Патриот. Смута. Том 4

Глава 7

Мубарек Герай поднял руку, махнул. К нам двинулся один из его сопровождения. Он до этого казался мне знакомым, и у него было целых четыре лошади.

Не доезжая несколько шагов? он спрыгнул, поклонился в пол. Поднял взгляд.

— Он плохо говорит по-вашему, воевода.

— Чем обязан такой честью? — Я приподнял бровь.

Мне не очень нравилось иметь подле себя татарина. Хотя в какой-то мере, он будет чертовски полезен. Знание языка и обычаев этих людей, может, пригодиться. У Лжедмитрия вроде касимовские татары в охране. Удастся ли как-то это использовать? Русскому только его обучить как-то нужно.

А сам он кто? Соглядатай крымского хана? Может быть, только сообщать о происходящем он, как будет? Передача информации во времена Смуты — дело очень долгое. Да и умеет ли этот человек вообще писать? Ведь это навык далеко не всех живущих сейчас.

Кланяющийся мне татарин уставился на внука хана, что-то проговорил, вновь поклонился. Мубарек посмотрел на него, смерил взором, вздохнул, повернулся ко мне.

По его поведению я считал, что затея этого перебежчика не очень-то нравится и радует внука хана, но почему-то они с отцом на нее пошел. Дань уважения? Или какие-то долгоиграющие планы. Скорее — второе.

Мубарек, немного скривившись, проговорил объяснение:

— Он поклялся Аллаху, что будет служить тому, кто накажет Тутай Аргчина.

Логика в этом есть, но весьма странная.

— Так наказал его не я, а твой мудрый и уважаемый отец. Я только доставил ему этого человека, разбойника и, как я понимаю, изменника.

— Этот воин. — Парень вздохнул, скосил глаза на напрашивающегося в мои бойцы татарина. — Очень упертый. Не хочу оскорблять его, но он настоящий… Как это, по-вашему. Фанатичный. Вот. Он давно пытался всеми силами разыскать Аргчина. Он просил всех, кого только можно и даже нельзя. Думаю, он… Ммм… — Мубарек вновь подбирал слово, дотронулся до своей головы, почесал. — Без ума, безумен. Вот. Тутай убил всю его семью. Мать, отца, жену, детей. С тех пор этот человек ищет его и преследует. Он продал все, что у него было, что оставалось у его рода. Брался за любую работу и все, что зарабатывал, пускал на поиски…

Прямо-таки все.

— Внук хана, я вижу, что у него четыре лошади и одна прилично нагружена. Он достаточно богат.

— Нет, Игорь. Его лошадь только одна, лук и кинжал. Остальное — это дар моего отца. Хан сговаривался с Шуйским о том, что приведет ему войско. Хан умирает в Бахчисарае и Дженибек Герай, который скоро, благодаря тебе, займет его место, ничем не связан с вашим царем. Но, он чтит обещания оцта, поэтому послал хорошо снаряженного воина. Бесплатно.

Это звучало как бред и как насмешка. Вместо десятка тысяч прислать одного. Но… Мне было плевать на взаимоотношения татар и Шуйского. В том случае, если степняки развернуться и уйдут, что и как они напишут и преподнесут сидящему на троне царьку, как высмеют его — неинтересно. Не имеет отношения к нашим делам здесь.

— И ты хочешь, чтобы я взял его? — В голосе моем звучало удивление и некоторое раздражение. — Как я могу доверить этому человеку.

— Так желает мой отец. Такова воля Аллаха, как говорит этот воин. — Мубарек пожал плечами. — Он в твоей власти. Он сам лишил себя свободы, поклявшись перед Аллахом. Он и сейчас поклянется, если нужно.

— Как хоть его зовут, почтенный внук хана.

— Он просит называть себя, Абдулла. Иного, прошлого имени, у него больше нет.

