Перековка. Перевернутое Небо

Глава 12

Легко и просто договориться о будущем на словах. На деле же…

На деле пришлось потрудиться. Правда, не мне. И даже не Райгвару. Вот уж кто показал, что такое настоящий глава. Едва допив кувшин вина, он принялся раздавать приказы.

Советнику, главе личной стражи, одному доверенному порученцу, другому, какому-то бесстрастному типу, с которым Пересмешник обменялся равнодушными взглядами, и прочим, и прочим. На всё у него ушло меньше ста вдохов, и вот десятки людей умчались по делам, советник Курам, весь в поту, выполняет приказ господина, а сам Райгвар беззаботно тянет меня в целый зал продолжить веселье.

Впрочем, я предвзят и завидую тому, как ловко Райгвар переложил суету подготовки на подчинённых. Райгвар придумал главное — план. Тот самый план, который должен был заманить главу Алмазных Пауков в его ловушку.

А ещё его план отлично дополнял план Тизиора. Что один, что другой предлагали действовать шаг за шагом, позволяя Паукам узнать о нас только тогда, когда это нам нужно и…

Неважно.

Важно то, что…

— Господин.

Я открыл глаза и поднял взгляд на Пересмешника.

— Выдайте мне денег, господин тех, кто служит за идею. Много-много духовных камней. Если у вас их нет, то мешочек вот этой небесной травы, которую мы собрали в долине тайной битвы.

Пересмешник поднял ладонь, на которой лежала засушенная Шестилепестковая Алая Камнеломка.

Я удивился:

— Зачем тебе духовные камни?

Пересмешник пожал плечами:

— Здесь такому, как я, можно купить множество чудесных вещей. Моя сила — это не схватка лоб в лоб, и хорошо подобранные артефакты и Флаги удваивают мою силу, господин. Многие защиты в городах просто не рассчитаны на сектантские артефакты.

Несколько вдохов я глядел в глаза Пересмешнику, решая. Затем метнул ему и кисет с камнями, и большой пузатый альбарелло с Камнеломкой:

— Траву пересыпь сам.

Пересмешник коротко кивнул и был таков. Даже не поблагодарил.

Я хмыкнул ему вслед и вновь закрыл глаза. Это его дело. Если наёмный убийца захотел в старшей секте прикупить артефактов, Флагов и прочего, о чём умолчал, например, о ядах, то кто я такой, чтобы ему мешать?

Небольшое усилие, которое за долгие годы стало настолько неотъемлемой частью меня, что и уловить его сложно, — и я открыл глаза уже в духовном образе в средоточии.

Главном моём средоточии, том, что центральное, с эссенцией и Пронзателем.

Спустя вдох я скрестил ноги, усаживаясь в удобную для долгой медитации позу. Передо мной мерцал сотнями символов Пронзатель, подо мной мерцал ими же пол-формация.

Очень и очень похоже на Зал Неба в городе Тысячи Этажей. Только там под ногами синее небо, а здесь — серо-стальное небо эссенции. Там ступаешь по воздуху, а здесь — по формации-Указу-дарс-его-знает-чему. Там в центре зала беседка, а здесь — Пронзатель. Там становишься ближе к Небу, а здесь… я надеялся, что становлюсь ближе к себе.

Нужно только решить, к какому это себе. Очень уж меня как-то зацепили слова Райгвара о том, что такой я нравлюсь ему больше. Глупо, бессмысленно, опасно опираться на мнение сектанта, но… нет ли в его словах зерна истины? Того, над чем стоит задуматься?

Я Леград. Ирам. Ирал. Даргел. Атрий и прочие. Я идущий если не с сотней, то с десятком имён. С самых первых шагов Возвышения я носил маски, сменяя их по мере необходимости.

Вот я — жалкий, сломленный приблуда, которому даже не дали Наставления для Закалки. И вот одновременно с этим я — скрытый талант, который замышляет месть самому сильному человеку деревни.

Вот я — выпивший настой Чёрного Гриба неудачник, у которого нет будущего. И вот я снимаю маску и уже чемпион деревни, вонзающий нож в сердце главы деревни.

Вот я — ученик Школы Морозной Гряды, изо всех сил пытающийся стать лучшим в этом году обучения. И одновременно я — обладатель земной техники, которую нужно ото всех скрывать.

Я — обычный работник на ферме, и я — тот, кто убил сектанта и завладел его артефактами.

Я — обычный искатель, перебивающийся заработком на травах, и я — тот, кто медитирует на спине Царя.

Продолжать можно бесконечно. Я — искатель, и я — заместитель магистра. Я — сектант и я — имперец.

Как в этом бесконечном хороводе образов и масок отыскать себя? Я и есть все они.

