Паук у моря

Глава 18 Все пути ведут в столицу

С обозом расстались уже в горах. Дальше товары напрямую поставлять было не принято — попасться эстерштайнским разведчикам и разом лишиться всего имущества и свободы желающих не имелось. Распрощались душевно — в довольно крупном поселке имелся трактир, пиво там было дрянное, но шнапс недурен. У рейдовиков еще оставались денежки, а тут полновесные дойч-марки были в ходу, и даже вполне уважаемы. Фетте обучал дружков-феаков бессмертной «И коль пробьет наш смертный час, судьба нам скажет — стоп!», к Вольцу клеились сразу две пухленькие подавальщицы, было весело.

Верн сидел в углу с торговцами, говорили о довольно серьезных вещах.

…— Оно бы там политику поменять. Напрямую могли бы торговать, — вполголоса намекал толстенький феак. — Но к вам же вообще не сунуться, сразу хватают, это вот… конфет-скуют товар, фургоны и скот, а честных невинных людей в мертвенный арлаг отправляют. Всё к вам только контрабандой идет. Триста, а то и больше, процентов переплачиваете. Про зазря пропадающих людей даже и не говорю. Да спасут боги их души! Вспомним бедолаг.

— Вспомним, — Верн символически глотнул из кружки. — Передам. Не напрямую, конечно. Но сами понимаете.

— Не дурачки, понимаем. Звание у тебя низковато. Так еще молодой. А уже неглупый. Найдешь с кем поговорить. Ты и сам не особо-то на урожденного дойча похож, вполне воспитанный. Говорят, у тебя и невеста в наших Холмах. Если прижмут в вашем проклятом городе, уходи, поможем. Через горы проскочишь, опыт-то есть, а тут на нас рассчитывай, не стесняйся. Что мы, не люди, что ли? Эй, красавица! Неси-ка еще бутылочку…

Утром было сложно. Вышли по-уставному — с рассветом, но часа три следовали по тропе практически вслепую и на ощупь. Командир рейдовиков косился на Брека — вид у лама был жутко помятый и встрепанный, даже уши как-то врастопыр торчали.

— Как ты вообще умудряешься? Ламы не пьют шнапс.

Брек взглянул страдальчески и кристально честно — чистую понапраслину шьешь, хозяин! Ни капли шнапса не принял!

Пивом он, что ли, надулся?

На обеденный привал рухнули дружно и разом, уставились на речушку — вода, холодная, почти ледяная, так и манила.

— Только умыться! — напомнил Верн. — Фетте?

Фенрих достал вожделенную фляжку — пиво, пусть и посредственное, побулькивало спасительно.

…— Нужно с этим заканчивать, — сказал, облегченно переводя дух, начальник штаба. — Больше никаких попоек!

— Да мы еще и не начинали! — возмутился Фетте. — Это была не попойка, а дань учтивости и дипломатии.

— Все равно. Мы уже отдохнули и нас ждут серьезные дела! — отрезал Вольц.

— Иди все же рожу умой, — посоветовал Верн. — И шею. Там то, что здесь гордо называют «помадой».

— Да? А я ничего такого не помню. А с кем я, собственно, был? — задумался начальник штаба.

— Неважно. Прекрасная Гундэль простит, это была лишь дань дипломатической целесообразности, — заверил Фетте.

— Я бы попросил без намеков! — засопел начальник штаба. — Если я ничего не помню, значит, ничего и не было.

— Да, без намеков, именно, — ласково сказал Верн. — Дружищи, кто из вас, скотов двуногих, наплел в обозе, что у меня невеста в Холмах⁈ Это же вы даже не спьяну сочинили, а заранее набрехали, на трезвую голову.

Фенрихи переглянулись.

— Напрасно вы меня подозреваете! — обиделся Фетте. — Я не разглашаю секреты друзей. Я вообще только про ксан рассказывал, это же гораздо интереснее. Вот клянусь — о твоей Бинхе даже не вспоминал!

— Я тоже ни слова не говорил, — заверил Вольц. — С какой стати? Это ваше личное, можно сказать, интимное дело.

— Интимное⁈ Да вы спятили! Она же еще ребенок!

— Откуда такая истерика? — изумился начальник штаба. — Понятно, что ребенок. Но каждому, кто вас видел вместе, очевидно, что всё еще будет. Потом, в назначенный звездами и отметками свайсов час. В принципе, это весьма разумная тактика: — дать время красавице вырасти в мечтах о герое, в надеждах на его возвращение и первый долгожданный поцелуй. Немного похоже на театральную пьесу, но девчонки к такой романтике весьма склонны. Наверное, это хороший игровой ход.

— Ход⁈ Это мой ход⁈

— Не надо орать. Ты самый хитрый из нас, бессмысленно убеждать нас в обратном. Понятия не имею, как именно ты рассчитываешь вернуться к девушке, но раз ты так решил… — покачал головой Вольц.

— Я ничего не решал!

— Ну не станешь же ты отрицать, что сделал весьма ценный, обязывающий подарок и беседовал о девочке с нашим ученым специалистом? Он уделит ее образованию особое внимание, уж будь уверен. Благо сам он уже под надежной опекой, — Фетте ухмыльнулся.

— Прекрати сплетничать! — рявкнул начальник штаба. — Да, теперь у Немме есть кому стричь ему лысину и все остальное, Верн благоразумно отложил страсти на будущее. Тоже логично. Но я⁈ Как мне вытащить Гундэль из этой омерзительной ситуации? Напрягите же мозги! Верн, я надеюсь на твой изворотливый ум.

