Паук у моря

Глава 14 Жуткие повороты

А путь Анн оказался дальним. Трое суток мучительной дороги: в тесноте и духоте фургона, с бесконечной тряской, с отхожим местом в виде дыры в полу, в которую не особо и попадешь. Подневольных пассажиров было семь человек: пятеро мужчин, две женщины. Все разного возраста, но больных и престарелых не имелось (разбойница опять оказалась самой неубедительной в плане здоровья и телосложения). Разговаривали мало — особого доверия не было, да и быть не могло. До фургона знакомы между собой были лишь двое — мужчины среднего возраста, явно не привыкшие к мелким житейским неприятностям. По манере поведения и отдельным проскакивающим словам опытному человеку нетрудно догадаться: в свое время оба явно окончили’инженеринг', потом работали на приличных заводских должностях. Что-то не так у них с начальством пошло, теперь оба умника внезапным поворотом судьбы совершенно раздавлены. До фургона оба были недурной такой внешности, ухоженные, — Анн таким бы мужчинам массаж сделала без особого усилия над собой. Еще на выбор имелся фермер лет сорока, этакий крепыш, в молодости служил в саперах, видимо, там левый глаз и оставил. Компанию кривому герою составлял молодой служащий Дойч-почты, этот простак уверял, что ошибка при пересылке писем произошла чисто техническая, злого умысла не было, он уже апелляцию подал, суд дело пересмотрит, непременно разберется. Вот молодой, а уже совсем мозгами двинутый. Пятым красавцем был говорливый улыбчивый человечек — около тридцати лет, бодренький, видимо, с большим опытом. Анн коллегу по разбою сразу угадала. Этот молодец: общительный, всё подшучивает, из соседей что-то полезное норовит выудить, а про себя «много и ни о чем». Все мужчины следовали с полным уважением: наручники на руках, настоящие, дорогие, со стальными деталями.

Единственной фрау, кроме отставной медицинен-сестры, оказалась молодая байджини[1] — чистокровная, с виду дойч-крови вообще ни капли, образования — полный ноль. Для столицы крайне редкий тип. Собственно, девица и не столичная была, проездом. Преступлений и проступков, похоже, за ней не числилось. Сидела молча, плакала.

Везли достаточно быстро, под конвоем еще двух повозок с охраной. Двигались на северо-запад по пустынной Нордри-Бан. Кормили дважды в день, однообразно, но почти досыта — каша, овощи, но почему-то без хлеба. Вот воды было вдосталь — свежую в ведро доливали на каждом привале. Прогулки тоже дважды в день — вокруг фургона, под нацеленными арбалетами и воплями «только дернитесь!». Имелся в охране образцовый истерик, прямо хоть в Дойч-клинике его демонстрируй учащимся на медицинен. Охрана была солдатская, но сплошь халь-дойчи из «эсэс», только один сопровождающий из «гесты». Подконвойных не били, провинившихся просто сковывали по рукам-ногам, и весь день везли обездвиженными. В первый день обоих «инженернгов» воспитали, потом случайно фермер на прогулке не туда шагнул. Остальные пассажиры сделали разумные выводы: любое движение вне фургона — только по разрешению.

На первой прогулке Анн догадалась, в чем главный проступок смуглой байджини — красива девка была просто необыкновенно. Тугая грудь, талия — тоньше и не бывает, густые длинные кудри, что против всяких правил имперских приличий. Собственно, эта вопиющая смуглость кожи, черные и блестящие, категорически противоречащие дойч-стандарту глаза, отсутствие цивилизованного воспитания и образования — всё дразнящее и соблазнительное до высшей степени гармонии. В глубочайшем захолустье девку отловили, видимо, даже за границами Эстерштайна. Дикий человек. «Эсэсов» это ничуть не смущало, уводили девчонку за соседний фургон, привал у бедняжки был неизменно насыщенный, чего уж говорить…

Анн готовилась разделить те невеселые развлечения, все же одной девчонки на восемь крепких охранных рыл мало. Но обошлось, хотя коросту с губы поневоле пришлось снять, слишком уж хлопотно оказалось ее «удерживать». Не востребовали мелкую разбойницу, видимо, смуглость другой подконвойной особы охрану уж очень увлекла — экзотика для тыловых «эсэсов».

С замученной девчонкой разбойница делилась одеялом. Ночами в фургоне было прохладно, даже несмотря на тесноту. К тому же одеяло служило символической защитой в определенные физиологические моменты. Анн считала, что приличия нужно блюсти, хотя бы для того, чтобы в нужный момент их отбросить и свободы полноценно вдохнуть. В общем, в меру сил помогали друг другу с красоткой-бедняжкой. Опытная медицинен-сестра несколько женских советов нашептала, чуть легче юной бейджини будет пережить те привалы-остановки.

А время поразмыслить имелось. Первое время Анн слушала, пыталась разгадать, кто что знает, и нет ли «подсадного»? Довольно быстро обнаружила, что попутчики происходящее еще меньше ее понимают. Ну, кроме «коллеги», конечно, но разбойничек вряд ли проговорится. Остальные считали, что везут в штлаг. Глупо. Нет никаких штлагов на северо-западе, их вообще по Нордри-бан не формировали, там места глухие, опустевшие, только несколько армейских фортов, да облысевшие заброшенные лесоразработки. Еще в первые годы после Прихода в тех местах всё начисто выгрызли и выпилили — жаден до древесины был юный Эстерштайн. Теперь на пустошах никто и не бывает, кроме сторожевых патрулей из редких гарнизонов. Вроде бы еще на горных ланей там иногда охотятся, но никаких рабочих и штрафных лагерей нет, это уж точно. Анна Драй-Фир этим вопросом интересовалась, поскольку не исключала возможности под суд попасть и «загреметь».

Но получалось, что ничего не получалось, в смысле, ситуация абсолютно непонятна. Куда везут, зачем? Собственно, в штлаг заключенных и не возят — гонят пешими колонами. Кто по дороге не выдержал и околел — какие вопросы? Это наказание, а не развлечение. При необходимости добьет конвой обессилевшего, далее разденут, в списке наскоро пометят, позже придорожные фермеры голые трупы в местный крематорий отвезут (это в фермерские обязанности входит), потом безымянным пеплом землю удобрят. Этот порядок все знают, его мудрую назидательность детям еще в младших классах объясняют. Но сейчас вообще полная неизвестность. Это «инженеринги» могут про неизвестные секретные технические арлаги и штлаги выдумывать, себя утешать.

Не могла догадаться разбойница. Понятно, что ничего хорошего не ждет, не на отдых везут. Но зачем? Почему именно этих преступников отобрали, они же совершенно разные. С девкой-бейджини понятно — она только для одного развлечения годится. Мужчины в фургоне крепкие, здоровые, могут тяжелую работу выполнять. Но сама Анн-Медхен? Она, конечно, весьма многое умеет, но это внешне совершенно неочевидно, а о деталях никто и не спрашивал. Просто бродяжка без «свайса». Такие в Эстерштайне довольно редки, но ценность их… из-за такого ничтожества даже одного конвойного посылать нет смысла. Впрочем, может, конвой в большей степени неживой груз обоза охраняет? Два других фургона тяжело груженые, увязано всё тщательно, это у преступников крыша в ночной дождь как решето протекает, неодушевленный груз куда поуютнее катит. Припасы или механизмы какие-то? Вооружение? Эта догадка может что-то объяснить, но далеко не всё.

На четвертый день, ближе к вечеру, конвой остановился на горной дороге, у ручья. Пассажирам скомандовали выгрузиться, швырнули пару тряпок, приказали самим хорошенько вымыться и «уделанный» экипаж вымыть. Анн сообразила, что путешествие приближается к концу.

— Держись ко мне поближе, ты, вижу, с понятием, — шепнул «коллега», жизнерадостно возя тряпкой по половой грязи.