Вот Райгвар хвалит меня за наглость, силу, прямой взгляд. Приятно. Но способен ли я и дальше быть таким, а главное — только таким? Это противоречит даже плану с Пауками, а не то что моим планам на возвращение в Сломанный Клинок.

Да, к главам городов выйдет наглец, но совсем не тот наглец, что стоял, не опуская глаз, перед Райгваром и украл его же Указы.

Всё хорошо в меру, и всё хорошо на своём месте.

Привычка тереть бровь — мой первый якорь? Забавно, как-то, что было напоминанием о моей ошибке, стало моей частью. Но пусть, я не спорю, это точно моё.

Второй мой якорь — это Пронзатель? Чудовище из имперских земель? Отлично. От первого до последнего прикосновения — это моё и только моё. Мой талант копья, мой талант к чудовищу, победителю Монстров.

Третий мой якорь — это жажда схватки, ярость битвы? Дайте две схватки, если можно.

Четвёртым же якорем я сегодня назначу мою гибкость, моё умение сегодня быть яростным имперцем, а завтра — хитрым сектантом. Или наоборот. Это тоже моё и только моё. Оно со мной гораздо больше, чем любой из других якорей, любая из других основ. И я не вижу в ней ничего плохого. Это безумный дух был всегда одним. Он не притворялся слабым, не притворялся тем, кем не был.

Пятым якорем станет справедливость. Та самая, про которую Седой едко высказался: причинять справедливость. Да и может ли она быть другой, когда я поставил её пятой, сразу после гибкости, а вернее сказать, двуличности? Справедливость имперца и сектанта не может совпадать, но может отыскаться справедливость двуличного Леграда.

Шестым… Пожалуй, шестым якорем мне стоило бы назначить желание увидеться с семьёй, но я не буду этого делать. Оно было хорошим стремлением во времена моей погони за ними от Ясеня. Но сейчас оно ни к чему. Честно говоря, Сломанный Клинок сейчас занимает в моём сердце больше места, чем мама, Лейла, дядя Ди и прочие. Ничего по-настоящему плохого с родными Говорящей с Небом случиться не может. Нет, не так.

С ними чего только не может случиться, но всё, что связано только с людьми, ну или со Зверями, — это всё может быть решено Лейлой, решено одним только её положением и её охраной. Если Мады заявят на всю Империю, что они второй по силе клан, то кто осмелится сказать, что их фракция первая по силе?

Если что и может произойти с моей семьёй непоправимого, то лишь потому, что это будет им назначено Небом. Если Небу это будет интересно, нужно, то и я окажусь рядом и помогу им с этим испытанием.

В конце концов, я не собираюсь отказываться от желания увидеть семью. Кажется, я уже почти добрался до той силы, когда даже Мады не смогут меня спустить со своей лестницы. Почти.

Шестым якорем вместо семьи я назначу ещё одну важную часть своего характера и своего прошлого. Желание идти вперёд, желание подниматься шаг за шагом по дороге Возвышения, желание познавать техники, стихию, Небо и их тайны. Это тоже то, что со мной дольше всего. Неважно, как это проявлялось — в том, что я хлестал себя колючками, или в том, что изменял техники, создавая новое.

Итак. Чтобы остаться самим собой, я должен сохранить привычки тела и любимые словечки, давя в себе чужое.

Должен сохранить ярость битвы и любимое оружие. И здесь вообще нет другого пути, пусть даже Пронзатель не только мой якорь. Есть только путь с Возвышением Фатии и познанием сути вложенных в Пронзатель тайн. И я должен под любой маской сохранять жажду справедливости и желание двигаться к Небу.

Решено.

Я встал, решительно шагнул вперёд, по бесплотной, но от этого не менее ощутимой поверхности Указа-формации, оказываясь вплотную к Пронзателю, вгляделся в сталь его наконечника. Не в вырезанные на его поверхности знаки, а в саму поверхность полированной стали. В своё отражение.

Серое отразило серое. Сталь отразила мои глаза.

Ни следа зелени. Никакого движения на краю взгляда. Никакого шёпота за спиной, не дай Небо.

Я улыбнулся и сказал вслух:

— В конце концов можно и не разбираться в том, что вложено в этот якорь. Проще всего будет призвать на себя Небесное Испытание, а затем поднять над головой Пронзатель, встречая Испытание им. Ты, конечно, перенял много тайн сектантов, даже тайны их обманных испытаний. Может быть, твои знаки даже выдержат Небесное Испытание. А два Испытания? А три? Пять? Десять? Очень и очень сомневаюсь. А знаешь почему?

Конечно же, ответа не было. Но мне он и не был нужен.

— Потому что даже если ты бы оказался достаточно безумен, чтобы встать под настоящее Небесное Испытание, ты должен был предусмотреть, чтобы в молниях сгорали осколки поглощённых душ, а не ты сам. Но это я тебя поглотил. Это ты — осколок, от которого осталось пара слов, пара воспоминаний, пара имён и… и больше ничего. Это всё исчезнет, испарится под молниями Небесного Испытания.

