Плацдарм

Глава 37. АГИТАЦИЯ И ПРОПАГАНДА

Заседание ГКО прошло в Кремле и продлилось до самой ночи. Возвращаясь с него, Берия не переставал думать, что Коба опять перехитрил всех. Просто потрясающе! Ходили слухи, что после конференции в Ялте у него случился инсульт с поражением мозга, но, судя по тому, что произошло сегодня, эти слухи распустил сам Коба, чтобы увидеть, кто на них клюнет. Слава богу, хозяин Лубянки повел себя осмотрительно, и не поддался на провокацию.

План хорош, признал Берия. Как он и предполагал, это клоуны — Хрущев и Маленков — первым делом предложили убрать Троцкого, думая угодить этим Сталину. Остальные, как болванчики, согласно кивали — разумеется, не им же исполнять! Выслушав всех и закурив трубку, Сталин предложил высказаться Берии. Тот, поглядывая на справку, составленную Судоплатовым, объяснил все трудности операции. Он долго колебался, стоит ли озвучивать сроки — три месяца! — и все же решился. За столом повисла мертвая тишина — все прекрасно понимали, что такого времени у них нет. Коба встал, прошелся за спинами у сидящих, как он делал раньше — говорили, привычка заходить со спины у него осталась со времен ссылки в Туруханском крае, где он жил среди воров и бандитов — остановился возле Берии и сказал:

— Я думаю, мы должны доверять Лаврентию. Спешить в этом деле не нужно.

Сталин сделала два шага — был слышно, как скрипят сапоги — и добавил:

— Но что же нам тогда делать с товарищем Троцким?

И тут вылез этот молодой, Вознесенский. Надо сказать, вылез удачно. Он предложил провести внеочередной съезд ВКБ(б), и пригласить на него делегатов с освобожденных от немцев территорий. Во всех населенных пунктах следует сформировать местные ячейки партии, заявил Вознесенский, которые и займутся выбором делегатов. В любом случае на съезде их будет меньшинство, поэтому все решения продиктует Москва. Эти делегаты, вернувшись на места, станут проводить в параллельном мире политику, независимую от Троцкого, сидящего в Челябинске, так что его влияние начнет уменьшаться. Как только процесс отработают, продолжил Вознесенский, то же можно сделать и на территориях, контролируемых Троцким. «Мы создадим ячейки нашей партии везде, — сказал Вознесенский, — даже в Челябинске. Предложим коммунистам переходить к нам».

— А если Троцкий арестует тех, кого мы пошлем? — спросил Сталин. — Неужели мы будем с ним воевать?

— Он не сделает этого, — уверенно ответил Вознесенский, — потому что он слишком горд. Троцкий захочет победить нас словом, а не силой, так как презирает нас. Но у него ничего не выйдет. Один раз история уже выбросила его на обочину, выбросит и второй.

Коба, пыхнув дымом из трубки, усмехнулся.

— Думаю, товарищ Вознесенский говорит дело, — сказал он, — давайте обсудим его предложение…

Берия, конечно, высказался за. Пусть этот молодой таскает каштаны из огня политической борьбы, а там посмотрим, куда кривая выведет.

Хозяин Лубянки остался доволен прошедшим днем. Гроза миновала — во всяком случае, пока. Пусть будет съезд — за его организацию головой отвечают другие.

На следующее утро после того, как Иван и Зина устроились в поселке, они сразу же отправились в дом культуры — надо было разгрузить полуторку с книгами и агитационными материалами. Дело продвигалось быстро — Зина на правах библиотекаря командовала, что куда складывать, а Иван выполнял указания. У входа в библиотеку постепенно росли тома русской классики, периодических изданий, и, конечно, сочинения Ленина, Сталина и основателей диалектического материализма.

— Закончим с разгрузкой, возьмусь за мебель, — сказал Иван, кивнув на сломанные столы и остатки стеллажей для книг — из последних уцелело совсем немного, ими топили в холодные зимы, особенно в сорок первом.

Зина тут же согласилась. У нее самой разбегались глаза — хотелось начать все сразу: как следует оформить вход в библиотеку, подготовить формуляры, выбрать место для читального зала… За четыре года она успела забыть — каково это, заниматься любимым делом, и теперь с удовольствием вспоминала.