Анн не ответила. Во-первых, снаружи заорали, подгоняя, во-вторых, больше никаких соучастников! — они или предадут, или сами в спину при случае ударят, даже на миг не задумаются. Башка у разбойницы еще на месте, руки-ноги есть, скальпель за повязкой, пистолет на самый финальный случай — вот и вся банда. Еще Верн, конечно. Но он далеко, и вообще не разбойник, его подставлять нельзя. Эх, кончено с сыном, уже никогда не встретиться. Ладно, был бы счастлив мальчик.

Закрыли фургон, вновь покатили, явно уже ускоренно. Внутри было сыро, чистая кожа мерзла после холодного ручья. Пассажиры молчали, «коллега» поглядывал многозначительно — Анн делала вид, что не замечает. Если кому и доверять, так это холоду ручья и окружающим горам. Здесь не Хеллиш, конечно, но есть что-то общее. И вода в Нижнем колодце была вкусом со здешней схожа.

…Окрики стражи, краткий разговор, колеса застучали иначе по вымощенной мостовой. Въехали куда-то.

— Освобождай фургон! Накатались!

Спрыгивая, Анн попыталась оглядеться. Тут же толкнули, легкая преступница волчком влетела в какую-то дверь. Единственное, что успела увидеть: угол двора, часть стены. Военный форт, они по очень похожим проектам строились…

Бывших пассажиров выстроили вдоль стены. Вспыхнул яркий свет, резанул по глазам. Анн судорожно зажмурилась, с опозданием поняла — электрические лампы! За всю жизнь видела такие дважды — в операционных Дойч-клиники, когда из школы на экскурсию водили, и позже, на медицинен-практике. Дорогое изобретение, редкое. А здесь на никчемных пленников расходуют?

Ойкнула байджини — ее снова тискали, но, видимо, как-то иначе.

— Спокойнее! — приказал уверенный немолодой голос. — Интересный экземпляр. Ее не трогали? Вид нездоровый, потрепанный.

— Как можно, герр Лицман. Ехала как принцесса, — не моргнув глазом, заверил чин из конвойных «эсэсов». — Только она человеческого языка не понимает. Это же байджини, низшая раса. С западных застав прислали, там дикари совершенно дикие.

— Вижу-вижу, — обманчиво мягко согласился неведомый герр Лицман. — «Как принцесса», да, конечно. Мы это с господином оберштурмом еще обсудим. Так, а это у нас кто? Этакий силач…

Анн краем глаза видела, как престарелый лысенький тип в белом халате прощупывает печень фермеру — тот выкатил глаза, но молчал. Видимо, не особо часто после военной службы на медицинских осмотрах бывал, если вообще доводилось.

— Хорошо, очень хорошо, — одобрил герр Лицман, заглянув в рот одноглазому сельскому «гостю», и одобрительно похлопав по широкому плечу. — Не волнуйтесь господа. Прегрешения ваши остались в прошлом, у вас есть прекрасный шанс реабилитировать себя и принести пользу родному Эстерштайну. Начинается новая жизнь, все дурное позади, можете вздохнуть свободно. После предварительного осмотра отправитесь в душ, затем вам покажут места для проживания. Потом, разумеется, ужин. Распорядок дня у нас четкий, не сомневайтесь.

Он осматривал мужчин, без сомнения, весьма профессионально. Анн до разбоя специализировавшаяся пусть и на весьма узком спектре лечебных процедур, но все же медицинских, сейчас, наблюдая, понимала: внутренним органам внимание уделяет. Печень, легкие, сердце, прочее оценивает по косвенным признакам, пульс не меряет, понимает, что гости возбуждены и напуганы. Собственно внешнее состояние вновь прибывших доктора волнует мало, только красотку-байджини с некоторым интересом оценил, явно не мужеложец. А ведь это плохо. Нет, не то плохо, что не мужеложец, а что такой знающий специалист исключительно требухой гостей интересуется. Не так давно ходили среди медицинен-сестер кое-какие слухи…

…— И еще одна у нас фрау, — герр Лицман стоял перед Анн, был он повыше преступницы, но ненамного. — И зачем к нам пожаловала этакая особа? Кто такое чудо заказывал?

— Это не по заказу, — доложил конвойный чин. — Это дополнение. Два места оставались свободны, вот и подсадили. Она ненужная, без документов. Может, пристроите к делу. Правда, она пьянчужка.

— Что ж вы так, дорогая? — герр-доктор раздвинул Анн челюсти. — Алкоголь, это яд. Принимать спиртное вовсе нехорошо, прямо даже противопоказано. Хотя дыхание чистое, радужка, кожа… да почти прилично. Телосложение, животик, м-да… а она точно алкоголичка?

«Эсесман» замялся:

— Бродяга же. С мозгами совсем нехорошо, раз вздумала без дела слоняться. Это она в себя по дороге пришла. В Хамбуре гнусно выглядела, шарахались все.

— Что вы говорите? — удивился доктор. — Обычно путешествия в вашем замечательном фургоне мало кому идут на пользу. Интересный экземпляр. К сожалению, совершенно нам ненужный. А так… она ведь хорошенькая.

«Эсэсманы» — оба — еще один конвойный торчал у двери — смотрели на Анн с некоторым изумлением. Наверное, гадали, отчего это торопливое купание в ручье столь благотворно на фрау повлияло. Да, лицо другое «надето», с идиотской рожей у врачей делать нечего — этак сразу к нехорошему диагнозу приговорят.

— Чего в ней хорошенького, герр Лицман? Мелкая, бедра тощие, так себе экземпляр, — не очень уверенно сказал конвойный.

— Полагаете? — доктор пожевал губами. — Что ж, вы офицер молодой, вам виднее. Странно, что эта особа сюда вообще попала. Мне очень хочется напомнить, что у нас тут не городская свалка, не склад ненужного… материала.

— Я передам, герр Лицман, — подобрался конвойный. — Мои обязанности лишь сопроводить, прошу простить за некоторые накладки, это не наша вина.

— Да уж… неопределенно закивал врач, потрепал Анн по щеке и провозгласил: — Поздравляю с прибытием, господа. Сейчас сдадите кровь на анализ — это пустяковая процедура, но необходимая. Далее купание, отдых, ужин. Не волнуйтесь, вас удобно устроят.

Нет уж, Анн весьма волновалась. Опыт — и медицинский, и житейский, и разбойничий, и тот — глубинный, унаследованный от бабули-ведьмы — подсказывал: не случится ничего утешительного. Про одежду заботливый герр Лицман ничего не сказал, а ведь даже в штлаге №3 — как его называют, «смертном» — новичкам непременно выдают робы и сандалии. Порядок есть порядок — новая должность и новая соответствующая форма — строгий комплект. На этом порядке весь Эстерштайн держится. А здесь «мойтесь, отдыхайте, поужинать не забудьте». Ой, плохо…

И еще… от пальцев доктора пахло знакомым. Моргом от них пахло. Как-то Дед рассказывал о химии, которую при уходе за покойниками используют, но Анн все сложные названия позабыла. Но тут дело не в названиях. Нормального уютного морга здесь явно нет и быть не может. Другими делами доктор занят, врет он откровенно.

К душевой отвели, считай, без конвоя, только двое за новичками присматривали. Один крепкий «эсэс» с кинжалом и дубинкой у пояса, с ним сумрачная фрау — эта, типа медицинен-сестра, но странная, видимо, с иным образованием — пробы крови брала, словно штрудель готовила. Наверное, подруга кого-то из офицеров, то-то халат на откормленной заднице зазывно топорщится, чуть не лопается.

В душевой Анн подумала, что сейчас окончательно засыплется — загоняли по двое, раздеваться и идти с пистолетом — тут уж никакое искусство преображений не поможет. Но выкрутилась разбойница. Попросила у ненастоящей медицинен-сестры разрешения простирнуть одеяло — та презрительно усмехнулась, но глянула на вещь, оценила добротность, и кивнула. Наверняка планы на одеяльце заимела. Ну, за смертную черту одеяло с собой все равно не утянешь, на такой легендарный подвиг Анн и не претендовала. Пока мужчины мылись, постирала в раковине, аккуратно развесила на скамье под одобрительным взглядом толстой дуры.