Вот, сдери им башку, и где справедливость⁈

Верн абсолютно ничего не решал. Просто девчонка была очень… милая и хорошая, расставались действительно грустно. Сидели тогда у опустевшей «лечебной» хижины, был закат, солнце цвета расплавленной меди уже почти утонуло за холмом.

— Я не такая глупая, как выгляжу, — прошептала Бинхе. — Правда. Я быстро вырасту и выучусь. Я знаю уже больше половины букв.

— Да уж, давай-ка, не останавливайся, — кивнул Верн, испытывая очень странное, томительное чувство.

— Будь уверен, выжму из дойча всё, что он знает. Он очень образованный.

— Это верно. Но лучше не называй его «дойчем». Немме этого стесняется.

— Не буду называть. Верн…

— Бине, если я сейчас что-то скажу, я почти наверняка солгу. Не потому, что хочу обмануть, просто я сам не знаю, что со мной дальше будет.

— Мне придется повторить, — очень сдержанно сказала Бинхе. — Я знаю, что ты офицер, что есть устав, что вы должны вернуться в дурацкий Хамбур. Всё понимаю про твою маму. Про заколдованного Гнилого не всё понимаю, про странную красавицу со смехотворным именем Гундэль и про Канцлера очень мало понимаю, но тоже знаю. И сознаю, что это важно.

— Вот сдери с меня башку, это-то откуда ты знаешь⁈

— Ну… Я совершенно не болтлива, но у меня отличный слух. Я надежная, Верн.

— Это-то я знаю. Но лучше забудь о тех делах. Они весьма опасны.

— Забыла. Ты меня не забудь. Если ты не вернешься, я назову своего первого сына твоим именем.

— О боги! Бине, ты еще маленькая.

— Да что за глупости вы все мне говорите⁈ — шепотом взвыла девчонка. — «Маленькая. Маленькая»… Это же временно! Тебе всего шестнадцать, мне уже двенадцать! Это что — разница⁈ Да это жалкий цизелев хвост, а не разница!

— Не шуми. В сущности, ты права. Только ничего умного я обещать не могу.

— Понимаю. Вы — армия, да еще эстерштайнская, — глаза девчонки были полны слез. Огромные, чистые, на озеро Двойное-Колотое очень похожи.

В этот миг Верна едва не добила смутная догадка. Насчет того горного пророчества… Но он не отвлекся, разговор был важнее.

— Некоторые утверждают, что в армии я ненадолго. Может, меня переведут. Или я сам уйду. Мне не так уж нравится быть офицером. Моя мама, наверное, тоже была бы довольна, если бы я снял кирасу. Только смена профессии вряд ли гарантирует мне легкую жизнь. Загадывать очень сложно. Но ты, Бине, не особо торопись рожать сыновей и дочерей.

— Это то, что я хотела услышать, — с превеликим облегчением прошептала девочка. — Я дождусь тебя. Вместе и сделаем. Верн фон Халлт-младший — звучит очень благородно.

Верн засмеялся:

— Откуда ты такое взяла? Рыцарем мне точно не быть.

— Не знаю, откуда взяла. Не надо рыцарем. Просто приходи за мной, — девочка на миг прижалась лбом к плечу героя. — Еще было бы здорово, если бы ты меня сейчас поцеловал, но ты обещал этого не делать. ПОКА не делать. Я подожду.

— Это правильно. Ты благоразумна. Но я же эстерштайнец, у нас свои манеры в обращении с дамами, — Верн осторожно взял маленькую ладонь и поцеловал в истинно рыцарской манере.

Поразительно, как благородно умеют розоветь щеками деревенские девчонки.

Бинхе и вправду была очень умной девочкой. И с исключительным чувством вкуса. Это и друзья подтвердили, хотя и не знали, что на шее обер-фенриха красуется именно ее подарок. Полагали, это прощальный оздоровительный амулет от целительницы Фей. Но дарила не она…

…— Кожа с хвоста Гнилого, хвост совершенно не протух, — не очень уверенно пояснила маленькая дарительница. — Мне помогли нарезать шнурок, потом вымачивали, мяли, и заново.… По-моему, хорошо получилось. А камешек из нашего ручья. Ничего ценнее не я не нашла, а серебряшку вешать как-то глупо. У вас в Хамбуре этого серебра и так много…

Кожаный шнурок получился почти черным, но с желтыми необычайными прожилками. Пах вовсе не проклятым львом, а чем-то травяным, наверное, в специальном настое вымочили. Но что-то зверское, дикое в этой тонкой полоске кожи бесспорно, сохранялось. Хотя и смягчалось камешком, не очень ярким, темноватым, прохладным, как проточная вода. Прекрасное своей простотой и надежностью украшение. Как и,… как и Холмы.

