Паук у моря

Глава 10 Хозяева Хеллиша

Масло на почти насквозь прогоревшей сковороде зашипело, Анн плюхнула очередную порцию теста — пошел пахучий дым. Пахло аппетитно, хотя и довольно своеобразно. Масла у банды было еще полно — две здоровенные бутыли, жутко грязные снаружи. Но что за масло? Определенно оливу хорошего урожая разбавили какой-то дрянью. Вот так ограбишь кого, затратишь время и труд, а у с виду честных селян масло разбодяженное. Довели Эстерштайн…

Повариха перевернула оладь — с размерами она не возилась, заливала теста во всю сковороду, сожрут плюху, куда они денутся. На самом деле масло не такое уже плохое, желудки его исправно переносят, соли и сахара — полно, вот мука опять кончается. В шайке всегда так: и глупо, и непредсказуемо.

С шайкой бывшей медицинен-сестре тоже не повезло: мелкая и безмозглая свора, считается временной, а уж чего тут временного, второй месяц беглянка тут посланцев Юргена ждет, а от этих сказочных персонажей ни слуху ни духу. Остальные разбойнички еще дольше сидят, Кудлатенький уже больше года в этих пещерах. Пора бы обжиться, но нет…

Анн сняла оладь, прикрыла тряпкой — остывшую стряпню жрать сложно, в этом бандиты правы. В оконный проем заглядывало раскаленное солнце, пыталось выжечь пол. Но в тени было прохладно. Пещеры Хеллиша имели свои очевидные плюсы. Впрочем, пещеры — не пещеры, оладь — не оладь, разбойники тоже… оборванцы, а не разбойники. Вот и Медхен скоро окончательно дикаркой станет.

Хеллиш, несомненно, был городом. Пусть и скальным, хотя это и нелепость, но определенно городом. На счастье нынешних немногочисленных обитателей (которые срут где попало, хуже хамбурских мышей, сдери им башку), нынче во внешних залах и переходах никто из истинных былых хозяев появляться и не думал. Что таится там — в самой сокровенной скальной глуби — сказать сложно. Туда не ходили. Сама Анн разве что к колодцу спускалась: это сотня шагов от наружных галерей, по сути, дневной свет, пусть и самым краешком отблеска, но достает. Дальше и глубже… нет уж, не надо. Дело даже не в единственной отвратительной лампе, чадящей и норовящей погаснуть, эту ерундовую вещь новоявленная разбойница после первых спусков перестала брать. Просто не надо вглубь ходить, и всё тут. Анн вот такие бессловесные намеки и собственные личные предчувствия весьма уважала. Кудлатенький болтал о парне, который ошивался тут пару месяцев назад — того, дурака, так и тянуло в глубь залезть, «по-исследовать», иногда приносил всякие странные вещицы — непонятные, но любопытные. Впрочем, продать их в городе не особо получалось. Так вот где-то там — в глубине парень и остался. Нечуткий был, да. И хорошая лампа с ним исчезла, весьма изрядная потеря для шайки.

В Хеллише выживали пусть и не самые умные, но уж точно самые осторожные и чуткие изгнанники. Украдкой шныряли по окраине Хамбура, воровали по мелочам, при большой удаче грабили проезжающих, осторожно сбывали добычу — но то случалось не часто. Обычно — били диких голубей и грызунов, в скалах их хватало, искали старое железо — с этим иногда везло. «Официально» шаек было три: крупная банда Дупла, там больше десяти рыл, скромные «фортовские» — те больше по фермам у Форт-Белла промышляли. Ну и здешняя, «временная-приморская», что покровительством и пристанищем беглянку облагодетельствовала. Имелись и отдельные бродяги, но тех можно не учитывать — сегодня есть, завтра бесследно сгинули. Женщин на Хеллише практически нет, у Дупла вроде бы какая-то баба прижилась, по слухам, гадалка, но могут и врать.

Анн сняла очередную оладь, оглянулась и прислушалась — тихо, Молодой спит — он утром в город ходил. Остальные снаружи. Ну и ладно. Повариха разорвала успевшую чуть остыть оладь и принялась жевать, запивая из зверски мятой позеленевшей кружки прохладной хеллишской водой. Особых угрызений совести не чувствовала. Отношения в шайке сложились своеобразные, фрау Медхен тут по статусу заведомо ниже всех. Так что жуй, несчастная, давись украдкой, а то попросту не оставят тебе пожрать. С аппетитом тут у всех куда получше, чем с мозгами.

Особо несчастной Анн себя не чувствовала. Нормально. Бывали в жизни бывшей медицинен-сестры времена и похуже, хотя столь нищих, конечно, не было. Но не в чистоте и сытости счастье. Точно рассчитывать и просчитывать траты и запасы «бесценные покровители» не умеют, так что с голоду сдохнуть одинокая дамочка не рискует. Особенно когда она повариха.

Вообще шайка только считалась «приморской». Спускались к морю крайне редко. Не потому что бессмысленно, наоборот, в полосе прибоя всегда есть чем поживиться. Но сам спуск со скал труден, а на берегу легко могут углядеть солдаты и иные бдительные благонадежные граждане. Пролив в этом месте узкий, лодки довольно часто у берега проходят, а на острове торчит форт с секретным оружием, там казарма, наблюдатели-вояки круглосуточно бдят. В общем, сложно у разбойников с морскими прогулками и купаниями. Особенно, если умники только на гулящую удачу и надеются.

Вот все эти «особенно» начинали Анн порядком утомлять. Нужно как-то решить дело. А то окончательно отупеешь тут в скалах. И вообще до смешного доходит: где это видано чтоб ценный приз заставляли стирать, готовить, да еще полноценно не кормили?

Беглянка Медхен являлась предметом потенциальной бандитской роскоши, за который закономерно шел спор. Спать с симпатичной, пусть и не юной, фрау — это, конечно, шикарная удача, тут ведь вопрос не только престижа, но и согрева. Ночами в галереях Хеллиша весьма прохладно. Но сколько можно выяснять, у кого на ту роскошь больше прав? Приз, между прочим, тоже мерзнет. А эти два хряка до сих пор не прояснили ситуацию. Уж давно бы за ножи взялись, придурки…

Одеяла (пусть уже и два) у Анн были — откровенная дрянь. У остальных разбойников, конечно, не намного лучше. Но дело даже не в этом. Просто привыкла беглянка в прошлой жизни регулярно спать с горячим хорошим мужчиной. Полноценно так спать, чтоб было жарко и в глазах темнело. Увы, вот такая она низменная особа, да простят ее боги.

И что теперь за жизнь⁈ Анн с трудом сдержала себя от желания плюнуть на подрумянивающийся оладь. Нет, плеваться недостойное дело, еду нужно уважать. Поскольку больше уважать некого. Давно бы уж пора помочь с решением выбора, но тут и сама «призовая фрау» прискорбно затопталась в нерешительности.

Когда-то Анн, тогда еще благовоспитанная Драй-Фир, слышала выражение «завести отношения». Смехотворно — это же отношения, они не клопы, чтобы их заводить? Отношения — или есть, или нет. Впрочем, с клопами дело примерно так же обстоит, неудачное сравнение, да. Оставим клопов, они тут непричастны.

