Печать Пожирателя (СИ)

Глава 23 Клиника. Часть 5

14 июня 2031 года. Клиника «Тихое место», Облаков лес.

Пока данные копировались, я нервничал.

Чрезвычайно нервничал.

Что-то свербило у меня внутри, какое-то чувство беспокойства, которое не давало покоя… Может, это просто разумные опасения о том, что меня могут поймать?

Нервничая, я дождался, когда копирование завершится, затем заблокировал планшет и убрал его обратно в ящик стола. А затем, используя отмычки, запер все замки обратно — лишь чуть-чуть помогая себе магией. Сделать это было несложно, требовался лишь прямой контакт металла с механизмом.

Вот только стоило мне закончить, как мой воровской инструмент рассыпался в пыль!

Проклятье! Как же запереть дверь⁈ Создать новые? Но тогда я точно не успею добраться до комнаты незамеченным…

Медлить было нельзя.

Оглянувшись, и убедившись, что в кабинете всё лежит точно также, как до моего вторжения, я подошёл к двери, выскользнул в коридор, и принялся ставить магическую защиту на место.

Хрен с этим замком, я уже точно не успею его запереть до окончания морока. Остаётся только надеяться, что Геллерштейн решит, что забыл запереть…

На лестнице, ведущей на нижние этажи, послышались приглушённые голоса. На секунду я замер — и понял, что кто-то приближается!

Дерьмо, дерьмо, дерьмо!

Пришлось сконцентрироваться — оставлять защиту смещённой на стену было никак нельзя! — и приложить все силы, чтобы успеть поставить заклинания на место до того, как кто-то появится в коридоре…

Я успел. «Сигналка» встала, как надо, и я рванул к лестнице, надеясь успеть вжаться в какую-нибудь нишу, если рядом пройдёт охранник…

Но в коридор поднялись не бойцы клиники.

Это были Геллерштейн и главный алхимик, Игнат Буковицкий. Они быстро направились к кабинету, и шли прямо на меня!

Не было никакого шанса просочиться между ними, никого не задев!

Я попятился, отыскивая хоть какое то укрытие — но как назло, коридор в этой части был узкий, и спрятаться было негде…

— И когда же всё будет готово, Игнат? — тихо спросил Геллерштейн, направляясь к своему кабинету.

Я продолжал пятиться.

— Думаю, через пару недель. Пока есть определённые сложности с взаимодействием новых компонентов, но… Я уверен, что справлюсь.

Они продолжали идти, и мы вернулись к кабинету профессора. Я вжался в угол коридора, рядом с окном, оставаясь всего в полуметре от магов.

Геллерштейн провёл рукой по двери, снимая заклинание, и полез в карман.

— У нас нет этих двух недель, Игнат! Скоро приедет проверка, и если мы засветимся перед императорским домом…

— Да брось, Соломон. Не засветились за последний год — не засветимся и сейчас. Никто не станет проверять нас настолько глубоко.

Профессор достал ключ, вставил его в замочную скважину, попытался повернуть — и нахмурился.

— Что за чёрт?

— В чём дело?

— Кабинет не закрыт…

— А сигнализация? — спросил алхимик.

— Всё в порядке…

— Ха! — Буковицкий усмехнулся, — И чего ты тогда напрягся? Забыл запереть, бывает.

— Хм… Но я точно помню, что запирал его… Погоди секунду.

Геллерштейн огляделся, и я увидел, как за линзами его взгляд помутнел. Он получал доступ к видеокамерам в коридоре…

Около минуты он находился в неподвижности, видимо, просматривая запись, затем нахмурился.

— Ну что?

— Всё в порядке.

— Конечно в порядке! Кому придёт в голову взламывать твой кабинет, Соломон? Да и заклинания на месте, сам же сказал.

— Видимо, я просто устал, и действительно забыл запереть дверь, — Геллерштейн помассировал виски, распахнул дверь, и шагнул внутрь, — Идём, Игнат. Надо кое-что подчистить.

