Пионеры против пенсионеров

Глава пятнадцатая. «Цели обозначены, за работу, товарищи…»

У каждого в жизни есть какая-то цель. И не только у человека – есть цели у организаций, государств, в общем, не у отдельных людей, а у человеческих сообществ. То есть, людей, которые живут сообща. И сообщают друг другу информацию, алгоритм действий, вектор движения. Вот только цели могут быть у всех разные, хотя вектор – один. Например, у тех, кто управляет государством – одна цель, а у тех, кем управляет государство – совсем другая. Но все вместе они двигаются в одном направлении. Впрочем, как говорил один литературный герой, человек хочет в жизни только две вещи – жить и жрать. Причем, жить как можно дольше, а жрать как можно слаще. Грубо, но в принципе, верно. А ещё – оставить после себя потомство. Ибо инстинкт продолжение рода. И своим потомкам оставить то, на что они будут жить и жрать. Нет, есть еще некоторые люди, которые живут ради идеи. На них, собственно, и стоит ещё этот мир. Который не прожрали и не просрали. И еще есть исполнители. Как там пелось в песне группы «Пикник»? «Я – пущенная стрела, и нет зла в моем сердце, но кто-то должен будет упасть всё равно…»

Москва, год 1977, 17 февраля. Управление КГБ СССР

– Ну, орлы, вы же, вашу мать, совсем что ли охренели?! – начальник Аналитического управления КГБ СССР генерал-майор Николай Леонов был вне себя.

Обычно он старался не употреблять крепкие выражения и вообще отчитывал своих сотрудников мягко, не повышая голос, можно сказать, даже увещевая их. Но после разговора с генералом проштрафившиеся сотрудники госбезопасности бледнели и на негнущихся ногах выходили из его кабинета. Потому что главное, не как – главное, что говорят человеку. А слова Леонов подбирать умел. Но, видимо, и на старуху бывает проруха – в четверг 17 февраля в кабинете начальника Аналитического управления КГБ СССР на Лубянке его хозяин, что называется, слов не подбирал.

– Вам, б…дь, что было сказано? Внедряться в школьную среду! А вы всю школу раком поставили! Зверев, ё… твою мать, какого х… ты этого говнюка, Ефремова-младшего отмудохал? Там вони сейчас! Папашка его министру культуры жаловаться побежал!

Максим Зверев виновато насупился, но взгляд не отвел.

– Вы извините, товарищ генерал, когда в туалете тебя пытаются головой в писсуар макнуть, то приходиться защищаться. И я не спрашивал документы у тех, кто на меня напал. Откуда я знал, кто такой этот мелкий глист?

Леонов вздохнул.

– Ну, допустим, не знал, защищался. А на уроке географии ты директору зачем демонстрировал свои обширные знания? Зачем там про феодализм и коммунизм рассказывал? Вон, мне из отдела Бобкова передали на тебя донос, завуч накатала. И вы все, знатоки, бл…дь, какого вы распелись там соловьями? Скромно надо было себя вести, как положено советским школьникам, пусть и не совсем обычном, но советским! А вы из себя вундеркиндов стали корчить!

Пионеры, которые стояли в кабинете Леонова, молчали. Правда и глаз не отводили, но сказать в свое оправдание им явно было нечего.

– Я, конечно, дико извиняюсь, товарищ генерал, но вы таки не совсем правы, – внезапно, улыбнувшись, прервал паузу худой и нескладный Миша Филькенштейн.

– Да, мы засветились по полной, мы понтовались, но мы не ставили школу, как вы выразились, в позу прачки, которая готова не только постирать белье. Ну, подумаешь, Максим сделал какому-то байстрюку из театральной семейки небольшое огорчение. Так наш коллега почти того Ефремова не бил, так, погладил. Причем, ладошкой. А то, что этот Миша с умывальником поцеловался, так за те извращения с него самого и спросите. Целоваться надо с девочками, ему уже 14 лет, уже семиклассник. Если же вы предъявляете за тех двух отморозков, так маленький шестиклашка дал сдачи напавшим на него старшеклассникам. Лично я криминала не вижу. Или наш шкет решил нарываться до этих великовозрастных босяков? И кто в это поверит?