Опытной девушке не так сложно вот это самое: уловить момент и «завести отношения на пробу». Анн попробовала. Со всеми четырьмя соучастниками. Ну, пусть с тремя с половиной: Молодого считать за полноценного мужчину рановато, он пусть физически и вырос, но совсем, бедняга, недоумок. С ним-то и с Кудлатеньким оказалось проще всего — их вожаки за конкурентов не считали. Вот с самим Тихим и Здоровяком было трудно. Эти друг за другом бдительно приглядывали, отлучались из лагерной галереи только вместе. Тут пришлось «призу» и просчитывать, и подлавливать.

Сравнив результаты проб, Анн поняла, что просчиталась. Странная ситуация, как говорят образованные нездешние мужчины — «парадоксальная». Мужчина необходим, но вот это всё — ну никак. Бывшая медицинен-сестра в своей жизни частенько шла на компромиссы. Эх, что там говорить, вся жизнь, считай, одним сплошным компромиссом и прошла. Но в компромиссе должна присутствовать не только бочка густого дерьмища, но и вкусное ореховое ядрышко. Но нету!

Кудлатенький — никакой, во всех смыслах.

Молодой… ну тут и говорить нечего, кличка за себя поясняет.

Здоровяк. О боги! Всё ушло во внешние мускулы, вот прямо буквально всё. Разочарование рассветного Хеллиша, а не самец. Нет, мощные мускулы для бандита немаловажны, кто же спорит. Но хоть капля мозга и склонности к искусству либе-либе должны в большом теле помещаться⁈ Откуда же такая пустота⁈ Слов нет.

Тихий…. Тут мозги были. И цепкость к жизни, и воля, да… Ножом на загляденье работает. Прирожденный бандит, имеет талант душегуба. С таким серьезную банду можно сколотить, собрать вот этих дурачков, что по скалам дырявые штаны просиживают, пару серьезных дел сделать, а потом и до Юргена добраться, если этот легендарный тип, конечно, и взаправду существует. Проблема у Тихого единственная. Он псих. Вот по части либе-либе и псих. И это обстоятельство напрочь перечеркивает все нужные бандитские таланты.

Тот момент Анн запомнила накрепко. Столкнулись (конечно, совершенно случайно) на лестнице, к колодцу уводящей. Почти темно, рядом вертикальный провал к «первому дну» и крошечному бассейну колодца, а узкая лестница вдоль стены кружит, кружит, словно нарочно не спешит — этакие просторные шахты тут иногда встречаются. Анн стоило большого труда в такой темноте «подсветить» лицо, сделать ярким и привлекательным, прямо на самые цветущие шестнадцать лет. И манящий блеск глаз сквозь удлиненно падающий на глаза локон, и танцующее покачивание бедрами, да все что хотите покажем. Соблазн с большой и темной буквы «С». Ни слова Тихий не сказал, подхватил мятое ведро, чтоб не звякнуло — эхо в галереях шокирующее — осторожно поставил под стену. Развернул фрау спиной к себе…. Откровенно говоря, Анн в первый момент даже понравилось — хотелось этакого… решительного и обжигающего. Второй момент тоже был недурен — смыслил что-то в телесном действе Тихий. Напор, прямо таки демоновски согревающий, тесные жаркие движения…. И то, что горячая ладонь рот зажала, не смутило — лишний страстный звук при таком эхе живо до верхних комнат дойдет, услышат, испортят свидание…

…Но через мгновение Анн поняла — убьет. Прямо в ритмичных движениях либе-либе и прикончит. Непонятно: то ли шею свернет, то ли в шахту спихнет. Возбуждение в его не очень-то рослом, но жилистом теле так и полыхало, мускулы напряглись, сдавили добычу жесткими медными жгутами. Разворачивал лицом к провалу, о, боги! вот последним толчком и спихнет…

…Нет, тогда он не успел. Поскольку бывшая медицинен-сестра в технике любви и любовниках тоже что-то понимала. С бессмысленным желанием вырываться и орать совладала, наоборот, сделала собственными бедрами партнеру максимум приятного. Не успел Тихий столкнуть партнершу с себя и с края жизни — кипящее удовольствие раньше вырвалось. Трудно задышал сквозь зубы, а потом чуть слышно шепнул:

— Ух, и жжешь, красотка. Ну, погоди, продолжим.

Анн в тот момент и сама не дышала. Бездна глубины Хеллиша — вот она — полступни до лестничного края осталось. Тоже молчит бездна, ждет с интересом, из глубины взирает. Столкнет или нет? Анн в отличие от темноты знала — сейчас он не столкнет, предпочтет повторить удовольствие, только уже до конца, неспешно, прочувственно. Но понимание выигранной отсрочки ужаса не особо убавляло.

Отложили с этим. Что хорошо. Хуже, что Анн и собственное возбуждение четко запомнила. Не столь острое, как в Мемории с Дедом, но тоже… жгуче было. Долей дурного разума даже тянуло-подмывало в полет отправиться. Противоестественно — люди должны в постели летать, иные полеты им не даны, о таком даже и мечтать глупо…

Анн сунула под тряпку очередной обжигающий оладь и утерла слезы. Что за ситуация? Что делать-то? Разумнее всего убрать Тихого, упредить в развлечениях. Оно, конечно — уйти из жизни в тот момент было бы не так и плохо, прямо, ух! Но где-то на свете еще есть Верн, и он здорово огорчится пропаже мамы. Потом, конечно, забудет, но нескоро. Нет, о Верне сейчас думать как-то грешно, вообще не к месту. Вот о том, что доставлять одностороннее удовольствие Тихому не подобает — об этом как раз надлежит накрепко помнить. Не тот случай, никаких компромиссов, сдери им башку.

Но если Тихий сдохнет, то с кем останется одинокая и беззащитная фрау? По сути, шайка и выживает только благодаря этому умному психу. Умеет он на дороге добычу подловить, талантлив в разбойной охоте. Здоровяк — того хватит на один, максимум, два шумных грабежа. Туп. Остальные… и говорить нечего. Нет, если бы ими управлять и направлять, можно было бы выкрутиться. Но бабу слушать и бояться они не станут. Да и как с ними спать⁈ Такое мученье даже похуже вот этих оладий.

Анн сердито утерла щеку. Это Дед разбаловал. Сколько лет, чтобы ни случилось, с кем бы ни пришлось дело иметь, какие бы проблемы ни возникали, медицинен-сестра точно знала, что в морг придет, там блаженство и совет получит. И как теперь жить? Зла не хватает. Исчез же в самый нужный момент.

Показалось, что Дед за спиной стоит и ухмыляется. Анн резко обернулась, прямо со сковородой в руке. Нет никого, только стена закопченная и солнечный свет по скальному полу неутомимо ползет. Не придет. Это понятно, попрощались. Но Дед, наверное, где-то здесь. Присматривает, проверяет. Вот чистое же издевательство — так символически покровительствовать — но почему-то чуть легче.

Послышался топот торопливых шагов — от входа кто-то бежал.

— Да заканчиваю, заканчиваю. Два последних поджарить и осталось, — проворчала Анн, возвращая себе привычное уныло-усредненное лицо.

— Бросай! Дело на дороге! — азартно объявил Кудлатенький и сходу принялся пинками будить Молодого. — Живее! Упустим!

Анн сидела за низким скальным окном — «подоконник», длинный, почти ровный, если тщательно приглядеться, видны следы древних инструментов — прикрывал ее от дороги. Задача разбойницы Медхен была проста, понятна, но ответственна. Сейчас Анн пыталась привести в порядок дыхание: запыхалась пока наперерез бежала, хорошо еще галерею-«сквозняк» осмелилась изучить, сокращенный путь здорово жизнь облегчает. Разбойница утерла концом косынки лоб.