Они скрылись в кабинете, а я, наконец, выдохнул.

Фух! Чуть не попался! Хвала Эфиру, Бунгама прикрыла меня, и…

Ква! — Осталось две минуты!

Проклятье!

Стараясь не шуметь, я рванул к лестнице, молясь, чтобы по пути мне не попался охранник. Спустился, вихрем пронёсся по коридору второго этажа и оказался у своей комнаты. Трясущимися руками достал ключ, отпер дверь, ввалился в апартаменты…

И морок спал.

— Успел… — выдохнул я… Блин… Ну и ночка…

Бунгама, сделав своё дело, даже ничего не сказала — просто снова провалилась в спячку, что я понял по исчезнувшему от неё отклику и похолодевшему родовому кольцу.

Я рухнул на кровать в спальне, полежал минут пять, пытаясь собраться с мыслями — и выжидая, не придёт ли кто за мной?

Не пришли.

А Геллерштейн-то с Буковицким неспроста разгуливают по клинике ночью, ох неспроста… И их разговор… Что они, интересно, обсуждали? Уж не свои ли проделки с проклятьями, вытягивающими из пациентов жизнь?

Размышлять над этим можно было долго — но куда интереснее для меня было изучить скачанные с планшета профессора спецификации барокамер — чем я и занялся.

Но через пару часов, досконально проштудировав патент и те самые «правки», которые меня заинтересовали, я понял — ничего запретного тут нет.

Проклятье!

В патенте всё было в соответствии с регламентом Империи, а правки имели чисто техническое направление — позволяли уменьшить расход энергии Источника, к которому были подключены.

Да, энергии эта клиника жрала столько, что хватило бы снабжать небольшой город, но… Никаких следов, никаких намёков на проклятье!

Хотя…

Было кое-что, что царапнуло мне глаз.

Я точно помнил, что Геллерштейн дважды упомянул при нашем первом разговоре, что это он является изобретателем артефактных барокамер. Но вот в патенте рядом с его фамилией стояла ещё одна — Синицын А. Ф…

Беглый поиск по интернету ничего не дал, и я задумался. Неспроста профессор не упомянул о соавторе такого изобретения, ох неспроста!

Могло ли быть так, что этот загадочный Синицын А. Ф. как-то связан с погибшей полгода назад девушкой? Могло ли быть так, что он заигрался с высасывание из неё жизненных сил, и бедняжка погибла? Могло ли быть так, что после этого его турнули из клиники (а то и вовсе сдали властям) — а дело замяли при попустительстве влиятельных покровителей, чтобы не портить репутацию «Тихого места»?

Я достаточно хорошо успел узнать этот мир, и понимал — такое развитие событий вполне вероятно…

Хотя могло быть и наоборот — он мог стать свидетелем того, как его изобретение превратили в проклятый отсасыватель жизни, и попытался воспротивиться этому. И тогда…

Тогда, скорее всего, бедолага давно гниёт на дне Волги.

Я подошёл к окну, и глядя на занимающийся рассвет, прикинул варианты. А затем открыл телефонную книгу и набрал Салтыкова.

Он ответил после второго гудка.

— Марк? — удивился Пётр, — Ты чего так поздно? Или рано? Что-то случилось?

— Ты сам-то чего не спишь?

— Лечу из Австралии. Были кое-какие дела с тамошними аборигенами.

— Ого! Круто!

— Судя по светской беседе, твоей жизни ничего не угрожает?

— Ну… Это как посмотреть.

— Говори.

— Мне нужна помощь. Хочу найти информацию об одном человеке, но… Аккуратно и неофициально.

— А я — человек со связями, так, что-ли?

— Именно, — хмыкнул я, поправляя наушник, — И скажу честно — возможно, мне реально грозит опасность. Только… Отложенная. Не прямо сейчас, но помереть могу.

— Ты в своём репертуаре, как погляжу. Снова какая-то таинственность!

— Да просто пока ни в чём не уверен, поэтому и говорить не могу прямо. А то получится, что поднимаю панику раньше времени.