Леонов улыбнулся.

– Вот умеешь ты, Миша, разрядить обстановку. Но какая разница – вас били, вы били? Результат – вся школа гудит, преподавательский состав в полном ахуе!

– И снова дико извиняюсь, но это же, как говорил мой дед, Соломон Яковлевич, совершенно великолепно. По вашей наколке, Николай Сергеевич, мы должны были выискивать деток нужных вам родителей, всю эту кремлевскую шелупонь, дружить с ними и через них выходить на их родственников. И сколько бы мы вот так искали, подходили, внедрялись? А, как я понимаю, цигель-цигель-ай-люлю – у вас дел за гланды, операция началась, а мы никого еще не прижали к своей нежной мальчишеской груди. Теперь не мы их будем искать, а они нас – вся школа о нас узнала, мы – героические пацаны и вундеркинды, а теперь еще Макс показал класс, так шо теперь от друзей отбоя не будет. А мы начнем фильтровать и базар, и тех, кто будет к нам лезть целоваться в дёсны. И вообще, товарищ генерал, давайте присядем и поговорим, как культурные люди. Мы ж не пацанва с Привоза, у вас мелочь по карманам не шарили, – Филькенштейн подошел к столу, отодвинул стул и демонстративно сел, подмигнув друзьям.

– Ну, Филин, ты наглец. Ладно, присаживайтесь, – генерал махнул рукой.

Пионеры-пришельцы тоже подошли к столу переговоров и расселись.

– Ладно, в принципе, Михаил прав. Рискованно, но вы засветились. Вот только необходимость в Вашем подходе, точнее, в подводе вас к отпрыскам семей кремлёвских небожителей отпала. Так что… Нет, знакомства, если заведёте, лишними не будут, но оперативная обстановка изменилась. Кстати, благодаря вашему же товарищу, Максиму Звереву.

Все разом посмотрели на Макса. Тот виновато улыбнулся.

– Ну, я просто доложил свои соображения и результату своего перемещения в прошлое будущее.

– Ну ты даёшь, а нам сказать нельзя было? – первым отозвался на резонансную новость Витя Уткин.

– Да, командир, ты бы хоть намекнул, что там? – поддержал его Кёсиро Токугава.

– Костя, да не мог я намекать. И времени не было. Когда? Мы в машине ехали, потом в школу пошли, мне что – на пороге вам говорить, мол, ребята, я в будущее смотался? Вы понимаете, что говорите?

Леонов поднял руку, призывая к тишине.

– Дорогие потомки, давайте прекратим галдёж. Максим не мог ничего вам рассказать хотя бы потому, что эта информация совершенно секретная. Нет, не для вас секреты, но вокруг вас много ушей. Не только нашей службы – есть информация, что вас пасут и спецы иностранных разведок. Мы проверяем сведения, но в любом случае надо быть осторожными, потому и спрятали вас на время в школу. Там работают наши сотрудники, задействована спецтехника, если выявим вражеских агентом – будет работать.

– А, то есть мы в роли живца? – хохотнул Уткин.

– Можно и так сказать. Но, как выразился Миша, цигель-цигель-ай-люлю – операция, о которой вы все знаете, началась по плану, и вы – поскольку произошли некоторые изменения, в ней плотно задействованы. Но об этом не здесь. Мой кабинет не прослушивают, но вас видели, то есть – вы залегендированы, конечно, но пока идет подготовка к операции, не нужно слишком часто мелькать в нашем ведомстве. Тем более, что вас «ведем» не только мы – я уже говорил об этом. Итак, сейчас вы все получаете свои удостоверения внештатных сотрудников КГБ – они вам пригодятся, поверьте. Позже капитан Краснощек вас отвезет на конспиративную квартиру и там каждый их вас будет проинструктирован.

– А в каком качестве мы вам вдруг понадобились? – задал вопрос всё тот же неугомонный Уткин.

– О вашем качестве мы поговорим потом. Главное, чтобы это качество было.

