Плацдарм

Глава 33. НА ФРОНТАХ

Батальон тяжелых танков ИС-3 под командованием майора Крутова, неделю назад получившего новое звание за бои в Тюрингии, входил в состав гвардейской танковой бригадой прорыва генерала Савина. Специфика сражения заключалась в том, что перед прорывом позиций немцев в Московской области было необходимо захватить и удержать плацдармы возле коридоров между мирами. Поэтому на первом этапе батальон Крутова работал в обороне, что было не совсем привычно танкистам.

Майор получил приказ занять позиции под Купавной, в пяти километрах от Горьковского шоссе. Это было одно из направлений, по которому командующий оперативной группой войск «Монино» генерал Говоров собирался развивать наступление, конечная цель которого — освобождение Москвы. Но сначала следовало отразить контратаки немцев. Мобильные группы противника с легким вооружением появились через пару часов после открытия коридора. Их встретили плотным стрелковым и пулеметным огнем. Получасовой бой не принес немцам успеха, и они отошли. К середине дня подтянули тележки с зенитками калибра восемьдесят восемь миллиметров, которые использовали и в сухопутных войсках. Однако к тому времени первые ИСы уже преодолели коридор, и быстро сбили практически беззащитные позиции зенитных расчетов, пытавшихся вести огонь из походного положения — оборудовать позиции на земле времени не хватило.

И вот теперь, когда первые две контратаки удалось отразить без серьезных потерь, Крутов ждал, когда немцы введут в бой основные силы — тяжелые танковые батальоны дивизии «Дас рейх». На колокольню Свято-Троицкого храма в Купавне, уцелевшую в боях сорок первого года, Крутов послал наблюдателя с радиостанцией. Оттуда просматривались все подходы к плацдарму, занятому советскими танкистами, а Горьковское шоссе виднелось как на ладони.

Колонна «Королевских тигров» показалась на шоссе около семи часов вечера. Наблюдатель засек двенадцать танков. Перед головным «Тигром» двигался разведывательный бронетранспортер на гусенично-колесном ходу, а за ним — два крытых грузовика с пехотой.

Крутов распорядился, чтобы наблюдатель не пользовался биноклем — блеск стекол в солнечный день могли заметить в колонне — однако один из «Тигров» полоснул-таки пулеметным огнем по колокольне — скорее, на всякий случай, а не потому, что заметил наблюдателя. Майор приказал наблюдателю остаться на месте, и стал ждать, когда первый немецкий танк войдет в зону поражения ИСов, сидевших в засаде. Крутов не стал изобретать велосипед и решил использовать ту же тактику, что и Тюрингии — ударом по гусеницам обездвижить головной танк, а если потребуется, то и следующий. Это создаст препятствие для движения колонны, и хорошо бронированным, но неуклюжим «Тиграм» либо придется остаться на открытой и простреливаемой местности, либо двигаться по обочинам, рискуя застрять в кюветах. В принципе, майора устраивал любой вариант.

Головной «Тигр» взяли на прицел минут через пять после обнаружения колонны. «Огонь по готовности», — скомандовал Крутов. Своим танкистам он доверял — они уже набрались опыта в боях в Германии. После трех выстрелов, последний из которых попал в цель, «Тигр» завертелся на месте, а затем остановился — командир немецкого танка понял, что больше не может продолжать движение. Теперь начнется дуэль, в которой при равных условиях «Тигры» выглядели сильнее. Однако условия равным не были — советские танкисты находились на заранее выбранных позициях, подготовленных для боя, а немецким, помимо стрельбы, пришлось маневрировать, чтобы покинуть открытую местность. Один из «Тигров» при попытке обойти подбитый головной танк тут же застрял в кювете, наклонившись под большим углом и потеряв возможность стрелять. Следующие, усвоив урок, остались на дороге, то и дело получая удары бронебойными снарядами.