Внизу пылало солнце, тянулась дорога, сейчас по жаркому полуденному солнцу совершенно пустынная. Перерыв в движении рейсового «№3»: в середине дня пассажиров мало, да и вообще тащиться по такому пеклу тяжеловато. Сколько раз здесь проезжала медицинен-сестра, столько раз безмолвных вымерших склонов опасалась. А сейчас наоборот. Вот наскочит патруль… Конечно, верховых патрулей здесь практически не бывает, а от пеших спрятаться не проблема, но мало ли. И вообще уже не в первый раз засада устраивается в том же самом месте, а это неблагоразумно. Мало ли что «засидка» столь удобная…

«Засидку» выбирали главные вожаки банды, бабское дело — выполнять всё в точности и четко. Анн выглянула в расщелину. Едут, близко уже. Ну, «едут», это громко сказано. «Плетутся» будет точнее. Повозка, двое седоков, клюют носами. Запряженный осел тоже норовит задремать, только отсутствие тени его вперед и подталкивает. Определенно поддатые. В смысле, осел-то трезв, а вот его дураков-хозяев совсем развезло. Утром поверх вчерашнего изрядно приняли, да еще по кружке пива в Форт-Белл пропустили. Умишко дома оставили, перед Хеллишем страх потеряли. Таких взять просто, можно и без представления. Но всё по плану пойдет, с этим строго.

Анн посмотрела на лежащий на «подоконнике» камень, поудобнее перехватила палку-«ударку». Вот в грозной шайке числишься, а единственное оружие — смехотворное, в самый первый день даже и не забрали дубинку опытные разбойники, только посмеялись. Ну да ничего. Не в оружии истинная сила, а в точно выбранном моменте его применения.

За последнее время Анн узнала уйму всякого разного про разбойничьи уловки, воровские приемы, оружейные ухватки. По большей части сущая ерунда, конечно. Здоровяк выдумывать вообще не умел, врал неинтересно «тут я как ударю! Чую, тяжеловато! Оказалось, одного тресго насквозь проткнул, а второму весь наконечник в брюхо засадил. Корчится урод, орет, а мне „пи-лум“ аж выгнуло». Смехотворно. Ну, тупой дезертир, он такой и есть. Кудлатенький умел воровать, что плохо лежит. Толку с его рассказов было чуть, разве что про удобные моменты для «щипка» любопытно рассказывал. Совсем иное дело — Тихий. Этот иногда, под настроение, весьма злые и тонкие штучки показывал-рассказывал. Анн опасалась мерзавца, порой прямо до слез и тошноты, но эти вот злодейские манеры запоминала старательно. Немолод уже убийца, за сорок годков перевалило, а это само за себя говорит. Опыт — штука ценная, опыт везучего разбойника и маньяка — вообще редчайшее сокровище. Если, конечно, и сами слушатели подобную жизнь ведут.

Но самое смешное: больше всего пользы пришло от Молодого. Конечно, не оттого, что сопляк был изощрен в разбойничьих ухватках, куда уж там — сдуру попытался своровать на заводе железки из дорогой стали, мигом, прямо на месте, поймали, судили. Дали пять лет штлага, по малолетству под стражу не взяли — чего зря охранников отвлекать, все же знают: Штлаг №3 не так уж страшен, по режиму почти как гражданский арлаг. Паренек снисходительности приговора не осознал, дал деру. А куда в Хамбуре сбежишь? Дурачок. Но дурачок работал младшим подмастерьем в ремонтных мастерских «Хамбур-Арсенала». Секретное ремесло, оружейное дело, жалованье там, ого.… Эх, совсем глуповат парнишка. Бывает такое. Зато рассказывает, хвастает. Опытные мужчины только отмахиваются, Здоровяк про огнестрельное оружие и так знает. Убийца Тихий и воришка-Кудлатенький к байкам о сложном и тайном военном оружии равнодушны — не было у них огнестрела и не будет, так какой смысл голову лишним забивать. А Анн так с восторгом слушала. Верн про служебные оружейные секреты язык за зубами держал, да и не приходило в голову его маме о таких вещах расспрашивать, а этот сопляк так и распевает.

Ну, сейчас-то иное оружие, попроще, в руках коварной Медхен. Осел уже с выдернутым кустиком поравнялся, пора о баснях и слухах забыть, делом заняться. Анн подсунула конец дубинки под камень, нажала коротким рычагом. Старательно уложенный камень послушно скатился за подоконник, запрыгал вниз по склону…

Вот как мгновенно всё меняется в разбойничьем деле — Анн не переставала удивляться. Почти всю длинную-длинную жизнь, аж тридцать лет жила, тщательнейше, наперед просчитывая план каждого дня, месяца, года…. А тут единственное мгновенье — и всё меняется враз и навсегда.

…Камень-снаряд сшиб за собой еще несколько, в облаке треска и белесой пыли обвальчик скатился на дорогу перед путниками. Опытный осел замер на месте, с тревогой задрал морду и заревел — умен. Один из седоков тоже встрепенулся, потянулся к чему-то под ногами…

…Поздно! Беззвучно спрыгнувший из темного окна-провала Тихий был уже в двух шагах от задка крошечной повозки. Одновременно щелкнула тетива арбалета — бил Здоровяк с двадцати шагов, армейский болт прошил голову дернувшегося седока, словно та была подгнившим фруктом. Убитый откинулся на соседа, тот, наконец, проснулся. Но его уже стаскивали на дорогу, били в висок кистенем — этот момент Тихий любил, прямо даже смотреть жутковато. Подбежал припоздавший Кудлатенький, тоже ударил пассажира… Ему что-то грозно сказали — наверное «не брызгай!». Дорога чистой должна оставаться.

Правильная разумная девушка на такое смотреть не должна. Анн смотреть и не стала, пошла к «задней двери» — к пролому, уводящему вниз и наружу. Чем дольше беглянка жила в Хеллише, тем меньше понимала, кто и зачем строил здешние галереи. Почему такие странные, и отчего среди коридоров и переходов так мало комнат? Интересно это, пускай и совершенно бессмысленно любопытствовать. Навсегда сгинули былые строители. Жаль. И их, и осла.

Осла уже точно не было в живых — отвели к спуску в нижний ярус галерей, с дороги его не видно, и мигом глотку перерезали. Сейчас тележку торопливо разбирают, позже сгорит в очаге, медные болты крепежа сплющат, этот лом Молодой в город отнесет, продаст. Должно всё бесследно сгинуть, это же Хеллиш. Повезло шайке, не застукали, прямо сказочно везет в последнее время. Хотя осел вряд ли так считает.

Пришлось пережидать: по дороге проехали три фургона, возниц и охраны человек двенадцать, да еще вооруженные погонщики каравана лам к обозу присоединились — эти-то благоразумные, сами кого угодно ограбят. Идущие цепочкой ламы дружно зафыркали-замыкали, учуяв в неприметном месте свежую кровь. Люди, понятно, ничего не углядели.

— Не угадают, — хихикнул Кудлатенький. — Была повозка, да сплыла.

— Заткнись. Язык отрежу, — прошипел Тихий.

Он и Здоровяк как-то странно переглядывались. Нашли что-то у пьянчуг. Что-то ценное. Ну, то Медхен не особо касается — у нее доля в прибыли самая символическая. Собственно, что там ценного может быть? Явно не инженериш ехали, у попавшихся простаков осел с повозкой самым дорогим имуществом и являлся. Совершенно неприбыльное дело эти грабежи, разбойникам приходится большую часть ценностей собственными руками уничтожать.

