По моим прикидкам через минут сорок после встречи с дозорным мы подъехали к слободе. Обычные крестьянские домики, хозяйства, поля окрест. Бедно, неказисто, просто — как и везде в это время в Русской провинции. Животина какая-то под присмотром пасется — коровы. Да, дождь, но пока несильный, надо же как-то насытить буренок. А это уже некий признак зажиточности.
Одна улица с битой в грязную кашу поверхностью и храм по центру всего этого пасторального пейзажа. Кустарники, деревья плодовые, а людей нет. Все по домам сидят от непогоды укрылись. Или нас испугались?
Я подъехал к нашему провожатому. Тот при виде меня как-то подобрался, вытянулся, чтобы выглядеть максимально боевито. Елецкий десятник, что был рядом с ним, тоже вытянулся в седле. Сопел.
— Как храм зовется, служилый человек?
— Церковь Димитрия Солунского, государь.
Хм, кто это такой, интересно. Святой какой-то, наверное, или мученик. Необычно как-то.
— А что за слобода?
— Да, казаки беломестные здесь, государь. Но, ушли они почти все. С воеводой к бродам Талицким. Прости, поэтому не встречают тебя.
Ага, этим ты мне сказал сразу многое. Это хорошо, все, как я и думал.
— Яков!
Сотник был тут как тут. Он тоже следовал во главе нашей колонны.
— Десять самых опытных с нами, остальные здесь. В дозор.
— Сделаю, воевода.
— Вы вдвоем. — Это касалось десятника и дозорного из Ельца. — Тоже со мной.
Они закивали.
Влетать всей сотней в деревню смысла не было. Зачем людей пугать и наводить панику. Нам с батюшкой поговорить надо. Его поддержкой заручиться.
Через несколько секунд, ушедших на отдачу приказов, мы небольшим отрядом двинулись по улице к храму. Вели нас Елецкий дозорный и десятник, бывший пленный. Двери строения открылись, и нам навстречу вышел средних лет человек.
Дождь стал накрапывать поменьше, что в целом радовало, но, скорее всего, это было ненадолго, уж очень сильно обложным было небо.
Подъехали. Я спешился. Осмотрелся.
Странное дело, не может такого быть, чтобы прямо все мужчины ушли. Старики какие-то должны остаться. Да хоть кто-то, кто мог от разбойников залетных станицу защитить. Невозможно было оставить здесь только женщин и детей несмышлёных.
Осторожнее надо. Как бы из-за угла какого не пальнули бы.
— Яков, твои люди здесь. По сторонам смотреть, а то безлюдно как-то. Вдруг засада. — Отдал приказ.
Сотник кивнул в ответ.
— Абдула. — Уставился на татарина. — Тоже здесь. — Показал на глаза, не него, чтобы как-то жестами пояснить приказ. — По сторонам смотри, все подмечай. Нечего тебе в храм православный ходить. Остальные со мной.
Понял ли татарин мои слова или нет, неясно. Но главное, суть внял, по саадаку похлопал, остался. Сидел в седле, ногу подогнул, чтобы за лук быстро схватиться. Вообще, на коне он чувствовал себя как дома. Поучиться у него бы моим бойцам.
Пантелей на знамя уставился. И верно, не тащить же его с собой, а богатырь мне нужен пешим.
— Яков, знамя лучшему воину передай.
Сотник поклонился, принял, подозвал одного из своих. Вручил. Услышал я краем уха фразу.
— Не посрами. Честь великую доверяю.
Тот принял, поклонился из седла. Ответил.
— Спасибо, не подведу.
Вошли мы на территорию церковного комплекса. Хотя слишком уж громко это было сказано. Небольшой храм, справа жилое помещение, за которым виднелись деревья, сад, наверное, а еще несколько амбаров по левую руку. Неказистых, сделанных наспех. Все это обнесено чахлым заборчиком.
Батюшка двинулся к нам. Глаза его тоже на стяг наш косились и на меня, а потом на людей моих.
Подошел я, голову склонил.
— Благослови, святой отец.
Церковник опешил. Дернулся, даже как-то отшатнулся.
— Кто ты, человек служилый? — Задал он вопрос. — Чьих будешь? Не видел я тебя в земле нашей.