— Кого тебе надо найти?

В этом весь Пётр — переключается на дело максимально быстро.

— Некий Синицын А. Ф. Соавтор патента артефакторной барокамеры под номером… — Я вгляделся в длинный список цифр и букв, и продиктовал их Салтыкову, — Возможно, работал в «Тихом месте». Но совершенно точно эти барокамеры он создал вместе с директором клиники, Соломоном Геллерштейном. И Пётр…

— Да?

— Мне нужно вообще всё, что ты сможешь о нём найти. Особенно, — я выделил это слово, — загадочные события, суды, скандалы, и всё такое.

— Умеешь заинтриговать…

— И вообще всё, что только можно. И… Побыстрее, пожалуйста. Это действительно вопрос жизни и смерти.

— Апостолов, вот скажи — ты как собираешься за такие услуги расплачиваться потом?

В его тоне проскользнула шутливая нотка, и я почти расслабился — но тут же вспомнил, что он учудил на новый год, и его умение обращаться с Эфиром.

Дерьмо космочервей!

Становиться должником такого человека совсем не хотелось — но я понимал, что кроме него и графа Юсупова у меня просто нет настолько влиятельных знакомых с доступом к закрытой (или спрятанной) информации, или нужными связями.

А инквизитора, как я уже думал, в это дело втягивать совершенно не хотелось. Потому что он, в отличие от Салтыкова, будет задавать массу вопросов.

— Да уж как-нибудь придумаю. Отдам тебе пару процентов от нашего будущего предприятия, например.

— Пять.

— Держи карман шире.

Пётр рассмеялся.

— Акула, блин… Ладно, я шучу. Помогу, конечно, чем смогу, ты мне всё-таки жизнь спас.

— Даже пару раз.

— Когда тебе нужна информация?

— Желательно прямо сегодня. Или завтра, в крайнем случае.

— Да уж… Ладно, я посмотрю, что можно сделать.

Он отключился, а я снова рухнул на кровать, размышляя — как быть дальше? Стоит ли свинтить из клиники прямо сейчас, пока ситуация не вышла из-под контроля? Потерять полтора миллиона, возможность усилить энергетику, избежать подозрений со стороны Геллерштейна, если такие возникнут?

Или задержаться, зная, что проклятье ещё долгое время меня не убъёт?

Обратно меня потом могут и не принять — если в чём-то заподозрят. И полтора миллиона, в случае отказа (так было прописано в договоре) улетят в трубу… Нет, надо оставаться. Проклятье тянет жизнь медленно, и время разобраться у меня есть… Вероятно, эти частицы со временем будут усиливаться, но…

Нужно собрать больше информации.

С такими мыслями я и уснул.

Утро следующего дня началось точно также, как и в мой первый день в «Тихом месте» — никто не связал меня, не вызвал на допрос. А значит — мои ночные похождения всё же остались незамеченными.

Провожатый целитель, завтрак, малозначимый разговор с Трубецким, обследование и процедуры сначала у Геллерштейна-младшего, медитации, процедуры у ворчащего себе что-то под нос Буковицкого, отвратительные зелья, немного тенниса с молчаливой Светланой Пожарской, которая в одиночестве отрабатывала подачи на корте.

Я попросил её составить мне пару, и девушка, смерив меня задумчивым взглядом ярко-зелёных глаз, кивнула. Мы не обменялись и парой слов — просто молча играли около часа, после чего она сказала «Спасибо», и робко пожала мне руку.

Надо же… Правила тенниса заставили её пересилить нелюдимость? Забавно.

Всё это время я отслеживал процессы в своей искре — но не обнаружил, чтобы Дмитрий или Игнат подсаживали на меня проклятья — так что лишний раз убедился в том, что всё дело в барокамерах.

Так что вечером, когда меня привели в подвал главного корпуса, и Геллерштейн в очередной раз просканировал меня и велел забираться в массивный артефакт, я был твёрдо намерен проследить, как происходит процесс «заражения».