Тяжело нагруженные разбойники огибали «свой» склон. Анн волокла тяжеленную и неудобную ослиную ляжку. Отрубили ее криво, носильщица порядком измазалась свежей кровью. Постираться недолго, но одежка и так вид теряет, скоро как дикая полуголая тресго по скалам будешь скакать. Снятая с покойников одежка уж точноразбойничьей фрау не достанется.

Разгрузились в лагере, мужчины, отдуваясь, отправились за следующей порцией добычи, Тихий оглянулся:

— А кровь-то тебе идет. Может, тебе помягче мясца принести? Не побрезгуешь?

Анн хотела сказать, что при нужде и печень Тихого сожрет, даже не поморщится. Но такие откровенности с этим упырем могут дорого обойтись. Так что пришлось передернуться в ужасе и страхе. Тихий усмехнулся, весьма ласково:

— А ведь играешь, красотка. Знаешь, как мужчину заманить.

Вышел, поскольку снаружи дружки уже недоброе думать начали, там сходу объявил:

— Потрошки на ужин будут. Вдоволь!

Анн с ненавистью сплюнула в очаг, вытерла грязные руки об одеяло Тихого и занялась готовкой. Ослиные потроха ей варить не приходилось, но что тут сложного, все равно сожрут. Пока ходила за водой, разводила огонь и вешала котел, начали мучить сомнения и предчувствия. Слишком уж весел Тихий, азарт в глазах. Смотрел многообещающе.

Обычно мужчины смотрят на бедра и грудь — этими достоинствами бывшая медицинен-сестра не особо щедро одарилась от природы, но умела выгодно показать. Потом смотрят в лицо и на все остальное, порядок последовательности случается чуть разным, у каждого герра вкус свой собственный, но то тоже предсказуемо. Беда в том, что Тихий смотрел исключительно на шею разбойничьей соратницы. Сегодня даже не особо пристально взгляд ее ловил, только шея и шея на уме. Возбужден. Некий хороший куш сегодня взяли. И что же там такое могло быть?

Когда мужчины вернулись с новой партией мяса и иной добычей, печень и почки ослиные уже были в котле. Разгружаясь, Здоровяк поставил на камень вместительную бутыль:

— Шнапс! Фермерский, но у них даже крепче. Э, Медхен, только попробуй отхлебнуть! Живо каждый глоток у меня отработаешь.

— Куда тут хлебать? — озабоченно огрызнулась Анн. — Котел полный, огонь слабый. Соберите в костер подбросить что-нибудь.

— Сама соберешь. Ишь, фрау чисто-дойч выискалась, прислугу ей подавай, — герои-разбойники засмеялись, ушли.

А кому был иной ответ нужен? Никому. Когда кучей соберутся, тупеют, и дело у Анн много глаже идет.

Разбойница-повариха выбралась на сияющий простор склона, принялась собирать топливо. Вечная проблема, что в Хеллише, что в городе: каждый подходящий стебелек, щепочку, мусор подходящий — всё для очага. На заводы, фабрики и в замок уголь привозят, но он дико дорогой, с шахт через озеро барками переправляют. Надо бы какой фургон с углем на дороге в Хеллише «растворить», но такие грузы тут и возят-то раз в год, когда добротное топливо для начальства в форт доставляют.

Собирая в ведро пересушенную колючую траву и катышки помета скальных крыс и дикобразов, хозяйственная разбойница прошла до заветного места. Вроде никто не следит. Вот с этим в шайке сложно: вроде и глаз немного, а каждый раз приходится тщательно проверяться. Анн сдвинула заветный камень, достала сверток, поспешно размотала промасленную тряпку. Сейчас только пистолет, остальные сокровища ждут нужного часа. Надо думать, более счастливого, башку ему сдери…

Тяжесть небольшого, но надежного пистоля слегка успокоила. Вернее, эта тяжесть перевела нервность дурного предчувствия в иное русло. Изучение оружия отняло уйму времени, но Анн так и не была уверена, что все правильно поняла. Испытать бы пистоль, патрона очень жаль, но все равно стоило бы. Но как и где? Он же шумный. Наверное.

Бывшая медицинен-сестра осознавала, что абсолютно не дружит с секретным оружием. Тут особое образование нужно. И годные надежные учителя. В пересказе, да с чужих обрывочных слов, уже позже вспоминая и сопоставляя — это вообще ужас, а не учеба! Оружие маленькое, но жутко непонятное, боишься, что в тебя же и пульнет. Проще тысячу марок из клиента за один визит выдавить, чем вот с этакой тайной разобраться. Патроны эти… ты попробуй его вынь, а потом обратно вставь⁈ Варить живьем надо тех, кто такое замысловатое оружие придумал. Да, варить! В медленном кипятке, на потроха!

В принципе, с оружием Анн как-то свыклась. Не так уж непонятно, если почаще о нем думать. Пружина, то и сё — хитро придумано, но попроще, чем устройство организма человека. Или осла. Просто к железу иной подход нужен. Подход, сдери ему башку, вроде бы нашелся, но уверенности по-прежнему не возникало. Главное, и попалось-то совершенно неизвестное науке оружие. Положим, Молодой, он по жизни дурачок, хотя с оружейным делом и знаком, только откуда ему знать про такую редкость. Но о подобных пистолях, видимо, и Верн ничего не слышал. Хотя…

Анн вздохнула. С детьми остается вечная недосказанность. Свои у них тайны, и служебные, и вообще. С другой стороны, Верн определенно бы подсказал, если бы знал, что маме такое знание нужно. Но кто мог предугадать-то?

Ничего, слова «магазин», «затвор», «взвод» и «предохранитель» не такие уж магические. Понять можно. Как говорит чудик Молодой, «огнестрелы хоть и очень секретные, изначально задумывались понятными и для самых глупых стрелков, вот ремонт и настройка — то истинное высокое искусство!». Великий маг «Хамбур-Арсенала», понимаете ли.

О чем Анн догадаться не могла, да видимо, в Эстерштайне никто и не знал — как такие пистолетики положено носить? Видимо, подразумевалась некая сумка-кобура. Но высокопоставленная засранка (у-у, сука безухая!) надлежащую сумочку принести не догадалась. Хотя, может, и не было кобурки, ведь непонятно, как пистолетик достался самой аристократке. Может, тоже с какого-то осла «подрезала»? Она, хоть и пустоголовая, но выглядит шикарно, в постельках наверняка многих перебывала.

Разбойница печально помешала в котле — запах шел своеобразный, оригинальное блюдо. И вообще жизнь нескучная. Но по нормальной постели жутко скучалось, прямо даже и по школьной койке, известной своим неудобством. А уж тюфяки в Мемории — истинная мечта! Со здешней подстилкой из морской травы (которую еще поди насобирай и притащи) не сравниться — тут, кроме тебя, в траве еще и иных жильцов полно, возятся, шурудят, щекочут. Хорошо, что не особо кусачие.

Мысли поварихи вернулись к жильцам крупным и кусачим в максимальной степени опасности. Вот будет сегодня что-то, точно будет…

А ничего не было. Пока не было. Сожрали похлебку с крупно нарубленными потрошками, обсудили, что соли осталось много, а перца мало, надо бы при случае украсть или купить. Прошлась по кругу бутыль со шнапсом, Анн как обычно обнесли, впрочем, это было только к лучшему. Мозг сейчас туманить — себя убить.

Младшие разбойники помалкивали, но изнывали от нетерпения. Анн, баба неразумная, важности момента не улавливающая, возилась, убирая миски.