— Боярин я. Игорь Васильевич Данилов. — При этих словах глаза священника полезли на лоб, а я добавил. — Их Воронежа идем.
— А как же, а что же… — Начал он лепетать что-то.
Ну а я сразу к делу перешел.
— Мы от Рождество-Богородицкого монастыря идем в Елец. Старцы Кирилл и Герасим благословение нам свое дели. Вот и к тебе, отец, заехать решили, раз по пути храм святой. — Говорил я спокойно, смотрел на него, буравил взглядом. — идем мы на север, Земский Собор собирать. А для этого и людей елецких взять хотим.
— Собор… собирать… Кирилл, Герасим. — Видно было, что я вверг в приличный шок этого человека. Он ждал иных слов, иных действий, видимо.
— Скажи, отец. А где все казаки беломестные? Куда делись? Отчего не встречают нас? — Это уже касалось возможной засады или какого иного негативного против нас действия.
— Так, это… Так…
— что-то ты опешил, отец святой. Приходи в себя, а мы помолимся пока. С разрешения твоего.
— А, эээ, так это.
Я поклонился, проговорил спокойно.
— Собратья, думаю в храме сидит отряд небольшой. Увидели нас, укрылись, думают разбойники мы. Или татары. Миром попробуем решить.
Пантелей с Богданом переглянулись, Яков кашлянул, кивнул.
— Отец, иди скажи этим славным воинам, что на защиту села встали, что мы с миром пришли. — Вновь я обратился к батюшке. — Вот те крест.
Шапку стащил, перекрестился, поклонился. Вновь надел, а то зябко больно.
Он что-то просипел неразборчивое, промямлил.
— Да что ты, как не родной, а! Отец. Мы же не жечь вас пришли, не бить. В храме свечку поставим, иконе поклонимся и в Елец. С нами пойти хочешь?
— С вами?
— Да, вон смотри, Елецкие люди служилые нас провожают. Мы же не татары, не нехристи какие. — Усмехнулся, хлопнул священника по плечу. — Один басурманин с нами есть. Но он, по своей воле и в храм ни ногой. Веры другой человек, нечего ему на порог святыни православной без уважения ступать. Верно?
— Верно. — Промямлил батюшка.
— Мы же все люди, русские, верно?
— Верно. — Он икнул.
— Засада в храме, верно?
— Верно. Ой… Нет… — Лицо его исказилось гримасой испуганной.
— Так иди, отец, скажи им, что мы молиться приехали, а не кровь проливать. Выходят пускай. — Усмехнулся я. — Не верят, если, вон ваши Елецкие двое стоят.
Он совершенно растерялся. Тогда я взял инициативу в свои руки, повернул его и чуть толкнул.
— Иди.
Он, оглядываясь нервно и напряженно, двинулся в церковь.
— Может, ворвемся. — Процедил сквозь зубы Богдан
— И что? В храме господнем людей русских бить будем? — Взглянул на него с удивлением. — Нет, собрат мой, сами выйдут.
И действительно, не прошло и минуты, как на пороге появился служилый человек преклонных лет с самопалом в руке. Шнур дымился, значит, оружие было готово к бою. Одет был достаточно бедно в какой-то потертый кафтан. На поясе висел хлыст-Волкобой, даже топора не было.
— Вы кто такие⁈ — Закричал он.
— Игорь Васильевич Данилов! Боярин с людьми!
Он дернулся, когда имя услышал. Но смотрел пристально, чуть подслеповато, подозрительно. Уставился на знамя, замер. Опустил аркебузу свою, в дверной косяк вжался спиной, перекрестился.
— Отец наш, небесный… — Услышал я, а потом что-то было еще тихое, неразборчивое.
— Мы зайдем. — Это был не вопрос. — Давай Пантелей, вперед.
Богатырь неспешно двинулся вперед. Замерший на входе боец тем временем дёрнулся, исчез внутри, выкрикнул что-то, появился вновь. Лицо его было сильно удивленным.
— Игорь Васильевич, мы это. Не думали мы. — Поклонился, но не в пояс, а так, больше уважительно, чем подобострастно.
Хоть этот государем не зовет, уже прогресс. Хотя, может, и лучше было бы, для дела.