Мгновение — и я уже вне средоточия, открываю глаза в гостевом павильоне Тигров. Открываю и недовольно поджимаю губы. Глупая вспышка раздражения, глупая речь, бессмысленная, но уже ничего не вернёшь назад.

Я поднялся, сосредоточился, привычно давя злость и раздражение, махнул рукой, выбрасывая перед собой плечевой элемент брони из запасов.

— Дзынь.

Звякнуло, и он улетел прочь, врезался в стену. Я недовольно нахмурился. Слабо, неверно, не так. У Райгвара это выходило гораздо лучше, быстрее, опасней.

Пластина, подхваченная духовной силой, поднялась с пола, взлетела под потолок, рухнула оттуда, больше не удерживаемая, я же вновь сжал духовную силу в тонкий-тонкий шип и ударил, целясь точно в центр.

— Дзынь, — звякнуло, пластина снова отлетела к стене, снова я не сумел её пробить.

Видимо, мне нужно больше времени, чтобы провернуть такое.

Пластина вернулась в кисет, я вновь уселся в позу медитации, но на этот раз я сжимал в кулаке жетон. Совсем не тот жетон, который я нашёл в песках Нулевого, но в то же время такой же жетон ополченца.

И глаза я открыл на всё том же утёсе. Всё те же деревья внизу, всё так же ползут облака на небе. И всё так же здесь время течёт гораздо быстрее, чем в настоящем мире, а значит, пора тренироваться.

Взмах руки — и точная копия настоящей плечевой пластины от брони для Предводителя взлетает вверх.

Сжать духовную силу, ударить так быстро, как только могу.

— Дзынь!

Пластину сметает в сторону, она едва не падает с утёса, задерживается лишь на самом краю, и в следующий раз я не подкидываю её, а держу духовной силой на месте и этой же духовной силой бью.

Слабо. Нужно быстрее бить. Нужно сильнее сжимать. Ещё раз.

Я повторил и снова разочарованно поджал губы. Снова не то. Не так.

Через миг в моей руке сжат Флаг.

Через два мига рядом стоит Безымянный.

Ещё миг мы смотрим друг другу в глаза, а затем его губы изгибаются в едва заметной усмешке, и лицо его плывёт, меняя черты, плывут и очертания тела, рост, тая в чёрном дыме и складываясь в совсем новую фигуру и лицо.

Музыкантша.

Обычно я вызывал её, чтобы играть во время схватки, но сейчас вокруг нет ни одного врага. Я вижу, как она озирается, пожимает плечами, но занимает своё обычное место. Пусть жетон и не тот, но утёс повторяет привычный мне до малейших деталей, до последних трещин и лишайника на серых камнях.

Я мог бы приказать Музыкантше играть что-то определённое или с особым настроем, но зачем, если она достаточно хороша для того, чтобы создавать идеальную музыку, дополняя ею мои тренировки.

Вот и сейчас она заиграла что-то лёгкое, едва слышное, больше похожее на шёпот облаков с их высот.

В который раз задумываюсь, каково её прошлое? Сколько лет она шла по пути циня, чтобы достичь таких высот мастерства? Кем была до ритуала? Сектанткой, имперкой? Вопросы, на которые никогда…

Почему же?

Мой взгляд направлен прямо на неё, но она не замечает его, глаза её опущены к циню, к струнам, к мелодии, что рождается под её руками.

Спрашиваю:

— Ты из Империи?

Отчётливо вижу, как дрогнули её губы, а затем плотно сжались. Дёрнулись в смущении? Хотела ответить голосом, забыв, что его нет?

Голоса нет, но сейчас можно обойтись и без него.

Музыкантша медленно, не поднимая головы, повела подбородком из стороны в сторону.

Что же, теперь я знаю ответ на главный вопрос. Безымянный — имперец, Музыкантша — сектантка. Но я ведь об этом всегда догадывался, верно?

На свой же вопрос я не стал отвечать, позволил ему словно повиснуть в пустоте разума, а затем стёр одним движением, возвращаясь к тренировке.

— Дзынь!

Музыкантша тут же уловила то, что я не смог бы описать словами, сменила и ритм, и громкость, и настрой своей мелодии. Шёпот облаков? Он растаял в воздухе словно туман, теперь над вершиной утёса звенит приближающийся гром.

Теперь уже мелодия ведёт меня за собой.

Я повторяю удар и отчётливо понимаю: медленно, мало. Я что, Закалка, которая пытается стать Воином?

Десять вдохов — и поднятые в воздух моей духовной силой вокруг меня кружат полтора десятка пластин от брони.

И столько же сотканных, спрессованных из духовной силы игл.

Спустя тысячу вдохов иглы превращаются в крошечные копья.