— Хорошо. Переведи ему, почтенный внук хана, что я возьму его с собой только в случае, если он обещает выучить мою речь. До этого, я заберу все его оружие и снаряжение. Верну только тогда, когда он сможет дать мне клятву на русском языке. Кормить обязуюсь, но придется работать. Учитель у него будет строгий. Согласен ли он? Если нет, то мне он не потребен. Воин, непонимающий речь командира, бесполезен и опасен.

Мубарек кивнул, перевел мое требование Абдулле. Тот, на мое удивление, не задумываясь кивнул, поклонился, что-то проговорил.

— Абдулла говорит, что выучит язык и поклянется тебе. Если надо, он на своем горбу будет таскать тебя, будет убивать твоих врагов голыми руками, грызть зубами и спать как пес на земле. Пока не умрет, будет верен и будет рад когда-то сказать тебе твоим языком об этом.

Помнится, сын хана говорил что-то о фатализме. Что мы русские уж больно не ценим свою жизнь. А здесь вот пример огромного самопожертвования. Весьма странный, но… Я понимал этого человека. Во время службы в прошлой жизни советскому союзу я сталкивался с таким в восточных странах. Афганистан…

Из нахлынувших воспоминаний меня вывела фраза внука хана.

— Если ты принимаешь этот дар, то я должен сказать тебе еще одни слова, Игорь.

— Говори.

— Ты храбр и славен, воевода Игорь. — Говорил он без сарказма и какого-то официального чинопочитания. Казалось, мне, от души. — Я рад, что познакомился с тобой. Мы уходим в Бахчисарай завтра, на рассвете. Надеюсь, пока жив я на этом свете, нам не придется скрестить клинки на поле боя.

Он поднял руку в знак прощания.

— Ты мудр и славен, внук хана, Мубарек. — Произнес я, стараясь говорить в той же манере. — Я тоже рад нашему знакомству. Я остаюсь здесь, на своей земле. Надеюсь, пока жив я на этом свете, мне не потребуется убивать твоих соплеменников.

Кивнул ему. Он толкнул своего скакуна пятками, развернулся к своим, сделал несколько шагов.

Поднялся в стременах. Дальше последовала громкая фраза на татарском.

Они перестраивались и собирались уходить в Поле. Посольство завершилось достаточно быстро. Степняки ждали последнего. Когда им передадут тело Кан-Темира и живых пленных.

— Отпустите беев! — Выкрикнул я своим.

Они повиновались, произошла небольшая суета, и отпущенные всадники устремились к татарскому посольству. Подавленные, с опущенными головами, смотрящие под ноги лошадям, двигались они навстречу бескрайнему полю.

Только Богатур вскинул голову, чуть помедлил и двинулся к своим последним, вслед за остальными.

— Желаю тебе выжить, Богатур! — Выкрикнул я.

Пускай Мубарек видит мое уважение к этому человеку. Думаю, это сможет помочь ему.

Глядишь, это убережет Гирей Дивеева от очередных попыток повести татарские рати на север. Лишний раз подумает, кому жизнью обязан и почему не стоит воевать с русскими.

Богатур дернулся, уставился на меня. Ничего не сказал. Но молчание говорило само за себя. То он ругался, шайтаном кликал, а здесь?

Усмехнулся им вслед. Развернулся.

Вернулся к своим вместе с татарином и его лошадьми. Весь мой отряд смотрел на юг, куда уходили степняки, забрав с собой бывших пленных. Солнце припекало, хотелось есть, а в душе стояло чувство завершенного большого и невероятно важного дела.

Неужели все! Я повернул татарскую рать вспять!

Хотелось плясать от восторга или пришпорить скакуна, погнать вскачь. Сдержался с трудом. Все же — я не мальчишка, хоть и выгляжу так. Я воевода! Мне этих людей на север вести.

— Это кто? — Григорий вывел меня из приятных неспешных раздумий. Смотрел на сидящего в седле степняка. Прямо буравил его взглядом.

— Да так, татарин один, Абдуллой зовут, по-нашему он примерно как ты по-ихнему. Очень плохо. — Хмыкнул я, сделал короткую рожу, но подьячий явно ждал еще каких-то пояснений. Пришлось продолжить. — Помнишь того степняка, что мы у Маришки взяли? Так вот, он у этого Абдуллы убил всю родню.