Чистых мужчин увел еще один охранник. Девушки уже раздевались. «Эсэсман» оценил фигурку байджини, цыкнул зубом — медицинен-толстуха ожгла бесстыдника гневным взглядом. Но тут же уставилась на повязку на руке Анн:

— Это что? Нарывы? Чесотка?

— Расцарапалось. Зажило, но по ночам мерзнет. Заматываю для уюта, — простодушно пояснила преступница. — Я простирну, чистенький будет.

Толстуха закатила глаза. Ну, да, некоторые бездомные особы и понятия не имеют о санитарии и истинно стерильных бинтах.

Анн цепко ухватила байджини за руку, потащила к душевой:

— Давай, я покажу, как мыться.

Девица безвольно поволоклась следом, она действительно была дикая, даже трусиков-унте не носила. Бочком проскочили в душевую — тесную, двум людям внутри с трудом есть где развернуться, хорошо, если посетители стройные. Но дверь имеется, явно не для преступников обустраивали, приличный душ.

Байджини определенно видела, что случайная напарница свое бедро прикрывает. Пистолет, понятно, узрела в первый раз, но что это не для шутки прячется, догадывалась. «Молчи!» — знаком показала Анн. Пистолет пришлось положить в угол, прикрыть выданной для мытья тряпочкой-мочалкой и собственными унте. Соседка по мытью помалкивала, топталась под позеленевшей воронкой медного душа. Анн включила воду — о, даже слегка теплая! — пихнула дикарку под струйки. Схватив за волосы, прошептала в самое ухо:

— Знаю, ты нормальный язык-то понимаешь. Убьют нас, понятно? Выкручивайся как можешь: соси, лижи, подмахивай — лишь бы главным уродам понравиться. Может, повезет. Поняла?

Дикарка моргнула — глаза, огромные, немыслимого иссиня-черно оттенка, похожие на самые дорогие рыночные сливы, были полны ужаса.

«Улыбайся почаще, прельщай» показала Анн, торопливо поворачивая кран второго душа. Принялась тереть бинт на руке. Разматывать некогда, снаружи ждать не станут. Эх, сдери им башку, истекает запас везения бывшей медицинен-сестры, определенно заканчивается, донышко уж показалось.

Тронули за локоть — дикарка протягивала кусочек мыла. О, мыло-то Анн в спешке не углядела. Бинт, унте — стираем, быстрее, еще быстрее…

В дверь бахнули ногой.

— Выходим, уже всё! — немедля отозвалась Анн, подхватывая пистолет. — Дикарке-то тут понравилось, в новинку ей такое.

За дверью что-то неодобрительно буркнули. Анн заново привела свои волосы в небрежность. Байджини смотрела и скалилась. А, это у нее улыбка такая, не особо удачная. Но старается. И понимает что-то этакое. Может и зря доверилась ей Анн, неглупа дикая девка. Только и выбора особого нет.

Вытолкала из душа случайную подругу:

— Иди-иди, хватит уж плескаться. Чистюля какая.

Прикрываясь красавицей, проскочила к своим вещичкам. Определенно прощупали одежду, вряд ли оружия опасались, скорее, на предмет утаенных монеток или украшений интересовались. Вот, сдери им башку, надевать платье, пряча пистолет, еще то упражнение…

Но на мелкую преступницу не смотрели. Весьма недурно внимание байджини отвлекала: с блестящей влажной кожей, немыслимо грациозная даже при смущенных движениях, с тяжелым хвостом кудрявых волос.

— Идите уже, огрызки бесстыжие! — рявкнула толстуха.

Так уже и идем, поскольку готовы.

Столовая успела опустеть. На столе остались дочиста выскобленные миски и большие, порядком мятые, медные кружки. Уже изволили отужинать пленники-мужчины. Интересно, осталось пожрать что-нибудь? Пахло довольно завлекательно, каша явно была с мясом.

— Сели! — гавкнула в спину толстая медицинен-надзирательница.

Девушки поспешно упали на скамью. Требовалось демонстрировать испуг и полную покорность, а как же иначе, проблемы никому не нужны. Особенно перед ужином.

Ждали в молчании, только конвоир почесывался, скрежетала под его ногтями щетина на подбородке. Бывают такие мужчины — растет у них на роже быстро, вроде только побрился, а уже колючий. Верна это не касается, у него борода мягкая будет и густая. А вот Дед именно жесткий был, гм, что тоже бывает приятно, если…

Вроде покой, пусть минутный, чистота тела (пусть и крайне суетливо наведенная), запахи вкусные, а мысли вдруг на иное съезжают. На что-то неуместное…

Со стуком распахнулось оконце в стене, на открывшуюся дверцу-полку кто-то невидимый брякнул миски с кашей, тут же звякнул кружками, полными кофе — оттуда с новой силой пополз запах. Байджини довольно отчетливо сглотнула слюну. А вот Анн есть уже вообще расхотелось.

— Встать! Еду взять! — скомандовала надзирательница.

Взяли.

— Сесть! Можно жрать. Быстро!

Вот, сорви им башку, и как теперь-то?

Есть расхотелось по причине запахов. Пауза ожидания пошла во вред аппетиту. Или на пользу, тут как посмотреть. Минуту назад сидела Анн, невольно принюхивалась, тоже слюну копила, а запахи-то оказались чуть разнообразнее, чем казалось сначала. Кроме жирной говядины (вот отлично здесь кормят, как в приличном гаштете) причудился характерный запах иксдэка[2]. Это снотворное, в малых дозах воздействующее весьма успокаивающе. И в более концентрированных применяемое для операционного наркоза. Довольно дорогой препарат, его в Дойч-клинике страшно экономят. Чтобы такую ценность в кашу и кофе для вкуса бухать, о таком и речи нет. Это сколько же его добавили, раз даже унюхался? После такой дозы можно и вообще не проснуться. Или на то и «выписан рецепт»?

Одни проблемы от этого медицинен-образования. Сожрала бы спокойно и заснула сладко. Теперь-то чего делать?

Анн придвинула к себе миску. Подруга по трапезе уже уминала кашу с крупными кубиками мяса. Вот дикарка дикаркой, а ложкой работать умеет.

Надо есть. Иначе хуже будет. Или тошноту изобразить? Мгновенно повело идиотку с жирного, сблевала?

На разбойничье счастье, вновь открылось окошко, выставили еще две кружки кофе (на этот раз грохнули побережнее, поскольку для своих). Толстуха с эсэсом ухватили угощение, плюхнулись за свободный стол. Блаженно втянули крепкий орехово-горьковатый аромат. На подконвойных не особо смотрели — не хватало еще себе аппетит портить. В смысле, солдат, может бы и глянул, особенно на длинноволосую красотку, но знал, что упитанная медицинен те осмотры не одобрит.

Анн изловчилась и украдкой сгрузила пару ложек каши в пустовавшую «мужскую» миску. Донервет! Все равно в своей посуде очень много оставалось. Соседка покосилась изумленно. «Хорошая же каша⁈». «Да, но меня тошнит. Откажусь, рассердится начальство» коротким знаком показала коварная разбойница. «Хочешь кашу?» Красотка, не задумываясь, кивнула.

Конвой посмотрел на ужинающих, пришлось сунуть в рот полную ложку. И как эту кашу жрут⁈ Если знаешь, что с иксдеком, даже пол-ложки не лезет.

Надзиратели отвернулись. Анн вопросительно качнула миску — «будешь?». Совесть слегка куснула. Но тут выбор прост: или обе пленницы иксдека обожрутся, или одна. А у бейджини детей еще явно нет, не к кому ей возвращаться.

А ведь что-то заподозрила смуглянка. Глянула испытывающе, а потом ухватила полную миску. Понятно: «будь что будет, а сейчас жрать невыносимо хочется». Анн и сама почти такой была. В молодости.

От кофе красотка тоже не отказалась, поменялись кружками. Тут с «рыцарского» стола рявкнули:

— Закончили? Десять секунд, чтоб дожрать!

Смуглянка управилась. Хороший у нее организм, емкий. Может и обойдется. А у престарелых разбойниц содержимое единственной ложки поперек горла как встало, так и осталось.