Пантелей прошел мимо него первым, взглянул сверху вниз, оценил взглядом. Следом я двигался. Замыкали Яков и Богдан, который по сторонам все оглядывался. Это хорошо, подвоха ждет, проверяет. Молодец.
— Чего оробели? — Спросил я, проходя в дверь церковную мимо служилого человека.
— Да, думали тати какие, к деревне подошли. — Вблизи боец выглядел усталым, напряженным и оказался гораздо более пожилым, чем думалось мне изначально. Пахло от него луком, потом и страхом. Лысина приличных габаритов, зубов почти нет, на правой руке два пальца только. Бывалый ветеран на пенсии.
Хотя… Какая в то время пенсия то?
М-да.
Вошел. Внутри пахло ладаном, горело несколько свечей, но основной свет падал тускло из-под потолка. Чувствовалась сырость. Где-то в углу притвора капала вода. Все же дождь пробивал крышу. Храм вроде бы не старый, с виду, но уже ремонта требовал. Строился деревянный, на скорую руку, что ли.
Поклонился, перекрестился три раза, осмотрелся в полумраке. Впереди был алтарь в основном зале. А здесь, в малой комнате, в притворе сгрудилось еще шестеро вооруженных человек. Замерли они по бокам от нас.
Взглянул я на них.
Это те, кого в поход воевода не взял. Один без глаза, еще один с костылем. Трое совсем юнцов. С виду им лет двенадцать может, четырнадцать. Но с учетом того, как питалось здешнее население, могло быть и немногим больше. Дети еще, но уже кто с луком, кто с саблей. Последний, шестой, сидел, дышал тяжело, его слегка потряхивало. Больной или недавно раненый.
М-да, воинство.
— Доброго здоровья, люд служилый! — Проговорил я громко. — Испугали мы вас?
— Государь, как можно. — Прошамкал одноглазый. Оказывается, у него еще и половина зубов отсутствовала и, судя по шраму на лице, выбили их как раз тогда же, когда и глаз. А еще часть костей переломали. — Игорь Васильевич, мы тебя всем воинством встречаем. Остальных, не обессудь, воевода наш увел.
Он проговорил, поклонился. Хитер.
Видел я, что мальчишки нервничают, переглядываются. Дышат тяжело. Первый раз, видимо, в деле таком. В ружье их, может, и в дозор, уже поднимали. Но чтобы вот так, вроде бы с врагом или с гостем знатным — неведомо кем, в ситуации напряженной, точно впервые.
— Хорошо, спасибо за встречу. — Проговорил я, осмотрев их всех.
Маловероятно, что нападут. Не решаться, да и смысла нет. Я же не убивать их пришел. А в храм. И всем видом это показываю. Да и если попробуют. Огнестрел тут только у одного, что нас встречал, остальные абы чем вооружены. Да и по физическим возможностям, мы их в бараний рог согнем, если надо будет.
Они это знают.
— Помолимся, сотоварищи. — Проговорил я, обращаясь как бы ко всем.
Неспешно двинулся к алтарю, где в сумерках помещения маячила фигура святого отца. Беломестные казаки замерли в притворе, за мной не опешили, не слышалось их шагов.
— А вы чего? Собратья. — Развернулся. Уставился прямо на них. — И вас с собой зову. Все же мы люди русские, веры православной. Чего робеете?
Они совершенно растерялись, но тут я заметил, что один мальчишка стоит ни жив ни мертв. То ли кинуться на меня собрался, то ли… Юность — гормоны, лихость и бессмысленная отвага на грани с дуростью.
Это все невооруженным взглядом видно.
Видел я такое в афганских кишлаках, когда подросток, даже мальчик, к калашу тянется, потому что… Да потому что пришли в его дом какие-то иноземцы. А понимания кто они и зачем нет. Есть только ненависть и агрессия. Желание защитить себя от угрозы.
Здесь — мы все вроде русские, но… Мы же не Елецкие.
Время, казалось, замедлилось. Я уставился на паренька.
— Ты что, малец? Убить меня вздумал. — Проговорил серьезно, холодно.
Остальные еще больше ошалели от такого поворота событий. Смотрели то на меня, то на парня. Одноглазый сделал шаг к замершему и трясущемуся мальчишке. Урезонить вроде бы хотел, это видно. Схватить, не дать случиться глупости.