О будущем думать было нельзя. Это отвлекало. Только настоящее, только походная тропа и назначенное место встречи…

«Торговые проводники», как скромно именовали себя горные контрабандисты, от неприятных сюрпризов воздержались. Возможно, повлияла судьба льва, напавшего на группу в зарослях можжевельника и живо уделанного тремя армейскими копьями, но в большей степени остановила очевидная бессмысленность ограбления — у господ фенрихов заведомо ничего не имелось, кроме помятых кирас и потрепанного оружия, малопригодного к перепродаже. В общем, на протяжении всего пути торговые проводники проявляли благоразумное дружелюбие и даже охотно попробовали львиный шнельклопс. Пограничные пикеты путники обошли благополучно, после чего расстались с проводниками. Понятно, контрабандисты напоследок попытались сманить лам, но бывалые Брек и Чернонос лишь презрительно поплевали в сторону гудящего из кустов «манка». Фенрихи посмеялись:

— Забавные, наивные людишки. Сманивать боевых ламов этими деревенскими фокусами? — Вольц закатил глаза. — Эх, всегда бы так. К сожалению, нас ждут менее приятные знакомства.

Это было верно. Пограничный форт «Норд-1», где, как известно, сначала стреляют, а потом смотрят: кто это там на прицел попался, рейдовики оставили за спиной. Но пора было проявляться официально и оформлять окончание крайне затянувшегося рейда.

— План наш небезупречен, — вздохнул Верн. — Но раз ничего лучше не придумалось, придется следовать ему. Поворотные моменты и сигналы мы помним?

— Не волнуйся, дружище. Мы еще не настолько отупели в славных безмятежных Холмах, способны кое-что запомнить на тактическом уровне, — заверил Вольц. — Но я предполагаю, что дело пойдет непредсказуемо. Впрочем, ты прекрасный импровизатор, так что, скорее всего, все события повернутся только к лучшему.

— Меня волнует только одно! — возвестил Фетте. — Если меня будут бить в зубы — это пойдет им на пользу или наоборот?

— С такими зубами ты до двадцати лет все равно не доживешь, — успокоил Верн. — Они слишком вызывающе торчат. Всё равно придется менять на новые. Если выбьют, сэкономишь за зубодере.

— Вставлять дорого. Это же гауптманское жалование нужно, не меньше. Значит, через год-полтора поменяю, — оптимистично прикинул Фетте.

Дорога между фортами оказалась вполне приличной, но безлюдной. Даже дозоры не попадались. Друзья дважды ночевали на пустующих постах, нагло сжигая запасы заготовленных армейских дров — холодно у перевалов было просто зверски.

— Службу тут несут посредственно, это никуда не годится! — негодовал начальник штаба. — Погоды отвратительные. Линию границы необходимо сдвигать. Эти посты не дают нашей армии никаких стратегических преимуществ, единственное здешнее достоинство — львиная вырезка не протухает.

— Уже серьезный плюс, — сказал Верн, кидая мясо на сковороду. — Стены добротные, дверь крепкая, бойницы узкие. Вот она — наша знаменитая дойч-надежность! Но могли бы чего-то сладкого на ужин оставлять. В горах без сахара нельзя.

Это была последняя спокойная ночевка с ламами и спокойным сном. На следующий день, ближе к полудню рейдовиков встретил конный патруль.

…— Но где это вообще? — спросил командовавший гарнизоном лейтенант, рассматривая затрепанную карту рейда. — Не хотите же вы сказать, что прошли столько километров по горам и холмам, кишащими дикими тресго?

— Именно это я вам и объясняю, — сварливо заявил Вольц. — Тут у вас официальные формулировки уставных докладов изменились, что ли? Слухи о концентрации воинских соединений тресго по вышеуказанным направлениям сильно преувеличены. По большей части это пустынная местность. Хищники зверствуют, деревни вымирают. Собственно, мы выбирали самый безлюдный маршрут, точно следуя приказу «в столкновения с противником по возможности не вступать». Оригинал приказа перед вами, слегка подпортился, но вполне читаем.

— Вижу. Но все-таки это чертовски далеко. Разве возможны подобные рейды? — лейтенант, заменявший уехавшего начальника гарнизона, пребывал в очевидной растерянности и закономерных подозрениях.

— Нас забрасывали морем, — сказал Верн. — Всё сказанное легко проверяется, личные офицерские номера названы, надеюсь, вы доложите и проверкой займутся в штабе. Оружие и снаряжение у нас изъяли, мы никуда не торопимся. Подождем, отдохнем. Но прошу позаботиться о наших ламах.

— И о нашем питании! — немедля добавил Фетте. — Можете подозревать в нас злодейски замаскированных тресго или иные колдовские наваждения, но кормить обязаны!

— Да, параграф «восемь-точка-два» комендантской и жандармской службы — «временно задержанные военнослужащие подлежат постановке на продуктовое довольствие на общих основаниях, исключая сладкое и праздничные блюда» — процитировал Вольц.

— Это безусловно. И куска штруделя мне для вас не жалко, все же вы офицеры, хотя мне раньше и не приходилось встречать фенрихов,– насупленно заявил лейтенант. — Но все же, согласитесь, ваш рассказ звучит довольно странно.

— Еще бы! Сами не верим, что живы! — радостно заверил Фетте. — О, нам есть что порассказать…

Ужин оказался вполне сносен, сон на солдатских тюфяках тоже приемлем. Верн попросил отвести его к ламам, это разрешили. Ламы были в порядке, но тоже пребывали в неком замешательстве — заново привыкать к цивилизованной жизни, армейскому загону и корму было довольно странно.

Утром началось. Прибыл конвой, возглавляемый унтерштурмом-СС. Задержанных немедля вытолкали во двор:

— В фургон, живо!

Вольц хотел отдать честь вышедшему во двор гарнизонному лейтенанту, тут же получил по локтю эфесом палаша:

— Никаких разговоров! В фургон, подлые дезертиры!