— Встать! Посуду собрать! И ту тоже! Тут прислуги нет!

Грязную посуду сгрузили на полку окна. По команде двинулись к двери.

Коридор… узкий, неудобный, без окон. В столовой тоже окон не было, кроме того посудного окошка, это Анн отметила. И очень тихо. Похоже, прямо в скальной глубине помещения вырублены. По ощущению на Хеллиш похоже. Только там без иксдека и толстых надзирательниц обходилось.

— Налево! Прямо! Тощая с солдатом осталась, недомытая стерва — вперед!

Анн шагнула в открытую дверь, пришлось пригнуться. Эсес не упустил случая — лапнул за ягодицу. Стукнула, захлопываясь, дверь. Еще какое-то время слышались удаляющиеся шаги, стихло.

Было темновато, свет падал только из коридора, сквозь узкую решетку, но яркий. Электричества здесь изобилие, во всей столице, наверное, его меньше. Роскошь. Из иной роскоши только узкий топчан, склепанный из полос металла. Похоже, и не топчан был раньше, а полка какая-то складская. Или арсенальная. Позже мебель слегка переделали. И вообще камера больше на чулан похожа: узкая, шаг шириной, четыре длиной. Копья в ней хранили, что ли? Тьфу, сдери им башку, да какая разница?

Анн пощупала дверь. Добротная толстая медь… выбоины на металле, кто-то изнутри долбился, вырваться пытался. Это, конечно, напрасно.

Время тянуть незачем. Препарат сильный, быстродействующий, придут скоро. Пора выйти, да напоследок развлечься.

Прежняя Анна Драй-Фир сидела бы, дожидалась. Настоящие медицинен-сестры в запертых дверях и запорах не разбираются, считают, что раз закрыли, нужно сидеть, надеяться на прибытие рыцаря-освободителя, потом уж за свободу расплатиться страстным либе-либе. Так в популярных театральных пьесах и бывает. Тоже вариант, но тут ждать третьего акта не приходится, скоротечна пьеска-то. Зато разбойница Медхен кое-что про вскрытие дверей слыхала, это же любимая тема у разбойников-недотеп…

Пришло время скальпелю выйти на дело. Иных инструментов у Анн не имелось, поскольку, если дверь пистолетом начать ковырять, то это наверняка будет какое-то страшное воинское богохульство и святотатство.

…Повезло, что дверь была простая, а запор совсем уже ничтожной сложности: примитивная полоса меди, продетая в «ушки». Вся трудность в том, что засов массивный и тяжелый, сквозь щель у косяка цепляешь острием скальпеля, сдвигаешь — а он, зараза, то вообще не идет, то на жалкий миллиметр подвинется. Анн уже и взмокла, словно заново в душе побывала. Взлом — ремесло сложное, тут не на хвастливых россказнях нужно учиться, а у толкового наставника. Дед-то наверняка умел, мог бы и показать…

Засов ослаб-закончился как-то внезапно, дверь, освободившись, даже визгливо скрипнула. Анн перепуганно замерла… нет, тихо в коридоре. Обтерла ладони о подол, взяла пистолет. А вот интересно: в таких случаях нужно сразу предохранитель сдвигать, или то делается в последний момент? Вот так живешь на свете, а самого нужного-то и не знаешь.

Решив побеспокоить предохранитель в самом крайнем случае, Анн выбралась в коридор…

Все еще было тихо. Доносились равномерные звуки — вдали что-то работало, похоже на котел трамвая: пыхтит и рычагами исправно постукивает. Но что-то слегка урчало и ближе. Разбойница прислушалась и покачала головой — храпит кто-то, очень по-мужски. Наверное, один из «инженерингов», он и в фургоне подремывал созвучно.

Былые спутники сейчас Анн не волновали. На цыпочках проскочила по коридору — дверей было много, все одинаковые, с номерами, несколько дверей приоткрыты, внутри темно. Из одной явственно попахивало мочой, но уже давней, из другой несло чем-то техническим, вроде смазки. Моча и смазка интересовали разбойницу еще меньше, чем никчемные соседи. Нужно кого-то важного перед смертью прибить, лучше двоих-троих. А можно и поджечь что-нибудь ценное. Если возможность представится.

В подобную удачу верилось слабо, как и в возможность ускользнуть на свободу. Незнакомых гор Анн не боялась. Может, они даже и помогут, а нет, так на воле замерзнуть заметно приятнее, чем самосжечься.

Мечты оборвали звучные шаги и странное щелканье. Анн заметалась, крутанулась, нырнула в ближайшую приоткрытую дверь…

…Затхлость и мешки, в полутьме едва различимые.

…Шаги приблизились, негромкий разговор стал различим:

…— Чего опять ночью? Днем много нормальнее.

— Покомандуй еще. Сказали ночью, значит, так и делаем. Всё равно не спать, вспышка же будет.

— Тоже сказал. Вспышка — вообще не наше дело, от нее только голова болит. Спать она не мешает.

— Мне мешает. У меня от вспышки бессонница. Вот разве к дикарке заглянуть, утешиться. Сочная малышка.

— Я бы и от маленькой не отказался. Симпатичная, городская. Я по таким милым фрау стосковался. Зайти бы в настоящий гаштет…

Умники прошли мимо, Анн увидела спины в белых халатах, мало сочетающиеся с парадными стальными шлемами на головах. Медицинен-вояки толкали тележку на колесах — подобные каталки Анн видела в клинике, но те были попроще, массивные, медные, слегка громоздкие. Эта какая-то облегченная, возможно, цельностальная. Хотя одно колесико тоже неисправно: клинит и пощелкивает.

Из разговора Анн ничего не поняла, кроме комплимента на свой счет и того, что солдаты чего-то ждут. Что такое «вспышка» — загадка. Ну, эсэсов и иные сюрпризы сегодня уж точно ждут.

«Кучера» каталки отперли одну из дверей, донеслось пыхтение и приглушенная ругань.

— Да он тяжеленный как ламантин!

— Верно. И ноги скользкие…

Дожидаться Анн не стала, неслышно пробежала в ту сторону, откуда появились «кучера». Имеется у большинства служащих привычка «если на мгновенье по делу зашли, так зачем возиться и дверь запирать?».

С этим угадала. Дверь была прикрыта, оба засова — внутренний и наружный — отодвинуты. За дверью оказалась площадка: окон опять нет, но с одной из сторон явно ночной прохладой веет, в другом направлении уходит ковровая дорожка, а перед ней ступеньки вверх, с аккуратно проложенными медными «рельсиками» — явно для каталки.

Насчет вольной прохлады Анн не обольщалась — у дверей заведомо стоит пост, шансов на тихий успешный поединок с подготовленным воином у обычных разбойниц нет, и быть не может. Часового застать врасплох сложно, про это Верн хорошо объяснял. Да и во дворе… время непозднее, полным-полно там будет вояк. Пробиться силой из форта — это медицинен-сестре даже с разбойным опытом явно не под силу.

Разбойница взбежала по мягкой дорожке, для надежности взяла пистолет двумя руками. Сейчас, сейчас точно на кого-то налетит. Стрелять нужно сразу…

… а рукоять пистолета уже стала привычной. И даже удобной. Не должен пистолет подвести. Ну⁈

… опять дверь. Тоже не заперта.

Анн выглянула. Невнятные голоса доносились слева, видимо, там дальше было дежурное помещение. Но говорят грубо, наверное, рядовые эсэсы. Не стоит размениваться…

… а предполагала ли приличная медицинен-сестра Анна Драй-Фир, что когда-то будет метаться с секретным пистолем и выбирать, кого бы первым пристрелить? В сущности, эти солдаты такие же вояки как Верн, пусть и «эсэсы» с особо качественной кровью…

…Угу, сдери им башку. Нормальные вояки ввосьмером с одной девчонкой не играют. По-крайней мере, Верн не такой. В смысле, сейчас не такой, и в будущем не должен таким стать.

«Надо бы мне таки постараться вернуться и довоспитать» — решила Анн и пошла прочь от голосов.

