Паук у моря

Глава 9 Берег дезертиров

Как истинный солдат, Верн был готов умереть, желательно честно и достойно. Не очень-то хотелось с этим спешить, но раз надо, так надо. Но сейчас всё шло совершенно не по плану.

Его снова жестоко вывернуло — до жгучей боли в пищеводе, до клацанья зубов. Судорожная горечь прорезала насквозь — «сдохну, прямо сейчас сдохну», уже не в первый раз понял обер-фенрих. Но не сдох, и смог сдвинуться на десяток сантиметров, поскольку тыкаться мордой в забрызганный рвотой песок не хотелось даже в эту смертную минуту.

Блевать начал, как только пришел в сознание — вернее, не в сознание, а вот в это вот — кошмарное — состояние. Рядом стонали, что-то бормотали, доносились звуки выворачивающихся желудков, и это заставляло скрутиться нутро в очередной раз, Верн судорожно выблевывал сам, и так шло по кругу, вечно и бесконечно. Нет, не вечно, и до рвоты что-то гадкое было.

Соображал Верн так себе. Мыслей хватало на «умираю» и «только не мордой в гадость».

Он прополз еще полшага и уткнулся макушкой в камень. Всё, здесь и умирать придется.

— Если я еще жив, то возможно, выживу и в дальнейшем, — отчетливо простонал где-то за спиной Вольц и вновь кашлянул. — Верн, Фетте? Вы живы?

— Я еще жив, — хотел признаться Верн, но вместо слов получился еще один приступ пустой и жесткой рвоты.

— Понятно, — констатировал Вольц. — Наш дружище Верн жив, но плох. Фетте? Господа нижние чины? Ох…

Фенрих Вольц издал череду кашляющих звуков, стих.

Верн лежал неподвижно. В тишине было лучше, любой относительно громкий звук пронизывал болью еще и голову. Сама голова была на месте, раз болела, но в ней уныло и тягуче, этакими ритмичными наплывами, шуршала безнадежная боль.

— Итак, неужели мы остались одни? — донесся сдавленный, но неукротимый голос Вольца.

— Не совсем, — болезненным громом разнесся внезапный четкий голос. — Ваш Фетте еще жив. Но плох. И я еще есть.

Верн со второй попытки перенес тяжесть на локоть и смог взглянуть. В глазах плыло и туманилось, но что-то они различали.

…Этот… как его… Немме. Сидит на патронном сундуке, длинный «маузер» пристроен поперек колен, стрелковая маска сдвинута на лысину, венчик жидких рыжих прядей прилип ко лбу. Похоже, слегка навеселе, но отвратительно вертикален и относительно бодр.

— Хорошо, — прохрипел Вольц. — Раз вы здесь и способны говорить, докладывайте. Я ничего не вижу. Ослеп. Что с остальными солдатами? Что с Фетте? Проверяли ли вы часового?

— Нет, — кратко сказал Немме и хлебнул из бутылки «Черного сапога».

— Что «нет»⁈ — возмутился Вольц, был вынужден прерваться на серию пустых конвульсий, прокашлялся и приказал: — Доложите, как положено! И прекратите надираться! Я не вижу, но чувствую запах шнапса.

— Не надираюсь, а полощу рот, — сообщил ученый консультант, сплевывая на песок. — У сегодняшней блевоты, знаете ли, крайне неприятный привкус. В остальном чистое «нет»: ваших солдат нет в лагере, ваш Фетте лежит без сознания, а часового я не проверял.

— Почему? — поинтересовался Вольц, пытаясь встать на четвереньки и слепо поводя головой. — Проверка часового — первейшая обязанность старшего по званию. Старшего из лиц, сохранивших боеспособность, разумеется.

— Львы, — сообщил Немме. — Подходили вплотную. Один прямо со скалы в лагерь заглядывал. Я сторожу, отпугиваю. Хотя, если размышлять логически, зверей больше настораживает вонь рвотных масс. Винтовку я вскидывал — не реагируют.

— Что ж, с этим понятно, — Вольц ощупью утер нити желчи, свисающие с подбородка. — Личный состав?

— Полагаю, они дружно дезертировали. Еще до прихода львов, — предположил ученый специалист. — Мне кажется, рейд к тому идиотскому озеру солдат не особенно вдохновлял.

— Не исключено, — признал Вольц. — Ох, если бы я не ослеп, они бы у меня.… С этим потом. Фетте?

— Плох ваш парень, — сказал Немме и вновь прополоскал рот, приложившись к горлышку. — Синий и едва дышит. Я сделал все что мог, влил в него почти ведро, но, увы. Бесполезно.

— Это мы еще посмотрим! — грозно прохрипел Вольц.

— Упорные вы, господа офицерики, как тот цизель в период случки, — вздохнул Немме и поднял бутылку.

— Поставь «сапог»! — выдавил из себя (на этот раз слова) Верн. — Подай мне копье. Я приказываю, я командир!

— Боже мой, копье-то тебе зачем? — вздохнул научный консультант, но встал и забрал из офицерской пирамиды один из пи-лумов.

Верн ухватился за древко, опер в песок, перехватил повыше, и смог подняться на колени. Знакомое ощущение древка оружия добавило сил и уверенности. В одном из рейдов раненый в голень курсант Верн Халлт вот этак ковылял километров двадцать. Тогда тоже было трудно. Но для солдата бывает лишь или «трудно», или «смерть».

Ладонь добралась до длинного наконечника копья, Верн понял, что стоит на ногах. Хотя и согнувшись.

— Восхищаете целеустремленностью, — сказал Немме. — Помочь?

— Обойдусь, — заверил сквозь зубы Верн. — Вода еще есть?

— Нет, я влил в вас все, что успел принести, — пояснил ученый. — Сейчас до ручья не дойти. Слишком опасно. Львы где-то там и рычали.

— Вы уверены? Львы могли уйти.

— Ламы их чуют.

Верн попытался посмотреть на животных: песок, скала, под которой сбились в плотную кучу ламы, всё покачивалось. Только на копье и можно было положиться. И на чутье лам — молчат, замерли, ни звука, словно их тут и нет. Хищник рядом, это точно.

— Плохо дело? — уточнил сумевший сесть Вольц. — Ты сам-то что-то видишь?

— Вполне. Плывет, но глаза видят. У тебя тоже пройдет. Это отравление. Я тебе помогу, но сначала займусь Фетте.

— Это правильно. Приступай безотлагательно, — слепо поводящий головой Вольц был сам на себя не похож. Вообще сущий мальчишка с виду.

Верн и копье доковыляли до лежащего на одеяле Фетте — тот скрючился на боку, на безжизненном лице проступила отчетливая синева.

— Чем тут можно помочь? — негромко спросил Немме. — За ужином он съел две порции, это многовато. На вас должно было хватить и одной.

— Но не хватило. Он выдержит. Я его знаю, он крепкий парень. Промываем.

— Чем?

— Вот это, шипящее, тоже вода, — указал за спину Верн.

— Шипящее? А море! Но морской водой…

— Выбора нет. Несите воду. И присматривайте за скалами. Кстати, Немме, вы стрелять-то умеете?