Но тот дернулся, как ошпаренный. Отстранился.
— Ты, ты! — Закричал. — Батька мой! С воеводой ушел, а ты!
— Что я, парень? — Смотрел на него холодно, пристально.
Он пытался подобрать слова, задыхался, дергался. Руки сжали копье, сильно-сильно. Вцепились так, что не будь здесь так темно, я бы увидел побелевшие от напряжения костяшки. Весь напряженный, собранный. Стоит, скалится.
— Не гневайся, боярин. — Выпалил одноглазый, все же хватая паренька. — Не…
— Пусти! Пусти!
— Пусти его. Пусть говорит.
— Да дите он, боярин. А ну, стой, дурень… — Они боролись. — Ребенок он еще.
— Раз здесь стоит, то воин он. Не ребенок. — Я нахмурил брови. — Говори, парень, что хотел.
— С татарами ты заодно! Враг, ты! Убийца! Предатель! — Выпалил громко. — Тать!
— Вот как. Это Семен Белов так вам всем сказывал?
— Да. И батька мой. Батька!
— Прости ты его, боярин. — Одноглазый пытался скрутить рвущегося и дергающегося парня. — Прости глупого. Обезумел он.
Я руку поднял.
— Убить меня хочешь?
— Да, да! — Заорал этот молодой казак что есть мочи.
— В храме Божием? — Вздохнул показательно, головой покачал. — Хочешь, биться с тобой будем, как воин с воином. Но не здесь, на улице. Здесь кровь проливать не нужно. Пойдем?
— Не губи. — Проговорил еще раз одноглазый.
А нарушитель спокойствия дернулся. Теперь на лице его я видел испуг. Ярость сменилась страхом, затем невероятным ужасом. Понял он, что сказал те слова, после которых жизни лишиться можно враз. Против него же не холоп какой-то стоял, а опытный боец. В доспехе и при охране.
— Ну, так что?
— Прости его, государь. Прости мальчишку. Не губи. — Одноглазый сжимал трясущегося бойца, а тот всхлипывать начал. — Прости. Шальной он. Мать татары убили. Отец саблей посеченный, от них горя принял много. Но, с Семеном Беловым ушел. Татар он дюже не любит. Знамо дело-то. Есть за что.
— Не за что губить. Парень, имени не знаю твоего. Смел ты и отважен. — Проговорил я, сменив холод в голосе на теплоту. — Только не татарин я. И за мной из тысячи моей только один степняк. Да и такой, что сам татар на дух не переносит. Вон, во дворе на коне он. Остальные, русские люди все. С Воронежа, с Дона. А воевода твой, ошибается. И вас всех… Слышите! Всех людей Елецких в смуту вверг, в смятение.
Сделал паузу короткую.
— Я, боярин Игорь Васильевич Данилов, иду на север. Иду, чтобы Смуте конец положить. Чтобы Собор Земский собрать. Царя выбрать. Для этого рать собираю. — Уставился на этих негодных к строевой службе вояк. Старых да малых. — А воевода ваш, Дмитрию служит, поэтому солгал Вам.
Повернулся и двинулся к алтарю размашистым шагом. Никто из этих людей не посмеет напасть на меня. Это было видно, это чувствовалось. Парень этот не в себе был. Мысли его злость и ярость затуманила. Да и реши они напасть. Уверен, я даже один бы совладал со всеми. А нас здесь было немало. Спину бы прикрыли мои люди.
Встал у алтаря, напротив замершего в легком шоке священника. Перекрестился размашисто, колено преклонил. Встал.
— Отец небесный! Господь наш всемогущий! Дай мне сил людей Елецких убедить в том, что правое дело творю. Ты, через людей святых Кирилла и Герасима на путь меня верный наставил! — Уверен, именно это хотели услышать здесь и поп, и защитники поселка. — Не оставь в деле сложно. Не дай крови русской пролиться. Чтобы миром мы все в городе решили и дело задуманное сотворил я. Собор Земский собрал, и царя избрали люди всем миром православным, русским. Дай сил, отец небесный. Аминь!
Вышло вроде неплохо. От души. Хотя некоторые слова пришлось говорить так, как нужно, чтобы услышали люди все верно и поняли.
Поднялся. Поклонился.
