, чтобы допросить её.

«Стандартная процедура…»

Это слова мистера Хизара.

Но при этом обращаются с Элис, почему-то, как с преступницей.

Судя по случайно уловленному разговору, все ждали Людарика Даймонда, главу стражей, но он так и не появился в участке.

Граф Оуэн будет очень, очень сильно злиться…

Бернард, пропав на некоторое время, переговорив с рядовыми стражами, снова оказывается рядом с Элис.

Звенят ключи, он открывает замок и проводит её в небольшую комнатку с узким окном, столом и двумя стульями.

Обстановка тоскливая…

Угрюмый, со строгим взглядом, он, сцепив за спиной руки, принимается мерить шагами пол.

— Ну как можно опаздывать, как… — бормочет Бернард тихо, сам себе, но, вздохнув, оборачивается к Элис. — Вам чего-нибудь принести, быть может, стакан воды?

Он будто чувствовал себя… неловко перед ней. Что смотрелось весьма странно.

— А скоро вообще, ну… Это всё закончится? Ещё немного и граф посчитает, что у меня в этот день выходной…

Дверь отворяется, но входит не мистер Даймонд, а высокий, мускулистый, что ничуть не скрывает чёрная рубашка, человек с низким хвостом густых каштановых волос и водянистыми, голубыми глазами, слегка раскосыми.

— Мистер Хизар, вас вызывают назад, — произносит он сухо.

Бернард плотно смыкает губы, бросает быстрый взгляд в сторону Элис и медлит.

Дирк Хорс… Оставлять девушку наедине с ним не хочется. Но, быть может, и не придётся?

— А вы… — Бернард делает вопросительную паузу, всё ещё надеясь, что все по-прежнему ожидают Людарика.

— Дело срочное, девица после себя оставила труп, осмотрите всё, я допрошу её. Не возражаете?

Мистер Хорс тянет за собой металлический стул, воздух разрезает неприятный скрежет.

Он устраивается напротив Элис и окидывает её скучающим взглядом.

Бернард вздыхает. Делать нечего, придётся оставить свои планы проследить за допросом и идти…

Однако, несмотря на новость, выходит он из помещения с тяжёлым сердцем.

Что за дни пошли? То убийство, то мёртвая свидетельница, и девица из проклятого замка, прогулочным шагом, получается, прямиком с (возможно) места преступления выходит!

Ещё не хватало на улице столкнуться с графом Оуэном, который так рвался ехать в участок вместе со своей служанкой, что пришлось пригрозить арестом и ему.

Но к счастью на улице Бернард его не замечает и без лишних проблем выдвигается обратно к злосчастному дому.

***

Мистер Хорс сплёвывает на пол, а затем переводит на Элис мрачный, тяжёлый взгляд.

«Так и знала, надо было чай просить, пока здесь был тот пропахший сигаретным дымом человек с добрыми глазами…»

— Скажи мне, девочка, может ли быть совпадением то, что ты приехала с мистером Оуэном в Бонсбёрн в один и тот же день? Вы сговаривались заранее?

— Нет, подруга миссис Смит написала мне о её смерти, и я приехала, как только смогла.

О магической связи лучше не говорить, смекает Элис, всё же магия под запретом, и вряд ли местные станут разбираться, мигом в ведьмы запишут и поведут на костёр.

— Где то письмо?

— В каморке, наверное. Там, где я раньше жила. С чего бы мне его хранить?

— Значит, доказательств нет?

— Да, доказательств того, что я в чём-то виновата, нет, вы правы.

— Дерзишь мне? — Дирк Хорс поднимается, отодвигая стул со скрежетом, закуривает и выдыхает дым в лицо Элис. Она морщится, но не закашливается, привыкшая и к худшему. — В Бонсбёрне хватает блудных девиц и без тебя. Почему в столицу не поехала работу искать? Мордашка-то симпатичная.

— При чём здесь внешность? — она выгибает бровь.

— Вот только в таких сапогах никого не соблазнишь! Ты приехала тем же поездом, что и мистер Оуэн?

— Нет, меня подвёз знакомый. Я работала в общем… в харчевне, — признаётся она, — и он там часто ужинал, одинокий фермер… У вас тут какая-то выставка должна будет проходить.

