Патриот. Смута. Том 4

Глава 12

Что тут началось! Сотники и атаманы поднимались. Никто не понимал, что происходит. Озирались, смотрели друг на друга. Пока никто громко ничего не говорил. Только на Савелия взгляды бросали и на татарина.

Слышалось разное.

— Что? Как? Царь? Воевода?

— Тихо! — Гаркнул я, жахнул по столу кулаком. Не сильно, но громко, приводя всех в чувства. — Тихо! Сели все!

Поднялся сам, обвел взглядом собравшихся. Услышал, что в коридоре еще кто-то идет. Вошли отсутствующие, до этого, пропахшие потом и лошадьми Яков и Тренко. Замерли у входа, не понимая, что творится.

Весь мой руководящий состав был здесь. Вот и хорошо, два раза говорить не придется. А то хитрый татарский вождь решил мне медвежью услугу оказать. Хотя… Может, так оно и лучше. Сам себя я царем не именую, а то — что иные так говорят, может, и хорошо. К лучшему — скромность мою подчеркнут. Престол-то мне не нужен, мне бы там действительно сильного и достойного увидеть.

Такого, чтобы род на века продолжить смог, и страна развивалась врагам назло.

Начал речь:

— Собратья! Я не ведаю, что говорит этот татарин. — Смотрел на них холодно и зло. — Я вам клятву давал верного царя на трон сажать, сильного. Не себя, не Дмитрия, не Шуйского. Ни кого-то еще, конкретного. Лишь того, кого земля Русская, наша, выберет, Земским собором. Так, собратья?

— Так… — Закивали люди. — Верно все.

— Здесь, собратья, перстень, печать с единорогом. — Поднял его, показал. — Откуда он у Дженибека Герайя мы все можем гадать. Я не знаю.

— Это же. — Выпалил Яков, смотря на печатку в моей руке, в полумраке. Закашлялся.

Служилый человек не очень понимал, что происходит, как и все здесь. Хотя у меня уже зрела мысль. Сын хана не хотел проигрывать простому воеводе. И перед мурзами своими, и перед ханом, еще живым и правящем в Бахчисарае он хотел выглядеть славным воином и отличным политиком.

Хитро.

Продолжил я речь:

— Знаю! Символ царя великого Ивана, что Грозным называется и у нас и по всему свету. Свиток, письмо, еще не читано мной. При вас хочу, собратья, читать. Сам! Не ведаю, что в нем. Скрывать мне от вас нечего. Может… — Опять обвел их всех взглядом. — Это хитрость какая-то татарская. Есть у меня мысль одна, как прочту, выскажу.

Так и есть.

В голове моей зрел ответ на то, что твориться.

Сын хана вел какие-то переговоры с некими силами в государстве Русском. Если Кан-Темир сговорился с Жуком о том, чтобы просто заманить наследника подальше от Бахчисарая, а дальше пропихнуть на трон возникшую откуда ни возьмись внучку царя Ивана Феодосию, женив на ком-то… То почему у самого сына хана не имелись свои мысли? Причем его партия казалось сильнее. Перстень. С одной стороны его можно отдать любому. Но письмо, а что в нем?

Ох ты лис чертов. Сын хана. Что же ты здесь устроил и зачем оно тебе. Не хочу я царем зваться. Самозванцем быть не пристало мне. Зачем ты, хитрый Джанибек, толкаешь меня к этому? Интересно, что же писал ты, или кто это был? И в чем выгода.

— Кем писано письмо, Абдулла?

Савелий перевел мой вопрос.

— Дженибек Герай. — Дальше было на татарском.

— Говорит, что не знает. Передал лично Джанибек Герай. Кто писал, ему неведомо.

Я поднял письмо. Печать все та же — мощная, свинцовая. Опять этот ку-эр код с кучей черточек. Знак ханской власти и важности документа.

— При вас ломаю, собратья. И читаю.

Вскрыл. Вновь письма, меняющие судьбу. Вся история с этого началась и продолжается писаниной, которая все сильнее и сильнее затягивает меня в политические дрязги. То татар пустить, то переписка всякая о предательстве всех и вся, то сведения полезные. А сейчас — от самого сына хана какое-то послание. Мне! В лице царя, виданное ли дело.

Ладно, что здесь думать, поглядим.

Начал читать. Писано было русскими буквами, размашисто, витиевато с вензелями всякими. Сын хана знал русский, но мог ли он на нем писать? Хотя у него же своя канцелярия имелась, это уж точно.

— Сын Великого хан великой орды и наследник престола Крыма и степей Кипчака Джанибек Герай. — Поднял взгляд, осмотрел собравшихся. Все пристально следили. Продолжил. Дальше было самое интересное. — Своему другу Игорю Васильевичу… Царю и великому князю всея земель русских…

Кашлянул, взгляд от бумаги отвел.