Шедший замыкающим Фетте получил пинок в филейную часть, окованная дверь фургона с грохотом захлопнулась за задержанными.

— Всё, как мы и предполагали, — философски заметил Вольц, потирая ушибленную руку в почти полной темноте тюремного экипажа. — ЭсЭс никогда не меняются.

— А кое-кто спорил и указывал на теоретическую возможность неспешного юридического разбирательства без всяких поджопников, — ехидно заметил Фетте.

— Можете не верить, но по складу характера я оптимист, — заявил начальник штаба. — Хотя это не только необоснованно, но и незаконно.

Друзья засмеялись, в будку фургона немедля бухнули чем-то тяжелым:

— Молчать!

В фургоне было довольно холодно, безвинные рейдовики начали мерзнуть, но к полудню все стало ровно наоборот: солнце нагрело окованную крышу, духота невыносимая. Вольц попытался требовать положенной санитарной остановки и принятия пищи, но ему даже не ответили.

Везли на юг, друзья пошептались, предполагая, что курс взят прямо на столицу. Но это было маловероятно — далековато, без остановок только бездыханные тела задержанных и довезут, да и то в весьма плохом подследственном состоянии.

С этим тоже угадали. Ближе к вечеру случилась остановка. Разрешили выйти, нормально облегчиться. Фургон стоял у обычного армейского дорожного поста, но солдаты отсюда были временно изгнаны — торчали у загона для лам, старательно отворачиваясь от происходящего. У укрепленного здания поста ждали верховые лошади и еще один фургон.

— Видимо, это пересадка, — прошептал Вольц, застегивая штаны.

— Не разговаривать! — немедленно и бессмысленно заорал один из конвоиров, нацеливая «курц-курц».

— Что, патроны очень хорошие? Так на львов сходи, постреляй, — посоветовал Фетте и хрюкнул, схлопотав рукоятью «курца» промеж лопаток.

Задержанных передали другому конвою: четверо типов, все одинаково безликие, в штатском, но у каждого из-под камзола торчит кобура с «курцем». Вышел их старший — тоже в гражданском костюме, со скучным узким лицом. Начал, сверяясь с записями в папке, сличать-рассматривать выстроенных в ряд задержанных.

— Господин офицер, я командир рейдового отряда обер-фенрих Халлт. Мы не совершали никаких преступлений. Настоятельно прошу и требую относиться к нам с должным уважением, — сказал Верн.

Узколицый кивнул и жестом показал — «поверните голову».

— Это относительно недавнее, — пояснил Верн, демонстрируя шрам и подпорченное ухо.

— Вижу, — изволил прервать молчание «геставец». — Благодарю за добровольную помощь в даче показаний. Прошу в фургон, господа фенрихи. И будьте любезны подставить руки. Наручники — это формальность неприятная, но стандартная и необходимая.

— Господин офицер безопасности, на каком основании вы действуете? — многозначительно поинтересовался Вольц. — Если мы совершили должностной проступок, нами должен заниматься военный трибунал.

Узколицый улыбнулся:

— О проступках я ничего не говорил. Но у меня есть четкая инструкция по конвоированию лиц, подозреваемых в государственной измене и шпионаже. Дружище Вольц, вы намерены оказать сопротивление конвою?

Вольца передернуло — любимое словечко сейчас произвело совсем иное впечатление. Может не сдержаться и в морду дать суровый начальник штаба.

Верн с тревогой косился на друга.

— Никакого сопротивления, — сухо заверил Вольц. — Мы абсолютно невиновны и я верю в справедливость суда Эстерштайна.

— Прекрасно, надевайте «браслеты» и вперед! — «геставец» указал на фургон.

…— Здесь поуютнее, сразу видно — обжито, — проворчал Вольц, озирая внутреннюю обстановку фургона.

— Да, лавки удобнее, — согласился Верн, пытаясь привыкнуть к тяжелым наручникам.

— Мне не понравился этот урод, — едва слышно прошептал Фетте. — Смотрел как на покойников. Похоже, все уже решено.

— Что ж, их план против нашего плана, — шепнул Верн. — Давайте до конца оставаться в рамках приличий. В конце концов, мы армейские офицеры, это обязывает.

— Несомненно! — заверил Вольц, разглядывая наручники и морщась. — Тем более обыскивали нас без всякого усердия, исключительно для проформы. Что с одной стороны хорошо. Но с другой — отвратительнейшее ощущение! Я говорил тебе, Фетте, нет у них в «гесте» красивых фрау. А не помешало бы. Обыск боевого офицера не должен быть формальностью, это редкое, ответственное событие. А они как подходят к этому моменту⁈ Ужасное разгильдяйство, просто позор!

Фургон катил довольно быстро, экипаж был отличный, рессорный. Энергично стучали подковы верховых лошадей. В этом смысле отлажено все у «гесты», приятно слышать. Отреагировали на редкость оперативно: всего-то десять-двенадцать часов прошло, как объявились остатки рейдовиков. Напрасно начальник штаба ругается — сохранился кое-где в фатерлянде истинный дойч-порядок. Жаль, не там где надо он сохранился.

Впрочем, в строгом порядке «гесты» имелись и плюсы. Через равные промежутки времени следовали остановки, давался отдых лошадям и конвою, краткая прогулка для задержанных, вода для питья, половинка лепешки с весьма недурным ломтем мяса. Явная привилегия, Верн точно знал, что «геста» чаще практикует совершенно иное обращение с арестованными. Вот наручники были крайне неудобны, натирали.