Крутов решил рискнуть, и попытаться подбить задний «Тигр» — тогда немецкая колонна не сможет отступить, и будет вынуждена продолжать бой, лишившись маневренности. Из позиции, которую занимал его танк, стрелять по «Тигру» оказалось неудобно, поэтому ее надо было сменить. В этом и заключался риск — при маневрировании командирский ИС окажется хорошей мишенью для скорострельных немецких орудий. Майор уже собирался скомандовать движение вперед, как увидел неожиданное — к заднему «Тигру», на который нацелился Крутов, из кромки леса поползли двое. В бинокль Крутов разглядел, что они были в гражданском — значит, не из подразделений, обороняющих плацдарм. Тогда кто? Партизаны, мелькнула догадка. Они ползли быстро, ухитряясь при этом почти сливаться с землей — чувствовался богатый опыт. Экипаж «Тигра», увлеченный танковой дуэлью, так и не заметил приближавшегося врага — пока партизаны, подобравшись на близкое расстояние, не поднялись разом. Один из них, повыше на вид, метнул под гусеницу противотанковую гранату, а другой — коктейль Молотова в башню. Сделав это, партизаны бросились на землю и поползли прочь. Танк начал было разворачиваться, но в этот момент под гусеницей прогремел взрыв, и она тут же слезла с катков. Огонь тем временем охватил половину башни. Экипаж танка, сохранив хладнокровие, не покинул горящую машину, однако достать врага пулеметным огнем уже не мог, так что партизаны беспрепятственно скрылись в лесу, из которого появились.

— Отставить движение, — скомандовал Крутов механику-водителю, — пока остаемся здесь.

Позиция была удобной — ее начали готовить по заранее намеченному плану, еще до того, как первые ИСы прошли через коридор. В результате на огневой позиции танк Крутова размещался в окопе, и во фронтальной зоне видимости находились только ствол и покатая башня. По опыту боев в Германии укрытый таким образом танк по оборонительной мощи соответствовал трем танкам на открытой местности. Из-за нехватки времени не все машины батальона удалось скрыть в таких позициях, остальные замаскировали попроще, пользуясь естественным рельефом местности.

Что ж, подумал Крутов, теперь бой до конца. Немцам отступать некуда. Нам тоже.

— Сема, кулак, — скомандовал он заряжающему. Вскоре башня содрогнулась от выстрела.

Изнурительный бой продолжался до самой ночи и затих только с наступлением темноты. Половина советских ИСов получила серьезные повреждения, но потери немцев тоже были велики — в двух танках после удачных попаданий взорвались боекомплекты, оба экипажа полностью погибли. На других машинах не осталось живого места от «поцелуев» бронебойных снарядов, и оставалось лишь гадать, какие повреждения они получили внутри. В отличие от немецких, на советских танках приборы ночного видения отсутствовали, так что возможностей для прицельной стрельбы в темное время суток не было. Но и немцам тепловизоры не особо помогли — невысокий плотный лес, окружавший советские позиции, не давал как следует разглядеть силуэты танков.

— Товарищ майор, — раздался в шлемофоне голос лейтенанта Семенова, командира первого взвода, — к вам тут пришли, хотят поговорить.

— Кто пришел? — спросил Крутов.

— Местные. Видели, как подбили замыкающий «Тигр»? Говорят, они.

— Веди их ко мне, — распорядился майор.

Как он и думал, это были партизаны. Отрядом «Смерть фашизму» командовал секретарь райкома ВЛКСМ Валерий Смирнов — немногословный молодой человек лет тридцати лет, воевавший в подмосковных лесах уже четыре года. База у него была на западе Московской области, где немцы чувствовали себя спокойно только в крупных населенных пунктах, да и то не всегда. Смирнов предложил атаковать немцев силами отряда. Под его командованием было около сорока опытных бойцов, вооруженных стреловым оружием и противотанковыми грантами. Договорились, что по условному сигналу танки Крутова обозначат движение, чтобы отвлечь немцев, а бойцы Смирнова тем временем атакуют немецкие позиции с другой стороны.

После того, как командир партизан ушел, Крутов подозвал политрука и сказал ему:

— Видел, что у него на груди?

— Медаль «За воинскую доблесть», — ответил тот, — а что?

— Заметил, чей профиль на медали?

Тот ненадолго задумался, а потом взглянул на майора.