Спустя пять тысяч вдохов я первый раз сумел пробить пластину.

Спустя десять тысяч вдохов пластины забыты, а вокруг меня застыли, готовые наброситься и растерзать десятки одинаковых сектантов, образы Бера, убитого мной главы банды Горных Медведей.

Мелодия снова сменяется, и я, уловив ритм, трижды киваю, на третьем кивке отдавая незримый приказ. Копии давно убитого врага, марионетки, навсегда связанные со мной своим поражением, бросаются на меня, преображаясь на бегу.

Нас разделяло всего десять шагов, но ни один из них не сумел дотянуться до меня своими когтями.

Поджав губы, я застыл среди их тел.

Пиковые Мастера, погибшие от всего лишь духовной силы.

Когда я был всего лишь Воином, мои Указы, способные убить на целой площади всех, кто слабее меня Возвышением, выглядели чем-то невероятным. Тем, благодаря чему я мог выйти против отряда из сотни человек и победить.

Я, в общем-то, это и провернул в битве у подножия Братьев. Раз за разом убивал тех, кто был слабее, одним только пожеланием смерти.

Но чем выше я поднимался к Небу, тем менее впечатляющими становились мои Указы в сравнении с тем, что могли делать другие идущие.

Гранитный Генерал мог тоже убивать словом, хотя в нём не было и капли таланта Указа. Сжатая до предела духовная сила — вот в чём было его могущество.

Я уже в тот день увидел путь, к которому пришёл только сейчас. Просто тогда, много лет назад, у меня были глаза, но я не умел ими смотреть.

Да и мало кто умел, на самом деле. Мне понадобилось прийти к сектантам, к Райгвару, чтобы меня ткнули носом в то, на что способна духовная сила.

Что умеет делать с ней обычный идущий? Чему меня учили старейшины Сломанного Клинка?

Подавить. Выпустить из себя, накрыть противника, сломить его разницей в Возвышении, сжать так, что его придавит к земле.

Создать вокруг себя такую концентрацию духовной силы, что она начнёт кристаллизоваться духовными камнями.

Тщательно отмерять воздействие духовной силой, проворачивая с её помощью тонкие движения: удержать воду, поднять чашку, заварить чай.

Казалось бы, почему мои учителя не шли дальше, не смешивали два этих пути и не учили меня вот так превращать духовную силу в оружие?

Я вижу этому лишь два ответа.

Первый я уже признавал: мои старейшины, могучие и опытные Властелины, прожившие больше шести десятков лет, — на самом деле лишь бывшие юные ученики, которых оставили дома ушедшие на битву учителя, наставники и старшие собратья. Они не успели получить всех знаний Ордена Небесного Меча. Им было слишком рано всё это учить.

Второй ответ в том, что большей части идущих этот способ просто не нужен.

Даже те же Предводители могли убивать на своём этапе десятки и сотни более слабых идущих одной лишь стихией и техниками. До сих пор помню вал из мёртвых тел у стен Приюта, сотни погибших смельчаков, которые осмелились напасть на сектанта-Предводителя.

И кто сказал, что эти два пути нельзя соединить?

Через ещё десять тысяч вдохов на вершине утёса я отбивался от накатывающего на меня со всех сторон вала врагов. Големы, обернувшиеся в полумедведя копии Бера, десятки бешено орущих старикашек-сектантов — все мои противники этапа Предводителя.

Звенели, ярились над побоищем звуки циня, складывались в мелодию, которая то ли вела меня за собой в ритме движений, то ли лишь сама послушно следовала моим движениям.

Взгляд влево — копьё размером в палец, созданное из духовной силы пополам со стихией, вонзается в глазницу Бера.

Незримое лезвие, созданное только из духовной силы, стремительным росчерком встречает летящую в спину технику, раскалывая её.

Ладонь вправо — волна спрессованной духовной силы катится от меня, перемалывая на куски прущих на меня големов.

Посреди каменного крошева стоит недвижимо сектант-старикашка, принявший мой удар на защитную технику, накрывшийся алым куполом. Мой последний враг. Предок Жуков, когда-то убитый мной только с помощью кражи Указа.

Я усмехаюсь, преобразую дробящий вал в сжимающееся кольцо, которое наваливается на защиту сектанта, обездвиживает, пленяет его под техникой. Сегодня я обойдусь без Указов. Обойдусь без змеев. Обойдусь только новым трюком. Я могу обратить равномерное давление духовной силы в сотни шипов, которые расколют купол сектанта как орех, но я так делал сегодня уже добрый десяток раз и сейчас хочу провернуть кое-что другое.

Перед моей так и не опущенной правой ладонью сгущается, повинуясь моей воле, духовная сила. Я вылепляю из неё образ копья, размером не меньше Пронзателя.

Звенящая мелодия циня немного притихает, одновременно набирая накал. Она зовёт, приказывает, обещает.