На очередной остановке сменили лошадей, но подконвойных здесь не выпускали, даже дверцу-заслонку вентиляционного окошка задраили. То ли для того, чтобы задержанные не видели и не слышали, где произошла остановка, то ли отсекая возможность криков-жалоб задержанных и недоумения местных обитателей.

…И снова дорога, уже ночная, прохладная. Впрочем, господам офицерам было не привыкать — мирно спали, сбившись в кучку на одной лавке. «Вполне приемлемо, бывали ночлеги и похуже» — справедливо отметил начальник штаба.

На рассвете, на дежурной остановке, задержанные получили очередные полу-лепешки. Верн отметил признаки близкой цивилизации: дорога уже приличная, скорее всего это Нордри-бан, вокруг не горы, а предгорья, дымком домашнего очага откуда-то несет. Все же в Хамбур везут, видимо, в центральную тюрьму «гесты». Это плохой, видимо, худший из вариантов. Не хотелось бы о таком думать.

Но, должно быть через час или чуть меньше, конвой свернул с отличной имперской дороги. Колеса загремели по каменистым осыпям, но кучер правил уверенно — явно знал маршрут. Несколько крутых подъемов, и фургон остановился.

Дверь распахнулась:

— Выходи!

Задержанные спрыгнули под прицелами «курц-курцев».

Фургон стоял на краю обрывистого склона, рядом с заброшенной шахтой — обложенный расшатанной старой кладкой провал зиял в пяти шагах. Все было понятно.

Кучер, кряхтя и разминая спину, привязывал лошадей у коновязи. Узколицый «геставец», тоже со стволом в руках, сказал:

— Господа, я уверен, что имею дело с умными людьми. Не доставляйте нам и себе лишних неприятностей. Мои люди прекрасно стреляют, никто из вас не почувствует настоящей боли.

— Это незаконно! — мрачно сказал Вольц. — На каком основании?

«Геставец» поморщился:

— Слушайте, фенрих, вас очень точно характеризуют — вы страшный педант. Хотите формальностей, пожалуйста.

Узколицый открыл аккуратную кожаную папку и зачитал:

— «Решение Имперского суда. За измену фатерлянду, преступный сговор и предательство интересов Эстерштайна, господин обер-фенрих Халлт личный номер… господа фенрихи… личные номера… приговариваются к смертной казни путем повешения. Учитывая смягчающие обстоятельства, экзекуция методом повешения заменена расстрелом. Члены высшего суда… подписи… личная подпись Канцлера… дата… переданное верно, подпись…».

— Взглянуть дайте, — потребовал Вольц. — Что значит «переданное верно»?

— Послушайте, Вольц, каждому занудству должны быть границы. Тут не рынок, вас не собираются мелочно обманывать, — улыбнулся «геставец». — Давайте поскорее заканчивать.

— А последнее желание⁈ — возмутился Фетте.

— Это допустимо. Но тут вам не гаштет, пива, баб не требуйте. Шнапса тоже нет. Выбор более прозаичен: пуля в затылок или в лоб? — пояснил любезный «геставец».

— Это не принципиально, — сказал Верн. — Мы солдаты — откуда прилетит, оттуда прилетит. Но я хотел бы помолиться.

— Искренне верующий? — удивился узколицый. — А вот это про вас в деле не указано.

— Плохо работаете, упускаете. Впрочем, это, видимо, не ваша ошибка. Вот — подержите передо мной — Верн начал доставать из-за верха остатков сорочки шнурок с бусиной-камешком, но наручники мешали.

— Это что за ерунда? Что-то дикарское?– с некоторым любопытством уточнил узколицый.

— Культ Чистого Ручья, там добрые богини, — сумрачно пояснил Верн опускаясь на колени. — Помогите снять, зацепилась же, да еще наручники. Сейчас я…

Любознательный «геставец» шагнул к коленопреклоненному офицеру. Вряд ли он намеревался гуманно помочь одичавшему рейдовику обратить последнюю молитву к неведомому божеству, скорее, собирался отобрать и приобщить к протоколу казни странный амулет. Но это было уже неважно. Верн, наконец, втиснул скованные ладони под рубашку и нащупал рукоять…

…далее пошло без задержек. Почти заслоненный приблизившимся «геставцем» от остальных конвоиров, Верн выдернул пистолетик. Узколицый, нужно отдать должное, среагировал мгновенно — его колено пошло вверх, метя в лицо коварному обер-фенриху. Но Верн дожидаться не стал и от души боднул противника, угодив, так сказать, «чуть ниже живота, чуть выше бедер». Удар макушки, привыкшей носить тяжесть шлема, мгновенно согнул узколицего — конечно, удар был отнюдь не разительным, но дал лишнее мгновение…

…Пистолет выстрелил дважды — стрелять скованными руками было жутко неудобно, но до дальнего нижнего чина «гесты» было всего пять шагов — легкая пуля попала ниже точки торопливо взятого прицела, прошила горло, второй выстрел был еще неудачнее — Верн попал лишь в руку противника, к счастью, в правую, держащую громоздкий тонкоствольный «курц-курц»…

…Пистолет был пуст — там два патрона и было. Но отборные патроны у покойного шпиона-фельдфебеля имелись, не подвели, да и пистолетик для подобных обстоятельств был хорош…