Мистер Хорс хмурится, но всё же записывает эти её слова, спросив фамилию человека и о предположительных вариантах, где его можно найти.

— Это мы уточним, но в общем-то неважно, с кем ты приехала. Главное — зачем.

— Работать.

— Зачем?

— А вы зачем работаете? Тётя умерла, место освободилось, это хороший шанс для меня. Харчевня с вредным хозяином и целый замок — разные вещи.

— А этот хозяин, значит, не вредный? Просто маньяк.

Элис закатывает глаза.

— Ну хватит, он не убивал жену, разве тут есть о чём говорить? И девушку не убивал, я уверена. К тому же… доказательства есть, насморк его, например.

— Волковед — это не учёный. Тем более мистер Фокс, будь он неладен. Бесполезная у него работа, зачем этих тварей изучать, если нужно один раз перебить, чтобы не плодились — и дело с концом.

— Они очень помогали короне… — возражает Элис.

— Ну-с, теперь то, с чем они боролись, осталось лишь в них самих, пора завершить дело…

— Ах, мне всё равно. Почему мы здесь рассуждаем о графе? Я сама плохо его знаю, да и моё дело маленькое — убирать, готовить, стирать… Зачем я вам?

— Ты готова поклясться, что не состоишь с ним ни в каком сговоре, и вы случайно приехали в Бонсбёрн в то самое время, когда произошло убийство?

— Да.

Он что-то записывает, кивает, ухмыляется.

— Как умерла миссис Смит? Она ведь не так и стара была.

— Вам это лучше знать… Но я слышала, что она неудачно упала с лестницы и свернула себе шею.

— Как раз перед тем, как мистера Оуэна выпустили из тюрьмы?

— Не знаю, вы же тут работаете…

— Всё это очень странно, мисс Богард, не говоря уже о вашем родственнике… Я узнал кое-что интересное. За голову вашего кузена ведь объявлена награда в пять львов… Не знаете, где он?

— Да откуда?

— Это ведь не просто дальний родственник, вы росли вместе. А преступные мысли бывают заразительными…

— Это даже не ваше дело, пускай наши стражи его ловят сколько угодно. Вы хотели спросить что-то, что касается графа? Если нет, то мне нужно испечь пирог из картофельных очистков…

Мистер Хорс тушит бычок о железный стол и задаёт вопросы о том, в какое время Элис говорила с Оуэном, что делала дальше и так далее.

— И опять же… никто не может это подтвердить, так?

— Опять же, может… — улыбается Элис. — Два господина выходили из какого-то заведения и звали меня. Не знаю, бежали они или нет за мной, было страшно оглянуться… Но они должны были меня запомнить, всё-таки необычно девушке ходить в такое время по улице.

— Для такой как вы — не необычно. А теперь перейдём к самому интересному… что вы делали сегодня на месте преступления вместе с мистером Оуэном?

Элис открывает рот, чтобы ответить, но мистер Хорс не даёт ей это сделать:

— И предупреждаю тебя, ты очень сильно меня утомила. Так что всякий раз, когда ты будешь говорить не по делу или мне покажется, что ты врёшь, я сделаю вот так…

И Дирк Хорс с весёлым блеском во взгляде голубых глаз отвешивает Элиз звонкую, хлёсткую пощёчину.

***

Хизар выпускает кольцо дыма, задумчиво глядя всё в то же тёмное высокое оконце, что выходит на подворотню.

И как старуха могла оттуда хоть что-нибудь разглядеть ночью, в темноте? Однако она так уверенно заявляла на мистера Оуэна…

Бернард выбрасывает окурок, тушит его носком ботинка и медленно бредёт прочь, размышляя о том, что увидел в доме погибшей.

Что ж, отрицать, что она была не одна, нельзя. Элис видели выходящей из дома, в розовой комнатке возле тела были обнаружены две чашки из-под чая. Не пила же старуха из двух одновременно?

Но ничто пока не указывало на то, что это было именно убийством. И, как ни странно, Бернард этому рад. Он даже может понять, зачем Оуэн послал туда свою служанку. Однако если сделано это из-за одной предосторожности, то она сыграла с ним злую шутку.

И всё же, скорее всего, Элис оставят под стражей ненадолго, пока не убедятся, что всё это было лишь случайностью.

— Ситуация, мягко говоря, щепетильная… — бормочет Хизар сам себе, перешагивая серую лужу.