Мгновение — и духовное копьё уменьшается в размерах вдвое, из прозрачного становясь светло-голубым, правда, этот цвет вижу, скорее всего, только я.

Так я тоже сегодня делал уже не раз и знаю, что этого мало.

Сектант что-то кричит, не в силах вырваться из плена духовной силы, чем-то грозит, но я слышал это уже сотни раз, и его слова проходят мимо меня, я их буквально не слышу.

Медленно выдыхаю, одновременно заставляя духовное копьё уменьшиться в размерах ещё вдвое.

Удаётся.

Сейчас оно размером едва ли больше руки, и, судя по тому, как сектант переводит на него взгляд — теперь голубое свечение сжатой духовной силы видит и он, всего лишь Предводитель.

Возможно, уже достаточно, но разве я сумел в этом приёме повторить то, чему обучил меня Седой с Рутгошем?

Ещё нет.

Двадцать вдохов понадобилось мне, чтобы ещё раз спрессовать духовную силу. Копьё, которое изначально было размером в мой рост, сжалось в итоге до длины не более пальца.

Но главное было не это, главное, что внутри, словно сердцевина дерева, сверкали, словно росинки на паутинке, крошечные кристаллики.

Перед моей ладонью висело духовное копьё, сгущённое до этапа конденсации духовной силы.

Я поднял взгляд на сектанта и ухмыльнулся, а затем со всей возможной силой запустил в него своё творение.

Свистнуло, звякнуло — в защитном куполе сектанта появилась дырка. Точно такая же, как и в его лбу.

Рухнули они одновременно — сектант и его защитный купол. Он — словно подрубленное дерево, купол же — грудой тающих осколков.

Я, наконец, выдохнул, расслабляясь и в изумлении качая головой.

Нет, конечно, старикашка-сектант уже давным-давно мне не противник. Я могу убить его даже без техник. Конечно, он в жетоне не показывает всего того, что наверняка умел, и ведёт себя не так разумно, как живой.

Но одним ударом духовной силы пробить защитную технику и этим же ударом убить врага этапа Предводителя?

Кажется, все эти годы, используя техники, я занимался чем-то не тем.

Или это и есть то, тренировку чего я хотел освоить? Создание техник повелением?

Точно ли передо мной сейчас была только духовная сила, и ничего кроме неё? Не было ли это копьё техникой? Причём ранга эдак земного или даже духовного?

Просто если это техника духовного ранга, которую я создавал почти полсотни вдохов, то вполне объяснима сила её удара. Можно даже предположить, что это техника, которую я последовательно провёл через три созвездия, проверяя их по очереди. Или даже что это составная техника, которую я трижды усилил…

Одни вопросы, на которые сегодня я уже не сумею найти ответы.

Ночь, даже растянутая жетоном, не может быть бесконечной.

Тела врагов начали таять, словно их и не было. Их правда, и на самом деле не было, это лишь образы тех, кто погиб от моей руки. Сектанты и некоторые из големов. И я до сих пор не знаю, как последние вообще сюда попали. Почему жетон посчитал возможным добавить их к доступным мне образам.

А главное, я не понимал, почему они вообще доступны мне. Ладно задания Стражей, Изарда и духа испытания. Они, может, и правда записаны в моей душе. Но образы поверженных врагов разве не должны были остаться там же, где и все мои карты, записи и техники? В крошеве старого жетона, высыпавшемся из ладони безумного духа?

Тела исчезли полностью, и на сером камне блеснули искорки — конденсированная мной духовная сила, остатки созданного мной копья.

Если это и была техника, то очень и очень странная — техника, собранная на основе из духовных камней.

Я закрыл глаза, а открыл их уже в настоящем мире — в поместье, которое выделил мне Райгвар.

За окном, напротив которого я сидел, исчезали последние остатки серой хмари — ещё тысяча вдохов, и слуга привычно позовёт к столу. И сегодня у меня снова найдутся вопросы к Райгвару не о техниках и прочем.

Опасные для меня вопросы, но тем интересней, верно? И тем раньше нужно их задать.

Я бросил ещё один взгляд на начавшее окрашиваться рассветным светом небо и решил, что подожду слугу здесь, с цинем, пытаясь выковать из рассвета мелодию.

Неумолимый бег солнца остановить нельзя. Что бы ни происходило под небом — буря, гром, дожди или засуха, людская радость или горе, спокойный сон городов или битва Империи и Альянса — неизменно одно: ночь сменяется утром, и солнце встаёт над горизонтом. Можно шагать по ступеням Возвышения всё ближе и ближе к Небу, научиться летать и рассекать горы движением меча, но невозможно долететь до солнца или рассечь его. Не это ли самая большая тайна Неба? То, что существует в мире то, что неподвластно даже ему?