— Помню, воевода. Мы-то здесь при чем?

— Я же этого Аргчина сыну хана подарил. Вот этот Абдулла теперь служить мне обязуется. До смерти.

Подьячий посмотрел на него, потом на меня. В глазах стоял вопрос, и он тихо все же его высказал.

— Воевода может мы его… — Он кашлянул хрипло так, горла под своей тощей бородкой коснулся. — Того?

Жестко, ой жестко, собрат мой.

— Думал я. Полезным может быть.

— Твое дело. Но не верю я этим степнякам. Глаз да глаз за ним. А у нас тут своих дел хватает.

— Понимаю.

Ох, подьячий, сказал бы я тебе, кому тут из всех нас верить можно, ты бы удивился. Чем больше станет наше воинство, тем больше в нем будет противоречий. Да, всех нас ведет одна цель. Одна идея, но это пока. Все мы связаны присягой. Но разве это сможет удержать всех людей от заговора, бунта и прочих выражений недовольства? Ведь сейчас каждый не только за землю Русскую сражается, но и все больше свои интересы осознавать начнет. Уже вон — «олигархи», торгаши из Нижнего Новгорода появились, голову подняли, заявили свое здесь в пограничье. А до них то сколько? Полстраны, считай, проехать надо. Еще казаки с Дона и воронежские люди — тоже со своими мыслями и желаниями. Уже три силы.

Дальше будут иные города присоединяться. А еще бояре. А они все — те еще интриганы. И в стане каждой группировки тоже не все едино, у каждого свои интересы.

Что дальше будет, когда вольются к нам отряды пограничных городов, что будет в Ельце? Неясно.

Тяжела работа, ох тяжела, только сделать ее больше некому.

— В острог. Работа не ждет. — Я толкнул коня пятками, и наш отряд двинулся в обратный путь, оставляя за спиной зеленое бескрайнее Поле.

Лагерь встретил шумом, гамом, сборами.

Сотни постепенно снимались и выдвигались на север.

Первыми на лодках, сопровождая раненных и имущество, ушли стрельцы. Часть их возвращалось уже несколько раз за день, вновь брала грузы и раненных и вновь двигалась на север. Работали люди не покладая рук на веслах, сменялись.

Полковые и беломестные казаки переправились через Воронеж чуть выше, чем месте его впадения в Дон и двинулась по правому берегу. В мое время там стоял вошедший в черту города поселок Шилово. Путь им предстоял неблизкий, но до ночи должны добраться.

Казаки Чершенского тоже двинулись к городу тем путем, которым сюда пришел я с Тренко и Филкой. Оставили здесь своих раненных и человек сорок бойцов, чтобы стать выдвинутым к границе степи форпостом.

Конные дети боярские и дворяне, собранные Яковом, готовились к переходу. Часть коней, почти все, чтобы были захвачены, уже ушли вперед. Эти люди ждали меня, должны были сопровождать. Специального приказа я им на такое не давал, но как-то оно само так вышло, что именно подьячий Разрядного приказа и Тренко оставались последними.

Сам я распрощался с сотниками и атаманами, расхаживал по лагерю, проверял все ли погружено, что вывозится, а что остается. Все же казакам — становящимся дальним дозором воронежским нужно было оставить вдосталь провианта. Нужно было проконтролировать, чтобы лишнего не забрали. Ценное имущество Жука тоже уже спустили вниз, к сходням. Ждали возвращения лодок.

Я пока раздумывал, уйти ли на последних лодках с Филаретом, чтобы к закату тоже уже быть в городе или трястись в седле вместе с конницей. Ждал, когда же они вернутся и пока что занимался последними приготовлениями и проверками. Расхаживал по лазарету, изрядно опустевшему за день, по склону холма.