С этими мыслями он не замечает, как возвращается в участок.

Бернард идёт к комнате допроса, надеясь на то, что Людарик уже давно там и со всем закончил. Сам, а не тот…

Он хмыкает, будто стараясь этим заглушить ругательство в своих мыслях.

Хорс не нравится ему, его методы Бернард никогда не одобрял. Уж лучше Людарик со своим нетерпением и юношеской (по крайней мере, Хизар воспринимает это так) придурью.

У Элис жутко болит лицо и тело в нескольких местах, но она хорошо держится и не отступает от своего, к сожалению, только зля этим своего мучителя ещё больше.

— В этом нет, никакого смысла, — шипит она на очередной выпад, и Бернард застаёт, как Дирк Хорс в очередной раз заносит руку для удара.

— Это лишнее, — тут же произносит он, надеясь этим прервать… допрос. — Вижу, — прочищает Бернард горло, — дело продвигается не очень хорошо?

— Это только начало.

Он становится в один миг будто холоднее и выше.

— Посмотрим, что она скажет, когда пройдёт несколько недель…

— Недель? — приподнимает Хизар брови. — Сомневаюсь, что ей придётся пробыть здесь так долго. Не похоже, что она виновна.

— Старуха ожила? — ухмыляется мистер Хорс.

— Я ему говорила, — шепчет Элис, у которой саднит горло, — что старуха ничего не видела. Она только сказала мне, что это был волк. И всё. И когда я спросила, не надоумил ли её кто, что это был именно граф Оуэн, то…

— Он давно уже не граф!

— Конечно, но… Она дала понять, что, возможно, просто услышала где-то о нём, кто-то мог навести её на мысль. Вы уже выяснили, что он не мог перекинуться, она даже никакой приметы, указывающей на него, не видела. И зачем мне вредить ей? Было бы лучше её убедить, что граф не виноват и дать другие показания!

Бернард, молча, выслушивает её и хмурится. Только вовсе не из-за того, что услышал. Сама ситуация с этой девочкой ему не нравится. А Элис его глазами является именно девочкой, милой и маленькой. Мышка, что попалась в ловушку, не иначе.

— Понятно… — роняет он, и как-то невпопад предлагает: — Хотите стакан воды?

— Да, пожалуйста…

— Я запрещаю, — встревает мистер Хорс. — Я сделаю перерыв, она попьёт, когда наш разговор продолжится. Надеюсь, к тому времени ты хорошо всё обдумаешь. Или тебе милее виселица?

Хизар едва сдерживается, чтобы не сказать ему пару ласковых прямо при задержанной. Нехорошо бы вышло… Однако замечает:

— Она здесь скорее свидетельница, чем подозреваемая, мистер Хорс…

Он лишь выгибает бровь и заявляет:

— У меня обед, прошу меня простить… Парни, увидите её, — бросает стражам в коридоре.

— Я ничего не сделала… — роняет Элис.

Её выводят из помещения. Угрюмый и молчаливый Бернард решает зачем-то проводить Элис до камеры и бредёт следом. Как вдруг замечает…

Точнее, их замечает граф Оуэн, который каким-то образом всё же проник в участок, хотя Бернард сам распорядился его не впускать.

И, судя по всему, не зря. Потому что Оуэн, лишь бросив взгляд на лицо Элис, бледнеет от гнева. И глаза его загораются оранжевым огнём, отражая тусклый свет коридора.

Он преграждает им путь и успевает схватить Элис за плечи.

— Кто это сделал с тобой?! — несмотря на простуду, гремит его голос. — Скажи, кто, и он заплатит.

— Оставьте это, — просит Элис. — Они меня отпустят. Рано или поздно.

— Сейчас же! — взрывается он, сбрасывая со своего плеча ладонь одного из стражей, что надеялся оттеснить его в сторону, как вдруг во внимание Оуэна попадает Бернард. — Ты? Это был ты, подлец! — и граф хватает его за грудки.

— Не делайте глупостей, — сквозь зубы шипит Хизар. — У вас ещё шанс остановиться…

— Закрой рот… — в голосе его проступает рычание. — Я тоже за справедливость… — и Герберт заносит для удара руку.

— Да не он это был! — взвизгивает Элис, и в тот же миг позади них раздаются мерные, издевательские хлопки.