Ну… Что тут скажешь — я оказался прав. В этот раз я внимательно следил за энергетикой барокамеры, и заметил, как в начале третьего часа по энергожгутам, присоединившимся к моей искре, частицы проклятья… Проскальзывают обратно в артефакт!

Они исчезали, забирая с собой часть моих жизненных сил!

Впрочем, радость оказалась кратковременной — вскоре частицы вернулись, и уже в большем объёме…

Так-так-так… Значит, моя догадка оказалась верной… Проклятье не просто всасывало в себя мою жизненную силу — при каждом следующем сеансе оно передавало её обратно в артефакт!

Забавно, что при этом я видел, как «армированная сетка» Геллерштейна-младшего снова окрепла — и начала будто бы «врастать» в мою искру, укрепляя и расширяя её.

Энергетика усиливалась — вот только теперь особой радости мне это не принесло…

На следующий день, когда процедур не было, мне наконец-то перезвонил Салтыков.

— Можешь говорить? — без предисловий спросил он.

— Конечно. Я уже начал волноваться.

— И у тебя есть на это веская причина, приятель. Во что ты вляпался?

Я нахмурился. Выкладывать Петру всё, как есть, мне совершенно не хотелось, но по его тону я понял, что всё серьёзно.

— Почему сразу вляпался?

— Потому что после того, как я совершил несколько звонков по твоему вопросу и поговорил….Скажем так — с некоторыми должниками, со мной связались очень влиятельные люди. Из органов.

— Проклятье! Извини, Пётр, я не знал, что всё настолько серьёзно. Надеюсь, у тебя не будет проблем?

— Проблемы есть всегда, — философски заметил Салтыков, — Но нет, в связи с твоей просьбой ничего страшного со мной не сделают. Просто… Эти люди уточнили, зачем мне нужна эта информация, а когда узнали — посоветовали не распространяться о ней. И сказали, что очень расстроятся, если откопанное мной где-то всплывёт.

— Дерьмо…

— Да не переживай слишком сильно. Я не рассказал о тебе.

— А как ты объяснил причину… Этих поисков?

— Когда мне позвонили, информация уже была у меня. Мне… Стало любопытно, что ты там разнюхиваешь, и я с ней ознакомился. Ты не просил, чтобы я этого не делал, так что…

— Очевидно, что мне стоит порадоваться, что ты это сделал.

— Точно! — хмыкнул Пётр, — Потому что я сказал предупредившим меня людям, что разрабатываю схожий с этими барокамерами артефакт, и решил узнать, как обойти патент. Начал копаться, захотел пообщаться с создателем, чтобы не было проблем — ну и всё в таком духе.

— Значит, ты нашёл его⁈

— Файл с досье я тебе только что выслал, — я увидел, как в линзах мигнула иконка полученного письма с вложением, — Так что ознакомишься, и сам решишь, что к чему.

— Погоди, не отключайся, я пробегусь по информации, ладно?

— Конечно.

Если вкратце — то этот Синицын Андрей Фёдорович был гением. И это именно его идея легла в основу разработке усиливающих энергетику барокамер. Но так, как он работал в «Тихом месте», все его открытия принадлежали клинике. И Геллерштейн, мало участвующий в разработке артефактов, по факту, просто примазался к чужой разработке!

Синицын работал в клинике до момента, когда погибла та девушка (по словам Трубецкого)… То есть, ещё год назад он был здесь… А потом — просто бесследно исчез. Никаких записей о месте жительства и работе, проданная квартира, никаких банковских следов…

Был человек — и не стало.

И как это всё выглядит? Синицын отыскал способ воровать чужую жизнь — может, для того, чтобы продлевать свою? — но заигрался и убил ни в чём не повинную девушку? А клиника, которая покрывала и финансировала его, испугалась разбирательств, и «убрала» спалившегося коновала куда-подальше?