Леонов махнул рукой и поднял трубку телефона, давая понять, что, пора, мол, выметаться.

Москва, год 1977, 20 февраля. Конспиративная квартира КГБ

Задания все получили по своему профилю.

– Токугава вовремя продемонстрировал свои умения в искусстве Дим-Мак – технике отсроченной смерти. Теперь проблема устранения некоторых слишком одиозных членов Политбюро упрощается настолько, что снайперу Ивану Громову уже можно переключаться на регионы – Узбекистан и Таджикистан. Закавказье было решено пока не трогать, а после того, как в операция «Рокировка» закончится Москве, в Комитете государственного контроля решили послать туда Цвигуна. Пусть в Азербайджане порядок наведет. В Грузии понаблюдаем за Шеварднадзе, проведем с ним беседу – и посмотрим. Начнет дёргаться, суетиться – Токугава посетит солнечный Тбилиси, – Леонов посмотрел на Костю. Тот молча кивнул.

Конспиративная квартира КГБ находилась где-то в Чертаново, но все попаданцы давно были обеспечены не только персональным транспортом, но и персональной охраной. Кстати, учтя опыт их визита в школу, теперь они разъезжали каждый на своем автомобиле, но не на черной «Волге», а на менее приметных аппаратах советского автопрома. Максим выбрал себе «Жигули» первой модели, Токугава тоже захотел «копейку», а вот Уткин упёрся и выклянчил-таки себе белую «Волгу».

– Хорошо, будет тебе «Волга», – сдался Леонов. – Но из таксопарка.

– Это что, такси что ли? – взвился было Витька.

Но генерал его моментально осадил.

– Тебе что важно – шашечки, или ехать?

Все засмеялись и отныне Уткин, как Семён Семёнович Горбунков из «Бриллиантовой руки», на все задания приезжал на такси. Так что Уткина в компании иначе, чем «Семён Семёнович» никто уже и не называл.

Ваня Громов ездил на «Москвиче», причем, ещё том, стареньком, но не обычном. Первый советский кроссовер «Москвич 411» предназначался для жителей села и напомнил попаданцам автомобиль «Нива» ВАЗ-2121, который только недавно появился на советских дорогах. Но и сейчас юркий и проходимый полноприводный хэчбэк, этакий советский Suzuki Jimny приглянулся Громову гораздо больше, нежели новенькая «Нива».

Ну а Филькенштейн с чисто одесским юмором попросил себе «Запорожец». Тот самый, «горбатый». И все помирали со смеху, когда длинный и нескладный Миша вылезал из своего авто. Кстати, прикреплённый к нему водитель был очень маленького роста и смотрелся рядом с Мишей весьма комично.

Генерал-майор КГБ Николай Леонов продолжал разбор заданий. Но, в первую очередь, он ориентировался на Максима Зверева. Как-то так получилось, что, будучи по возрасту здесь, в будущем, самым младшим, именно Зверев стал лидером пятёрки попаданцев. Хотя его боевой товарищ, Кёсиро Токугава был целым майором ГРУ, тем не менее, и он признал бывшего сержанта армии ДНР своим командиром, как и тогда, на Донбассе. Уткин тоже не стал рыпаться и качать права. Тем более, абсолютно спокойно воспринял главенство Макса Иван Громов, тоже, кстати, офицер ГРУ.

Самой интересной оказалась реакция Михаила Филькенштейна.

– Мы здесь все, конечно, не на помойке себя нашли и в жизни кое-чего стоили, голова у всех есть на плечах. Но в этой гнилой политике, ты, Максим, лучше всех знаешь, в какие двери войти, а главное – в какие двери выйти. Тем более, ты единственный в нашей шобле свободно ходишь и туда, и сюда. И если мы тут накосячим, то ты сразу сможешь все косяки исправить. Только я тебя умоляю, наше общее – это общее, но в наши личные дела, командир, ты не заглядывай, тут мы сами как-нибудь…

Зверь сразу понял, что из всей их пятёрки Филин был самым загадочным и непредсказуемым. Даже то, как он, рецидивист, смог уехать в Израиль и там оказаться полезным спецслужбам – это уже внушало уважение. Ведь евреи не только никогда не допустили бы человека с такой репутацией к себе, но и вообще не пустили бы его в страну. И это заставляло задуматься – что же за человек был Михаил Филькенштейн в своём времени? Точнее, в их времени. В любом случае, непрост был Миша, ой как непрост. Впрочем, и Кёсиро, который смог обмануть его ещё тогда, на Донбассе, кадровый разведчик и майор ГРУ – он ведь тоже не был простым. И Ваня Громов, который практически всё время молчал – что он за человек?