Они как раз заканчивали разгрузку полуторки, когда на дороге показался черный «Виллис». Подъехав к дому культуры, машина затормозила. Из нее вышли двое в штатском и один в форме.

— Здравствуйте, товарищи, — поприветствовал Зину и Ивана тот, что был в форме. По тону чувствовалось, что он привык распоряжаться. — Я Сергей Юрьевич Фролов, назначен секретарем местной ячейки партии. А вы кто будете?

Иван и Зина представились.

— Очень хорошо, меня о вас предупредили, — сказал Фролов, — одну минутку, пожалуйста.

Подойдя к своим спутникам, он им что-то сказал, после чего они сели в машину и уехали.

— Товарищи, — Фролов обратился к Ивану, видимо, решив, что он тут главный, — мы можем где-нибудь поговорить? Желательно, наедине.

Иван и Зина переглянулись.

— Может, в бараке? — неуверенно предложила девушка.

Старшина усмехнулся.

— Наедине там точно не получится, — сказал он, — там стены тоньше пальца, да еще со щелями. Товарищ секретарь, давайте здесь. Не очень удобно, но никто не помешает.

Они прошли внутрь дома культуры. В актовом зале сохранились скамьи, на которых они устроились.

— Вот что я должен вам сказать, товарищи. Моя основная задача — восстановить в поселке советскую власть. Думаю, вы понимаете, насколько это важно.

Выдержав небольшую паузу, он продолжил.

— Основная трудность здесь вот какая. Мы не можем опираться на представителей власти, оставшихся здесь после оккупации в сорок первом. Те, кто остался верен советским идеалам, погибли в немецких застенках. А те, кто предал родину и стал с сотрудничать с немцами… скажем так, нас они не интересуют, ими будут заниматься компетентные органы.

— Возможно, есть те, кто ушел с отступающей армией. Может, попытаться их разыскать и доставить сюда через коридоры? — вставил старшина. — Мы ведь можем это сделать?

Фролов бросил на него пристальный взгляд.

— На первый взгляд разумно, — сказал он с интонацией размышления, — но на этих людей мы тоже не можем положиться. Они долго находились под влиянием псевдосоциалистических идей левацкого толка. Возможно, со временем они смогут очиститься от этой накипи… но, повторю, потребуется время. А действовать надо сейчас.

Иван бросил взгляд на Зину — поняла ли она сказанное Фроловым между строк? Секретарь не осуждал Троцкого прямо, а только некоторые «левацкие идеи». Возможно, учитывая его авторитет, решили не дразнить местных лишний раз. Кроме того, подумал Иван, вряд ли партийные товарищи, присланные из Москвы, смогут произнести «Троцкий» иначе чем с интонацией праведного гнева, воспитанной в тридцать седьмом, да и раньше — а это вряд ли уместно при строительстве мирной жизни на освобожденных территориях.

— В общем, товарищи, нам надо растить новые кадры, — тон Фролова снова стал деловым, бодрым, зовущим на трудовой подвиг. Видимо, секретарь имел неплохой опыт выступлений на партийных собраниях, — и делать это надо, не откладывая в долгий ящик. У вас уже есть план мероприятий на ближайший месяц?

Иван с Зиной переглянулись.

— Я думаю, надо разобраться с книгами, с библиотекой… — начала она несколько неуверенно. Точнее, до разговора с Фроловым она вполне была уверена, что начать надо именно с этого, но энергичные речи секретаря несколько сбили ее с толку — мы только сегодня начали…

— Зинаида, вы, конечно, правы, — остановил ее секретарь, — расставить книги по полкам, наладить читальный зал — все это правильно. Но надо помнить, что работники библиотеки — это передовой отряд партии в борьбе за нового человека. И не только партии, но и комсомола, — добавил он с поправкой на возраст Зины. — Вы ведь комсомолка?

— Да, — подтвердила девушка.

Фролов встал со скамьи и прошелся вдоль сцены, словно прикидывая, как он будет выступать на собрании.

— Я думаю, у вас достаточно материала, чтобы подготовить небольшой, на полчаса, рассказ о нашей стране. Расскажите о первых пятилетках, о борьбе за светлое будущее страны, о трудовых подвигах советского народа, откликнувшегося на призыв партии. Не надо обходить острые моменты, скажите и о тех, кто мешал социалистическому строительству. Только, пожалуйста, — его голос стал тише и как будто доверительнее, — не надо лишний раз упоминать гражданина Троцкого. А лучше вообще его не упоминать. Просто скажите о заблуждениях левацкого толка. Справитесь?