— Я опустившийся пьянчуга и невозможный глупец. Но не безрукий идиот, — сказал Немме, поднимая с песка ведро.

— Это про «большой маузер» был вопрос, так-то вы дойч, понятно, что с огнестрелом знакомы, — пробормотал Верн, опускаясь на колени у почти бездыханного тела…

Вообще это шло сложно. Главным образом из-за отсутствия уверенности в правильности лечебных действий. Лекции по медицине в училище были не очень-то полными и больше проясняли про колото-резаные ранения. Когда-то про отравления рассказывала мама — кратко, но, как всегда, весьма доходчиво. Наверное, что-то предчувствовала. Ну, и названия неширокого, но проверенного списка походных лекарств Верн заучил накрепко.

До лекарств влили три ведра воды. Немного с песком, но вряд ли примесь могла повредить, скорее, даже получше прочистит. Верн вливал воду в бесчувственный рот, глубоко погружал пальцы, разжимая зубы, и направляя носик кофейника. По большей части действовать приходилось интуитивно, вот совершенно не так правильную помощь оказывают, специальная кишка нужна и прочее. К тому же самозваный медик и сам туго соображал. Отвлекаться было никак нельзя. Краем уха Верн слышал, как орет научный консультант, отпугивая вновь и вновь появляющегося на скале любопытного льва, консультанту вторил Вольц — только и могущий, что слабо кричать. Всё это было не важно, влить воду, не дать задохнуться, повернуть животом к себе на колено, безжалостно выжать воду, взять новый кофейник с морской смесью… слабые всхлипы бесчувственного нутра Фетте, извергающиеся потоки уже почти чистой воды.

— Да сдери тебе башку! — зарычал Верн, выдергивая из пасти умирающего пальцы. Не такой уж умирающий — чуть пальцы не откусил. Человеческий организм полон скрытых резервов и острых зубов, чтоб ему…

Фетте смотрел — довольно бессмысленно, но вполне определенно смотрел — глаза открылись.

— Теперь вот это выпил, живо! — скомандовал Верн, торопливо разводя в кружке десять капель «анти-ядовой» настойки.

— Вфеээ…

— Понятно, что соленая и гадость. Глотай до капли!

В сущности, с бессильными, но сознательными пациентами намного приятнее работать.

Верн доплелся до сидящего с «курц-курцем» в руках Вольца.

— Это еще зачем? В меня не вздумай пальнуть.

— Я слегка вижу, — похвастал друг. — И льва угадал. Он, мерзавец, практически к нашему продуктовому складу подобрался. У них отличный нюх.

— Не отвлекайся, — Верн наполнял из ведра кофейник. — Пусть ученый стреляет.

— Он пытался. Три осечки.

— Четыре, — поправил Немме, ставя рядом очередное ведро с морской водой. — Стоит мне повернуться к морю, как твари смелеют. Они тут некрупные, но наглые. Полагаю, малоизвестная у нас в Хамбуре порода, вроде высокогорной.

— Одну осечку я прослушал, — пробормотал Вольц. — Отравление дурно воздействует и на слух. Слушай, может не надо вливать в меня вот это всё? Мне же очевидно легче.

— Пей! Это приказ!

Вольц пил, давился, блевал, ругался, снова пил. Потом влил в себя полкружки лекарственного раствора и угрюмо затих. Зрение начальника штаба восстанавливаться не спешило.

Медик с тоской сел напротив полного ведра. Нужно промыть и себя. Видимо, это бессмысленно, но необходимо. Хотя бы в качестве дисциплинарного взыскания. Как ни оправдывайся, но отряд разгромлен.

— Лев! — рявкнул оживший Вольц. — Рядом, слева! Крадется!

Верн бросил кружку и схватил оружие. Перепуганно «ыкнул» черномордый лам…

— Стойте! Это не лев! — завопил Немме.

— Это я! Я! — умирающе застонали из-за камней.

На песок выползал фельдфебель Цвай-Цвай.

— Так, у нас пополнение, — молвил Вольц, глядя поверх цели, но многозначительно поигрывая «курцем». — Как объясните свое отсутствие и свое появление?

— Никак не объясню, — простонал фельдфебель, обессилено приваливаясь к камню. — Ночью мне стало ужасно плохо: несло желудком и тошнило. Я пошел за камни, присел… дальше не помню. Очнулся — ужасно болит голова, и вы кричите. Похоже, ночью меня крепко двинули по затылку.

Верн кивнул ученому специалисту, тот, не выпуская винтовку, подошел к блудному фельдфебелю, осмотрел:

— Ссадина на задней части головы. Кость не пробита.

— Проломить фельдфебельскую кость способен далеко не каждый, — веско отметил Вольц. — Посидите минутку, Цвай, наберитесь сил. Сейчас вам идти за водой. Под охраной господина ученого, разумеется.

— Вряд ли я способен встать, — пробормотал долговязый фельдфебель. — У меня жутко кружится голова. И кажется, меня нюхал лев.

— Всех нюхал, — успокоил Вольц. — Здешние львы навязчивы, но не так уж голодны. Нам нужна вода и лечение, потом уже мы зададим этим зверюшкам. Так, господин обер-фенрих?

— Несомненно. Я тоже иду за водой. Продержитесь тут несколько минут без нас.

Копье и щит оказались жутко тяжелы, даже ноги подгибались. Кобуру с «кур-курцом» Верн не брал. Ученый специалист покосился, но ничего не сказал, у самого него, кроме громоздкого «маузера», торчал топор за поясом. Не так глуп плешивый ученый. Старшие чины конвоировали фельдфебеля, вооруженного парой мятых медных ведер. Цвай пошатывался и сдержанно стонал. Но до ручья добрались благополучно.

Обратно двигались еще медленнее. Господин ученый нес одно из ведер, второе пришлось нести вдвоем, надев дужкой на древко копья — самостоятельно у Цвая поднять ведро не получалось. По пути слегка расплескали, но в меру. Сам Верн здорово ослабел, оказалось, что дорога к водопою чертовски длинна.

— Отлично! — Верн с облегчением отпустил древко и рухнул на песок. — Теперь кипятим и продолжаем лечиться.

Ученый и единственный нижний чин принялись собирать топливо для костра, Верн присел рядом с Вольцем.

— Ну? — поинтересовался подослепший друг.

— Я ему не верю.

— Разумно. Но пока мы в ослабленном состоянии, проводить дознание преждевременно. Что Фетте?

— Спит. И смахивает на покойника.

— Оживет. Он старый вояка, я в него верю. Возможно, отучится жрать по две порции.

— Это вряд ли. Как твои глаза?

— Могли бы быть лучше, — с досадой признал Вольц. — Это чувство абсолютной беспомощности, знаешь ли… Я стал лучше понимать фрау Гундэль. Она-то ведь постоянно живет в беззвучии и безмолвии. Нам нужно это учитывать.

— Вот же, сдери тебе башку… Кто-то говорил, что я крепко влипаю с девушками. Так вот — это вовсе не я влип.

— Не преувеличивай, — запротестовал ослепший штабист.

Потрескивал огонь костра, уцелевшие вояки придвинулись ближе — от слабости крепко знобило. Завернутый в одеяло Фетте безотрывно смотрел на пламя — ему все еще было совсем худо.