Одним словом, Максу был полностью понятен только Витя Уткин, самый открытый и самый безалаберный из всей их группы. Несостоявшийся министр, раздолбай, прожигатель жизни, любитель женщин, который единственный из всех, попав в прошлое и оказавшись в СССР, сразу стал строить свое собственное благополучие. Любая идея, конечно же, является благоприятной – потому что даёт возможность её автору приобретать приятные блага. Или, иными словами, реализовать собственный потенциал, как минимум, в потребительской сфере. Но это и отличало Уткина от всех остальных.

У Максима и его боевого друга Кёсиро были другие идеи – например, не допустить войны в Украине, а, значит, распада СССР. И при этом сохранить то, что в этом государстве было достигнуто – советский народ. Не тупую биомассу, не граждан, не обывателей – а народ. Потому что только народ побеждает в войне, только народ не делится по расовому, национальному или какому иному признаку и только народ действительно может создать свое государство. Ну и, конечно, его защитить.

Судя по всему, Иван Громов был того же мнения, хотя, по большому счёту, Макс так ни разу с ним по душам и не поговорил. А вот Миша Филькенштейн, как только он попробовал его прощупать, моментально пресёк эти попытки.

– Я, конечно, дико извиняюсь, товарищ Зверев, но вы свои оперские штучки, которые вы, журналисты, пытаетесь применять, где надо, и где не надо, оставьте для девочек, которые вас скоро будут интересовать. Не надо меня брать за нежное вымя и гундеть про родину, место под солнцем и наше предназначение. Все, шо надо, я сделаю и даже больше. Я не скажу, шо мне не обидно за развал Союза, но и сильно пейсы я на себе не рвал. Но раз мы все здесь, значит, можно попробовать переиграть партию. Только у меня есть и своя, личная партия, которую я играть буду один. О чем популярно и пояснил нашему генералу. Поэтому иногда я буду, Максим Викторович, действовать самостоятельно и без ваших, извините, команд. Надеюсь, мы поняли друг друга?

Поэтому Макс контролировал только те задания, которые каждый получал сейчас от генерала Леонова, и увязывал с общими задачами в операции «Рокировка».

– Итак, операция уже началась, причём, благодаря прогулке Максима Зверева в будущее и обратно были своевременно внесены очень важные коррективы. Поэтому Токугава и будет подведён к некоторым фигурантам. Позже мы отдельно оговорим твои, Костя, задачи.

Токугава снова кивнул.

– Виктор Уткин продолжает внедряться в окружение Леонида Ильича. Во-первых, Витя, на тебе лежит одна из самых важных, можно сказать, центральных задач – вручение цветов генеральному нашему секретарю. 3 марта он буде выступать перед профсоюзами, там ты и поздравишь дорогого Леонида Ильича. Не кривись, ну, поцелует тебя Брежнев, переживёшь, – генерал махнул рукой Уткину, пытаясь не дать ему возразить.

Но тот не мог смолчать.

– Да не будет он меня целовать… я думаю. Дело не в поцелуях – а если будут накладки? Например, не Брежнев цветы возьмёт, а его охрана, референт какой-нибудь?

Леонов улыбнулся.