— Черт побери. Тот-то мне показалось…

— Эту бородку ни с чем не спутаешь. — Крутов усмехнулся. — Похоже, у тебя будет много работы…

В РККА институт комиссаров — тех же политруков — упразднили девятого октября 1942 года указом Президиума ВС СССР, которым в Красной Армии устанавливалось полное единоначалие. Но вот неожиданность — перед началом операции «Освобождение» политруков вновь ввели, приказом Государственного Комитета Обороны. Крутов гадал — зачем? — и теперь, похоже, получил ответ на этот вопрос.

Политрук бросил взгляд на командира.

— Один раз партия уже справилась с троцкизмом, справится и второй, — сказал он официальным тоном, — я не минуты в этом не сомневаюсь…

Полковник Сазонов, как полагается, надел белый халат поверх формы и проследовал за судмедэкспертом и санитаром. Из слабо освещенного подвала, куда они спустились, повеяло прохладой. Перед тем, как зайти в помещение, где хранились тела, судмедэксперт и санитар по привычке закурили, чтобы заглушить трупный запах. Сазонов, которому санитар предложил сигарету, отказался.

Сверившись с биркой, санитар выкатил кровать на колесиках и откинул простыню. Тело Поскребышева оставалось в летнем лесу более двух суток, пока его не забрала спецбригада, эвакуировавшая и раненого разведчика, и поэтому следы разложения были уже хорошо заметны. Полковник, не реагируя на запах, еще раз пробежался по заключению о причине смерти.

«На основании судебно-медицинской экспертизы трупа и результатов лабораторных исследований прихожу к следующим выводам: обнаружено огнестрельное ранение передней поверхности груди слева, проникающее в левую плевральную полость с повреждением правого желудочка сердца. Выходное отверстие отсутствует. По признаку опасности для жизни указанное повреждение состоит в прямой причинно-следственной связи с наступлением смерти…»

— Я так понимаю, пулю вы передали на баллистическую экспертизу, — сказал полковник.

— Нет, — ответил эксперт.

Полковник удивленно поднял брови.

— Почему?

— Потому что пули не было.

Сазонов еще раз взглянул на заключение.

— «Выходное отверстие отсутствует», — процитировал он, — ваши слова?

— Мои, — подтвердил эксперт.

— Тогда пуля должна быть в теле.

— Должна. Но ее там не было.

— Вы уверены? — спросил полковник.

— Абсолютно, — ответил эксперт, — повторяю, когда тело поступило сюда, пули в нем не было. Можете затребовать акт приема, там все описано.

— Как думаете, — спросил полковник после короткой паузы, — сколько времени нужно, чтобы найти пулю в такой ране и вытащить ее?

— Ну, если примерно знать где искать… несколько минут может уйти, рана глубокая, — ответил эксперт, — а если началось окоченение, тот без инструментов ее вообще не достать.

— Спасибо, — поблагодарил Сазонов, — возможно, мне придется потревожить вас позже.

Судмедэксперт затянулся, и, глядя на погибшего, выпустил из носа струйки дыма. Они овевали тело, словно изысканные благовония.

— Как вам будет угодно, — откликнулся он.

С началом боевых действий военный госпиталь в поселке Монино работал с полной загрузкой — именно туда по коридорам, связывающим миры, отправляли раненых. В госпитале установили строгий пропускной режим, но удостоверение полковника Сазонов оказалось достаточно весомым, чтобы его пропустили без лишних вопросов. «Третий этаж, палата номер пять», — сказали ему в регистратуре, когда он назвал пациента. У полковника создалось впечатление, что в регистратуре привыкли к частым визитам к этому пациенту.

Палата номер пять оказалась двухместной, однако раненый разведчик занимал ее один. Одно это уже могло показаться странным. Осведомившись, как себя чувствует раненый, Сазонов задал вопрос, ради которого пришел.

— Наверное, старшина вытащил из тела пулю, — ответил разведчик.

— Зачем?

Тот сделал недоуменное лицо.

— Ясно же — чтобы замести следы.

Полковник откинулся на спинку стула.