Опять мягкая дорожка. Вот к чему этой армии столько ковров, всё равно же наследят и испортят.

…Часового Анн увидела в отражении стекла. Стоял у широких дверей, широко расставив ноги, и сам довольно широкий, даже слегка пузатый. В Ланцмахте таких красавцев нет, а здесь пожалуйста, каждый второй — сытый толстяк.

Сбоку от охраняемой двери, за солдатом, виднелась какая-то мебель, темнело окно во внешний ночной мир, над головой часового светила лампа, забавная такая, на фрукт-грушу похожая, чуть подмигивала — все ж чудо электричества здесь не было идеальным.

Подальше в коридор свет лампы не доставал, Анн прижималась к стене, таилась в полутьме, благо солдат был отлично виден в отражении — висела на стене картина застекленная, бликовала — на ней только лампа, окно с часовым и видны.

Решиться Анн никак не могла. Нужно выйти, и сразу выстрелить. В голову, прямо в лицо. Кирасу пулька, наверное, не пробьет: пистолет маленький, а латы на вояке… Собственно, он и сам толстый. И просто так стоит, служба у него.

«А я просто жила. Никого не трогала, ну, подворовывала по налогам чуть-чуть. Так меня вообще ни за это гонять начали. Безвинно прицепились. И я все потеряла! Сейчас выйду и убью жирного! А потом в дверь и там всех постреляю!» — наливалась злобой разбойница. «Он ответить не успеет. Точно не успеет».

Винтовка (или ружье?) висело на шее вояки. Не очень длинное, но с виду чрезвычайно массивное, с покатой, похожей на пистолетную рукоятью и относительно длинным стволом, украшенным непонятными крючками. Снизу имелась стальная штука, похожая на сложенный механизм. Приклад такой, что ли? Подобного оружия Анн видеть не приходилось. Наверное, тоже секретное. Понаделают всякого, взглянуть жутко.

Нет, не успеет свою хитрую винтовку развернуть и нацелить. На этом оружии тоже предохранитель какой-то должен быть. Нужно выпрыгнуть и выстрелить. Чего ждать-то?

Нет, страшно. Пистолет, он же такой… не особо надежный. И ведь саму убьют через минуту. Если повезет. А могут и живой скрутить…

За окном что-то громыхнуло, истошно залязгало.

Анн от неожиданности чуть пистолет не выронила. Часовой, невзирая на свой грозный вид, тоже вздрогнул. Шагнул к окну, согнулся, пытаясь рассмотреть, что там стряслось.

Анн вмиг оказалась у него за спиной, аккуратно положила пистолет на столик с каким-то округлым механизмом, похожим на непомерно увеличенный стетоскоп. Скальпель мгновенно оказался в правой руке. Свободной ладонью зажала рот высоченному парню (едва дотянулась) правой вогнала скальпель под горло, быстро полоснула-вспорола…

Как-то само собой это вышло, даже и не осознала, что делает.

…По стеклу окна стекали брызги крови — покойник был полнокровен. Сам он опустился под окно, довольно смирно, лишь подвинул столик, на который опирался, звуки издавал, но приглушенные. Только каблук сапога судорожно упирался в ковровую дорожку, ну, силился упереться.

Анн вытерла скальпель о погон на стальном плече покойника. Смутно оглядела сотворенный результат. Сидит. Нога тоже расслаблена. Готов. Теперь у разбойницы еще и ружье есть.

Ружье на груди мертвеца пугало даже больше, чем сам мертвец. Очень сложное. Ствол понятен, рукоятка со спуском, магазин можно угадать — он в серединку винтовки пристроен, куценький такой, медный, коробчатый, патронов на шесть, не больше. Нет, с таким сложным оружием не совладать.

Анн глянула в окно — за полосками крови был двор форта. Там светил сильный электрический фонарь, в его узком лучегруппа солдат тянула трос или веревку, похоже, тоже металлическую. Что-то поднимают. Мачту для флага ставят? Большая. Видимо, одну секцию и уронили.

Ладно. Главное, чтобы сюда не побежали.

Чувствуя себя слегка пьяной, разбойница подошла к большим дверям. Машинально глянула на картину на стене. Фюрер, тот — древний, с усиками, которые в Эстерштайне только рыцарям-полковникам разрешено носить. Кричит с трибуны, руку вздернул. Наверное, завещает насчет избранности усов. Анн опомнилась, дернула одну ручку двери, другую — заперто. Взламывать нужно, отжимать створку. Так всегда во время воровства делают.

Машинально вынула из ножен на ремне мертвеца «гросс-месс» — тяжелый, дорогой кинжал из настоящей «старой» стали.

…Шаги. Всё, не успеть с дверью. Ну и ладно.

Анн даже некоторое облегчение почувствовала, пусть и глупое. Взлом больших дверей — подвиг явно не по силам тщедушным разбойницам. Сейчас всё закончим. Злоумышленница успела отпихнуть-спрятать ногу покойника (тяжеленную до невозможности) глубже под столик, отскочила за угол.

Человек подходил по коридору, насвистывал что-то сложное, весьма музыкальное. Не из простых урод, чистый дойч, наверное. Ну и отлично.

Анн прицелилась из пистолета, стараясь угадать, на каком уровне окажется башка врага…

… человек-свистун оказался знаком. Герр Лицман, в легкомысленно распахнутом халате, деловитый и веселый.

Гость с удивлением глянул на место, где должен был стоять часовой, на смятую ковровую дорожку. Замер, мыслишки сработали, качнулся чуть вперед, углядел труп под окном. Да как его и не заметишь, этакая туша кирасная.

— Лицман, а Лицман, — позвала Анн.

Доктор вздрогнул, обернулся. Ствол пистолета смотрел ему в лоб.

— А… — сходу развернуть свою мысль герр Лицман не смог.

Анн не была уверена, что доктор испугается пистолета — человек, конечно, образованный, но где ему в уникальном оружии разбираться, пистолет-то с виду невелик и не очень страшен — поэтому грозила заодно и понятным, хорошо заточенным «гросс-мессом».

Но Лицман оказался даже образованнее, чем думалось — как уставился в ствол пистолета, так и не сводил взгляда. В прогрессивной эстерштайнской медицине это состояние называется ' глубоко шокирован'.

— Дверь! — приказала Анн.

— А? — доктор был прочно околдован пистолетом.

— Дверь открыл! Поговорим! — гавкнула Анн тоном надзирательницы, правда приглушенным, считая, что Лицману такая манера обращения будет ближе и понятнее.

Не угадала. Доктор начал приходить в себя. Пробормотал:

— Вам туда нельзя. Фрау, что вы вообще делаете⁈ Прекратите немедленно! Вас за такое могут казнить.

Очнулся, обезьян лысый.

— Герр Лицман, вы что насвистывали?

— А? Это Порнакобец, такая старинная компози….

— Прекрасная мелодия. Дверь откройте, там мне досвистите. И поговорим. Или прямо здесь башку сдеру. Дверь открыл! — почти ласково проворковала Анн.

Доктор мог, как высокообразованный человек, сделать вид, что слово «башка» ему непонятно, тогда бы всё здесь и закончилось. Но пистолет и внезапно «переодетое» лицо разбойницы на Лицмана все же крепко давили. Шагнул к двери, вынул из кармана ключ.

Тут Анн должна была бы в свою очередь удивиться — ключ был какой-то дикий: пластинка, похожая на стандартный «свайс», только чуть побольше размером и не медная, а какая-то светлая. Доктор сунул ее в малозаметную щель, дверь волшебно щелкнула.

Щелчок, видимо, вновь отрезвил Лицмана. Он начал поворачиваться:

— Послушайте, вам сюда входить запрещено. И вообще, как вы смеете…

Терпение Анн иссякло — без всяких преувеличений, от нервов бывшей медицинен-сестры осталась жалкая ниточка, много тоньше вот этого магического ключа. Вскинула пистолет, направляя в лысый лоб — с виду твердый, но явно будет помягче кирасы, должен пробиться.