— Меня не было всего один день, что за цирк вы тут устроили, господа?

Бернард не без труда отталкивает от себя застывшего в напряжении графа и с раздражением отряхивается.

— Явились, — вырывается у него против воли. Нехорошо, конечно, отчитывать своего начальника (при посторонних), но… — Вас ждали весь день, вас искали, как можно? Как же можно было, так, в такое время? Да что ж это такое, Людарик?! — восклицает Хизар в сердцах.

— Не кричи, — тихо, но смешливо отзывается он с лукавым блеском в глазах, — у меня… голова болит. Лучше скажи, что здесь делает мистер Оуэн и девчушка. Он опять что-то натворил?

— Да вроде нет, — качает Бернард головой, — кроме того, что ошивался в той кровавой подворотне, а девица вышла из дома свидетельницы. Которая тут же померла… От старости, скорее всего. Но эксперт ещё не написал своё заключение.

— Ладно, и что, потом он её побил? Бытовое насилие, значит…

— Я?! — взвивается Оуэн, однако быстро берёт себя в руки. — Я бы и сам очень хотел узнать, кто это сделал.

Бернард же бросает на Людарика красноречивый взгляд и тихо произносит:

— Она была на допросе, пока я отлучался по делам…

— Ладно, пускай возвращается в комнату, пусть голубки поговорят, но не больше пяти минут и под присмотром стражей.

Людарик зевает, явно не заинтересованный в деле.

Бернард кивает. И вскоре Элис с Гербертом садятся за стол напротив друг друга.

— Это я виноват, — мрачно бросает граф и опускает глаза. — Прости меня, втянул тебя во всё это… Мне не стоило этого делать. Что… — обеспокоенно глядит на неё, — что произошло, там, у свидетеля?

— Это старушка, она поступила как все старушки, — шепчет Элис и вдруг кидается к нему на шею. — Только, — горячо шепчет на ухо, — не говорите ничего о Курте.

— Отцепись от него! — гаркает один из стражей.

— Не смейте на неё кричать! — тут же отзывается Оуэн, и улыбается Элис, произнося тихо, с обречённой усмешкой: — Даже не думал. Но, оу… — хмурится. — Надеюсь, там всё в порядке.

Герберт вспоминает, что Курт заперт. Один, в его замке. У которого сейчас, должно быть, нарезает круги незнакомец, что собирается снимать там комнату. Как бы чего не вышло… Увидит Курта, орущего в окне, или выпрыгивающего из окна, или разводящего костёр… в окне… Герберт уже ничему не будет удивлён.

Пока они переговариваются, Людарик за руку тянет Бернарда к комнате на этаж ниже, где прямо с потолка свисает труба, едва не касаясь металлического стола. Её начало под столом в помещении для допросов. И при желании с помощью небольших хитрых приспособлений можно узнать, о чём говорят наверху.

Бернард прислушивается, но спустя несколько минут отвлекается на Людарика, который, к его стыду, сейчас ему интереснее.

— Хотя бы меня предупреждали, где искать вас в случае чего. Время неспокойное. Как вы могли?!

Он закуривает и угощает Бернарда с миленькой ухмылочкой.

— Перестань… У меня было маленькое приключение. Я даже получил по голове.

— Что? — во взгляде его мелькает беспокойство. — От кого, за что?

— Неважно, мне уже лучше. И судя по разговору этих двоих, они либо догадались, что мы подслушиваем, для чего особого ума не надо, либо осторожничают при стражах, либо… не знаю даже.

— Так конечно при стражах они болтать не станут, зачем ты их к ним приставил-то?

— Чтобы не было совсем подозрительно, они же стоят у стены. Не надо было? — Людарик выгибает бровь и гневно дымит.

Бернард в свою очередь выпускает пару дымных колец (у Людарика никогда таких не выходит) и улыбается.

— Я бы не стал. Признаться, я бы их и вовсе уже отпустил. У нас пока ничего нет ни против Оуэна, ни против его слуги, — он вздыхает. — Бедняжке пришлось остаться наедине с Хорсом. Натерпелась… А вы, видно, получили от какого-нибудь разъярённого мужа очередной свой дамы?

— Проницательность… — дёргает Людарик углом губ. — По крайней мере, вчера я был не у твоей жены.