Скоро все это пространство будет занято лагерем пленных татар. Они при присмотре татар, связанные, уже таскали сюда бревна от наших укреплений. Видимо, оставленный здесь малый атаман над донцами собирался расселить всех по шалашам и ждать выкупа. Лезть в эти рабовладельческие дела мне совершенно не хотелось. Воротило от одной мысли, что человека, пленного вот так запросто продать можно, но… Время такое. Они пришли убивать нас, знали, что их ждет.

Возьми они верх, такая участь ждала бы моих подчиненных. А то и более страшная. Быть проданным в Турции на галеры пожалуй похуже будет, чем у нас тут посидеть, в хуторах да деревнях поработать.

Слева от входа в острог Франсуа по моему приказу тренировал моих новообретенных телохранителей. Пока на палках, до стали дело не дошло. Я, поняв, что все основные дела поделаны, наблюдал. Поражался, как этот человек, на знающий ни русского, ни тем более татарского языка, объясняет людям основы фехтования. Выходило хорошо.

Помимо Пантелея, Богдана и Абдулы тут же был еще и Ефим.

Француз, держа в руках палку и вручив ученикам такие же, показывал на нее. Затем на клинок. Говорил определения. Именовал на свой заграничный лад позиции. Двигался, указывал на ноги. Даже начертил на земле большой круг. Переступал по нему.

Махнул рукой, пригласил Пантелея. Тот шаг сделал, другой, равновесие начал терять. Француз не смеялся, не улыбался — указал на одну ногу, затем на другую, показал как надо, в чем ошибка. Чуть присел. Махнул рукой, прелагая повторить.

— Джамбес, джамбес месьерс. — Показывал на ноги.

М-да…

— Ноги, ноги в фехтовании решают многое. — Проговорил под нос.

Дал наказ им повторять, сам улыбнулся мне. Проговорил громко.

— Еще один день. Завтра. А потом, утром, я жду тебя, Игорь. Это будет славный бой.

Я улыбнулся ему в ответ, махнул рукой.

— Да, я помню, еще один день.

Он продолжил обучать моих приближенных. А я смотрел на них пристально, думал. Пантелей, что ни есть — русский богатырь. Огромный, массивный, бородатый. Но, не лишен он воинской сноровки. Только кажется он совершенно неловким и малость глуповатым увальнем, этаким деревенщиной. Но на деле это обман. Все, через что мы прошли говорит, что он многое может. Положиться на него можно как на себя. Не подведет. Что до остальных?

Проверять надо каждого.

Казак с виду шустр и ловок. Умел с саблей, машет быстро и ловко. Стиль больше хаотичный, танцующий. Легким клинком, как и мне, ему приятно работать. Но бьется совсем иначе. У меня выработанная годами больше защитная английская школа. Хаттон. А это что-то из народного. Больше на джигитовку похоже. Но, слишком неумело с ошибками и ноги вразнобой с руками действуют.

Однако, если подучить, подтянуть — в пешем бою будет машина для убийства.

Татарин с саблей был вообще не очень хорош. Поднимал клинок высоко, привык с коня рубить. Это сразу видно было. Удары мощные, хлесткие, секущие. На манеру Григория похоже. В пешем бою от такого толку мало. Но, уверен, с луком он всем моим бойцам фору даст. Степняки в седле с малых лет. Умеют многое. Этот его навык мне пригодиться.

Но, не подведут ли меня эти двое? Удержит ли клятва? Уверенность в этом у меня была, но все же неабсолютная. Проверить делом нужно.

За спиной я услышал шаги. Это был мой слуга.

— Ванька, ты чего крадешься?

Оберунлся, устаивлся на него. Выглядел он напряженно и как-то несколько раздосадовано.

— Хозяин, мы когда отбываем? Готово все.

— Скоро, Ванька. — Я чувствовал, что какой-то немой вопрос у него застыл не высказанным. — Чего хотел?

— Я это. — Он мялся. — За девушек просить пришел хозяин.

— А что с ними? Одна замуж выходит вроде. Суженный ее вместе с братом с Серафимом, как я понял, идут. Они к нему в сотню влились. Ее, вроде как, с собой берут.