— Постараюсь, — ответила Зина, — и когда нужно подготовить доклад?

— Сегодня к вечеру, — не моргнув глазом, заявил Фролов, — что нам кота за хвост тянуть? Иван, а вы, — он повернулся к старшине, — постарайтесь подготовить зал. Нужно поставить стол на сцену, проверить скамьи, ну, вы сами знаете.

Энергичный малый, подумал старшина, этот будет рыть землю. Видимо, хочет выдвинуться на новом месте.

Фролов, заметив неуверенность Зины, подошел к ней поближе.

— Я уверен, у вас все получится, — подбодрил он ее, — и вот еще что, — он бросил взгляд и на Ивана. — те, кто активно принимает участие в строительстве новой партийной ячейки, не останутся без внимания вышестоящего начальства. Это я вам обещаю. Сейчас открывается время возможностей, не упустите его. Вы оба молоды, жизнь только начинается… — добавил он с отеческой улыбкой и взглянул на часы. — Я заскочу к вам после обеда, хорошо?

Не дожидаясь ответа, он направился к выходу.

— Ну, за работу, товарищи, — сказал Иван, передразнивая интонацию Фролова. Зина сердито посмотрела на него.

— Тебе-то легко, — сказал она, — подумаешь, скамейки починять! А мне сегодня вечером перед людьми выступать.

— Хочешь, поменяемся? — предложил Иван. Зина в ответ только фыркнула.

Фролов и правда заскочил часа в три — проверить, как идут дела. Дела шли споро — Иван стучал молотком, Зина корпела над выступлением. Актовый зал секретарь глянул одним глазом, а вот Зине уделил больше внимания, согласовав ее тезисы с линией партии.

— Собрание назначено на восемь вечера, — сообщил он, — думаю, народу будет много.

— Никто же не знает! — удивилась Зина.

— Это не ваша забота, — успокоил ее Фролов, — информацию о мероприятии мы доведем до граждан.

И, действительно, информацию довели: вскоре после того, как Фролов уехал, неожиданно ожили громкоговорители на площади перед домом культуры — они и передали сообщение о предстоящем собрании, повторяя текст каждый час. Зина, услышав его, разволновалась — сомнений в том, что ее ждет большая аудитория, не осталось. Иван успокаивал девушку, напоминая, как она выступала раньше. «Ты, главное, первую фразу скажи, а потом как по маслу пойдет, — говорил он, — запоешь, как птичка». Зина отмахивалась, отвечая, что тот ничего не знает о публичных выступлениях. «Зато я тебя знаю», — парировал он. Ему нравилось смотреть, как она пишет, склонившись над тетрадкой, как перечитывает потом написанное, морщив лоб — все ли верно? Заметив, что он наблюдает за ней, Зина смущалась и прогоняла его в актовый зал проверять, все ли там готово.

К восьми часам зал был полон, пришедшие заняли все скамейки и стояли вдоль окон. Ничего удивительного — во время оккупации любое собрание означало плохие новости. Сейчас народ ожидал другого.

Зина переживала, Иван старался ее поддержать, а Фролов находился в приподнятом и несколько возбужденном состоянии — чувствовалось, что выступать он любит. Ровно в восемь часов секретарь вышел на сцену, попросил тишины и выразительно глядел на аудиторию, пока разговоры не смолкли. Затем громким, хорошо поставленным голосом сказал:

— Товарищи! Большое спасибо, что откликнулись на наш призыв. Меня зовут Сергей Юрьевич Фролов, меня направил сюда ЦК партии, чтобы помочь вам восстановить советскую власть. Долгие четыре года вы провели под немецким игом, и многие не дожили до счастливого мига избавления от фашистской заразы. Давайте почтим память павших минутой молчания.

Все встали. В наступившей тишине слышался кашель, скрип половиц, когда кто-нибудь переступал с ноги на ногу. Где-то за окном залаяла собака. Он и впрямь опытный оратор, подумал старшина, аудитория его слушается. И говорит без бумажки — не то, что некоторые.