…Господа фенрихи стремительно атаковали противника, как и было договорено — каждый «крайнего по своему флангу». Все происходило мгновенно — ближайший к Фетте «геставец» успел выстрелить, но не в оскаленного, мгновенно сорвавшегося с места фенриха, а в коленопреклоненного изменника — тот явно был главнее, опаснее, да и вообще на него уже и был направлен ствол «курца»…

…попал. Правда, не в успевшего скорчиться Верна, а в спину своего выпрямляющегося узколицего начальника. Тот вздрогнул и выронил оружие — прошедшая навылет пуля непоправимо испортила борт приличного сюртука. Главный «геставец» все равно ударил не очень-то подвижного Верна, но уже не очень точно и сильно, просто кулаком. Ответный удар обер-фенриха скованными руками и никчемным миниатюрным пистолетом вышел вообще смехотворным. Сцепившись, противники упали на землю…

…Фетте снес своего соперника, тот пытался отмахнуться увесистым «курц-курцем», но жесткие быстрые удары крепкого лба разбили лицо «геставца» в кровь, смяли нос в лепешку. Намертво прихватив врага за сюртук, Фетте рычал, бил снова и снова…

…Вольцу пришлось сложнее — на его долю пришелся кучер. Стоял тот дальше всех, времени на отражение мятежного нападения имел уйму. Но оказался слабоволен, да и не имел огнестрела. Завизжал, глянул на «козлы», где, видимо, имелось некое серьезное оружие, понял, что не успеет, и дал деру вверх по склону.

— Стоять! Это приказ! — громовым тоном скомандовал Вольц, несясь следом.

Не подействовало — кучер не оглянулся, только рванул еще быстрее, на ходу зашарил под полой камзола…

…Наручники, сдери им башку, безумно неудобная вещь. Верн, в отличие от противника, не был ранен, пребывал в законной боевой ярости, но скованные руки позволяли лишь противодействовать противнику. «Геставец» тоже был в ярости — еще бы, так попасться — придавливал противника к земле, одновременно доставая свой клинок. Всё, что удавалось Верну — лишь удерживать руку врага под камзолом. Вот сейчас узколицее лицо «геставца» ожило: искаженное яростью, кровавыми пузырями на губах, казалось почти красивым. Тоже, оказывается, молодой, лет двадцать. И ведь такого, даже раненого, слабеющего, не удержишь…

…проклятые наручники делали свое дело, рука врага вывертывалась, высвобождалась. Верн конечность только за рукав камзола и успел прихватить, правда, ткань оказалась весьма добротной. Сейчас выскользнет окончательно…

… враг разом обмяк, ткнулся окровавленным ртом в плечо Верна. Над противниками стоял Фетте, сжимающий двумя руками «курц-курц» — тоже довольно нелепо держал, за кончик ствола.

— Проклятые наручники, — прохрипел Верн, сваливая с себя тяжелое тело.

— Это точно, дружище, — Фетте метнулся к лежащем «геставцу», тот пытался зажать простреленное горло, ему было не до сражения. Но рядом с ним лежал заряженный «курц-курц»…

…Последний «из здешних» конвоиров бежал к коновязи. С простреленной руки летели брызги кровь, но это умника явно не остановит. Дернул повод, ловко уцепившись одной рукой за луку седла, взлетел на коня…

…«Стреляй!» захотелось заорать Верну, но он воздержался. Фетте и так прекрасно знает, что делать…

…фенрих сидел на земле, оперев скованные руки на упор выставленного колена. Торчащие вразнобой зубы оскалились еще хищнее. Тонкий ствол «курц-курца» плыл следом за рванувшейся с место лошадью и седоком…

выстрел!…

…точный, даже чересчур. Пуля, видимо, попала в позвоночник всадника — тот дико заорал, и так уже испуганный конь шарахнулся в сторону, врезался в запряженную в фургон пару лошадей. Ржание, треск, скрип колес — там всё разом хаотично двинулось, дернулось, спуталось, залягалось, тяжелый фургон повело в сторону, поставленное на тормоз колесо заскрежетало, экипаж начал опрокидываться…. Через мгновение узкая площадка была пуста, а на склоне громыхало, жалобно визжало, ржало и хрустело досками и костями, кувыркаясь вниз. Еще какое-то время там стучали скатывающиеся камни, стихло.… Только перепуганно фыркали лошади, оставшиеся у коновязи.

Друзья переглянулись.

— Ламы гораздо разумнее лошадей, — заметил Фетте.

— Вольц! — опомнился обер-фенрих.

Фетте кинулся заряжать «курц», но не мог найти на умирающем «геставце» патроны…

— Отсюда все равно не достанешь, — пробормотал Верн, следя за хладнокровными действиями начальника штаба…

Погоня успела удалиться метров на сто вверх по склону. В руке «геставского» кучера блестел клинок — кинжал, довольно длинный — явно отличная настоящая сталь. Но вооруженный глупец удирал от безоружного, скованного наручниками, преследователя.

«Сдери ему башку, можно понять» — подумалось Верну.

Фенрих Вольц был грозен, величественен, красив. Мощные и уверенные прыжки по уступам, безупречная осанка, крупный рост…. Нет, Верн прекрасно знал, что друг чуть-чуть выше его, ну, сантиметров на пять. Но вот же — гигант, властитель гор, олицетворение мятежного духа и высшей справедливости «буквы имперского закона». Так сказать, удвоенная мощь…

Вольц действительно отлично знал горы — еще бы, столько пришлось пройти. Малодушный кучер гор не знал и не осознавал, что его хладнокровно загоняют в ловушку. Опомнился, когда оказался прижат к отвесному уступу, собственно, выше весь склон вздымался практически вертикально.