– Так потому ты нам и нужен, пионер-герой. Брежнев обязательно поинтересуется, кто его будет встречать и вручать цветы. Увидев твою фамилию, сам лично к тебе подойдёт и цветы возьмёт. На то и расчёт. Ты сам предложил, так что теперь сам и выполняй. По составу жидкости вопросов нет, так что просто наш генсек начнет молоть чепуху и покажет всем, что пора ему на пенсию. В крови никаких следов не будет, так что и к тебе вопросов не возникнет. Впрочем, некому буде их задавать – 1 марта пройдет заседание Политбюро ЦК КПСС, на котором выступит с докладом Григорий Васильевич Романов. После его доклада Андропов уйдет в отставку, с этого момента во власти начнутся перемены. И некому будет интересоваться судьбой Брежнева.

Максим, что-то пометив в своем блокноте, поднял руку.

– Простите, Николай Сергеевич, а эта троица – Суслов, Устинов, Громыко? Они же будут сопротивляться?

– Громыко уйдёт вслед за Андроповым – у Романова в докладе по его протеже, заместителю генерального секретаря ООН Аркадию Шевченко есть компромат убойный. Ведь не только КГБ проморгал такую диверсию – вербовку ЦРУ советского дипломата такого ранга. Это. Удар по Громыко. Шевченко ведь собирается отказаться возвращаться из США в СССР. Так что Громыко мы тоже свалим. А вот по Суслову и Устинову вопрос сложный. Для этого Токугава нам и понадобится. Кстати, ты там в блокноте не черкай ничего, хоть ты и секретный сотрудник КГБ, но никаких записей!

– Да что вы, товарищ генерал, я просто ставлю цифры и даты, у меня каждый из нас под номером записан, и я даты проставляю сразу, когда и кто будет где-то задействован. Вот и в школе надо будет директору докладывать, раз меня старшим назначили, – Зверев стал оправдываться, как провинившийся школьник.

Впрочем, он таким и выглядел. Посмотрев на мальчика, Леонов усмехнулся.

– В школе без тебя разберемся. Итак, Токугава вводится в операцию с 8 марта. Мы подведем его к Суслову, когда в КГБ уже произойдут перестановки. С Устиновым, боюсь, нам придется обойтись более жёстко. Там без вас сработают – на полигоне, куда отправится маршал, что-то взорвётся, в общем, это уже вас не касается.

Максим посмотрел на генерала.

– Вы извините, Николай Сергеевич, но мы для вас что – мальчики? Мы не только исполнители, у нас мозги еще есть. Которые, вы, кстати, хорошенько выпотрошили. Так вот, вы или делитесь с нами всей информацией, или мы наши договорённости пересмотрим. Вы нарубите дров, а я потом должен там, в будущем, попадать в очередную жопу? Хватит, устроили, понимаешь, вместо афганской войны парочку внутренних, так вы еще и чеченскую войну накликаете. Так что давайте по всей операции.

Генерал выдержал взгляд Зверя, потом тяжело вздохнул.

– Максим, никто от вас ничего не скрывает. Мазуров сказал, что наоборот, вам надо обо всём рассказывать, вдруг вы что подскажете. Но здесь чисто военная задумка, просто устранение Устинова. Вряд ли его гибель сильно изменит историю СССР, а вот его отсутствие на Политбюро даст нам больше шансов побороть брежневскую гвардию. Ну и армию надо брать под контроль. И, что самое главное, менять нашу военную доктрину. Но это уже потом. Детали операции я не знаю, это обсуждалось на силовом блоке Комитета государственного контроля.

– Хорошо, по Суслову и Устинову понятно. Громыко и Андропов уйдут в отставку, но этого, наверное, недостаточно? Будут воду мутить… – задал вопрос Филькенштейн.

Леонов кивнул.

– Да, Миша, ты прав. Но! Пока что операция «Парашютисты» приостановлена – мы посмотрим, кто и как будет, как ты выражаешься, мутить воду. Во-вторых, когда эти товарищи выйдут в отставку, они станут более доступны и Токугава сможет, если надо, их аккуратно и тихонько обезвредить.

Токугава, до сих пор молчавший, вдруг заговорил.

– А их обязательно надо убивать?

Леонов удивлённо посмотрел на японца, как будто с ним вдруг заговорила статуя Будды.

Кёсиро улыбнулся и пояснил.

– Искусство Дим-Мак только называется искусством отсроченной смерти. Но я могу не только убивать…