— Когда он мог это сделать?

— Ну, например, после того как ранил меня.

Сазонов пристально посмотрел на него.

— Не сходится, Паша.

— Почему?

— Потому что мы были на месте через две минуты после выстрела. У него не хватило бы времени.

Разведчик отвел взгляд.

— Возможно, он вернулся позже.

Сазонов тяжело смотрел на Павла. Лицо полковника оставалось непроницаемым.

— Он не возвращался. Мы шли по его следу.

Разведчик молчал.

— Паша, я думаю, ты меня обманул, — спокойно, но со сталью в голосе сказал Сазонов. — Пулю вытащил ты, когда мы ушли. Я прав?

В палате стояла мертвая тишина. Было слышно, как за дверью медсестра выговаривает пациенту, нарушившему режим.

— И тогда возникает вопрос — а зачем? Можешь на него ответить?

Павел лежал, уперев взгляд в стену.

— Хорошо, тогда я отвечу сам. Думаю, ты убил первого задержанного, и собирался убить второго, а старшина тебе помешал.

Подождав несколько секунд, Сазонов поднялся.

— У меня был приказ, — сдавленным голосом признался разведчик.

— Кто его отдал?

— Я не могу сказать. Товарищ полковник, вам лучше не знать…

— Номер приказа?

Павел помотал головой.

— У него нет номера. Это был… это был устный приказ, неофициальный. Я не мог отказаться, понимаете, я не мог ему отказать!

Полковник подошел к двери. Прежде чем открыть ее, он обернулся к бывшему товарищу.

— Тот, кто отдал приказ — он твой командир, или начальник?

— Нет, — ответил Паша, — ты мой командир, но этому человеку не отказывают…

— Ты нарушил устав, — сказал Сазонов, — твои действия привели к срыву задания и поставили под угрозу жизни разведчиков. Это преступление.

Павел ничего не сказал. Когда полковник ушел, он еще долго смотрел, не отрываясь, на закрытую дверь, словно ждал, что тот вернется.

Ожидание это было напрасным.

Генерал Говоров просматривал сводки, подготовленные начальником штаба. Его внимание привлекло сообщение из-под Купавны о боях с батальонами тяжелых танков дивизии «Дас рейх». Бои продолжались весь вечер, и в результате немцы понесли большие потери — десять «Королевских тигров». Потери советских танкистов тоже были значительными, но большинство поврежденных ИСов после ремонта в полевых условиях можно было вернуть в строй.

В донесении подчеркивалась роль партизан в сражении, успех в котором в значительной мере был достигнут их ночной атакой на позиции немцев, не ожидавших такой дерзости. Говоров ненадолго задумался, а затем вызвал генерала Хромова, своего заместителя. Поздоровавшись, Говоров протянул ему донесение. Подождав, пока Хромов дочитает, генерал спросил:

— Борис Ильич, что вы думаете о партизанском движении? Похоже, оно может оказать поддержку наши войскам.

— Вполне возможно, — ответил Хромов, — надо узнать о нем побольше. Я бы поговорил с этим… — он еще раз взглянул на донесение, — Смирновым. Наверняка у них есть нечто вроде центрального штаба партизанского движения, координирующего действия отрядов…

— Весьма вероятно, — согласился Громов, — вот только… если этот штаб находится в Челябинске, то управляют им люди Троцкого.

Хромов задумался.

— Мне кажется, товарищ генерал, мы прыгаем выше головы. Предлагаю пока оставить взаимодействие наших войск с партизанами на низовом уровне. Будем накапливать опыт, и вести разъяснительную работу, шаг за шагом.

— Пожалуй, вы правы, — согласился Говоров. Только сейчас, немного отвлекшись от чисто военных вопросов, он осознал весь масштаб той работы, которую придется проводить на освобожденных территориях. Как выстраивать взаимодействие со ставкой Троцкого в Челябинске? К счастью, это не моя задача, подумал он. Вот только бы не сорваться бы в тридцать седьмой, мелькнула тревожная мысль… Говоров выкинул ее из головы — пока что военных забот хватает.

С облегчением он вернулся к ним.