Я трижды проиграл финал мелодии, обдумывая эту мысль и укладывая её в голове. Звучало несколько… кощунственно и вместе с тем величественно. Ровно в духе моих первых размышлений о своём пути к Небу. Поднимаясь на одну вершину, ты видишь, как тебе открываются следующие, более высокие. До тех пор, пока не поднимешься до конца, ты даже не знаешь, что впереди есть ещё одна вершина, — она скрыта от тебя настоящим, скрыта твоим пределом силы.

Эта мысль мне тоже понравилась, и я тоже проиграл её трижды, а затем прижал ладонью струны, успокаивая их и обрывая их звучание.

Пора.

Дверь скрипнула, пропуская слугу:

— Господин, утренняя трапеза.

Поднялся на ноги я уже без циня. Свежий, полный сил, словно и не тренировался всю ночь, вернее, не тренировался в жетоне всю эту бесконечную ночь, пройдя через тысячи повторений и десятки битв. Хорошо быть неутомимым идущим, заступившим за предел силы Властелина Духа. Услышу ли я скоро зов Небесного Испытания или ещё рано?

Эта мысль вызвала у меня улыбку.

— Господин?

Я отмахнулся от навязчивого слуги, шагая по привычному пути.

Казалось бы, я нахожусь в гостях у Тигров всего ничего, но за это время у нас даже сложились традиции. Я прихожу первым, Райгвар — вторым и…

Едва переступив порог, Райгвар метнул в меня печать, спустя шаг — ещё одну, затем вторую, а я вскинул руку, встречая их.

Первая, в один цвет, печать рассеялась, не пролетев и трёх шагов. Казалось, ей хватило одного только моего пожелания: разрушься.

Вторая, в два цвета, пролетела половину зала, теряя яркость и толщину линий, словно выцветая до полной невидимости.

Третья же упёрлась в незримую границу моей воли и таланта всего в трёх шагах от меня. Вдох, второй, третий — и беззвучно треснула, не выдержав, наконец, моего напора.

Выдохнув, я вскинул взгляд на довольного, улыбающегося Райгвара, за плечом которого шёл мрачный советник Курам.

Мой черёд. Сегодня, правда, это будет не Указ.

Я выплеснул из тела духовную силу, накрыв ей половину зала, остановив её всего в шаге от Райгвара, а затем одним движением потянул обратно, сжал в длинное копьё, висящее перед моей ладонью.

Будем считать это первым сжатием.

Второе сжатие. Вдох, второй, третий. Копьё укоротилось, уменьшилось до своего подобия с руку длиной, налившись ещё невидимым для других голубоватым сиянием. Невидимым для других, но не для того, у кого есть схожий с моим талант.

Райгвар хмыкнул, и в тот же миг я метнул духовное копьё, не доведя его до этапа конденсации.

Райгвар повторил мой жест — поднял ладонь.

Копьё, ещё мгновение назад стремительно летящее ему прямо в лицо, замедлилось, застыло, медленно поползло вперёд, словно продавливая не воздух, а камень, а ещё через мгновение треснуло по наконечнику и рассыпалось на сотни крошечных осколков, рухнувших на пол волной освобождённой духовной силой.

Райгвар же даже не замедлил шага. Возможно, и духовное копьё лопнуло не потому, что он усилил нажим, а потому, что он всего лишь сделал шаг ближе.

— Ты либо великий обманщик, сумевший в первую встречу ловко притвориться неумехой, либо великий талант.

— Вы освоили сгущение силы за два дня, господин, — буркнул мрачный советник Курам.

— Потому я и сказал талант, а не назвал его гением, — отмахнулся Райгвар. — Но не будешь же ты спорить, что среди моих людей нет никого равного ему?

— Змей хорош, — недовольно согласился советник Курам.

— Слышал, Змей? — рассмеялся Райгвар и тут же сказал: — Давай дальше.

Советник Курам и вовсе скривился так, словно укусил незрелую хурму. Да, он тоже часть сложившейся утренней традиции.

Я перевёл взгляд с Райгвара на советника, вернее, чуть выше, на печать в два цвета, что висела…

Не в два, а в три. Ловко, ловко. Третий цвет был. И был спрятан, так что на первый взгляд и не заметишь. И не сказать, что он был спрятан малым количеством силы, едва-едва мерцая, — нет. Яркий цвет, толстая линия, но пока не начнёшь работу с печатью, словно невидим. Ловко, признал я в очередной раз.

Потянулся к печати своей силой и талантом.

Что сегодня?

Ни разу Райгвар не добавлял амулет к нашей утренней то ли традиции, то ли соревнованию, то ли тренировке.

Но сегодня было что-то очень необычное.

Я видел печать, я дотянулся до неё, но моя сила словно пролилась в пустоту, словно вместо настоящей печати над головой советника Курама была лишь обманка, образ.