Бернард насмешливо хмыкает.

— А что, раньше захаживал? Она беременна, друг мой. Вряд ли мне стоит опасаться.

— Вот-вот, — закатывает глаза Людарик, — пожалуй, я повышу тебе зарплату за такое неудобство.

— Ха, задел бы, будь я и правда женат. Возможно, ты приходил к моей матушке. Хотя… — щурится он, — у неё хороший вкус.

Людарик Даймонд фыркает.

— Лучше налил бы начальнику коньяка… А с этими двумя… Не знаю, сам разбирайся. У меня нет настроения.

— Понял, — улыбается он уже вполне довольно. — Хорошо.

— Я всем скажу, что ты официально будешь вести это дело. В конце концов, в прошлый раз ты был прав, а я тогда ещё пешком под стол ходил.

Людарик лучезарно улыбается, будто и не избавляется от головной боли в виде дурацкого волчьего дела прямо сейчас.

Бернард же, судя по всему, остаётся вполне этому рад.

— Ответственно, конечно, и ново для меня… Одно дело иметь своё мнение, другое… — но он одёргивает себя и собирается, становясь серьёзным и уверенным. — Я согласен. Благодарю за доверие.

— Ты такой милый… — тянет Людарик. — Я к себе, и не надо туда никого пускать. Хочу побыть в одиночестве.

***Элис Богард сидит в одиночной камере, греет руки о кружку с кипятком и думает о Герберте Оуэне.

Граф едва не нажил себе проблем, пытаясь её вызволить. Он то кричал так, что его едва не скрутили, то пытался её выкупить, из-за чего на него едва не повесили статью о взятках…

Вот на какие глупости способен голодный мужчина!

Верно, понял, что Курт не так хорош в готовке, как она…

Кстати, насчёт кузена, хорошо бы, чтобы он не спалил замок к приходу графа.

— Что смотришь? — переводит Элис взгляд на серую крыску в углу. — Хозяин голоден, и мы поголодаем. Не страшно.

***

Курт в общем не прикладывает никаких усилий к побегу, ему давно не доводилось спать всласть, ни о чём не беспокоясь, не ожидая ножа от воришки из шайки-лейки…

Плохо, что в комнате довольно холодно, но несколько покрывал и пальто сглаживают ситуацию.

Ещё была проблема с малой нуждой, но стеклянная бутылка решила и этот вопрос.

Проспал он больше, чем когда-либо за всю жизнь. Помнится, даже в детстве, когда он тяжело болел, родители не позволяли валяться в кровати до обеда.

Ни ему, ни Элис…

Где же она? А этот пёс?

К голоду он привык, но душа требовала развлечений.

Он облазил всю комнату в поисках чего-нибудь ценного, но нашёл лишь какие-то коробчёнки с женскими премудростями и журнал для настоящих леди.

Странно, Курту казалось, что на женщин не полагается пачкать бумагу…

Он перечитывает уже в пятый раз рецепт тыквенного пирога, истекая слюной, когда замечает за окном снующего рядом незнакомца и… тут же ложится на пол, рядом с грудой баночек, от которых пахнет вялеными травами.

Кроули греет в карманах ладони, ёжится от моросящего дождя, что то набирает обороты, то превращается едва ли не в туман, и чертыхается тихо, шёпотом. Пока не замечает нечто, промелькнувшее в окне.

Он останавливается, направляя туда пристальный, пытливый взгляд, и замирает, забывая дышать.

Призраки?

Нет, в призраков Кроули не верит. Он, можно сказать, учёный, исследователь! Он верит в фэйри…

Если есть оборотни, должны ведь быть и они. И уже их, наверняка именно их, люди и называют то призраками, то ещё кем. А о замке ходит множество слухов!

— Эй! — кричит он, чудом всё же протиснувшись за ворота, чтобы подобраться поближе к потемневшим стенам замка. — Эй, здравствуйте! Я… Я видел вас!

«Вот те на! Теперь лежать тут трупом, пока граф его не прогонит… А вдруг он… по мою душу?»

Курт додумывается… обмазать лицо чем-то вроде разведённой с маслом глины, а волосы — желейным розовым… кремом? Всё тут же начинает печь кожу, видимо, потому что истёк срок, как её, годности.