— Собратья, насколько знаю, титулование царское не так идет. Так что, мутит воду Джанибек.

Люди слушали, на удивление никто не ворчал, не кричал. Все как-то собрались, подобрались, в каждое слово вникали.

Продолжил.

— Долгих лет тебе потомок Василия Великого…

Дальше шли всякие увещевания в дружбе и пожелания стад, табунов, холопов и мира в царстве моем. Причем именовал он меня не внуком Ивана, а правнуком Василия, что несколько удивляло. То есть по какой-то иной ветви царем он меня признал.

После приличного размера вводного абзаца с бесполезными экивоками сын хана благодарил за разгром неугодных ему беев, отбившихся от рук. Говорил, что сам Аллах благословил меня на победу над повстанцами и разбойниками под руководством Кан-Темира. Спрашивал о здоровье и желал скорейшего возвращения в Москву на законный престол.

— Хрень собачья. — Дочитал, отложил. — Собратья, вижу я, что сын хана шатко сидит на своем престоле. Чтобы уход из степей домой хоть как-то оправдать, решил он возвеличить мою персону. Кан-Темир не просто проиграл какому-то неизвестному воеводе, а от руки самого царя русского… Не знаю уж, как здесь в Воронеже появившегося по разумению Дженибека, пострадал.

В комнате висела тишина.

Я вспомнил утренний разговор с Путятой и Несмеяном. Казаки! Неужели татарский хан еще и людей по крепостям послал? Зачем ему это? Понимаю, что перед своими беями выкружить и оправдать уход можно. Но, именовать какого-то воеводу царем — это же… Хотя. Умру я, кто еще это письмо увидит. А то, что где-то кто-то кому-то передал с печатями. Какие-то казаки. Это же все в эпоху Смуты — наветы и подделки. Таких сотни по стране сейчас. И печати подделывают и письма подметные пишут и в заговоры вступают.

А если не погибну. Если действительно до трона дойду, как видел это татарский предводитель. Это же заложит крепкий фундамент наших с ним взаимоотношений. Он мне помог, в его версии происходящих событий. И я ему в чем-то помогу.

Странная логика у татарина, но имеет место быть.

Ладно, работаем. Продолжил я речь свою:

— Прошу, как и впредь, воеводой меня звать. На трон не претендую. Мы, как и я клялись все. Идем земский собор собирать в Москве. Всем миром! — Офицеры мои переглядывались. Даже Василий Чершеньский молчал, что на него было непохоже вовсе. Продолжил я после краткой паузы. — В письме этом вижу некое подспорье. Возможно, сомневающиеся в наших намерениях, переметнуться. А когда клятву давать будут, когда лично с ними уже говорить буду, поймут, что к чему.

— Слава воеводе! — Выкрикнул Тренко.

— Слава! — Подхватил Черенский старший, потом младший.

Заголосили все.

Поднял руку в успокаивающем жесте.

— Собратья. Обедаем и за работу.

Все расселись за столом. Было тесно. Как ни странно, не говорил никто, все принялись поглощать пищу.

Постное сегодня было на обед, но вкусное. Пшено томленное в печи с морковью и чуть репой для пряности. Кисель на ягодах и шишки маринованные. Именно ее еще до чтения письма Франсуа брал на зуб и морщился.

Тоже решил попробовать. Вкус странный, как будто бревно грызешь, но есть в этом что-то пикантное, интересное.

Завершив трапезу, я обратился к собравшимся.

— Собратья. Никого не задерживаю, кроме Филарета. У нас неделя на подготовку. Может, чуть больше. Спустя семь дней соберем совет и подготовим выступление на Елец и дальше к Серпухову.

Мой офицерский «корпус» поднимался, кланялся, двигался к выходу. Как-то после прочитанного письма они стали ощутимо более учтивыми. Несмотря на мои слова о воеводстве, а не царстве — все же авторитет вырос. Сын хана просто так человека другом и царем русским называть не будет.

Хотя — странное наименование. Царь русский. В этом тоже какая-то хитрость заложена.

Филка остался, ждал. Сидел напряженный и немного нервный.

— Что, Филарет, как кузнецы и плотники?

— Да вот… — Вздохнул тяжело. — С пиками твоими, воевода, беда прямо. — Уставился он в стол взглядом.

— И что?

— Да сделать-то можно, но время. Немец твой… — Вздохнул Филарет еще раз. — Его же не поймешь. Если длину такую делать, одним массивом, это сушить надо, морить, клеем покрывать и лаком. Палку-то просто сделать несложно, их вон в лесу иди да руби. Но, сломается только в бою. А если сломается, что это за оружие.