— Ну что, покажем? — гоготнул Здоровяк, с чувством глубокого превосходства озирая подельников. — Мало кто поймет, что за редкостная добыча подвалила. Но я объясню.

Он придвинул корзину, ждавшую у стены. Не особо большая корзина, плоская, плетеная из стеблей болотного тростника. Такие в арлагах непрерывно производят, там заросли, говорят, бесконечные. Эти почти бесплатные корзины у фермеров в большом почете, но так-то ничего особенного, обычная вещь.

Здоровяк бережно, даже с нежностью, выкладывал из корзины продолговатые штуковины. Анн догадалась, что это оружие. Похоже на палицы: медная трубчатая рукоять, видимо, с отвинчивающимся колпаком на конце, на другой стороне цилиндр потолще, тоже медный, с глубоко накатанным «клетчатым» узором.

— Ну⁈ — Здоровяк обвел взглядом разбойников. — Что, не догадались? Гранаты это! Настоящие ланцмахтовские гранаты! Одна такая больше ста марок стоит.

Шайка в молчании разглядывала необычную добычу.

Анн взял новый приступ тоски. Тут не успеешь с пистолем разобраться, как новое оружие подваливает, с виду вообще крайне глупое, непонятное и опасное. И что это за жизнь у немолодой усталой женщины⁈

— Слыхал про такие, — подал голос Молодой. — Но нам их не показывали.

— Тюфяк ты сопливый, кто же вам показывать будет⁈ — захохотал Здоровяк. — Это же граната, надежнее ее огневого оружия еще не придумали. Такие гранаты чинить без надобности. Они как ксаны — всегда жару зададут.

— Так уж и всегда? — намекнул Тихий.

— Огнестрел же, отказы бывают, не без этого. Но только одна из восьми не взрывается, а то и меньше, — явно преувеличил Здоровяк.

Он свинтил колпачок, вытряхнул из рукояти красивый блестящий медный шарик на шнурке:

— Вот — разок дернул, и вас нет! Кого в клочки разорвет, кого осколками иссечет.

— Ты это… завинти обратно, — заерзав, посоветовал Кудлатенький. — Тебя, небось, и самого посечет.

— Думай, что говоришь! — захохотал Здоровяк. — Я-то знаю, как оно работает, обучался, меня не затронет.

Тихий смотрел на болтуна почти ласково. Анн этот взгляд понимала — кто ж такие вещи и такие важные шарики несведущим людям показывает, да еще объясняет? Нашел чем хвастать, недоумок крепкоплечий. В один миг львиную долю личной прибыли от добычи профукал.

— С таким-то оружием мы любой обоз взять можем, — Здоровяк любовно завинчивал колпачок. — С гранатами-то легко, это как с горы поссать, это запросто. Можно и рейсовый фургон ломануть, в рыночный-то день там уйма серебра из города возвращается… эх, да под тысячу марок взять можно!

Боги-боги, да что ж вы таким тупым людям разрешаете по земле ходить? Это он оружия на тысячу марок извести собирается, чтоб ту же тысячу хапнуть и на весь Эстерштайн мгновенно прославиться? Отличная сделка, чего уж там. Хотя на фургон одиннадцати гранат, наверное, многовато. Как их силу-то узнать? А если они тут взорвутся⁈ Тут же костер! Донервет, нельзя было разбойникам что-то попроще добыть, побезопаснее⁈

— С фургоном мы погодим, — намекнул Тихий. — Тут неспешно подумать нужно, прикинуть, поразмыслить.

— Я и не говорю, что прям сейчас бежать нужно, — ухмыльнулся многознающий дезертир. — Думайте, а потом я объясню, что делать надлежит. Я-то знаю.

— Можно и так, — неопределенно кивнул Тихий. — Сегодня уж подустали мы думать и бегать. Эй, женщина, кофе-то где?

— Готов кофе, — заверила Анн-Медхен. — Наливать или вы еще совещаться будете?

— Наливай, не топчись без толку.

Анн наполняла кружки, умники прикладывались к шнапсу, запивали кофе, спорили о покойниках. Было понятно, что путники вовсе не из военных чинов были, просто перевозчики краденого. Видимо, гранаты в одном из фортов «растворились», везли их в столицу сбывать, по дороге одну «толкушку» удачно и «толкнули», что и отпраздновали. Вот переполнен мир дураками…

Быстрей бы. Чего дуракам ждать, им же это не свойственно.

Анн было не по себе, может, мамкино-бабкино колдовство намекало-предупреждало, или уж собственный изрядный медицинен-опыт нашептывал. Сейчас, сейчас что-то будет. Пистолет, теплый, уже с патроном в этом… как его… опять из башки вылетело… патроннике, ждал под платьем на похудевшем животе. Сразу оружие не выхватишь, тряпье одежды мешает. Зато никто и не ждет что у девушки и свой довод найдется в намечающейся сваре.

С насмешками над глупцами-возчиками и с половиной шнапса покончили. Перешли к дележу иной добычи. Из одежды Анн ничего не досталось (не особо удивило), но деньги поделили поровну. Марка и сорок пфеннигов — тоже сумма.

— Пропили серебро, крысюки тупые, — проницательно заметил Кудлатенький. — Это же надо, продать гранату и всё пропить⁈ Вот же тупоумные!

— Нехорошо так о мертвых говорить, — мягко попенял Тихий. — Мертвецы они завсегда одним мигом умнеют, они тихие, спокойные, ласковые.

Анн снова почувствовала на себе скользящий взгляд Тихого. Определенно будет плохое, и именно сегодня. Ладно, нужно кофейник на огонь повесить, а то кроме плохого еще и ненужные пустяшные вопли начнутся. Мужчины-разбойники еще те скандалисты, только со склочным и вздорным педагогическим населением Медхеншуле и сравняться.

Мужчины взялись играть в кости на хороший складной нож покойников, а Анн пошла за водой.

В последнее время ходить к колодцу стало даже приятно. Прохудившееся в верхней части ведро вмешало едва ли половину прежнего объема и руку почти не оттягивало. На ступенях было тихо и спокойно, после того отвратительного мгновенного либе-либе, Анн преисполнилась глупейшей уверенности что именно здесь с ней ничего плохого не случиться. Мысль смехотворная, но вот засела и всё. В Хеллише так бывало. Видимо эта… атмосфера такая.

Про атмосферу Анн помнилось смутно. В школе про нее объясняли, но учительница и сама толком не понимала. Собственно, знание сути данного научного термина в жизни ни разу и не понадобилось. Есть атмосфера, ну ладно, раз данность такая. Конкретные уточнения не особо нужны. Примерно как с деньгами: в принципе очень нужная вещь, но в Хеллише вообще не нужна. Город и неисчислимые богатства лавок и магазинов отсюда кажутся нереальными. Здесь — вон — истинная сказка: ослятина в котел сами приходит.

Анн спустилась до выложенного плоскими камнями колодезного бассейна, со вздохом зачерпнула воды. Красиво когда-то борт выложили. В городе такой кладки не увидишь. Чужая. Чуждая. Как и сам Хеллиш.

Тишина и тьма подступили вплотную. Слабый свет, падающий сверху, чуть слышные звуки болтовни разбойников, лишь оттеняли близость скальной тьмы. Накатывала печаль.

— Да я понимаю что чужая, — прошептала Анн. — И что никогда своей не стану, тоже понимаю. Шумлю, гажу, хоть по мелкому, но все равно гажу. Но что делать? Идти-то мне некуда. Плохая я соседка, всё верно. Вы уж простите.