Герр Лицман оказался весьма чуток на интуицию, осознал, что убьют прямо сейчас. Живо приоткрыл половинку двери, попятился внутрь, не сводя взгляда с разбойницы. На этот раз именно с лица Анн-Медхен, не с пистолета. Очень приятно, когда тебя саму ценить начинают.

Внутри оказалось роскошно. Что-то вроде гостиной, наверное, прямо как в замке Хейнат: огромный ковер, дорогая мебель, сплошь отборное дерево и стекло. Диван у камина… у Анн на улочке Зак комната размером с такой диван была. Зажрался докторишка.

Но пахло здесь вполне определенно — клиникой и моргом. Служебная, видимо, роскошь. Вот и следы от колесиков каталки угол ковра густо исполосовали, проезжая, стало быть, дорожка.

Анн оглянулась на дверь. Хитроумный, сам собой захлопнувшийся замок изнутри выглядел очевиднее — этакая гладкая коробочка приделана, очень аккуратненько. Оставалось вставить в прорезь коробки кончик «гросс-месса» и хорошенько нажать. Внутри хрустнуло.

— Вы что⁈ — ахнул Лицман. — Знаете, сколько такой запор стоит⁈

— Сейчас могу себе позволить любую цену, — заверила Анн. — Кто тут у вас еще есть?

— Никого, — заверил доктор с обиженным лицом. — Это моя личная квартира.

Хорошо врет. С этим искусством у него полный порядок, это еще внизу, при первой встрече, стало понятно.

— Прекрасная квартира. Не одиноко?

— Глупейшая неуместная шутка, — намекнул Лицман. — Не помню как вас там в документах назвали, дорогая фрау, но, в сущности…

— Продолжайте. Свистеть продолжайте. И вперед! — Анн показала пистолетом. — Кстати, шутить я и не думала.

Доктор посмотрел в лицо, проникся искренностью гостьи, и на всякий случай засвистел.

Возобновление мелодии вышло так себе. Возможно, эта часть песни неведомому Порнокабцу[3] не так хорошо удалась, но, скорее, доктор лажал от нервного волнения. Анн с грустью подумала, что совершенно не разбирается в музыке. Случилась бы еще одна жизнь, можно было бы научиться. Хотя бы на губной гармошке. В Медхеншуле одна девчонка здорово умела. Или уместнее на флейте? Злодеяния под флейту наверняка идут торжественнее, гармоничнее.

Доктор фальшивил, шагали по следам каталки — наезжено было изрядно, пол подпортили. Слева показалась дверь спальни, мелькнула довольно неряшливая постель. Служанок тут явно нет. Дальше — опять слева — кабинет, на столе красуется настоящая пишущая машинка — Анн такую в музее видела, рядом тарелка с чем-то недоеденным, уже заплесневевшим. Ужас! У приличных лам в загоне и то почище.

Что нужно делать, Анн по-прежнему не знала. С замком вышло по наитию, разбойнички вечно говорили: «если куда залез, главное, чтоб со спины хозяева или сторож внезапно не вперлись, нужно озаботиться, за собой запереться». Ну, замок хрупким выглядел, таким и оказался. Еще точно помнилось, что с ограбляемым клиентом сближаться нельзя — держишь на прицеле, держи, но так, чтобы клиент внезапно тебя не достал. А то случаются среди «терпил» смельчаки-герои. Правда, речь в разбойничьей болтовне об арбалетах шла, но уместнее об этом и с пистолетом помнить.

Ободранный угол дверного косяка указывал — здесь каталка обычно сворачивала. Очередной коридорчик, сильнее потянуло ароматом лекарств, и освещение на потолке иное.

— Док, прекратите фальшивить! — сказали из ярко освещенной комнаты. — Это же пытка какая-то! И у нас мало времени. Мне пора отбывать, холодильники у вас ненадежные. Готовьте последнюю пару почек и печень, остальное в следующий раз…

— А… — взялся за свое любимое Лицман…

Анн предостерегающе зашипела в спину. Доктор унялся, впрочем, попытку предупредить говорливый тип, сидящий за столом, вряд ли бы и уловил — сам болтал без умолку.

…— боксы еще ненадежнее, на место назначения пребывает частичная некондиция. Казалось бы, мелкий баг, но претензий у заказчиков масса…

Анн не поняла и половины — термины незнакомые, и говорил болтун с удивительно невнятным акцентом.

…Помещение оказалось действительно служебным: длинный стол, простенькие конторские стулья со стандартными медными ножками. Говорливый умник сидел спиной, смотрел в книгу — тоже странную, нетолстую, но с удивительно яркими картинками. Листнул пальцем, появилась новая таблица, сбоку бежали крошечные изображения.

Болтун почуял странную тишину за спиной, повернул голову:

— О, док, а кто это с вами?

Страха в голосе не было, скорее, веселое удивление. Сам болтун оказался относительно молод: лет тридцать, хорошая короткая стрижка, одет обычно: офицерская куртка «эсэс», но без кирасы, узковатые темные брюки. Обувь немного необычна — и не башмаки, и не сапоги, но добротные.

Анн шагнула в сторону, так, чтоб за спиной оказалась стена, и приказала:

— Заткнулся! Руки в карманы!

— Что⁈ — изумился красавчик. — Это ты мне, детка?

Анн ткнула в его сторону пистолетом.

— Восхитительно! — одобрил парень. — Это ППК? Неужели из моей партии?

— Рей, держите язык за зубами, — предупредил Лицман. — Похоже, фрау находится под воздействием препаратов. Она определенно приняла полноценную дозу снотворного, но видимо, имела в запасе что-то тонизирующее. И скорее всего, ее прислал Канцлер. Она убила часового.

— Вот она? Эта крошка⁈ — изумился красавчик Рей.

— Я сам видел труп, — почему-то без всякого ответного восторга заверил доктор. — Она дьявольски опасна, Рей. Неадекватна.

— Вы же утверждали, что проявлений феминизма у вас нет и не будет? — усмехнулся многословный весельчак. — Так вот же он, живой безумный пример.

— Причем тут ваш идиотский феминизм⁈ — повысил голос Лицман. — Ее прислал Канцлер, ей убить, как чихнуть, она сумела проскочить сюда, и она до ушей напичкана мощными препаратами. Вы понимаете?

— Да, нештатная ситуация, — протянул красавчик, по-прежнему улыбаясь.

Опасный. Мускулы ног сократились, глупые штаны этого не скрывают. Готов прыгнуть.

— Руки в карманы! — процедила Анн. — Лезь в штаны, урод! Или стреляю в печень. Ну!

— Спокойнее, красотка, — белозубо улыбнулся красавец, но все же сунул руки в тесные карманы брюк, где явно не имелось ничего опасного. — Док, а что у нее с лицом?

— Понятия не имею. Говорю же — она неадекватна.

— Послушайте, фрау, — чуть посерьезневший Рей откинулся на стуле. — Передайте господину Канцлеру, что все наши соглашения остаются в силе, всё будет выполнено, всё до последнего пункта. Да, дела идут не очень быстро, но это как всегда. Согласования, голосования, решения, рассмотрения.… Я же объяснял. Но оборудование и прочее мы поставим в срок. В следующий раз я предоставлю скорректированный график отправки грузов и попрошу личной аудиенции…

Послышался какой-то шум, застучали по ковру легкие шажки, из темной двери выскочило маленькое существо, за ним шел кто-то крупнее.

— О, господин, Ззон, — не оглядываясь определил Рей. — А у нас тут небольшая проблемка.

Анн не слушала. Поскольку смотрела на маленькое существо. Лама. Маленькая, годовалый детеныш. Белая чистая шерстка, забавные ножки. Миленькая.

Жуткая. Поскольку точно не лама.

У ламы было лицо. Не мордочка, а именно лицо. Девочка, три-четыре года. Чуть свалявшиеся светлые волосы, не очень ровно подстриженные, бантик на макушке. Следы хирургических швов на шее. Любопытство в голубых глазах. Бессмысленное. Нечеловеческое.