— Тоже верно.

— Штук сорок, может, сделаем за неделю. Не больше. Да и то, вопрос к качеству есть.

М-да, от сорока толку-то и нет. Сотня, можно уже пробовать, а так ни туда ни сюда. Не вооружу же я полсотни пиками, а пол сотни копьями старого образца, коих у меня много.

— Значит, будем старыми обходиться. И с ними учиться воевать. Деваться некуда. Используем то, что есть.

— Вот и я думаю. — Филка плечами пожал. — Иначе никак. Да и с огромными этими древками наловчиться нужно, а сам говоришь. Неделя. Видно ли новому оружию так быстро учиться.

— Как думаешь, Филарет. — Зашел я с иным вопросом. — Пушки наши Воронежские можно с собой в поход брать. Хоть какие-то? Толк будет? Утащат ли лошади?

Да, это не проломные орудия, а крепостная артиллерия больше для отражения натиска. Но иметь при себе хотя бы десяток стволов — дело-то славное. Упрется елец — попугать можно. И в качестве полевой артиллерии — отличная мысль.

— Как ни странно. — Он ухмыльнулся. — Тюфяки себя показали очень хорошо. Я не верил. Но теперь я бы их для гуляй-города взял бы. Штук хотя бы пять. Они не тяжелые. Подвода увезет по одной.

Кивнул.

Идея в целом неплохая, мне она тоже нравилась. Штуки эти, как большие дробовики. В тяжелом месте, куда неприятель в гуляй-город ломиться толпой, где держаться тяжело — подкатить и как… Жахнуть. В поле открытом — толку никакого, а если заманить — то эффект может быть весьма приятен для обороняющихся. Как показало использование в бою с татарами.

А нам, что уж здесь говорить. Приходится по старинке больше воевать. Прятаться за возами гуляй-города, копать укрепления, в них стоять. И здесь всякие такие сюрпризы для активного неприятеля — полезны и уместны.

— А что до обычных?

— Тоже можно. Думаю… — Он погладил подбородок. — Десяток город не ослабит. Пороховой припас есть, ядер много. Возьмем, можно на подводах или на лодках. Тут как пойдем.

— Думаю, часть по Дону, часть по берегу, по тракту на Москву. До Ельца так точно.

— Мысль хорошая, воевода.

— Телеги нужны. Ты этим как раз займись. Собери все, что есть. Из них на их основе и обоз формируй и гуляй-город.

Филка кивнул.

— Что еще сделать можно? Металла же мы от татар много взяли.

Мой «инженер» погрустнел.

— Взяли-то много. Наконечники копий, стрелы, сабель поломанных тоже есть, ножей. Да только, что успеешь, воевода. Доспехи починить, оружие какое в порядок привести. До ума, так сказать. А нового… — Он грустно вдохнул. — Прости. У нас же тут не артель кузнецкая, ни… Как слово-то умное. Мануфактура. Это вон в Нижнем Новгороде, да в Москве рабочих людей много. А у нас здесь что? Нет их, считай. Раз, два и все.

— Ладно, что сделаем, то и хорошо. Ремонт, значит, ремонт. Надеюсь на тебя.

— Спасибо, воевода, за уважение. Получится, у нас только на старое надеется можно. Нового не успеем сделать.

— Понял тебя. — Работай.

Плохо, но делать нечего. Значит, без пик пока. И так войско вполне хорошо укомплектовал на стрелецкий лад. Гуляй-город сейчас из обозов соберем, пушками усилим и уже сила. Да, тысяча нас всего, но если хорошо сработаться, потренироваться.

Неделя всего. Но есть надежда, что хоть что-то из тренировок и боевого слаживания выйдет. Вода камень помалу точит. Пороха мы понюхали. Вместе уже воевали, дальше проще будет.

Сам я поднялся из-за стола, отправился к Фролу Семеновичу.

Поговорили час, может, два. К завтрашнему дню был он готов по три человека от каждой сотни взять, начать учить премудростям медицинским. Это хорошо, отлично. Посидел с ним, обсудил науку. Кое-что свое привнес, разъяснил.

Дивился бывший воронежский воевода познаниям моим. А я рассказывал, как и что нужно делать. Про жгуты, которые можно ремнями заменить. Их применение. Жалкое подобие турникетов получалось, но что есть, с тем работаем. Объяснял, как сделать хоть что-то в боевых условиях. Поговорили про то, что в обязательном порядке одежду не снимать с раненых, а резать, не жалеть. Вокруг раны, аккуратно. О ножницах полюбопытствовал. Вроде должны были найтись во всем городе. А значит — каждому медику хотя бы одни нужны будут.