Обращаться непонятно к кому, видимо, прямо к Темноте — заведомое нездоровье человеческой головы. Хотя в разбойничьей шайке со здоровой головой делать нечего, сюда здоровых не принимают.

Анн вздохнула еще разок, взяла ведро и пошла к ступеням. Пусть уж как-то решается поскорее, ждать невмочь.

Наполовину поднялась — ступени неспешно кружили, хороводя вдоль шахтного провала. А вот и шаги навстречу, тихие, вкрадчивые, хотя и не особо легкие. Понятно. Вот и началось.

Анн-Медхен поставила ведро. Даже с некоторым облегчением поставила.

Пролепетала, неопределенно играя лицом:

— Ты что? Зачем? Парни разозлятся.

Улыбка Тихого почему-то аж засверкала в полутьме. Хотя зубы у упыря не белые, скорее, уж наоборот. А сейчас сияют.

— Даже не пикнут парни, — упырь сходу притиснул маленькую фрау к стене, за задницу схватил. Анн ужаснулась — сейчас тискать начнет, мигом пистолет натискает…

…Нет, за ягодицу тиснул, и сразу разворачивать начал. Поджимает нетерпенье пылкого мужчину. Опять к провалу шахты нагибает. Пробормотал в опьяненной спешке:

— Они-то не шумнут. А ты? Орать, стонать, умолять будешь? Или внезапно онемела? Ты же догадливая.

— Да о чем мне умолять? Только и думаю, что сейчас мне платье дорвешь. Дай хоть сниму, — Анн завозилась, делая вид что пытается снять платье, одновременно горяча «клиента» задом.

— Ш-шшш! Замри, не играй. Я твой страх хочу. Бойся, подстилка дойчевская! Голос подай! Или сразу столкну, да сверху на тебя передерну.

— Да зачем сталкивать⁈ — заскулила Анн. — Я же сладенькая как мед. Я все могу. У меня рот горячий. Хочешь? Ты же даже не пробовал.

Смеялся, гад, прямо в ухо, запахом шнапса, жратвы и гнили обдавал:

— Вот, упрашивай, упрашивай.

Вот же жаб проклятый, болотный: и напряжен предельно, а даже под юбку не лезет, так елозит, знает, что сам на грани, силы рассчитывает, спешить не хочет.

Жертва в отчаянии (боги видят — в совершенно непритворном) обхватила сама себя руками, ждала момента, лепетала:

— Не убивай! Все что хочешь буду делать, на коленях ползать, вылизывать. Ну куда тебе спешить? Где ты еще такую сладкую найдешь? Попробуй, ахнешь.

Тьма дна колодца покачивалась, ползла наверх, весь мир заполняя, ступенек уже и не видно, висит на краю бывшая медицинен-сестра, лапы хищника только и удерживают, а он тихонько подталкивает, подталкивает. Этакое либен-либен прямо сквозь одежду, иной услады ему почти и не надо. И ничего уже не сделаешь, хотя и наготове была, боги, хоть какой шанс мизерный дайте, чтоб вам…

— Ладно… — убийца качнул чуть назад, дал обрести равновесие. — Давай, пробуй…

— А?

— Ноги мне целуй. Моли меня. Хорошо умолять будешь, выше позволю облизать. Чего замерла? Ну⁈

Да как тут не замереть, если даже что он говорит почти непонятно: во рту слюни, гной и похоть густо булькают. У, гангреноз ходячий!

Но отпустил. Самого аж подергивает, колени его сами собой раздвигаются, штаны вспучились. Вот хороша ты, прекрасная Медхен: этак неистово тебя еще никто не хотел, жаль что недолгий поклонник, вот прям до леденящего ужаса недолгий.

Анн рухнула на колени — со ступеньки пониже безумный Тихий казался истинным великаном — смутной башкой в блеклость далекого и спасительного дневного света уходящий.

— Пожалей, хозяин! Всё сделаю! Всё!

Да, но как это «всё» сейчас сделаешь? Плакала, трясла Анн стиснутыми молящими ладонями, кончик рукояти скальпеля пальцами уже прихвачен, сам инструмент ждет за черным от грязи бинтом. Всё не заживала окончательно рука у Медхен-грязнули, очень благоразумно не заживала, ждал своего мига скальпель. И пистолет всего в двух движеньях. Всё у разбойницы есть, удачи нет. С пистолетом не успеть, скальпель… отсюда им не дотянуться, Тихий же только и ждет. Столкнет, как цизеля новорожденного. Но может соблазниться, даст облобызать…

Анн сделала самое соблазнительное лицо, слезы драгоценно засверкали — истинное украшение для понимающих маньяков. Куда там до такой прелести всем этим дамочкам замковым, тут уж ничего не экономишь, иного шанса не будет…

— Ну, ты ведьма… — застонал Тихий, густая слюна закапала на грудь. Потянулся схватить, сжать горло, придушить сладчайше…

Анн знала, что полоснуть по руке — толку не будет. Да и вообще толку не будет, убийце до экстаза полдвиженья осталось. Немыслимо взводит его близкая чужая смерть. Не успеть.

Всё, конец. Что ж, пожила, бывало и приятное в жизни. Жалеть не о чем. Нет, вот Верна жаль — будет гадать-переживать, не зная, что с мамой случилось, тут даже слухов верных не останется. Эх, боги-боги…

…В безумно расширенных глазах Тихого мелькнуло изумление. Покачнулся, оступился…

…Каким-то чудом Анн успела шарахнуться к стене, вжалась плечом. Изувер прокатился мимо, попытался уцепиться за одежду жертвы, шаль сорвал… и катился вниз все быстрее, суетливо взмахивал руками и шалью, пытаясь остановиться, не получалось…

… поскольку ступеней под ним не было. Не то чтобы осыпались или исчезли, просто не было, словно и не высекали их никогда. Скальный склон, довольно неровный и не особо гладкий, но попробуй на нем задержись, если такая крутизна…

… внизу еще катилось, сухо стучало головой и костями, в последний миг Тихий все ж издал какой-то возглас, донесся удар, затарахтел по камню вылетевший из-за ремня бандитский кистень… и стихло…

Анн сидела, вжимаясь в стену, с выхваченным и уже ненужным скальпелем. Крошечное лезвие сияло, смешило тьму…

А ступени уже вернулись на место. Не особо изящные, но на вид твердые, реальные…

Бывшая медицинен-сестра еще раз потрогала камень. Обычная ступень. В меру прохладная. Словно и не исчезала. Ну да, понятно. Иногда лестница здесь, а иногда так и нет её. Хеллиш, да.

Хотелось выскочить наружу — к свету, солнцу, к живым (пусть и поганеньким) людям. Но Анн заставила себя встать, и пошла вниз. Во-первых, Тихий явно не убился и вряд ли надежно сломал себе хребет. Нужно уладить это дельце. А во-вторых, невежливо Хеллишу свою вопиющую неучтивость и дурной страх показывать. Тебе помогли, так веди себя прилично.

Дышал гангрен живучий. Но без сознания. Кажется, руку сломал. И крепко об обрамление колодца черепом двинулся. Ничего, это мелочи, колодец не пострадал. Анн наметила точку на шее, куда скальпелем ткнуть — самое милое дело. Но план был уже иной, поинтереснее. Держа скальпель в зубах, стянула маньяку руки за спиной. Мужской ремень — вещь надежная, а для страховки еще прихватим в локтях веревкой — в карманах убийцы уйма полезных мелочей. Интересно, душить он тоже был большой умелец? Талантливых людей нам Хеллиш дарит, прямо вот всё восхищает.