— Итак, что мы имеем в результате данного прискорбного происшествия, — начал Вольц, с отвращением пригубливая из кружки смесь, приготовленную командиром отряда. — Нижние чины дезертировали практически в полном составе, командный состав болен и вышел из строя. Тоже почти в полном составе. Сопоставляя эти события, мы имеем все основания предположить, что имеет место отнюдь не случайность, и офицеры отряда злонамеренно отравлены некими злоумышленниками или злоумышленником. Возмутительно! Я этого так не оставлю!

— Само собой, преступники понесут надлежащее наказание, — заверил Верн. — Но нужно сказать — предательство солдат катастрофически сократило наши силы и возможности. Дойти до озера Двойного нам будет намного сложнее.

На Верна уставились: Немме с огромным изумлением, фельдфебель с откровенным ужасом.

— Господа, этот вопрос даже не обсуждается. У нас есть приказ, он обязан быть выполнен, — напомнил Верн. — Даже если из нас останется в живых кто-то один, он отправится к Двойному и проведет полноценную разведку. Эстерштайн на нас рассчитывает, и мы не можем подвести родную страну!

— Но львы, господин обер-фенрих! — вскричал Цвай-Цвай. — Мы даже лагерь не способны надежно охранять. К тому же нас подводят подмокшие боеприпасы…

— Фельдфебель, если у вас есть предложения по улучшению несения службы, изложите их, как надлежит по уставу! — рявкнул Верн. — Дисциплину забыли? Фенрих Фетте остается вашим непосредственным командиром, обращайтесь к нему. В свободное от несения служебных обязанностей время.

— Но он…

— Он жив и скоро поправится. Тогда и изложите ему свои ценные мысли. А пока не вмешивайтесь в разговор старших по званию, возьмите оружие и отправляйтесь на пост. Дело к вечеру, львы не дремлют.

Фельдфебель молча встал, взял «маузер», поплелся к скале.

— Цвай, вы забыли стрелковую маску, — просипел вслед Фетте. — Когда все наладится, напомните мне — вам полагается два наряда вне очереди.

— Так точно, господин фенрих, — без выражения отозвался фельдфебель, взял маску и убрался.

Помалкивающий Немме посмотрел на офицеров и тихо сказал:

— Вы чертовски изощрены в армейской службе, господа фенрихи.

— А вот это не ваше дело, господин научный специалист, — вполголоса напомнил Верн. — Я объявляю вам официальную благодарность за действия во время нашего… гм, недомогания, но в нюансы армейской службы вам лучше не лезть.

— Я тоже вам благодарен, Немме, — заявил Вольц. — По возвращению в цивилизованные места ждите с меня приглашение в гаштет. Там во всеуслышание заявлю, что вы — самый ценный ботаник из служивших в нашем отряде.

— Весьма лестно слышать, — сказал Немме. — А теперь мне заткнуться? Или идти сторожить хищников, вооружившись бесполезной железкой?

— Мое замечание касалось исключительно нюансов несения службы, — холодно уточнил Верн. — Простите, но вы в этом деле совершенно не разбираетесь. Вот ваши мысли о планах перехода к озеру, насчет общей ситуации и прочем, мы охотно выслушаем.

— О, понял. Простите, я маловато общался с профессиональными военными, порой меня заносит не туда. Это не нарочно, — неожиданно разумно заверил Немме.

— Отлично, в этом вопросе мы достигли взаимопонимания. Тогда скажите, что вы думаете о нашем отравлении и внезапной пропаже нижних чинов. В этом событии, безусловно, присутствует и научная составляющая.

— Полагаете? — Немме поскреб плешь. — Выглядит довольно странно. Вернее, как-то недоделанно. Если солдаты дезертировали, то отчего не утащили большую часть запасов и снаряжения? Ящик с патронами и то не вскрыт, я смотрел. И отравление.… Это был неплохой яд, видимо, запасенный заранее. Это меня не удивляет — в столице не желают нашего возвращения, поэтому подстраховались. Уж простите, господа офицеры, за прямоту, но я в этом уверен. Но отравлял нас человек, слабо понимающий, что он делает. Вы, в смысле, мы, все еще живы. Это очень странно.

— Исходя из деталей произошедшего, смело можем предположить, что отравлен был именно суп, — начал раскладывать задачу на отдельные составляющие пунктуальный Вольц. — Вы, Немме, суп только попробовали и отказались. Как видим, это оказалось малообъяснимым, но прозорливым решением, спасшим не только лично нас, но и сохранившим боеспособность всему отряду. Кто нам принес суп и кто мог его отравить?

— Миски наполняли и принесли под моим присмотром, — отозвался Фетте. — Мне вечно не докладывают, приходится контролировать. Ах, донервет, больше никогда в жизни не стану жрать супы! Да, но я не об этом. Суп в мисках отравить никто не мог. У солдата руки были заняты, собственно, я же тоже пару посудин нес, у нас же нет штатного офицерского подноса.

— Этот недостаток будет необходимо отметить в ЖБП и указать в отдельном рапорте, походный поднос — традиция офицерского быта, должно же в армейской жизни оставаться хоть что-то святое, — без тени ухмылки сказал Вольц. — Но что же получается? Суп был отравлен прямо в котле, следовательно, наш рядовой состав…

— Солдаты не дезертировали. Они где-то здесь. Но, боюсь, уже не в боеспособном состоянии, — сказал Верн. — У меня имелись подозрения и до рассмотрения версий применения отравы, сейчас появилась полная уверенность.

— Но возможно, виновата некая случайность, — предположил Немме. — Солдаты все же сбежали, у нас нет доказательств, что они тоже отравлены. В конце концов, солдат много, крайне маловероятно, что такую толпу можно убрать без следов. Конечно, я не знаток воинских обычаев, но наши солдаты не казались особенно надежными. Могли и действительно сбежать.

— Могли, — согласился Вольц. — Шваль и отребье, отчисленное их непосредственными начальниками в спешном порядке. Это были вообще не солдаты, а отвратительное недоразумение. Но дезертировать, не прихватив огнестрельного оружия, патроны, жратву, топор — это воистину небывалый по идиотизму поступок. Что патроны, у нас ведь и ящик «Черных сапог», видимо, остался почти в целости.

— На месте, я проверял, — заверил научный специалист. — Да, это странно, но опять же ничего не доказывает. Возможно, они предпочли бежать налегке.

— Куда⁈ — застонал Фетте. — Тут до пограничного форта добираться месяца три. Это при большой удаче. Да и то провизии явно не хватит. Даже если варить один только суп, будь он проклят!

— Возможно, у них имелся свой план, и они не собирались возвращаться в Эстерштайн, — предположил Немме, демонстрируя неожиданную для своего возраста тягу к сказочным фантазиям. — К тому же они могли попросту запаниковать…

— С чего бы это? — удивился Вольц. — Мы были не в состоянии сопротивляться, вы попросту спали. Видимо, предварительно тщательно проверив ящик «Черных сапог».

— Причем тут это⁈ — возмутился ботаник. — Я говорю лишь о том, что мы не можем быть окончательно уверены.