— Рискованно, — пробормотал Верн. — Даже загнанный в ловушку цизель вовсю показывает зубы.

Фетте лишь засопел.

…Прижатый к скале кучер широко размахивал кинжалом. Звуки не доносились, но было понятно, что Вольц что-то приказывает. Внезапно кучер сунул клинок в зубы и полез наверх.

— Нет, это не цизель, — констатировал Фетте, — это вообще полный идиот.

Было видно, как Вольц разочарованно пожал плечами. Потом оглянулся.

Верн замахал руками — не теряй бдительности! Вольц закивал…

Кучер сорвался с высоты метров в пятнадцать.

— Это было достойное достижение, — одобрил Фетте, наблюдая, как катится и бьется об уступы уже безжизненное тело. — Я бы и на половину этой высоты не взобрался.

— Да уж, сдери ему башку, покойник был крайне цепок, но ужасающе безмозгл, — кивнул Верн.

Было видно, как ходит вдоль скалы Вольц — видимо, отыскивает выпавший кинжал «геставца». Подошел к трупу, принялся прикидывать — тащить тело целиком или раздеть на месте?

— Нам тоже необходимо заняться делом, — сказал обер-фенрих. — Операция прошла успешно. Но, увы, лишь относительно успешно.

— Я хотел лишь оглушить, — запротестовал Фетте, указывая на навсегда затихшего узколицего. — Но у меня связаны руки, и потом, я привык бить людей в шлемах. А ты с этого даже шляпу сбил. Ну и где же тут рассчитать силу удара?

— Речь не про него. Ключи от наручников могут оказаться в фургоне.

— Быть такого не может! К каждой паре наручников должен иметься свой ключ. Не могли же они все ключи хранить в фургоне⁈ Это опрометчиво и незаконно!

Фетте был прав — ключи нашлись и у старшего по команде «гесты», и у типа с простреленным горлом. Как же хорошо, когда соблюдается строгий порядок.

Господа офицеры с отвращением переодевались в трофейную одежду — мало того что она была гражданская, так еще и пахла глубоко чуждо, откровенно «геставски».

— Будем считать, что это нормальная вонь лошадиного пота, — философски предложил Вольц.

— Лошади мне тоже не нравятся, — взялся за свое Фетте. — Они большие и безумные, запросто могли и нас снести в пропасть.

— Лошади не виноваты. Стечение обстоятельств, — оправдал животных Верн, размышляя: закатать рукава сюртука или пусть болтаются?

Одежда была вся слишком велика. Камзол пришелся впору разве что Вольцу, остальные фенрихи были слишком узки в плечах и поджары. К тому же все требовало стирки, а ведь кровь плохо отстирывается.

Что ж, забирать верховых лошадей фенрихи не рискнули, а значит, рейд продолжился прежним пешим порядком. Очень не хватало лам — собранное у разбитого фургона ценное имущество, оружие, остатки лепешек и конина имели приличный вес — да и вообще без четвероногих друзей маршировать оказалось уныло и непривычно. «Заберем наших ламов» — решил Верн. «Видимо, не сразу, но точно заберем. Я хочу еще раз пройти Холмами… э-э, в смысле, не только Холмами, а вообще. Лучших спутников, чем Брек и остальные наши скоты, не найти. И в жопу эту армию, нас в ней совершенно не ценят».

Идти предстояло в обход дорог и постов, но это друзей не особо смущало. Вечером, досушивая выстиранную одежду на камнях у речушки, устроили очередное оперативное совещание.

…— Лучше было бы неспешно поговорить с пленными, — рассуждал Верн. — Мы могли бы узнать практически всё. Потом, конечно, наступил бы неприятный момент. Но что делать? Не мы начали нарушать закон.

— Строго говоря, изменники и предатели — это они! — оповестил Вольц. — Они действуют во вред Эстерштайну, незаконно уничтожая отборные молодые кадры Ланцмахта, и, видимо, не только его. Это продуманное и злонамеренное предательство! К сожалению, у меня есть веские подозрения, что с юридической точки зрения доказать непосредственный факт предательства будет сложно. Если, конечно, все подписи в нашем приговоре верны.

Все посмотрели на знакомую папку. Содержимое трофея было изучено довольно подробно, но всех ответов не дало. Экземпляр приговора явно был копией, но какой-то странной. Вольц предположил, что это так называемое радиописьмо, или, как их называли в старину, «радио-грамма», заверенная некими ответственными служебными лицами. Но версия была малоправдоподобна — все знали, что радиосвязи больше не существует, аппаратура и лампы давно вышли из строя.

— Что ж, пока официально предатели — это мы, — констатировал Верн. — Отнесемся к этому спокойно, это было ожидаемое лже-обвинение. Хотя это и неприятно. Зато приятно, что мы еще живы, на свободе, частично понимаем суть происходящего и у нас снова есть оружие.

— Стволы дрянные, — заметил Фетте. — Наши были лучше. Эти какие-то неухоженные, и тоже воняют. И всего двенадцать патронов⁈ Правда, клинки хорошие. Но я-то думал что «геста» не отказывает себе ни в чем. У них могли быть револьверы или даже «парабеллум»!