Но теперь, если его заметят, хотя бы не узнают в лицо…

Курт с пыхтением подтягивает к себе и чьё-то ночное платье неприятного, жёлтого оттенка.

А ведь переодеться женщиной — прекрасная идея избежать одних проблем и нажить себе других!

А Кроули тем временем подбирается ещё ближе и придумывает даже бросить в окно маленький камушек.

— Простите, уважае… уважаемое! — исправляется он, не зная, как лучше обращаться к тому, у кого, возможно, нет пола. — Я пришёл с миром!

Курт высовывается в платье и бросает на него гневный взгляд.

А он отшатывается, едва не падая в лужу.

— Я… Моё имя Джон Кроули, — приподнимает шляпу. — Я буду снимать здесь комнату и… И жить вместе с вами. Кем бы вы… Кем бы вы ни были, сущест… — он осекается и решает добавить элемент комплимента, не зная, будет ли оскорбительным выбранное обращение: — прекрасное существо.

Курт прочищает горло и внезапно начинает сипеть, словно сорвал голос.

— Хозяина дома нет! Уходите!

— Да-да, я знаю, э… Мисс? Он знает, что я должен быть здесь. Но задерживается, видимо… А может, — он набирается храбрости. — Может, вы могли бы меня впустить?

— Существо не может впустить-с-с-с-с-с.

— Что же мне, так и мёрзнуть под окнами? А вы… Граф знает о вашем существовании, существо? — Кроули от волнения начинает шепелявить, но старается держать лицо и продолжать храбриться.

Курт, не зная, как лучше ответить, сначала кивает, а затем качает головой из стороны в сторону.

— О, — будто радуется Кроули, — система маятника! Да? Я верно понял? Вы так общаетесь? Или… — хмурится, пытаясь обдумать всё лучше. — Или говорите, что граф Оуэн лишь подозревает о вас?

Курт делает круглое движение головой и…

— С-с-с-с-с-с-с…

Шипит, сипит и хрипит.

— Боже… — выдыхает Кроули испуганно, но протягивает вверх руку и просит так, будто второго шанса уже не будет: — Я исследователь. Не могли бы вы… дать мне что-нибудь… от вас? Биологический, скажем так, материал. Пожалуйста! Прядь волос, например, или что-то ещё.

Курт ухмыляется и исчезает за шторой, а спустя минуту приоткрывает окно и протягивает мистеру Кроули стеклянную бутылку.

— О, вы так добры! — радуется он и готовится ловить. — Так добры, благодарю! Ах, если бы я мог вас рассмотреть поближе, а то зрение у меня… А вы не умеете лечить людей, или творить иные чудеса?

Курт открывает рот и хрипит, словно серена, показавшаяся моряку в истинном облике.

— Иди, иди… Кыш-ш-ш-ш-ш-ш-ш…

— Да-да, конечно, — пятится Кроули и врезается во что-то спиной.

От неожиданности он вскрикивает и отпрыгивает прямо в серую лужу.

А этим «что-то» оказывается Герберт, который смиряет Кроули тяжёлым, внимательным взглядом.

— Что здесь происходит?

— Простите, — заикается Кроули и косится в окно. — Просто там… Это. Вы видели, Это?

Герберт хмурится, вспоминая о просьбе Элис никому не говорить про Курта.

— Я ничего не видел, — произносит он строго.

— Но… вот, — протягивает он ему бутылку.

Герберт на всякий случай отступает от Кроули подальше.

— Пройдёмте, не обсуждать же нам дела на таком холоде, — направляется он к ступеням замка.

— Д-да, — спешит Кроули за ним. — А где…

— У Элис дела, — не даёт он ему договорить.

— Конечно, — вздыхает Кроули и с замиранием сердца перешагивает порог. ***

Граф Оуэн на все слова о призраке, фейри и, возможно, человеке, что тайно проник в замок, отнекивался. И выглядел весьма серьёзно и угрожающе, чтобы Кроули продолжал эти странные расспросы. Поэтому он перешёл к вопросам цены и условий своего проживания в замке.

Его поселили на втором этаже в южном крыле. На северное, как понял Кроули, путь ему был закрыл. А жаль, именно там он видел в окне кого-то, кто так любезно его чем-то одарил… Но ничего, как-нибудь, мало ли… Они ещё обязательно встретятся!