— Можем, — сказал Верн. — Солдаты не взяли лам. Это сделал бы даже самый тупой военнослужащий. Служить в Ланцмахте, не зная, что лучше везти груз, а не тащить его на собственном горбу — невозможно.

Все посмотрели на животных, спокойно дремлющих в тени скал.

— Да, эту очевидную деталь мы упустили, — признал Вольц. — Мы в откровенно плохой форме, а Верн смотрит в самую суть. Будете еще выдвигать возражения, господин ученый?

— Не буду. Но все равно непонятно, как он это сделал, — пробормотал Немме. — У нас ведь пока единственный подозреваемый?

— Нет, пока еще их двое. Уж простите, господин ученый, — намекнул Верн.

— Понимаю, — Немме покачал своей безобразной головой. — Но мне-то какая выгода вас травить? Я, такой же как вы, тоже приговоренный. Нет, у меня нет серьезных причин вас убивать.

— В нашей странной ситуации даже ящик шнапса может послужить веской причиной для злодеяния, — заметил Верн.

— Что ты делаешь⁈ Это же готовый мотив следующего преступления, не смей ему подсказывать! — ужаснулся Вольц, уже не скрывая ухмылки.

— Вы невозможно суровые парни. И юмор у вас гнуснейший, — поморщился ботаник.

— Кстати, о гнусностях, — не выдержал Верн. — Сейчас нам придется задержаться, поскольку Фетте и Вольцу нужно отлежаться, а нам разработать новый план перехода и перераспределить груз. Могу я попросить вас, господин Немме, в этот период относительного отдыха привести себя в порядок? Порядок во внешности, я подразумеваю.

— В смысле? — не понял ботаник. — Постирать одежду? От меня, видимо, слегка разит? Я готов, правда, у меня в ремесле стирки опыта почти нет.

— Я покажу, как это делается, — пообещал Верн. — А еще недурно было бы слегка постричься и всё такое.

— Постричься⁈ Мне? — изумился ботаник. — Но зачем?

— Откровенно говоря, вы пугаете внешностью не только львов, но и меня, — признался Верн.

— У нашего командира постоянная подружка, особа весьма требовательная и аккуратная, она приучила беднягу ко всяким извращениям, — усмехнулся Вольц.

— Надо же… я собственно, не против постричься, но как это сделать? — пожал плечами ученый.

— Изловчимся как-нибудь, — проворчал Верн. — Теперь, когда мы прояснили главное, перейдем к мелким техническим деталям. Патроны?

— Тухлые. Все тухлые, весь выданный нам запас, — печально сказал Фетте. — Нас заранее обрекли. Откровенно и непристойно подставили в боевом рейде. Ничего более мерзкого я про наш Ланцмахт даже и не слыхал.

— Увы, четыре осечки подряд говорят сами за себя, — подтвердил Немме. — Я, кстати, ничуть не удивлен. Вы просто не знаете, насколько…

— Продемонстрируете свою осведомленность как-нибудь попозже, — отрезал Вольц. — И эта ваша осведомленность в любом случае будет выглядеть весьма запоздалой. Патроны придется тщательно проверить. По итогам ревизии примем решение. А пока у нас маячит еще одна очевидная проблема. Преступник и предатель. Что предлагаете предпринять?

— С этим придется повременить, — сказал Верн. — Готовить жратву буду я. При советах специалиста Фетте, разумеется. В остальном… мы практически уверены в личности злоумышленника. Но какой смысл спешить? В смысле защиты от хищников фельдфебелю вполне можно доверять — науськать льва именно из нас он вряд ли попытается, этак и он сам может пострадать. Звери честны — сожрут первого, кто подвернется им в пасть. Так что фельдфебель поднимет тревогу и нас предупредит. И нам нужны неопровержимые доказательства его вины.

— Я бы повесил мерзавца прямо сейчас. Военно-походный устав это позволяет, — намекнул Вольц.

— Можешь идти и вешать, как начальник штаба ты имеешь право, — сердито сказал Верн. — Но я бы сначала убедился в его вине и поговорил бы. Душевно и без спешки.

— О, пытки! — вяло зашевелился Фетте. — Проклятый суп…

Дело шло. Вернее, дел было слишком много, но стало как-то полегче. Верн признался себе, что командовать многими людьми ему не очень нравится — уж очень утомляет. Сейчас — приготовление пищи, обеспечение водой и уход за ламами, обсуждение планов похода — все шло проще, хотя и утомительнее. Ну и слежка за подозреваемым. Фельдфебелю все время подыскивали дело (необходимое для отряда, но безопасное), оказалось, он недурно умеет чинить ремни снаряжения и собирать морской плавник для костра. Удалось незаметно обыскать его походный ранц-мешок — никаких признаков яда, да и вообще ничего подозрительного не обнаружилось. Не удивительно, злоумышленник предусмотрителен, а спрятать улики преступления где-то на берегу несложно.

Патроны проверили — по номерам в ящике оказались боеприпасы двух серий, видимых повреждений на гильзах и капсюлях не имелось. Из десятка «маузерных» патронов, выбранных вразнобой — все осечки. Позже Вольц и Верн ощупью перепроверили патроны, надеясь на интуицию — из двадцати интуитивно отобранных, штатно выстрелили два. Опытный начальник штаба отметил что это «плохо, но не так безнадежно, как казалось». Имелись и резервы боеприпасов: семимиллиметровый[1] элитный «барх» научного специалиста дал выстрел с первого патрона. Дальше решили не испытывать — патронов оставалось всего одиннадцать, тут имело смысл надеяться на лучшее, не жечь на испытаниях, приберечь на крайний случай. Впрочем, патроны маломощные, толку от них не так много. Определенные надежды господа офицеры возлагали на ящик с спецоружием — его получали со склада училища, можно надеяться на обычную пропорцию: одна неисправная «толкушка» на три надежных. К сожалению, «толкушек» выдали всего полдюжины. «Хамбур-Арсенал» производил их достаточно много, но проблема была во взрывателях — они получались слишком дорогими, их строжайше экономили.

Господин Немме вел себя прилично, особенно после того, как Верн упрятал бутылки «Черных сапог» в патронный сундук и надежно запер. Выглядел ученый консультант тоже прилично — командир отряда лично выбрил ботанику башку. «У тебя, дружище, есть чувство стиля. Три минуты и даже эта дойч-пьянь стала похожа на нормального нижнего чина первого-второго года службы» втихомолку одобрил Вольц. Искусству стирки ботаника обучали всем отрядом, даже фельдфебель Цвай-Цвай дал несколько практических советов. Полуголый ученый стоял по колено в воде, полоскал камзол, уклониться не пытался — знал, что бесполезно. Все-таки явно образованный человек, хотя и непонятно, на кого его учили: определенно не инженер и не медик, но тогда кто? Весьма запутанно все в Дойч-университете, видимо, какие-то старинные традиции там блюдут.

В отряде традиции были прозрачны и ясны как дно пивной кружки, и все были при деле. Фетте начал потихоньку передвигать ноги, Верн обучал друга обращению с ламами в походных условиях: отряду был жизненно необходим второй погонщик. Ну, «обучал» — это слишком сильно сказано — сообща разбирались с упряжью и прочим. Ламы были не против, видимо, помнили те ужасные часы на барке, когда Фетте был рядом, боролся с водой и развлекал четвероногих попутчиков славными боевыми песнями.