— Спасибо. Прошу садиться.

Подождав, пока шум стихнет, секретарь продолжил:

— Товарищи! Наша славная Красная Армия шаг за шагом гонит оккупантов с советской земли. В освобожденных деревнях, поселках и городах рабочий класс в союзе с колхозным крестьянством возобновляет строительство социализма под мудрым руководством коммунистической партии.

Фролов сделал короткую паузу, проверяя реакцию аудитории на сообщение — радикальных изменений в политике и экономике не планируется. Понял ли это народ, или следовало выразиться более прямо? Скоро узнаем, мелькнула мысль.

— Товарищи! Диалектический материализм учит, что победа новых, социалистических отношений над старыми, капиталистическими, объективно неизбежна и обусловлена законами развития общества. Но это не значит, что мы избавлены от субъективных ошибок на этом пути. Как получилось, что немецкие захватчики долгие четыре года хозяйничали на советской земле? Как получилось, что столица социалистического государства, самого передового в мире, оказалась захвачена врагом?

Голос Фролова посерьезнел, в нем зазвучали трагические нотки.

— Мы должны, товарищи, серьезно задуматься над этими вопросами, и сделать выводы, чтобы не повторить ошибок, однажды уже совершенных. Вопросы эти не простые, и ответы тоже простыми не будут.

Секретарь посмотрел в зал. Он сейчас шел словно по тонкому льду, рискуя провалиться в каждый момент. Он должен был убедить тех, кто сидел перед ним, в преимуществах сталинской модели социализма, убедить их, что этот путь — единственно возможный.

— Сегодня мы сделаем к этому первый шаг. Григорьева Зинаида подготовила доклад об индустриализации, о том, как проходили грандиозные социалистические преобразования в нашей стране. О том, как мы создали промышленность, без которой победа была бы невозможной. Прошу вас, поприветствуем докладчика!

Зину здесь помнили довоенным временам, и ее встретили довольно тепло. Девушка заметно волновалась, но аудитория прощала ей это — все соскучились по тем временам, когда в доме культуры кипела жизнь. То, что на сцене вновь, как и раньше, стояла Зина, символизировало возвращение мирной жизни.

Как и предсказывал Иван, самое сложное было начать. После первой фразы каждая новая давалась легче, и Зина на глазах обретала уверенность. Ее глаза горели, она сама испытывала восторг перед теми грандиозными свершениями, о которых рассказывала. Казалось, Зина страшно жалеет, что ей самой не довелось строить Днепрогэс и Магнитку, и это ее настроение передавалось слушателям — по крайней мере, их части. Как и просил Фролов, о борьбе с троцкизмом Зина не говорила, даже такого слова не упомянула. Трудности преподносились как нечто объективное и неизбежное, их появление объяснялось масштабом социалистических преобразований общества.

Закончила она съездом победителей и знаменитым заключительным словом Сталина, в котором он кратко и емко провозгласил полное единство взглядов партийных руководителей по всем основным вопросам развития страны. Главное было сделано, завершила Зина своей доклад. Пять лет небывалого труда и энтузиазма заложили прочный фундамент развития социализма в СССР.

Зине хлопали — правда, не очень понятно — ей или докладу. Фролов, отдав должное мастерству и выразительности докладчика, предложил перейти к вопросам. Сначала зал робел, но Зина отвечала простыми словами, и видно было, что они шли от сердца. Секретарь уже считал, что первый бой выигран, как вдруг услышал голос, резко диссонирующий с приподнятым настроением Зины.

— А вы знаете, как еще называют этот съезд?

Спрашивал немолодой человек, недалеко от выхода, его лицо скрывала тень.

— Не знаю, — простодушно ответила Зина и предложила: — Расскажите!

Фролов, предчувствуя провокацию, встал из-за стола и подошел к краю сцены, пытаясь разглядеть спрашивающего. Тот, заметив, отодвинулся в тень.

— Съезд расстрелянных, — сказал он, — больше половины членов ЦК, избранных на съезде, были арестованы и потом расстреляны.

В зале воцарилась мертвая тишина. Зина ошарашенно молчала. Фролов обернулся и подал знак. Один из штатских, приехавших с ним, быстро двинулся к человеку в тени. Однако тот, все поняв, скользнул в дверь.