Платить за комнату пришлось довольно дорого, но Кроули, получив наследство, давно себе ни в чём не отказывал. Не то, чтобы он был слишком богат, но и бедным пожить ему уже вряд ли доведётся.

Комната его вполне устроила, просторная, в тёмных тонах, с камином и стеллажами книг, словно здесь раньше была библиотека, которую не до конца перестроили в спальню.

Камин вот только слегка дымит…

Кроули сидит напротив него на громоздком мягком стуле и задумчиво подкидывает дров. Представляя, глядя в огонь, как в скором времени к нему постучится Элис…

— Эх, — вздыхает он, мечтательно улыбаясь, — эх…

За окнами давно стемнело, дождь с градом яростно бьёт в окно. Герберт косится на потолок, с которого капает, и вспоминает о списке Элис. Девочка — а его глазами она всё-таки девочка — и правда умница, оказалась права. Этому замку требуется ремонт.

Однако поднимается Оуэн и выходит отнюдь не за покупками в ночь…

Надо навестить собратьев по крови, скажем так. Тем более совсем скоро наступит полнолуние, и лучше бы успеть поговорить с волками до этого тревожного и тяжёлого времени.

***Их не так уж и много осталось в городах. Дело пахнет жареным: власть меняется, мнение людей — тоже. Рано или поздно их братия станет следующими ведьмами, поэтому многие предпочитают жить в глуши, в одиночестве, скрывая свою суть. Или объединяются в общины и строят поселения в лесах.

Это тоже не выход и вызывает у людей жгучий страх. Неучтённые, одичавшие оборотни, рыскающие по Элмаре, в то время как самым обыкновенных волков уже несколько столетий назад извели с острова подчистую.

С другой стороны — многие старики и взрослые люди ещё помнят, как относились к оборотням при короле и какую пользу они принесли в борьбе с ведьмами.

В Бонсбёрне волки сбились в кучу на окраине, все они учтены, все работают и приносят городу какую-никакую пользу.

Джордж Финч собрал их практически в стаю, почти что в семью. Он считает, что только так можно избежать брожения общества по поводу темы волков. Если они сбегут, поджав хвосты, об их хороших делах забудут, вперёд выйдут страхи, и некому будет вставить слово в защиту невиновных.

Он курит под козырьком своего дома, темно, фонарь едва светит, накрапывает мерзкий дождик.

Зря, зря Оуэн вернулся…

Он лишь накликает на остальных беду, если продолжить слоняться по городу и привлекать внимание.

И будто в ответ на его мысли Герберт появляется рядом. Глаза мерцают, ведь полнолуние близко, губы трогает неприятная ухмылка, словно граф и здесь готовится защищаться.

Впрочем, почему «словно»? Он готовится. Мало того, что убийство приписывают оборотню, так в городе появился едва ли не самый известный из них, с плохой репутацией, прямиком из тюрьмы… Вряд ли ему и сородичи теперь рады. Скорее всего и десять лет назад его арест бросил на оборотней тень.

— Давно не виделись, — здоровается Оуэн, останавливаясь в паре шагов Финча. — Тоже не спится?

— Тебя-то мне и надо, — пренебрегает Финч вежливостью. У него каштановая бородка, крупное телосложение и маленькие, внимательные глаза. — Меня и ребят уже допросили, у некоторых нет алиби, но в общем никого не арестовали.

— Рад за вас, — хмыкает Оуэн. — А ты уверен… Прости, что я так прямо, но ты уверен, что среди них точно нет виновного? Не приютил никакого волка без метки? — на этих словах он невольно касается пальцами своего виска, на котором приглушённым красным цветом отпечатано клеймо.

Финч кривится и сплёвывает.

— Уверен в них. В тебе — нет.

— Потому что так проще, — усмехается Оуэн, — или действительно уверен? Меня тревожит, что на мой вопрос о не зарегистрированных волках я так и не получил ответ.

— Здесь уже были стражи, Герберт… — Финч выбрасывает окурок, переводит взгляд на дверь, затем на незваного гостя. Приглашать его он не собирается. — Против тебя нет веских доказательств, лучше будет, если ты просто исчезнешь из города.

— Я и сам, может, рад бы был, — разводит он руками.