— Отец, с собой тебя зову. Не хочу я, чтобы кровь лилась русская. Скажи слово свое людям Елецким. Не разбойник я, не татарин. В город войти хочу, со служилыми людьми говорить. Знаю, за Дмитрия многие из вас стояли. Но, ложный он царь. Мертв сын Ивана, Дмитрий. Давно. И Шуйский, царь безбожный. Ложью на трон севший. Кровью его омывший.
Смотрел на него, а он на меня.
— Поедешь?
Молчание его продолжалось это где-то с полминуты, потом дрогнул священник. Вскинул руку, перекрестился.
— Коня дашь, воевода?
— Будет тебе конь, отец. Будет. — Я улыбнулся, развернулся и двинулся к выходу. — Идем, собратья! Елец ждет.
В притворе люди все еще стояли, мялись, жались друг к другу.
— Спасибо за службу. Не убоялись вы нас. Хоть и мало, все встали на защиту. Ценю это. — Произнес, подходя. — Только не враги мы вам.
— Государь. — Вновь речь держал одноглазый. — Дозволь с тобой идти. В Ельце меня знают, приметный я и казак старый. Атаманом раньше был. Давно, правда.
— На коня сесть сможешь? — Я смотрел на него с уважением.
— Смогу, государь. Надо, смогу.
— Идем.
Вышли. Дождь закончился. Поднялся ветер сильный. Надует ли еще туч или, наоборот, разгонит ненастье, и солнце явится нам из-за туч.
Одноглазый уставился на двоих Елецких людей, направился к ним. Хромал он знатно, сбоку на бок косолапил, переваливался. Сколько же мук тело это приняло? И до сих пор саблю поднять для защиты отечества готов был этот человек. И решения здравые принимал.
Я мешать ему не стал.
Заговорили они о чем-то. Видимо, признали.
Пришлось нам потратить еще минут пятнадцать. Часть заводных лошадей, на которых ехали бывшие пленные Елецкие дозорные выдать присоединившихся к нам одноглазому и батюшке. Как ни странно, старый казак, несмотря на увечья, довольно ловко взобрался в седло. А вот священника пришлось подсаживать.
Выдвинулись.
Скоро перед нами предстал Елец. Очень похож он был на Воронеж, по сути. Тоже деревянные стены и башни. Тоже холмы на другом берегу, хоть и ощутимо ниже, чем Воронежский правый берег. Только вот река, отделяющая нас от города, текла в иную сторону. С запада на восток. Там дальше, на востоке за бродами Талицкими она впадала в Дон.
На нашему берегу реки виднелись какие-то строения. Еще одна небольшая прибрежная, рыбацкая слободка и, казалось, мне, что виду я, о чудо, мост через реку. Но приглядевшись, понял — нет. Все же еще не дошла инженерная мысль для обустройства таких сооружений. Да и не здесь, где татары частенько ходят строить же его.
Просто хорошо сделанные с одной и второй стороны реки подходы к парому. И сам паром — массивный, крупный. Больше Воронежского.
Мы шли, не торопясь. День шел к вечеру, но до захода солнца было еще прилично времени.
Прошли через слободку. Она насчитывала буквально домов десять, жмущихся к реке. Выглядела еще более бедной, чем так, что была при церкви. Людей не было. Выглядело все невероятно безлюдно. Паром ушел на ту сторону, и, если всмотреться, женщины, перевезенные им, торопились к городу.
Там на стенах и башнях началась какая-то суета.
— Зря мы нахрапом паром не взяли. — Процедил Богдан. — Ох, зря.
В этом был, конечно, некий смысл, но налетать нужно было тогда под покровом ночи. Быстро, дерзко. Да и не соответствовало это тому статусу, в котором я сюда явился. Не захватчик я, не разбойник.
Толкнул копытами коня, двинулся вперед. Рукой махнул, оставил сотню позади, прикрываться строениями. Если вдруг со стен удумают по нам из пушки вдарить.
— Ну что, собратья Елецкие. Ваш черед говорить. — Улыбнулся я священнику и прочим местным. — Не подведите.
От автора
✅ Новая история старого Врача в теле храброго Воина Древней Руси!
✅ Новые могучие враги, тяжкие испытания и лютые приключения!
✅ Воин-Врач: на первые книги — скидка! https://author.today/reader/448643