— А остальные? — Он поднял глаза. — Казаки, народ лихой, нельзя же девок так оставлять.

М-да, не подумал я, военный лагерь, три девушки и полсотни мужиков, да еще и раненные.

— Молодец. У них семьи, мужья, отцы… Кто есть? Куда возвращаться?

— Да давно они из домов-то ушли. Куда возвращаться-то? кто их возьмет.

Дела.

— Ладно, Ванька. Заберем с собой в город, в терем.

Его глаза аж расширились, не думал он, что так просто будет меня убедить вытащить девушек из их плачевного положения.

— Фрол Семенович Войский с Савелием им науку медицинскую расскажут. Обучат. Лазарет нам в войске нужен будет.

Он закивал.

— Так, я передам.

— Да, давай. Готовься, скоро выходим.

Слуга убежал, я двинулся еще раз глянуть не подошли ли лодки.

Пока нет, но отряды Серафима, сплоченные им и мной во время боя двинулись собрались внизу, выдвигались к переправе. Как лодки подойдут их всех перевезут на правый берег Дона и двинутся они вслед за сотнями воронежских казаков.

Вернулся к французу.

— Франсуа!

Тот отвлекся от объяснения очередного движения бойцам, глянул на меня.

— Спускайся, пойдешь с Серафимом, священником. На марше будешь учить бывших крестьян строевому шагу.

Лицо того наполнилось грустью.

— Отыграться решил за все дни, да, воевода.

— Зачем, просто так учить проще. Время, чтобы не терять. — Никакого злого умысла у меня не имелось.

— Уговор есть уговор. — Проворчал он. Махнул рукой бойцам, мол, упражнения закончены.

— Этих с собой бери, кроме Пантелея всех. Завтра утром жду в кремле воронежском в тереме.

— Хорошо.

— Постой. Как они?

— Я только начал. — Усмехнулся Франсуа.

— В общих чертах. Ты же мастер.

— За деньги, этих людей можно чему-то научить. За завтра нет.

— Это я понимаю.

— Ладно, Игорь. Здоровяку луше оглоблю дать чем рапиру. Саблю вашу потяжелее. Он самый простой. Чуть навык подтянуть и все. Больше я его ничем не обучу, ловкости в руках немного да и так умеет кое-что. Неделя, две и достигнет верха своего.

Я насупился. С одной стороны, выходило, что Пантелей вполне тренирован, а с другой, что француз не видел в нем потенциала.

— Дальше.

— Узкоглазый, просто… — Француз закашлялся. — Даже не знаю, как сказать. Безнадежен.

— Да что же ты моих людей то позоришь, а⁈ — Напрягся, посуровел.

— Ты просил в общих чертах. Я говорю. Уверен, он отлично бьет из своего варварского лука. Наверное, на коне творит некие неведомые мне чудеса, но в пешем бою с рапирой он навоюет примерно ничего. Бесполезная трата ресурса.

— Что казак и младший Войский.

— Казака научить можно. Хорошо научить. Дерзость только из башки выбить надо, лихость и ярость. Рапира она холодный мозг любит. — Он постучал себе по голове. — А последний, ну… Кой-чего знает, так, по верхам. Думаю, можно сделать хорошего мечника.

— Понял тебя. Работай.

— А степняк этот, что — Француз состроил кислую мину.

— Учи. Хотя бы в общих чертах.

— Хорошо. Твои деньги, моя работа.

— Я еще не проиграл тебе. — Улыбнулся, изменив холодную речь, на улыбку.

— Игорь. — Он серьезно посмотрел на меня. — Я нисколько не сомневаюсь в твоем таланте, но пойми… Ваша страна, вы тут… Да чего уж там.

Много берешь на себя, француз. Я тебе через сутки такоую трепку задам, поглядим, кто пощады просить будет. Улыбнулся невесело.

— Клинки нас рассудят.

Он пожал плечами и отправился собираться.