— Спасибо! — отдуваясь, поблагодарила разбойница, обращаясь сразу к удобной веревке, колодцу, тьме, и собственно пленнику. — Порадовали. Вернусь, как дела позволят.

Удивительно — всего три-четыре минуты, а как жизнь-то поменялась⁈ Есть в ней место приятным сюрпризам, есть!

Наверху было подозрительно тихо. Анн постояла недалеко от выхода, прислушиваясь. Сидит там кто-то. Затаились. Но выходить все равно надо.

Тьма Хеллиша смотрела в спину. Не зло, но с большим любопытством.

Анн заставила себя успокоиться. Может, вновь придется ползать на коленях и умолять, но попозже. Пока всё идет нормально. Да, нормально, сдери ему башку! Есть некоторые издержки, но когда без них выходило?

Очень хотелось взять в одну руку скальпель, а в другую пистолет — выглядело бы намного убедительнее. Но это глупо. В прямой схватке победить шансов нет. Может и были бы, если бы пистолетом умела пользоваться. Но увы.… Выходим.

Шайка по-прежнему сидела у костра. Или полулежала. Но в странном напряжении. Делать вид, что не замечаешь, глупо. Анн замерла:

— Чего это у вас⁈

На нее смотрели во все глаза. В смысле, Молодой и Кудлатенький пялились, а Здоровяк безучастно лежал на спине, даже голову не повернул. Упился, что ли?

— Это она! — Кудлатенький внезапно вскочил на ноги и наставил указательный палец на Анн.

Теперь Молодой, раззявив рот, смотрел уже на товарища. Здоровяка нервный возглас соратника опять же ничуть не заинтересовал.

— Что я-то? — Анн невольно попятилась.

— Ты убила!

— Да кто его убивал⁈ Он сам упал и покатился.

— Куда покатился? — тупо переспросил Кудлатенький и внезапно начал поднимать взведенный арбалет. — Он упал, когда я его тронул. Сидел-сидел, молчал, я его подпихнул шутливо — а он мертвый.

— Почему мертвый? Расшибся, но там, у колодца и лежит, дышит, — начиная кое-что понимать, пояснила Анн.

Разбойники молча посмотрели на Здоровяка. Тот лежал не у колодца, но, похоже, не дышал. Да, вообще не сходилось.

— Вы про него? А что с ним? — делая даже более глупое лицо, чем оно вправду было, спросила Анн.

Оставшиеся члены бесстрашной шайки переглянулись.

— Помер Здоровяк, — подумав, сказал Молодой. — Сидел, а потом упал. Ни с того, ни с сего. А Тихий, стало быть, тоже упал?

— Ну да, — без затей подтвердила Анн. — Но он понятно упал и не насмерть. Я видела. Выскакивает такой радостный на лестницу, а я навстречу с ведром иду. Ну, думаю, сейчас опять приставать начнет. А тут он вдруг как оступится, да как загремит вниз. Ведро у меня вышиб. Вы, наверное, слышали. Но он точно живой. Отлежится.

— Да, мы что-то этакое слыхали… — неуверенно согласился Молодой.

— Что ты ее слушаешь⁈ Кому веришь⁈ — завопил Кудлатенький, вновь нацеливая арбалет. — Как такое может быть⁈ Здоровяк здесь помер, Тихий там упал — а она нам глазки строит, сама живая и целехонькая. Верно Тихий намекал — ведьма она! Подстерегла! Обоих подстерегла!

— Ты в своем уме⁈ — завизжала перепуганная Анн-Медхен. — Ладно с Тихим. Может, я могла ему подножку поставить или в спину умудрилась толкнуть. Только не было такого! Он в себя придет, сам подтвердит! А со Здоровяком-то что я могла сделать⁈ Я за водой уходила — он же еще живехонький был!

— Может, и не был. Просто сидел, молчал. Мертвый, — предположил Кудлатенький, не опуская арбалет.

Взведенный арбалет сильно нервировал. Пожалуй, меньше, чем та близость еще бодрого и не поломанного Тихого, но тоже неслабо.

Анн закрыла лицо руками и заплакала:

— Стреляй, безумец. Меня обвинить хотите, пусть! Только когда я уходила, вы в кости играли. На ножик дохлого ослятника. Здоровяк еще про свое везенье распинался. Мертвый болтал, да⁈

— Она верно говорит, было такое, — в замешательстве пробормотал Молодой. — Выходит, не она. Но кто? Тихий за ней пошел, Здоровяк еще сидел. Выходит, кто-то из нас двоих его убил? А я-то точно не убивал.

— Ты что намекаешь⁈ На кого намекаешь⁈ — взвыл Кудлатенький. — Кому веришь⁈ Я рядом с тобой сидел, а Здоровяк — вот — напротив. Я ему что, смертное заклятье через огонь послал?

— Тоже верно, — согласился Молодой. — Но ее-то точно уже не было. В смысле, покуда он не помер, она ушла.

— А может и была? Она ведьма. С ней либе-либе, а она потом глянет, словно ты ей марку задолжал и не отдаешь.

— Ты с ней тоже либе-либе, что ли? — поразился молокосос.

— Что значит «тоже»⁈ — напрягся стрелок, разворачивая арбалет.

— В меня-то чего целишь⁈ — взвыл Молодой. — И я, что ли, ведьма⁈ Я же рядом с тобой сидел, на самом виду!

— А ты когда с ведьмой развлекался? — сумрачно спросил бдительный арбалетчик. — Она тебя к чему соблазняла?

— Да не соблазняла я! — взвизгнула Анн. — Вы сами все время жметесь. И причем тут это? Ну, либе-либе, ну согрелись капельку. Вы о серьезном думайте! Как Здоровяк умер? Он же действительно ходил тут здоровей всех нас, вместе взятых.

— Да откуда нам знать⁈ Сидел, а потом раз — и повалился! — взрычал Кудлатенький, вместе с чужим арбалетом явно обретший внезапный вкус к власти.

— После того, как ты его тронул, — напомнил Молодой и уверенно добился точного нацеливания арбалета в свою грудь.

— Постойте вы грызться, — всхлипнула Анн. — Тут и так уже никого не осталось, как жить-то будем? Нужно узнать, отчего Здоровяк концы отдал. Давайте я гляну. Я все же была медицинен-сестрой, нас этому учили. Мертвецы, они большого внимания требуют, это строгая наука.

— Смотри. Только не вздумай… — Кудлатенький не придумал, чего именно нельзя вздумывать, и просто грозно повел оружием.

— Не цель в меня, у меня тогда слезы текут, вообще ничего не вижу, — взмолилась Анн.

Стрелок многозначительно отошел ей за спину, но арбалет слегка опустил.

Мертвец был еще тепл, но определенно и гарантированно мертв. Возясь с огромным неподатливым телом, Анн подумала, что это вышло не так плохо: жить под командой очень крупного и очень глупого человека неудобно, спать с ним тоже не восторг. Помер и ладно. Пусть это и немного неожиданно.

Лицо у покойника было относительно чистым, насколько удалось разглядеть под густой бородой, пятен и посинений-покраснений нет. Глаза бессмысленные, красноватые, впрочем, они и при жизни такими были. Удалось расстегнуть добротный, хотя уже и слегка дырявый камзол.

— Признаков насильственной смерти пока не обнаружено, — сообщила Анн зрителям. — Не обмочился, не обделался, руками не размахивал, свежих ссадин нет.