За ламой-дитем вышел человек. Мужчина, и тоже довольно странный. В длинной черной одежде из дорогого бархата, широкоплечий, но невысокий, и видимо, до уродства кривоногий. Густая черная борода, очки, сидящие на кончике мясистого носа.

На кривоногого Анн глянула мельком. Взгляд приковывала жуткая ламка.

— Фрау, это не то, что вы думаете! — поспешно сказал чуткий герр Лицман. — Это всего лишь эксперимент…

— Это что? Это кто сделал⁈ — пролепетала Анн, чувствуя, как слезы хлынули из глаз.

Доктор скосил глаза на черного Ззона, красавчик Рей тоже вроде бы глянул на того…

Анн выстрелила, целясь в черную бороду…

… пистолет оказался внезапно очень послушен — щелчок выстрела (не такой уж оглушительный), отдача (не такая уж выламывающая кисть)…

…Крупная голова цели дернулась…

Попала!

…Анн поспешно перевела прицел — Рей на своем стуле сместил центр тяжести, еще не прыгнул, но начал, начал движение…

…Выстрел…

… дырочка во лбу, маленькая, зато сзади из черепа вылетело намного погуще. Рей откинулся, сел как сидел…

…это легко. Пистолет — замечательная штука!

…Перепуганная ламка-девочка, беззвучно разевая ротик, кинулась прочь, проскочила в проход, наступив на грудь лежащему черному бородачу.

…Анн сместила прицел оружия на ошеломленного герра Лицмана.

— Нет-нет-нет! — решительно зачастил тот, пятясь. — Я тут вообще не при чем. Меня, как и вас, привезли под конвоем. Я выполнял приказы под угрозой!

— Коврами грозили? Ты же, тварь, врач, так?

Анн выбирала, куда мерзавцу стрельнуть, но проклятые слезы мешали, туманили глаза. Этак запросто все пули растранжиришь.

— Да, я врач. Но я не инициатор, я лишь выполнял указания! — со страху, или из иных побуждений, Лицман все повышал и повышал голос. — Я не выбираю, чем заниматься. Приказали — делаю!

— Не ори! — приказала Анн, прислушиваясь.

Кажется, снаружи пытались открыть ту хитрозамковую дверь. Наверное, каталку с донором прикатили, труп часового увидели, спохватились. Вот и всё. Пистолет — замечательная вещь, но не магическая. Не спасет.

— Послушайте, фрау, вы же молодая женщина, — послушно сбавил голос Лицман. — Зачем вам умирать? Это же будет мучительная, непростая, ужасная смерть. Вы уничтожили надежду Эстерштайна.

— На этих говнюков должна была надеяться наша страна? — все же удивилась Анн. — Впрочем, какая страна, такие и спасители.

— Ну, во многом вы правы, — немедленно согласился врач. — Но Ззон был, как вам известно, незаурядным ученым, уникальным специалистом, можно сказать, государственным магом высшего уровня. Второго человека, должно быть, вы не знали, но это посланник. Причем, очень важный посланник.

Маг по имени Ззон не был известен разбойнице. Она вообще никаких имен магов не знала. На посланников вообще было наплевать. И на разговоры.

Наверное, Анн продолжала беседу исключительно по привычке. Приучилась с детства — беседовать, поддакивать, запоминать и делать полезные выводы. Сейчас никакой нужды в этом не было. И болтовня, и хитрости, и карьера медицинен-сестры — всё в прошлом. Но привычка-то осталась.

— Посланник, значит? — задумчиво протянула Анн, борясь с ненавистными слезами. — И кого вы сейчас оживлять в первую очередь собрались? Прыткого посланника или затейника-мага?

— Я неплохой хирург, но оживлять, увы, не умею. Вы слишком метко стреляете, — польстил Лицман. — Сейчас я всего лишь хочу помочь вам. В обмен на собственную жизнь. Право, это будет обоюдовыгодная сделка!

— Каким образом? — проявила легкую заинтересованность убийца-разбойница.

Понятно, что доктор врет. В смысле, не про спасение своей жизни — тут он кристально честен. Вот с гостьи он бы кожу лично содрал, неторопливо и искусно. Чувствуется, что умеет.

— Есть выход! — шепотом объявил Лицман. — Возможно, вы так и планировали уйти, точно подбирая день и час для покушения. Остроумный ход, я восхищен, чувствуется гениальная рука господина Канцлера. Если выберетесь и вернетесь, доложите, что я не при чем. Я не хотел участвовать. Всегда считал, что такие тайные операции — по сути, откровенная измена фатерлянду. Они заставляли!

— Доложу, — заверила Анн. — Если господин Канцлер пожелает меня выслушать. А теперь ближе к делу.

— Благодарю! — герр Лицман взбодрился, напридумал там себе чего-то. — Идемте. Портал открывают прямо сейчас, контрольный период перехода — в течение часа. Как видите, я не пытаюсь ничего скрывать. Да, я человек подневольный, но наблюдательный. Готов написать обо всём, изложить с мельчайшими деталями!

— Это позже, — машинально сказала Анн.

Доносились удары в дверь. Определенно ломают.

— Нам туда, — указал честнейший доктор.

Он первым перебрался через загромоздившее проход тело колдуна, осторожно наступив на середину обширной черной груди. Хорошо воспитан и образован медик, сдери ему башку.

Вблизи лежащий ученый маг казался даже шире, очки поблескивали, покойник походил на ужасного крота из старинной сказки. Дюймовочка-Анн в очередной раз подивилась всесилию маленького пистолета — одно нажатие на спуск, и готово!

Разбойница твердо прошагала по туше. И на голову бы этому выродку-колдуну наступила, но там в крови выпачкаешься, натекло изрядно, видимо, пуля горло пробила. Надо было в пах сначала выстрелить. Такое колдовство над детьми, это…

Слезы жутко мешали. Анн шла за проводником, пытаясь сохранить надежную дистанцию.

Вновь чередовались жилые и рабочие покои: яркий, вздрагивающий свет электрических ламп, вот кабинет с огромным столом, стоят сложные непонятные приборы, торчит стойка со стеклянными колбами, ворохи чертежей и записей — все дорогие, сплошь бумажные, меди почти и нет. Гостиная…

— Кожа? — спросила Анн, кивая на панели.

— Кожа, — признал доктор. — Господин маг считал, что соответствующая аура способствует приливу магического вдохновения. К тому же традиции его семьи…

— Идите, — показала пистолетом Анн.

Миновали жуткую кожаную гостиную, за следующей дверью оказался технический коридор, с крепко покарябанными стенами — явно часто и много тут грузы проносили. Далее — тесный тамбур, здесь одну из стен почти до потолка загромождал подготовленный к отправке груз. Одинаковые светлые ящички-коробки со странными замками, из какого-то белого глянцевого материала. От них слегка несло холодком.

— Вам — туда, — указал герр Лицман на квадратную дверь с круглой и большой «колесно-штурвальной» рукояткой. — Заходите, задраиваете дверь, включается механизм отправки. Дверь тяжелая, литой свинец. Но вы девушка сильная, справитесь. Остальное сделают с той стороны, всё управление порталом там. Помочь вам загрузить контейнеры? Все же контракт есть контракт, вас там вас встретят очень деловые люди, они ждут груз.

— Все контейнеры нужно брать? — поинтересовалась Анн. — У меня маловато времени.

— Возьмите хотя бы сердца. Они самые дефицитные. Тут все пронумеровано. Но «там» будут недовольны. Они ждут всё партию.

— Герр Лицман, а «там» — это где?

— Вы же знаете — Старый мир, — несколько растерянно пояснил доктор. — Вас примут, сошлетесь на господина Канцлера. Это отличная рекомендация.

— Это понятно, — заверила Анн, которой почти ничего не было понятно. — Как формально я должна к ним обращаться? Не хотелось бы выглядеть неучтивой и дикой.

— Вот этого я не знаю, — развел руками доктор. — Я там никогда не был. Не допускают. Думаю, формальности не так принципиальны.Покойный Рей был довольно бесцеремонной личностью. Видимо, все американцы таковы. Но выбирать не приходится.