Моя сила соскальзывала с печати, не могла зацепиться за неё, я не мог ощутить силы Райгвара и не мог заменить её и украсть печать.

Райгвар тем временем сел, оглядел стол и хохотнул, не поворачивая головы:

— Советник, почему у тебя такое кислое лицо? Ты, вроде, должен радоваться, что я вновь занялся учёбой. Не появись Атрий, стал бы я копаться в тех пыльных записях?

Курам растянул губы в кислой улыбке:

— Я очень, очень сильно радуюсь, господин, просто скрываю эту радость глубоко внутри, чтобы доставить вам радость её поиском.

— Ты смеешь лгать мне, советник? — захохотал Райгвар.

— Зато, как вы радуетесь, господин. Последний раз вы так много смеялись, господин, когда вам было одиннадцать.

Я пропускал их обмен шутками мимо ушей, раз за разом пытаясь ухватить печать над советником и всё сильнее хмурясь с каждой новой неудачей.

Что за?..

Может, я был неправ, и это всё же артефакт? Но не артефакт-защита, а артефакт-обманка? Я ведь сталкивался с подобным даже в Первом поясе, в Морозной Гряде.

Я сосредоточился, пытаясь уловить все оттенки ощущений. Есть же сопротивление, есть. Печать настоящая, так почему я не могу её украсть? Я прищурился, пытаясь вот так, без кражи распознать символы в печати. Ничего нового: верность Тиграм и лично Райгвару, вот символ его имени, никаких новых символов, значения которых я бы не знал и которые могли бы защитить печать от…

Вдруг что-то блеснуло алым, крошечная искорка — вот только не над головой советника Курама, а…

Через миг я облегчённо откинулся на спинку стула, несколько раз моргнул, перестраивая зрение.

Всё верно, передо мной обманка, но обманка более хитрая, чем я ожидал. И вместе с тем, в основе своей это обманка, которую я уже встречал.

В тот день, когда принимал клятвы от своих старейшин.

На советнике Кураме есть печать. Вот только она сделана крошечной, сжата до размеров не то что монеты Первого пояса, а до размеров как раз той, мелькнувшей искры и прикреплена к советнику Кураму на колено. Если бы печати не были видны сквозь препятствия, то я бы никогда не смог её заметить сквозь одежду, стол и еду.

— Что, нашёл? — сразу всё понял Райгвар.

Вместо ответа я сосредоточился ещё раз, но в этот раз потянулся к настоящей печати, а не её обманному образу.

Сон.

Советник Курам клюнул носом, обмяк, стремясь рухнуть на стол, через миг, когда Райгвар вернул себе Указ и убрал из него лишний символ, встрепенулся, выровнял чашу, которую едва не пролил, поджал губы и воткнул в меня испепеляющий взгляд.

Я хмыкнул. Вообще-то, это Райгвар придумал эту тренировку, и это Райгвар назначил советника Курама мишенью, но злится советник на меня, а не на господина. Верность, понимаю.

И снова не смог не отметить, что три цвета тремя цветами, но половина моих старейшин даже с таким Указом на себе не рухнули бы вот так на стол, а, ожидая подвоха, сумели бы воспротивиться сну.

Что там мои старейшины, даже Тизиор сбросил с себя мой Указ при первой встрече. До сих пор не могу разобраться, советник не желает противиться Указам или не способен на это?

— Жаль-жаль, — на миг поджал губы Райгвар. — Радуйся, советник, я и сегодня буду копаться в трактатах. Держи, — с этими словами он метнул в меня целой стопкой возникших из ниоткуда книг и свитков.

Пришлось перехватывать их духовной силой, чтобы не упали.

Это как раз те трактаты, что Райгвар читал вчера и в которых нашёл описание маскировки и уменьшения печатей Указов. Если так подумать, то бесценные книги, которых я больше нигде ни в Империи, ни в Альянсе найти не сумею. Не первые бесценные книги, полученные от Райгвара.

Я переместил их в кольцо, на отдельную полку, а затем встал, склоняясь в приветствии идущих.

— Благодарю, Райгвар, твоя щедрость заставляет меня…

— Без этого, — перебил меня он, недовольно кривя губы. — Пресмыкающихся слуг и подчинённых у меня столько, что можно до вечера пересчитывать и не суметь выбраться даже из резиденции.

— Они, может, и пресмыкаются, я же благодарю за знания и щедрость…

— Отличное кольцо, — вновь перебил меня Райгвар, — во сколько раз сжимает время?

— Ускоряет, господин, — поправил советник Курам, продолжая недовольно буравить меня взглядом.

Понимаю его. Мало того, что Райгвар позволяет мне издеваться над ним, так ещё и каждый день отдаёт бесценные знания из личной сокровищницы какому-то приблуде из Змей.