Не рассказывать же Финчу о том, что держит его здесь, по большей мере… безденежье? Налог за замок высок… Обидно было бы платить за пустую развалину, и за новое жильё одновременно. Звучит оно, конечно, просто и не весомо, но на деле оказывается проблемой. К тому же с его судимостью и дурной славой вряд ли Герберт отыщет себе достойную работу.

— Я стражам не доверяю, — добавляет он. — Да и что-то не так в этом деле… — граф раздумывает немного, а затем договаривает уже иным тоном, можно сказать, доверительным и спокойным: — Не воспринимай меня, как врага, Финч. Если меня снова посадят за чьи-то грехи, оборотням хуже будет… Я этого не хочу.

— Если тебя увидят здесь, подумают, что мы имеем к тебе какое-то отношение! — рявкает Финч. — Я не знаю, что у тебя было с Розали, но…

Его прерывает скрип двери, к ним выходит женщина, закутанная в шаль и качающая на руках ребёнка.

— Долго ты? — зовёт она.

— Сейчас, зайди в дом, холодно же, Ребекка!

— Герберт, — удивляется она, каким-то чудом узнав графа, — зайдёте к нам?

— Нет, — отрезает Финч.

А Герберт, ступив было в направлении их дома, отступает.

— Благодарю, — приветственно кивает он Ребекке, не желая тревожить и расстраивать её, — поздно уже, неловко. Мне надо идти, — и, не дожидаясь ответа, не глядя больше на Финча, спешным шагом удаляется прочь.

Он шагает по тёмной улице, здесь даже не горят фонари, а окна домов вдалеке выглядят как огоньки чьих-то перемигивающихся глаз или зажжённые сигары.

Тучи над головой на пару минут расступаются, открывая почти идеально-круглую луну, и свет её режет Герберту глаза.

Он останавливается, чтобы раздражённо и устало потереть переносицу, крепко зажмурившись, пытаясь справиться с головной болью. Как вдруг сгибается пополам от боли.

Странно…

Он оказывается на дороге, коленями в серой луже, пальцами зарывшись в камни и грязь.

— Чёрт, — выдыхает он. — Нет-нет-нет, рано… — и стискивает зубы, выпуская сквозь них сдавленный стон, а затем и рычание.

Так бывает… Редко, но у оборотней так бывает перед полнолунием. Из-за каких-либо потрясений обычно, а Герберт сейчас слишком расстроен и взбешён, поэтому ничего удивительного. Но… С ним этого не должно было быть. Да ещё так не вовремя!

Кости трещат, как горящий хворост, крик разносится по округе, отдаётся эхом во вновь темнеющем небе, на котором из-за туч нет и намёка на рассвет, а затем перерастает в волчий вой.

И лапы крепкие, сильные, увенчанные острыми чёрными когтями, оставляют следы на дороге…

***

От центра далеко. И что делать молоденькой светловолосой девушке так поздно… рано? Таким ранним, тёмном утром на улице одной?

Она короткими перебежками, крадучись, идёт по разбитому тротуару к единственному здесь горящему фонарю, что вот-вот погаснет, позволив вокруг себя схлопнуться темноте.

В светлых тонких пальчиках она сжимает записку. От поклонника… В глазах стоит нечто затаённое пополам с волнением, губы бледны от страха. Ночи отныне тревожные, да и не пристало девушке вот так видеться с мужчиной.

Но она идёт, кутаясь в серый тяжёлый плащ. И вздрагивает, замечая движение в стороне, среди кустарников…

Она ускоряет шаг, с отчаянием вглядываясь в темноту за фонарём, надеясь разглядеть там знакомую фигуру. Но никого нет…

А за спиной слышится хриплое дыхание и словно царапанье когтей о каменную дорогу.

Девушка замирает, на ресницах её дрожат слёзы. Она собирается с духом, чтобы обернуться, но не успевает, чувствуя сильный толчок в спину.

Валится на дорогу, крича и в кровь сбивая коленки и руки. Рвётся из стальной хватки, что сомкнулась чуть ниже её шеи. И всё получается! Плащ остаётся в клыках и когтях зверя. А девушка бежит к ближайшему дому, в котором загораются окна.

Правда добраться до него не успевает.

Сверкают в лунном свете когти, и кровь очередной жертвы орошает землю.

Наступает тишина. И окна в доме гаснут.