— Раньше как-то не задумывался, но рядом с камрад-скотами не так плохо, — признался жутко похудевший фенрих. — Они спокойные и сквернословят в меру.

— Выйдешь в отставку, займешься разведением лам. Выгодное дельце.

— Это да. Хотя у меня были мыслишки об открытии своего гаштета. Я рассчитывал остаться в столице. Как отставной полковник и рыцарь. Полагал, что заслужу. Но пока мы заслужили только высылку, да и то без всякого внятного объяснения причин, — вздохнул Фетте, почесывая за ушами Белого.

Вздохи были не очень искренни — фенрих с каждым днем становился бодрей, впрочем, как и сам Верн, да и ученый ботаник, лишившись возможности напиваться, стал гораздо деятельнее. Сидели над картой, обсуждали вчетвером — Вольц требовал, чтобы разъясняли, что все видят на штабном листе и что именно об этом думают, самого начальника штаба по-прежнему мучила слепота. Он занимался физическими упражнениями, дабы поддерживать должную форму, но зрение, увы, не возвращалось. Вольц слушал, на память цитировал подходящие к ситуации пункты военно-походных уставов, пояснял, как именно товарищи должны их выполнять в непросто сложившейся обстановке. Временами его требования звучали довольно дико.

— Слушайте, обер-фенрих, а что происходит? — как-то поинтересовался Немме, увязавшийся с ламами и командиром на водопой.

— В каком смысле? — удивился Верн. — Животные пьют, вы же видите. Мы охраняем. Львы где-то рядом. Довольно навязчивые твари, хотя и осторожные.

— Я не про львов. Верн, вы же неглупый парень, к чему держать меня за идиота? Зачем ваш Вольц притворяется? Мне кажется, его зрение вполне в норме. Да и зачем завязывать глаза человеку, который все равно ничего не видит? Вы пытаетесь таким способом заставить фельдфебеля ошибиться и раскрыться? Это напрасно, он весьма неглуп.

— И он неглуп, и я не совсем тупой обер-фенрих, а вы так и вообще гений наблюдательности и прозорливости. Проявите эти похвальные качества во время перехода — вам вести записи научных открытий. И вообще истинное счастье, что в нашем отряде сплошь незаурядные военнослужащие. Вы, видимо, еще и врач?

— Нет, почему же.… Понимаю, насчет зрения Вольца я могу ошибаться. Я просто поинтересовался, так сказать, в частном порядке.

— Внеслужебные разговоры военнослужащих и прикомандированных к ним лиц могут носить частный и доверительный характере. Это не возбраняется уставом. Но такой разговор должен начинаться согласно общепринятым приличиям. А не с требования объяснить «что происходит?».

Немме поскреб бритую аккуратную плешь и неожиданно сказал:

— Это весьма тонкое замечание. Вы правы. Прошу меня извинить. В последнее время я был вынужден вести довольно свинский образ жизни и как-то незаметно втянулся. Верн, а могу я спросить — где вы воспитывались?

Обер-фенрих засмеялся:

— Странный вопрос. Как и все: Киндерпалац, младшая школа, средняя, затем сдал экзамены в училище Ланцмахта, попал в учебный взвод. Собственно, а какие тут могут быть варианты?

— Действительно. Порой вы ощутимо отличаетесь от своих боевых товарищей. Нет, они славные простые парни, но вы слегка другой.

— Мы все слегка другие. Это людям свойственно. Вольц бывает жуткой занудой, но он бесстрашен, имеет отличную память и наверняка дослужится до генерала Ланцмахта. Фетте частенько грубоват и хамоват, зато на него можно всецело положиться. А вы, Немме? В армейской службе вы смыслите крайне мало, но в чем-то же смыслите?

— Когда не пью? Это верно, смыслю. Вернее, когда-то кое-что смыслил. Но то осталось в прошлом. Мои профессиональные знания больше не востребованы.

— Гм, не уверен, что уместно продолжать расспросы, но мне весьма любопытно. В этом деле нет государственной тайны?

— Тайна? Это вряд ли. Да вы никому и не расскажете: во-первых, лично вы привыкли держать язык за зубами, во-вторых, мы едва ли выберемся с этих диких берегов. Я был… вы знаете, что такое «филология»? Нет? Я так и думал, про эту науку уже никто не помнит. Скажем проще — я был библиотекарем и исследователем книг.

— О! Я не очень разбираюсь, но, по-моему, это весьма редкая и ценная специальность.

— Так и было. Пока существовала Гуманитарная библиотека Хейната. Теперь я вот… походный ботаник.

— А что случилось с этой Гуманитарной библиотекой?

— Переформирована. «Согласно планов приведения в порядок исторического собрания книг и пополнения фондов актуальными современными изданиями». В «Эстерштайне-Хойте» была статья. Не читали?

— Эту газету у нас только на штаб училища выписывают. Но я не совсем понял. «Приведение в порядок и пополнение» — этим же вы и должны по профессии заниматься?

— Я же не один служил в замковой библиотеке. Если собрание сокращается на 3635 томов, то и филологов нужно поменьше.

— Понятно. Книги продали в частные руки? Это же уйма уникальных томов. Наверное, во всем Хамбуре книг было меньше. Полагаю, изрядную сумму выручил замок на распродаже.

— Книги уничтожены. Согласно утвержденной описи и протокола комиссии. Как «издания, устаревшие и не соответствующие современному духу времени и текущему моменту расовой осведомленности». Конечно, книги не сожгли, сдали в типографию, там переработали на бумагу для печати современных крайне востребованных изданий и канцелярских изделий. Возможно, ваш ЖБП изготовлен из старинной бумаги.

— Надо же, — в изумлении пробормотал Верн. — Но какой в этом смысл? Книги же уже были в наличии, и они большая ценность? Зачем уничтожать одни, чтобы напечатать другие? А про военные документ-журналы так и вообще смешно. Мы вполне привыкли вести документацию на стандартной меди. Смысл же не в экономии?

— Вот в смысл совершенного лучше не углубляться, — намекнул библиотечный ботаник. — Это служебное, замковое дело, там не поймешь, где заканчиваются официальные секреты и начинаются неофициальные. Хейнат — довольно странное место.

— Догадываюсь. Совершенно не хотел выспрашивать. Просто к слову пришлось.

— Да, именно к слову, именно, — Немме поморщился. — И тут начинается уже служебный, можно сказать, официальный разговор, господин обер-фенрих. Я обладаю определенными знаниями, и не то чтобы совсем ничтожными. Но они, сугубо, э-э… кабинетного характера. Насколько я понимаю, вы намерены выполнить поставленные задачи, и собираетесь непременно вернуться в столицу. Мой долг — предоставить надлежаще оформленные записи о маршруте рейда, описать все, что попадется на пути. И вы явно будете с меня требовать результата. Но мои возможности ограничены. Я, простите, знаю, что существует дерево кедр, или, к примеру, кипарис, но вряд ли я могу их опознать воочию. С иллюстрациями в наших изданиях было не все хорошо.