— Так и есть — с довольно странным выражением сказал Вольц, покачивая папкой. — Нет, не «парабеллум», а доказательства отвратительных излишеств.

— Там что, еще что-то есть? — изумился Верн. — Шифровка?

— Нет, сама папка…

…— Это чересчур. Даже для меня, — Фетте страдальчески морщился. — Канцелярские принадлежности из человеческой кожи? От «гесты» воняет даже гнуснее, чем мы думали.

— Не только от «гесты» воняет. Вспомним Гнилого, замковые дела, сокрытие наличия радиосвязи — да, я уверен, что-то такое и сейчас существует, иначе нас бы не вычислили так быстро. Тут явный заговор и измена интересам фатерлянда! Эстерштайн нуждается в решительной очистке и обновлении высшего руководства. И я намерен этим заняться! Естественно, совершенно законными методами! И не надо так на меня смотреть — дело не только в Гундэль.

— Да храни ее все боги подряд, твою красавицу, — заворчал Верн. — Утром мы прикончили целую свору агентов «гесты». Вряд лихоть кто-то истолкует это событие иначе, чем вооруженный мятеж.

— Это была чистейшая самозащита, — спокойно сообщил начальник штаба. Офицеры Ланцмахта, находящихся при исполнении служебных обязанностей, имеют право и обязаны защищаться. Это легко доказать. Но для этого нужно захватить власть.

— Боюсь, у нас мало стволов для государственного переворота, — разумно отметил Фетте. — В Белом мятеже участвовало куда больше заинтересованных лиц. Хотя, в принципе, я не против. Мне совершенно не нравится «геста». Может, на этой папке вообще женская кожа? С виду она тонкая. Я против такого использования женщин! Они достойны большего.

— Вы говорите совершенно безумные вещи, — Верн кивнул на папку, — я не про нее, а вообще. Переворот — сложная и тонкая операция. Насколько я понимаю, для успешного переворота нужны не столько стволы, как деньги. Много-много денег.

— Весьма мудрая мысль, — кивнул Вольц. — Над этим стоит подумать. Военную часть я беру на себя, ты разработаешь детальный план интриг и подкупов. Фетте в ключевой момент возглавит штурм замка.

— Давайте я возглавлю подготовку резерва и сбора трофеев, — предложил Фетте. — У меня крайне мало опыта в преодолении замковых рвов, помнится, я и в тот раз остался на валу. Вот как чувствовал!

Друзья засмеялись.

— Подготовка правильного мятежа — весьма долгое дело, — покачал головой Верн. — Мы везучие, но вряд ли до такой степени.

— Похоже, иного выхода у нас все равно не намечается, — заметил Вольц. — Но я настаиваю — это не мятеж, а законное пресекновение преступной деятельности шайки предателей и возврат власти лицам, искренне заинтересованным в процветании Эстерштайна. Вот взвешенная и честная формулировка. Посмотрим, что можно сделать. Но лично ты, конечно, можешь улизнуть в Холмы. Там тебя трепетно ждут.

— Полагаешь, раз ты мой друг и начальник штаба, то не можешь получить в морду? — спокойно поинтересовался Верн. — С чего мне вдруг проявлять трусость?

Вольц несколько суетливо замахал руками:

— Дружище, я вообще не про то! Как ты мог подумать? Я о путях отхода в случае неудачи нашей первой попытки взятия власти.

— Разве что, — проворчал Верн. — Я говорю серьезно. Заговор и захват власти — очень тонкое дело. Нас этому не обучали. Мы даже про Белый мятеж почти ничего не знаем, о нем даже Немме толком рассказать не мог, хотя и был очевидцем. Ну, почти очевидцем. Пройдут годы, прежде чем мы что-то толковое придумаем и подготовим.

— Ну, четыре года-то у нас точно есть, — хихикнул Фетте. — Иначе мама Бинхе заново пошлет тебя погулять.

Верн швырнул в глупца сапогом и сказал:

— Попридержите языки. Я сейчас крайне серьезен.

Вольц хмыкнул:

— Вообще Бинхе, в смысле, ее милый подарок, спас сегодня наши шкуры. Мы ей должны. Ну и тебе тоже. Не красней, мы все догадывались, что этот амулет залог некого зародившегося чувства. Но поначалу я совершенно не понял твой маневр с промедлением и этой внезапной «молитвой». Вышло, конечно, изящно, но…

— Что тут понимать⁈ — зарычал Верн. — Пистолет застрял. Носить пистолеты подмышкой — совершено идиотская идея. Так вообще никто не делает! Эта петелька, плешивый цизель ее сгрызи, запуталась в самый нужный момент. Пришлось импровизировать в попытках вытряхнуть этот гнусный шпионский ствол.

— Получилось просто прекрасно! — заверил Фетте. — Я искренне наслаждался спектаклем. Хорошо, что штаны все равно пришлось менять — те бы точно не отстирались.

— Да уж, это было еще то представление, — согласился начальник штаба. — Просто счастье, что покойник Цвай-Цвай доверил нам свой скромный, но столь нужный в некоторые жизненные моменты ствол. Как эта штучка и обер-фенрих нас выручили, а⁈ Верн, ты велик! Дружище, мы верим в тебя, для тебя нет невозможного! Ты придумаешь любой план! А пока ты будешь думать, мы с Фетте поджарим конины. Она может протухнуть. Что будет недопустимо!