Или это Геллерштейн решил убрать создателя артефакта, чтобы самому использовать такой метод продления жизни? Хм-м… И подслушанный мной ночной разговор с Буковицким в такую теорию отлично ложится — алхимику, между прочим, уже больше ста лет, а выглядит он едва ли на семьдесят…

Проклятье! Как же всё запутано и непонятно!

Жаль, что в патенте и собранном Салтыковым досье нет никакой информации о проклятьях…

Тем не менее, спустя пару минут я поблагодарил Петра.

— Спасибо!

— Да не за что. Скажи, ты сейчас там, да? В «Тихом месте»?

— Да, — я не видел смысла скрывать хотя бы это.

— И у тебя какие-то проблемы?

— Можно сказать и так.

— Связанные с этими артефактами?

— Да.

— И официально их не решить?

— Точно.

— Даже не буду спрашивать, откуда ты узнал про Синицына… Учитывая, насколько информацию о нём постарались стереть… Помощь какая-то нужна?

— Пока трудно сказать, — признался я, — Сначала прочитаю досье, а уж потом буду думать и делать выводы.

— М-да… Ну ты держи меня в курсе, хорошо?

Несмотря на все странности Салтыкова, его манипуляции с Эфиром и безбашенностью, с которой он на новом году подставил всех нас под косу смерти, Пётр мне всё ещё нравился. Он никогда не задавал лишних вопросов, всегда шёл навстречу и был готов предложить помощь.

Вот только как бы не пришлось потом за неё дорого заплатить…

Но он был мне нужен — его связи, деньги, наше совместное предприятие, и главное — Эфир, с которым он умел образаться. О-о-о, как же я хотел узнать, что он знает и умеет…

— Конечно, Пётр. Ещё раз спасибо и…

— Да ты погоди благодарить, — перебил меня Салтыков, — Я кроме досье откопал ещё кое-что. Скажу сразу — сам я с этим делать ничего не буду, но… Если тебе надо — готов отдать. А уж как ты воспользуешься этим — дело твоё, лишних вопросов я задавать не стану.

— Не понял?

— Короче… Когда в патентном бюро регистрируют работы такого уровня, там процесс чуть сложнее и требовательнее, чем с обычными артефактами. Слышал, как это происходит с десятым классом?

— Нет.

— В общем… У меня есть слепок ауры этого Синицына. И… образец его крови.

— Что⁈

— Да, пришлось повозиться, но ты просил добыть всё, что можно, и я подумал…

— Считай что первое спасение твоей жизни ты искупил сполна, Пётр.

— Я это учту, — к моим словам Салтыков отнёсся предельно серьёзно, — Но Марк, ты пойми — я бы хотел помочь…

— Но не станешь. Я понимаю. И это меня ничуть не обижает, поверь.

Я действительно понимал. Слепок энергоауры — сложнейшее, и исключительно добровольное «пожертвование» мага (силой его снять было нельзя). Обычно такое практиковалось на высоких государственных должностях — чтобы можно было отыскать, например, похищенного учёного, или беглеца с государственными секретами, или что-то в этом духе.

Проблема в том, что отыскать владельца слепка мог только тот, кто этот слепок снял. И к тому же, их приходилось обновлять, если маг переходил на более высокий уровень мастерства. Так что подобные «энергоследы» обновляли регулярно.

Для меня же, по большому счёту, этот слепок был бы бесполезен… Если бы не образец крови… Живительной алой жидкости, текущей в людских телах, и…

Используемой в ритуалах магии крови, запретных на территории Империи и караемых безотлагательной смертной казнью на месте.

Удивительно, что Салтыков, наверняка понимая это, всё же отыскал для меня такие зацепки!

Даже не знаю, что это — доверие, или возможность взять на поводок?..

— Я бы передал тебе эти вещи — не сомневаюсь, ты разберёшься, что с ними делать, — заметил Пётр, — Но думаю, что в «Тихом месте» проверяют посылки, так что…

На несколько секунд я задумался, а потом улыбнулся.

— Вообще-то есть один вариант.