— Это проблема, — согласился Верн. — Что ж, как говорит мой друг, «для выполнения приказа об открытии артиллерийского огня необходимо иметь в распоряжении отряда минимум одно исправное орудие». Это в том смысле, что если мы чего-то не можем, то придется ограничиться тем, чем можем. Справимся как-нибудь с этими описаниями. Ваши кабинетные знания при поддержке четких уставных формулировок Вольца и нюха Фетте на добычу топлива для костра, способны на многие научно-ботанические открытия. Мы поможем.

— Благодарю. Шансов на успешное возвращение у нас немного, но было бы жаль вести откровенно никчемные и глупые записи. Я все же знаю цену написанному слову.

— Шансы на успех определяют исключительно боги и командование Ланцмахта. Ну, и отчасти непосредственный командир рейдового отряда.

— Вот видите, формулировки мне откровенно не даются, — грустно сказал Немме.

— Ерунда, набьете руку. Кстати, я видел у вас книгу. Полагал, что это какое-то учебное пособие, вроде научно-походного наставления по растениям. Или правильнее такие книги «справочником» называть?

— Это, конечно, справочник. Но как вам сказать… это очень устаревший справочник, скорее, литературный памятник. Он даже в Старом мире считался жутко устаревшим. Но это единственное, что мне удалось списать из библиотечного собрания в личную собственность.

— Надо же, «литературный памятник», значит, бывают и такие, не только гипсовые? Что ж, это даже интересно. Будете читать нам на привалах. Вольц тоже большой ценитель старинной литературы, всю библиотеку училища прочитал. Вы сдружитесь.

— Надеюсь, — вежливо сказал Немме.

Верн засмеялся:

— Мы сделаем из вас старого вояку, вот увидите. Кстати, еще один вопрос. Интимный. Вы зачем так зверски пили? Это же чистое самоубийство.

— Я пил в целях самосохранения, — пробурчал Немме. — И это оказалось не так глупо — ведь я до сих пор жив.

Через два дня Верн выстроил личный состав:

— Мы готовы к маршу. Излишние запасы снаряжения и провизии определены, вьючный скот в отличной форме и рвется в поход. Сегодня проводим решительную разведку, намечаем маршрут подъема отряда от берега. С рассветом общий выход. До промежуточной базы следуем короткими «обратными» переходами, затем, создав закладку запасов на обратный путь, двигаемся налегке, обычным порядком. Маршрут непрост, но назначен нам четким приказом командования. Эстерштайн ждет от нас подвига! Вопросы?

— Предлагаю, поднявшись в горы, уделить внимание охоте, — призвал фенрих Фетте. — Запасов у нас достаточно, но мало ли что может случиться. Да и вообще свежатины хочется.

— Разумно. Дичь не упускаем, но «болты» не портить, они для боя! — напомнил Верн. — Что у вас, фенрих Вольц?

— Я способен следовать самостоятельно, но на сложных горных подъемах лучше меня подстраховать, — сказал Вольц, очень по-слепому задирая лицо в сторону непонятно чего.

— Это продумано, носилки на копьях вполне надежны. Вас пронесут сколько понадобится, господин фенрих, не сомневайтесь. Ответственный за вашу транспортировку — фельдфебель Цвай-Цвай. Остальные помогают ему по очереди.

— Камрады, я постараюсь облегчить ваши усилия, насколько могу, — с достоинством заверил Вольц. — Зрение мое становится лучше, еще десять-двадцать дней, и я стану почти зрячим.

Фельдфебель с тоской посмотрел на слепого, но весьма широкоплечего и увесистого фенриха.

— Господа, это разведывательный рейд, а не прогулка столичного выходного дня! Легко не будет! — напомнил Верн. — Сейчас Фетте и господин ботаник — выступают со мной. Поднимаемся вот там, особо обращаем внимание на свежие львиные следы. Еще не хватало, чтоб они напали на лам на подъеме. Фельдфебель, охраняйте лагерь, не теряйте бдительности. Фенрих Вольц вам поможет, у него отличный слух. Вперед!

Верн и двое подчиненных — налегке, только с оружием — поднимались по расщелине.

— Да, тут особо и не протолкнешься, — пропыхтел Фетте. — Вьюками будем цепляться. За Белого и Черноносого я спокоен, но Пятник может заупрямиться. Про Брека вообще никогда не поймешь, он на капризную фрау похож.

— Брека пустим первым, он любознательный, — сказал Верн, измеряя древком копья ширину прохода. — Господин Немме, вы что скажете?

— На первый взгляд, с растительностью тут дело обстоит весьма недурно. Трава однообразна, но съедобна, как утверждают наши опытные скоты, а больше описывать нечего, — отметил проницательный ученый. — А там еще высоко, господин обер-фенрих?

— Высоко. Но в данном случае мы не спешим, давайте отдохнем и взглянем на эту чудесную панораму.

Рейдовики, привалившись к камню, обозрели бухту, ажурную полосу дуги прибоя. Лагерь отсюда виден не был, зато Вагнеровы Столбы выглядели просто изумительно. Было что-то мифическое в этой паре титанических скал.

— Могу я быть откровенным, господа? — спросил слегка передохнувший ученый.

— Валяйте, Немме, самое время, — разрешил Верн.

— Он не клюнет. Я про фельдфебеля. Он опасается Вольца, даже если верит, что тот слеп. Я бы и сам не рискнул. Ваш друг выглядит опасным, даже когда спит.

— Рискнет. Дружище Вольц — самый тяжелый из нас всех, тащить такого — смертная тоска. Будь я предателем, определенно рискнул и сбежал, — признался Фетте. — Таскать сварливого начштаба⁈ Ужас! Особенно если волочишь врага, которого не смог добить с первого раза. Кстати, господин ученый, а что такое «ад», если говорить с научной точки зрения?

— Если верить старинным научным исследованиям — ад, нечто вроде штлага, только подземного и очень обширного. Там существовали четко прописанные градации по тяжести преступления. Предполагались не столько чисто трудовые работы, как ежедневные разнообразные пытки. Судя по описаниям, широко применялось железо: цепи, котлы, сковороды и кочерги — всё из настоящей стали. Палачами служили черти — это такие нелюди, вроде тресго, но с реальными острыми рогами.

— Ха, про чертей мы знаем, мы же не совсем темные, — заверил Фетте. — Про железо интересно. К чему бы им в аду такие хорошие инструменты?

— Сложно сказать. Скорее всего, это откровенная легенда. То, что мне удалось прочесть про ад, выглядит не очень-то убедительно, — признался ученый. — Похоже на иносказание.

— Вот! — Фетте многозначительно поднял палец. — В книжных историях и театральных спектаклях слишком много иносказаний. Там все переврано. На самом деле все проще: Жизнь — ад! И люди в нем черти!

— Прекрасная интерпретация, — замысловато одобрил Немме. — Главное, ничему не противоречащая.

Внизу неожиданно громко стукнул выстрел — скалы отозвались многоярусным эхом.