— Это вы верно подметили, — согласилась Анн. — Мир совершенно утерял представления о правилах приличий. Заходите, я буду передавать контейнеры. Иначе вы сбежите, так ведь?

— Ну что вы, я же добровольно сотрудничаю. Я с детства преклонялся перед господином Канцлером, просто счастье, что такой человек всегда с нами, истинный залог процветания Эстерштайна. Да, ОН знает, я все же немало сделал для фатерлянда, — доктор приставил к двери невысокую лесенку-ступеньку, с натугой распахнул дверь.

Толщина дверь-люка убедила Анн, что внутри не просто ловушка. И замок люка с многочисленными проводами выглядел весьма убедительно.

Внутри было тесно. Не более пяти квадратных метров, закругленные потолок и пол, всё сплошь затянуто блестящей полупрозрачной тканью. Из всего оборудования только легкая, но, видимо, надежная белая стойка с гнездами-ячейками под контейнеры.

Замысловатая камера доверия у Анн не вызывала. Накатывал страх. Имелся вариант захлопнуть внутри доктора: отправится он в Старый мир или сдохнет — не так уж важно. Пока с камерой будут разбираться, можно будет ускользнуть. В покоях колдуна найдется, где временно укрыться. Но прятаться в чужом и незнакомом месте сложно. Найдут. И там — в покоях — даже жутче, чем в машине. Кроме немых девочек-ламок и стен, оббитых человеческой кожей, там наверняка и еще что-то этакое найдется.

Анн решилась. Запрыгнула внутрь, прицелилась в лоб доктору:

— Закрывайте!

— Спятила⁈ — перешел на неформальный дружеский тон герр Лицман. — Тут масса и вес отправки до грамма рассчитан: одушевленный, неодушевленный, материалы, химический состав, масса. Расчеты месяцами делаются.

— В расчетах я не очень сильна, считаю средне, зато стрелять люблю, — сообщила Анн, переводя прицел ниже. — Прострелю мочевой пузырь, обожаю, когда от мужчин крепко пахнет. Потом с живого кожу с головы сдеру. Я из феаков, я — умею.

— Прекратите меня запугивать! Если нас отправят вот так, наугад, без баланса, мы погибнем! — заорал доктор. — Да у тебя еще и оружие! Стальные механизмы требуют особой упаковки. Почти наверняка случится авария!

— Шанс-то на успех есть. Впрочем, я не настаиваю. Меня возбуждают упорные мужчины, — сказала Анн и вытряхнула-выпустила из повязки на руке скальпель.

— Он у тебя грязный, — тупо сказал герр Лицман, не сводя взгляда с полоски стали — как любого профессионала, его пугали нарушения свято нерушимых медицинских правил.

— В твоей моче продезинфицирую, — пообещала Анн.

Даже самые недоверчивые мужчины иногда чувствуют, что женщина им говорит святую правду. Доктор застонал и потянулся к люку.

Попыхтел, но справился. Дверь щелкнула, тут же что-то крайне неприятно и требовательно запищало под потолком, за тканью на стене зажглись смутные зеленые цифры, замигали.

— Это что? — спросила Анн, дрогнувшим голосом.

— Не знаю, — убито сказал доктор. — Наверное, приборы на твое оружие реагируют. Отведи от меня пистолет. Вдруг он выстрелит от толчка или этого… короткого замыкания? Я же все равно уже никуда не денусь.

— Да? Тогда-то конечно… — договорить Анн не успела.

Мигающие цифры сменили цвет на красный, снова что-то панически запищало…

И всё исчезло.

Очнулась Анн от резкого, но приятного запаха. Намертво зажатый в руке пистолет почти утыкался ей в нос, и резкая вонь сгоревшего пороха прочищала мозги лучше нашатыря. Разбойница села, помотала головой. Вокруг была ночь. Никакой машины из Старого мира. Нормальные кусты, в трех шагах журчащий ручей или речушка — судя по запаху фекалий, вполне цивилизованный, городской. Смутная стена какого-то строения на другой стороне потока. Что-то этот Старый мир весьма напоминает задворки Хамбура. Где-то у Заводов оказались, а?

Анн еще раз понюхала ствол, и попыталась собраться с мыслями. Рядом город, это точно. Пустырь, луны нет. Из относительно светлого — бледная куча рядом. Это халат герра Лицмана. Сам доктор тоже здесь, внутри халата, видимо, без сознания. Это хорошо.

Разбойница и угонщица межмировых машин встала и еще раз огляделась. Точно город — вон улица угадывается, пара огней — совершенно не электрических, нормальных. Но небо точно странное. Анн ткнула башмаком спутника под ребра.

— Господин доктор?

Еще разок башмаком… зашевелился.

Сел, держась за бок, начал озираться.

— Бог мой, где мы⁈ Это не Старый мир!

— Точно не он?

— Идиотка, ты еще спрашиваешь⁈ В Старом мире расцвет великой цивилизации. Величайшие достижения науки и техники, все на электричестве и радиосвязи, они там безумно богаты и фантастически развиты. Мы попали не туда! Всё из-за тебя!

— Не туда? Их — миров — что, много?

— Дикая тварь! Тупая ведьма! Да только мы, немцы, пытались обосноваться в четырех мирах. Их много, возможно, сотни! Идиотка, мы здесь пропадем. Я — хирург, я не бродяга! Как я вернусь⁈ Как⁈

— Не ори, — сказала Анн, обходя впавшего в истерику доктора, и тщательно осматриваясь.

— Не орать⁈ Да это не мир, это пустырь какой-то! Как я вернусь⁈

«Как-как», да никак.

Задержавшись за спиной спутника, Анн на миг обхватила его за лоб и пустила в дело скальпель.

Нужно признать, доктор мгновенно вспомнил о своем профессионализме — ударил убийцу локтем и зажал рану на шее.

Анн выругалась — от резкого толчка скользкий скальпель вылетел из ее руки, мелькнул узкой серебряной рыбкой и булькнул в воде ручья. Разбойница метнулась к берегу, запустила руки в пахучую воду…

…Уплыл скальпель. Наверное, действительно в рыбку превратился и к вольному морю отправился. Что ж, заслужил, поработал славно. Все равно инструменты придется менять, поскольку это новая жизнь и, наверняка в ней новые порядки.

Доктор еще слегка дышал, хрипел, зажимал горло.

Анн склонилась над умирающим:

— Ладно, кожу сдирать и голову сушить не буду. Нечем, да и некогда. Подыхай так. Мерзавцы вы там все, в вашем форте проклятом. Жаль, всех не поубивала.

Наверное, не слышал доктор, глаза уже пусты были. Анн по нерушимой разбойной традиции обыскала труп, почти ничего не нашла, плюнула на лысину покойнику и пошла устраиваться в новом мире.

Тоска по сыну попозже навалилась. К утру. Анн-Медхен к тому времени успела украсть в каком-то дворе сушившееся после стирки платье, слегка великоватое в бедрах и с не очень приличным вырезом. Мир здешний казался каким-то странным, но попробовать выжить одинокой опытной фрау тут было вполне можно. Хотя уже имелись и крепли мысли о возвращении.

А чуть позже случилась некая встреча, и всё пошло уж совсем кувырком, окончательно. Но так оно и бывает, про это все уже знают.

[1] Байджини (баджо) — народ, населяющий некоторые земли, соседствующие с Эстерштайном. Некогда жили и у столицы, но там им пришлось тяжко, вследствие слишком смуглой кожи, совершенно не соответствующей официальным идеалам тотального воспитания по принципам «расовой осведомленности».

[2] Иксдэк — препарат местной фармацевтической разработки. В Германии существовало сильнодействующее средство с отдаленно схожим названием, но оно имело иные свойства.

[3] Предыдущий разговор меломанов был нервный, собеседник слегка мямлил и Анн ослышалась. Ничего такого порнографического в названии нет, и это вообще не фамилия композитора. Это название танго «Por una Cabeza» («Потерявший голову»), автор шедевра аргентинец Карлос Гардель, мелодия написана в 1935 году. Основной мотив автор позаимствовал у Моцарта, чего и не скрывал. Весьма изящно получилось.