— Для меня, которому приходится переживать неделю тренировок за ночь, время сжимается и тянется бесконечно, — отмахнулся от советника Райгвар. — Во сколько раз?

— Сильнее, чем в семь раз, — обтекаемо ответил я.

— В сто? В пятьдесят? В двадцать? — тут же забросал меня вопросами Райгвар, склонив голову к левому плечу, и, не дожидаясь на них ответа, воскликнул: — Ого! Лучше, чем я ожидал. То-то я вижу, что не наша работа. Достойный трофей.

Я же нахмурился. Это как он меня проверил? Чтобы сработал талант отделять правду ото лжи, нужно же, чтобы я отвечал. Неужели я сейчас настолько не слежу за лицом, что на нём всё написано? Что с моим умением притворяться и жить под лицом-маской?

Конечно, слуга мог называть это утренней трапезой, но на деле это была утренняя беседа, на которой Райгвар болтал без умолку, словно ему и правда во всей резиденции не с кем было больше поговорить.

— Имперцы, проиграв, потеряли бесконечно много, но вот чего у них не отнять, так это упорства. Стараются, восстанавливают утраченное. Мы же, вроде как, победили, перебрались на новые земли, заселили города проигравших, а на деле топчемся на месте.

— Господин, — на этот раз советник Курам использовал мыслеречь, словно опасался здесь не только меня, который всё равно его слышал, — вы раз за разом позволяете себе лишнего. Это опасные речи. Вы должны быть осторожнее, я не раз учил вас этому и не понимаю, что с вами такое.

Райгвар склонил голову к правому плечу, выслушал, поджал губы на миг, а затем упрямо продолжил, пусть и мыслеречью:

— Может, и опасные, но правдивые. Что нового создали в Альянсе за четыре сотни лет после победы? Десять новых видов рецептов для создания пилюль жизненной силы? Два ритуала прохождения Небесного Испытания для бессмертных?

Советник Курам, конечно же, не собирался отвечать ему, поэтому вопрос задал я:

— А что бы ты хотел нового?

Райгвар хмыкнул, задумчиво крутнул в руках персик, сказал:

— Подчинить Пути Древних, связав все земли Альянса. Разгадать привязку их обучающих артефактов. Получить ритуал создания духов. Привязать своих духов к атанорам в захваченных городах. Открывать проходы в земли предков в любой момент.

— Земли предков? — не понял я его. Для меня земли предков — это Первый, Второй и прочие пояса, откуда попадали люди в Нулевой, а он что ими…

— За границы Пояса, конечно же. Туда, откуда Предку пришлось уйти, когда там рухнул Указ Смерти.

— Не думаю, что одному человеку, даже если он Воин Неба, удалось бы наложить Указ такого размера. Скорее, он был основан на якорях-формациях.

— Да, на тех, что были заложены имперцами на наших землях. Я с этим согласен. В прошлый раз я был слишком мал, чтобы интересоваться этим, но в следующий раз, когда Предок выйдет из медитации, я обязательно расспрошу его, как это выглядело. Может быть, в секте тогда был сильный мастер Указов и он рассказывал, как это выглядело его глазами?

— Господин, — присоединился к разговору советник Курам, вновь заставив Райгвара склонить голову к правому плечу. — Подобные записи могли остаться в архивах секты. Вам нужно просто больше внимания уделять им, глядишь, не придётся тревожить Предка глупыми вопросами. Он… более жесток, чем помнится вам-ребёнку.

Я усмехнулся про себя и вернул разговор туда, где было интересней:

— А что ты думаешь о том, что в Указах может быть четыре цвета? Твой талант больше моего, ты должен видеть и уметь больше.

— Четыре цвета? — изумился советник Курам, даже перевёл взгляд на меня. — В каком трактате ты такое вычитал, Атрий?

— Я пришёл к этой мысли сам. Если я неправ, — я повёл рукой, — то поправьте меня.

— Нет-нет-нет, — замахал рукой с недоеденным персиком Райгвар. — Это очень интересная мысль. Если первый цвет — это основа нашей силы, второй мы получаем, смешивая её со стихией, третий — из соединения с эссенцией, то, что мы должны добавить, чтобы получить четвёртый цвет?

Я, ощущая необычное воодушевление от беседы, добавил:

— Может быть, душу? А может быть, даже ничего? Может быть, четвёртый цвет — это цвет повеления?

— Ну, это ты загнул, — не согласился Райгвар. — Каждый Указ и так полноценное повеление по своей сути.

— Не вижу в нём повеления, — помотал я головой, — это всего лишь предельное обращение к Небу нашего таланта.

— Вот это ты сравнил, — от переполнявших его чувств Райгвар всплеснул руками. — И как ты сумеешь добавить душу? Где ты такого нахватался?

— В чём же я неправ? — с улыбкой спросил я. Похоже, сегодня будет очень жаркое утро.