— Попался! — подпрыгнул Фетте. — Но почему с пальбой⁈

Фенрихи устремились вниз, нетренированный ботаник сразу отстал…

Свесившись из расщелины, Верн увидел лагерь. Там дрались…

Удивительно. Вольц был молод, крепок, опытен в драках, но сейчас его били. Фельдфебель Цвай-Цвай прихватил и, зажав шею противника в сгиб локтя, душил, одновременно коротко и ловко нанося удары в область почек. Вольц вырывался, пытаясь прикрыться собственным локтем от болезненных ударов. Последнее ему удавалось, а вырваться не очень.

— Немедленно прекратить, Цвай! Вы душите офицера! — проорал Верн. — Я вас под суд отдам!

Угроза не произвела ни малейшего впечатления — судя по валяющемуся на песке «маузеру», стрелял именно фельдфебель, а расстреливать офицера собственного отряда, да еще непонятно откуда взятым годным патроном — это вообще ни в какие ворота! Верн спешил вниз, отчаянно прыгая по уступам и стремясь лишь не сломать ноги. Догнал Фетте, теперь фенрихи слегка мешали друг другу…

Проход расширялся, снова открылся берег. Там встревожено у-фыркали и г-мыкали ламы. Выяснилось, что Вольц все-таки устоял, видимо, ему удалось швырнуть противника через бедро. Судя по встрепанному виду Цвая, коронный курсантский прием застал его врасплох. Расцепившиеся противники кинулись в разные стороны: Вольц к своему месту у костра, где валялся его давно приготовленный как раз на такой славный случай абордажный меч — совершенно непонятно, отчего сразу было им не воспользоваться? — фельдфебель метнулся к стоящему у вьюков своему копью. Двигался он удивительно быстро, Верн никогда не замечал за подчиненным такой прыти.

— Стоять, Цвай! — приказал Верн, выбегая на пляж.

Тут фельдфебель сделал немыслимую вещь — плюнул в офицера! Нет, попасть так издалека не мог, но возмутительно оскорбительный смысл-то очевиден!

— Предупреждаю, я вас сейчас застрелю! — завопил обер-фенрих, выхватывая из кобуры «курц-курца».

Гад-фельдфебель даже не глянул в сторону огнестрельного оружия, видимо, был твердо уверен в его бесполезности. Вот и напрасно.

Фельдфебель шел на Вольца — похоже, у этих двоих мужчин пару минут назад возникли и некие глубоко личные разногласия. Явно собираются убить друг друга. Что категорически неразумно. И держит пи-лум Цвай как-то неуставно — одной рукой, под утяжелитель, длинный наконечник торчит на манер примитивной, но опасной шпаги.

— Вольц, осторожно! — крикнул Фетте, примеряясь к броску собственного копья.

Верн предостерегающе зашипел — предателя фельдфебеля следовало взять живым — мерзавец очень много знал…

У костра Вольц явно все слышал и осознавал — физиономия его была искажена болью, по почкам явно крепко перепало. Но клинком меча он крутанул многозначительно и эффектно. Немного бесполезное действие, учитывая, что фехтовать курсантов учили совершенно иным оружием, да и не особенно учили, поскольку в современной рейдовой войне использование офицерского палаша — случай ретроградный и редкий, ярко демонстрирующий беспомощность командира в организации коллективных результативных действий личного состава. Правда, сейчас сложилась откровенно неуставная ситуация.

Верн всё равно не понимал, что собирается делать мятежник. Один против троих, с единственным копьем, даже без щита. Да его сейчас Фетте запросто свалит, у него бросок пи-лума отлично поставлен.

— Цвай, немедленно сдавайтесь! — приказал Вольц. — Поговорим, возможно, найдутся смягчающие обстоятельства…

— Это с тобой-то говорить, свиненок ничтожный? — весьма правдоподобно удивился фельдфебель, грозя копейным наконечником.

Вольц ухмыльнулся:

— К чему нервничать? Ты мог бы и пронести «свиненка» километров десять-двадцать. Ты, Цвай, выносливее, чем кажешься, хотя и туповат. Купился на слепыша, а?

— Какая разница? Разберемся открыто, так даже послаще, — процедил фельдфебель.

Вообще-то сейчас он был неузнаваем. Куда делась возрастная медлительность и убогая услужливость штабного нижнего чина? Решительно иной человек, такому со штатным рядовым пи-лумом стоять даже немного странно…

Фельдфебель, не сводя взгляда с Вольца, пригибался все ниже, почти опускался коленом на песок. Это вообще что за такой странный прием боя?

— Я ему спину проткну, — не очень уверенно спросил-оповестил Фетте.

— Наоборот, — невнятно пробормотал Верн, но камрад его понял, перевернул копье тупым концом древка вперед.

Тут до Верна дошло: Цвай-Цвай вообще не фельдфебель. Если человек способен так притворяться, если он отравлял товарищей по отряду, если даже сейчас столь уверен в себе и нагл — он в ином звании. А у военнослужащего иного звания — иное оружие.

— Пистолет! — заорал Верн, уже видя, как ладонь предателя исчезает за широким голенищем сапога.

Нет, пистолета там быть никак не могло — не состоят на вооружении Ланцмахта столь миниатюрные пистолеты, это же бессмысленно. Но поза врага, его самоуверенность… в общем, Верн не знал, почему он закричал именно про пистолет. Но тут главное было не понимать, а немедля реагировать. Обер-фенрих успел замахнуться…

… фельдфебель уже разворачивался к нему, вскидывал левую руку с чем-то крошечным, совершенно непохожим на правильное и нормальное армейское оружие, одновременно донесся щелчок взводимого курка…

…Верн метнул навстречу врагу свой перехваченный за тонкий ствол «курц-курц» — офицерское оружие явно не было предназначено для метания, но с такого расстояния не попасть… обер-фенрих и сам уже летел в сторону — слепо подталкивающий инстинкт не позволил проделать этот маневр с должным изяществом, просто шарахнулся, уходя с линии прицела…

…крепко бухнул «курц-курц», угодивший покатой «ружейно-пистолетной» рукоятью в скулу врага. Одновременно хлопнул выстрел из крошечного фельдфебельского оружия. Пулька ушла куда-то в сторону скалы и напугала лам. Впрочем, треск негромкого выстрела тут же угас, унесенный в сторону моря…

… Вольц прыгнул на спину фельдфебелю, попытался ударить эфесом меча по затылку — преуспел лишь отчасти…

…Фетте ударом древка пресек попытку врага вскинуть копье правой рукой…

…Верн уже метнулся обратно на фельдфебеля, твердо зная, что пи-лум тот развернуть не успевает.

…— ожно! Он двухзаряд… — донесся вопль научного консультанта, благоразумно не вмешивающегося в схватку истинных профессионалов и держащегося поодаль, в районе лам.

… вот этого Верн осознать уже не вполне успел — навстречу сверкнуло — почти в упор. Удар в шлем и боль слегка сбили с траектории, обер-фенрих рухнул на врага довольно неуклюже. Ударил в горло, одновременно пытаясь поймать руку с внезапно многозарядным крошечным оружием…

… Соображал Верн плохо, все еще выкручивал руку противника, хотя в оба уха вопили:

— Отпусти его! Я забрал!