— Поиздевайся над мертвым, поиздевайся, — угрожающе пригласил Кудлатенький.

— Я не издеваюсь. Так положено. Раз не обмочился, значит, не душили. Следовательно, смерть была внезапной, — пояснила опытная медицинен-разбойница.

— Это мы и так знаем. Мы же здесь были, — нервно напомнил Молодой, трепетно следивший за исследованиями.

— Вы-то были, меня не было, — сказала Анн. — Вдруг вы его задушили, а теперь притворяетесь?

— Мы задушили⁈ Это Здоровяка-то⁈ — хихикнул Кудлатенький.

Анн чувствовала его взгляд на своей, вынужденно выпяченной, кормовой части. Идиотская повадка у мужчин: ты уж будь любезен, определись — или ведьма, или вожделеешь? Так нет, вечно пиво со шнапсом в одной кружке норовят потребить.

— Переворачиваем. Надо со спины осмотреть.

Молодой решился помочь, но не особо вышло — покойный весил даже потяжелее того утреннего безгрешного бедняги-осла. Кудлатенькому пришлось подпихнуть массивные ноги трупа.

— Так говорите, «здесь были»⁈ — обвиняющее воскликнула Анн. — А это вот что⁈

Отверстие в камзоле было крошечным, с ноготь. Немного терялось на фоне прожженных искрами дыр и потертостей ткани, но вполне видно — колотое.

Анн с трудом задрала узковатый (из удачной добычи) камзол, подняла обе рубашки. Теперь была видна рана, да и крови тут было изрядно.

— Это как же⁈ — ужаснулся Молодой. — Когда⁈

— Ловко. Точнехонько под лопатку кольнули, — восхитился новоявленный главарь-арбалетчик.

Проницательные мужчины переглянулись.

— Он, значит, встал, по плечу мимоходом хлопнул, и к лестнице, — припоминал Молодой. — Я еще удивился — явно же к бабе двинул, а Здоровяк даже не почесался. А ведь как ее покойник себе забрать хотел.

— Да, хлопнул так хлопнул. Ловко, — повторил Кудлатенький. — Говоришь, он внизу лежит? Подломанный?

— Лежит, — не стала отрицать Анн. — Я же сразу сказала. Только вы уверены, что это Тихий убил? Он, конечно, ловкий, но чтоб так незаметно…

Разбойники испытывающе посмотрели на друг друга и дружно покачали головами:

— Не, мы рядом были, друг друга видели. Тихий его кольнул, больше некому. И его это «перо» — тоненькое.

— Своих, да без разговора, со спины резать — не дело! — заявил Кудлатенький. — За такое приговор один. И мое слово крепкое! Прощать не собираюсь!

— Ну, это тоже верно, — не особо уверенно подтвердил молодой соратник.

Кудлатенький двинул к лестнице, вернулся, прихватил короткое копьецо, которым довольно ловко умел орудовать покойный Здоровяк, и вновь устремился творить безотлагательный суд и справедливость.

Анн восхитилась: это что ж своевременно присвоенный арбалет с людьми творит⁈ Час назад сидел трусоватый человек-какашка, а сейчас с виду истинно всевластная дойч-какашка, будто от рождения привыкшая ротами и шайками повелевать.

Она рысцой двинулась следом. Догнала у первых ступеней.

— Ты чего? — мигом насторожился новый вожак. — Сиди у костра, жди.

— Если по законному приговору человека кончаешь, надобно молитву прочесть, а то боги обидятся. Нас так в Медхеншуле учили, — сказала Анн. — Я наскоро прочту, не помешаю. Сразу уйду, а ты уж потом кончишь. Я мертвецов вообще-то не люблю.

— Ишь ты, «не люблю». А тебе кто выбирать-то разрешал? — повысил голос кудлатый вожак.

— Я же про мертвецов. Кто ж их выбирает? — улыбнулась Анн, добавляя «в лицо» уместного, очень согревающего намека. — Живые да теплые — это совсем иное дело.

И улыбка, и вера в арбалет иной раз способны крепко обмануть. Подпустил, обе руки заняты, намертво в дорогое оружие вцепился. А шея-то поценнее арбалета с копьецом будет…

Полосующий короткий удар-взрез вышел точным.

…Смотрела Анн в выпученные мужские глаза без всякого торжества. Не та добыча, чтобы праздновать. За кудлатость и твердолобость вроде бы весьма баранов ценят, но в том ценном скоте бывшая медицинен-сестра совершенно не разбиралась, всегда только к ламам искреннее уважение испытывала.

…Кудлатенький булькал, смотрел умоляюще, сначала одной рукой за шею схватился, потом уж всё оружие бросил, двумя рану зажимал. Анн успела подхватить арбалет, уклонилась от попытавшейся опереться окровавленной руки.

— Не страдай, не так уж больно, — утешила Анн, подталкивая уже-покойника к краю лестницы.

…Полетел с удивительной готовностью, видимо, жизни в ногах уж вовсе не осталось. Снизу донесся неожиданно звучный шмяк, стены шахты отозвались коротким эхом. Тут и от колодца подали голос — донесся тихий стон. Жив цепкий Тихий, в себя пришел.

— Отдыхай, сил набирайся, приду, не забуду, — заверила разбойница, примиряясь к арбалету. Тоже замысловатая штука, да еще и громоздкая, но понятнее пистолета. Впрочем, скальпель, он еще понятнее и надежнее. Но главное в ловле удачи — знать анатомию и вовремя «лицо делать».

С арбалетом — вполне себе взведенным — Анн-Медхен вернулась к лагерному костру.

Молодой смотрел с безмолвным ужасом.

— Этот тоже упал, — пояснила Анн. — Там, видимо, что-то со ступенями. Нужно внимательнее под ноги смотреть. А может, просто день такой. Как с бедняги-осла криво пошло, так все кривее и косее. Вот у нас тут что? У нас — шайка! А можно ли в правильной шайке приговоры единолично выносить? Нет такого разбойничьего закона! Все право голоса имеют, даже фрау. Верно я говорю? Вот, киваешь. Потому что умный. Но если ты с чем-то не согласен, то можешь уйти. Прямо сейчас. Я даже в спину стрелять не буду.

— Ку-куда? — выдавил Молодой.

— Вот это верно. Некуда нам идти. Так что надо думать, как жить дальше. Только уже без психов, сумасшедших и без наглецов, что прямо немедля на место психов претендуют. Предлагаю решить по-честному: я пути прокорма и соблюдения выгоды нахожу, ты в город ходишь, товар сбываешь. Прибыль и труды делим строго поровну. Но первое право голоса у меня. Поскольку я чуть старше и заметно умнее.

— Ну да, — не стал возражать очевидному юный разбойник, только покосился в сторону колодезной лестницы.

— Значит, договорились. Тело Здоровяка надо убрать, потом поужинаем.

— А это… там?

— Там я сама справлюсь. У меня планы на Тихого. Нам с ним сердечно поговорить надо. Сейчас пойду, проверю, может он пить захотел, или еще чего. А ты пока мертвеца раздень, всяко тащить будет легче, да и камзол неплохой.

Ничего в этот день не решилось, да и решиться не могло. Иллюзий Анн не испытывала — толку от Молодого, как от копыт того мертвого осла. И доверия никакого. Но одной в скалах вообще не выжить. Хотелось бы, но никак не получится. Возможно, позже что-то умное придумается. В обращении с оружием, в готовке ослятины и разбойничьих делах, главное — опыт.