Фельдфебель Цвай хрипел и кехал как больная лама, ему уже скрутили руки за спиной — Вольц для такого дела не пожалел свой ремень. Справившись, начальник штаба победно пнул пленника в бок и, отдуваясь, заявил:

— Возмутительно! Такой шустрый и прыткий, а все это время трудился вполсилы. И меня нести не хотел. Бездельник! Разве это в традициях Ланцмахта, а, камрад Цвай? Или как тебя там?

— Оставь эту скотину! Он прострелил Верну голову. Нужно что-то делать! Перевязывать! — панически разорался Фетте.

— Нет, он не прострелил, — не очень уверенно заверил Верн — висок порядком жгло, на кирасу капала кровь.

Умная голова обер-фенриха пострадала лишь частично — от рикошета.

— Какая странная траектория, — размышлял Вольц, разглядывая подпорченный шлем товарища. — Видимо, это оттого что пуля маломощная. Попадание в дугу шлема — единственный действительно жесткий элемент — далее пуля прошила слои защитной шлемной кожи, а на пробитие черепа мощности уже не хватило. Обогнула мощный лоб нашего командира и вышла, зацепив лишь это мужественное ухо. Да ты везунчик не только с дамами, камрад Халлт!

— Оставь тарахтеть, и так голова гудит, — попросил Верн, трогая бинт на голове — наложили его довольно бестолково. — Как наш ценный пленник? Пришел в себя?

Помяли фельдфебеля изрядно — это был момент некоторого хаоса, все фенрихи били противника одновременно и с некоторой излишней, хотя и понятной, горячностью. Нужно будет сделать выводы на будущее. Вот и удар древком промеж ног явно был излишним. Впрочем, пленный уже мог сидеть и даже относительно ровно.

— Итак, Цвай, полагаю, нам пора побеседовать, — сказал Верн, угрожающе нависая над пленным.

Фельдфебель неспешно поднял голову:

— Считаете себя победителем, Халлт? Провалили рейд, потеряли всех своих людей, задачу не выполнили и скоро сдохнете сами. Об этом и мечтали?

Выглядел Цвай так себе: кроме попадания рукоятью «курц-курца» выбившего два зуба, ему подбили глаз и надорвали ухо, к тому же он хрипел помятым горлом. Но наглости это ничуть не убавило.

— Спорить не буду, операция началась не совсем удачно, — признал Верн. — Но у нас остается шанс поправить ход дела. А вот что насчет вас? Как оцениваете свои шансы?

— Всё еще собираетесь двинуть к озеру? — не обращая внимания на вопрос, спросил фельдфебель. — Прекрасное намерение. Вы мне и при жизни смертельно надоели. Особенно вот этот… все мозги проел своим цитированием уставов, ублюдок. А еще и притворщик и врун немыслимый. Какая-то говорливая ксана-артистка, а не офицер.

— Но-но! — обиделся Вольц. — Давно по яйцам не получал?

— Развяжи, и посмотрим, кто тут офицер, — щербато ухмыльнулся Цвай. — У костра-то обделался, сопляк?

— Слегка было, — не стал отрицать Вольц. — Полагал, что ты меня попытаешься проткнуть или стукнуть топором, а ты «маузер» вздумал наводить. Тут слегка удивишься. Думал — мне конец. Едва уклонился. Но уклонился!

— Верткий. Но это ненадолго. Ты чересчур солдафон, малыш. Ланцмахт никогда ничего не выигрывает, пора бы эту истину усвоить, — пленный сплюнул на песок розовым. — Вы просто кучка жалких глупцов. Разве вот он…

— Что за намек? — сумрачно уточнил Верн, которому не нравилось, когда на него все смотрят.

— По вполне разумной оценке: миловидный сопляк, охочий только до баб. Командовать не способен, в училище попал за взятку, мозгов вообще не имеет. Да, тут что-то в досье не сложилось, — фельдфебель глянул с некоторым интересом. — Любопытно, а как это вообще с училищем у тебя вышло? Неужели твоей заднице еще со времен школы кто-то покровительствует? Да нет, не настолько ты красавчик.

— Чего⁈ — изумился Верн.

— Да, тут что-то не то, — согласился, вновь ухмыльнувшись осколками зубов, пленный. — Тебе бы в Хейнате служить, в прислуге. Там таких милых и умненьких мальчиков очень ценят. Глядишь бы, и не пришлось нам с тобой в пустынных горах подыхать. Ну, что сделано, то сделано, так, парни?

Он глянул на Немме:

— Прощайте, господин филолог. Вы самая упрямая и вонючая скотина из всех преступников, встречавшихся мне в жизни. Идеальный дурак и импотент в одном лице — ну надо же! С кем приходится умирать, представить невозможно! Надеюсь, у вас хватить совести уйти подальше от этой милой бухты и оставить меня в покое. Вы меня утомили.

— Что-то я не понимаю, а кто тут вообще ведет допрос⁈ — возмутился Вольц.

— Отстань, лгун уставной, надоел, — сообщил пленник, глянул на море, и внезапно прихватил разбитым ртом угол воротника своей форменной куртки. Вздрогнул и расслабился…

— Притворяется? — не поверил Фетте, на всякий случай наводя на пленника наконечник копья.

— Нет. Мертв, — сказал научный специалист. — Чувствуете запах? Это синевая кислота… или синюшная. Я точно не помню.

— В смысле «не помню»⁈ — возмутился Вольц. — Преступник от нас улизнул, хитроумно, практически и не дернувшись перед смертью, а вы даже не можете объяснить, как это вышло⁈ У него ворот был отравлен, что ли?

— Ворот — это вряд ли. Скорее, внутри была вшита стеклянная колбочка с ядом. Ну и вот, — ученый указал на труп. — А в ядах я не разбираюсь. Это не мой профиль.

Фельдфебель действительно умер. Как-то внезапно и совершенно несвоевременно. Так и не поговорили.

— Вот, сдери ему башку… — Верн вздохнул. — И как узнать, что он сделал с нашими солдатами? Мне ведь что-то нужно указать в «жобе».

— Сомнительные слова предателя основанием для отчетности служить не могут, — успокоил Вольц. — С поведением и пропажей солдат разберемся позже. А вы, Немме, будьте любезны заранее упоминать о всяких возможных кислотах в воротниках подозреваемых лиц. Это ваша научная обязанность.

— Моя обязанность — записывать и интерпретировать уже случившиеся природные явления и ботанические феномены. А предугадывать изменения обстановки обязан начальник штаба, — заявил осмелевший научный консультант. — Кто мог знать, что этот шпион вдруг вздумает покончить с собой? Никто не мог. Но про использованный яд у нас есть определенная ясность — это явно иной яд, более действенный. Хотя, возможно, ему повредило тепловое воздействие супа. Он был очень горячий. Неплохая научная версия.

— Да, она здорово утешает, — проворчал Верн. — Что ж, обыщем и закопаем предателя и продолжим подготовку к выходу. Завтра на рассвете выступаем, и никакие случайные кислоты этому решению не помешают.

[1] На самом деле это оружие под патрон 7,65×17мм, но линейка боеприпасов в Ланцмахте короткая, пистолетные патроны, кроме универсального 9-миллиметрового, крайне редки, так что бытуют упрощенные обозначения.