Про накладывание шин, использование кипяченой воды и базовые познания в стерилизации.

Про шитье ран.

Здесь я понял, что Фрол Семенович соображает в этом деле лучше. Я по верхам больше, опять же базовые принципы, чтобы пациенту не навредить. У нас же как. Первая помощь во главу угла поставлена. В наше время. На поле боя, если человека ранили, ты его не лечишь. Задача простая — кровь остановил и эвакуация. В зеленую зону. А там уже профессиональные хирурги, медики работают.

А здесь до такого еще ой как далеко.

Я хорошо знал первую помощь, а вот в медицине все же только по верхам. База минимальная, что можно, что нельзя. Развенчал миф о кровопускании. Это же дичь дичайшая, человеку плохо, а ему еще и кровь пускать. Антибиотики бы изобрести, только… В химии я тоже не специалист.

Меня на другое учили.

Завершили, курс сформировали. Настенька сидела подле слушала. Я покосился на нее. Молчала, все понимала. Толковая девушка, прок от нее будет. Может, и хирургом полевым станет. Над этими четырьмя, от Жука взятыми ее главной поставить, может? Если толковая. Те орать горазды были, а это, когда надо было за воеводу горой встала, жизнь своей рискнула. Подумаю.

— Старик, ее тоже возьмешь?

— Да, она много чего умеет уже. Научил ее почти всему, что умел, практики только мала, да и рука.

— Кстати, как?

— Пока беспокоит, но заживает. Молодежь, на вас же быстро все, это не то что мы, старики. — Он грустно хмыкнул. — Палец собьешь, так потом месяц ноет.

— Это точно. Ладно, дальше делами пойду заниматься.

Поднялся, но остановился.

— Воевода, еще вопрос дозволь?

— Говори чего хотел. — Смотрел на него, изучал.

— Да этот, Артемий. Сидит. Может его отпустить или… — В словах почувствовался призыв казни. — Не забыл ты про него, воевода?

— Не забыл.

Думал я сам, что с ним делать. Человек он опытный, дипломат. Судя по тому, как мы с ним говорили — до мозга и костей дипломат. Мать родную продаст, если надо. Не любил я таких, но понимал, что нужны бывают в делах государственных. Только как-то надо так сделать, чтобы ради тебя такой человек пахал как проклятый, а не против. Такая сволочь, если свой интерес в деле видит горы свернет и если такое на пользу делу пустить. Державе во благо — толк будет.

Ну… или повесить. Чтобы к врагу не перебежал со всем своим дипломатическим багажом познаний и гонором.

— Пока посидит пускай.

Фрол Семенович кивнул.

Распрощались, и я направился писаря искать.

В храм сразу двинулся, был уверен, что там он и работает с сыном. Нашел только Петьку. Он усердно работал над перерисовкой карты. Отец по его словам в арсенале с Григорием Неуступычем работали, а ему поручили подготовить все для копирования.

Парень смышленый был. Вместе посчитали мы вдвоем, сколько идти армии от Воронежа дальше на север. Маршрут строили. Его нужно было еще с офицерским корпусом моим согласовать. Дело в том, что на местности они могли ориентироваться лучше.

Я хорошо знал привычные мне дороги, трассы, направления. Современные.

А здесь — если там мост какой, или брод, или что — откуда ведомо? Дороги на Руси даже в Великую Отечественную войну немца удивляли и останавливали. Не дороги, а направления. А уж во времена Смуты или раньше бери — о брусчатке за городом и слыхом не слыхивали. У нас не было остатков великой Римской империи с ее инженерными достижениями. Мы жили по своим устоям и ими сильны всегда были.

Склонившись над планом, и при помощи Петра, выходило, что в самом лучшем случае у нас от Воронежа до Ельца пять дней. Это если считать не форсированный марш, а с подводами или хотя бы по Дону часть войск пойдет. Быстрый переход без надрыва для войска.

Можно все это ускорить раза в полтора или даже два. Но, даже нет… НО! Делать это можно, только имея сто процентов конницы и по два коня на воина. А еще весь обоз тоже должен быть конным. И все это должно с собой свой фураж тащить.

Такой роскоши я себе позволить не мог. Поэтому двадцать пять верст в день посчитал как адекватное расстояние. Даже слишком позитивное, но все же подходящее.

По дороге монастырь еще стоял. Туда обязательно заехать нужно было. Со священниками поговорить, с монахами, людьми святыми. Благословения попросить. Я человек светский, но для воинов моих важно это. Если дело серьезное, то во времена Смуты, да и до прихода Советской власти в семнадцатом году церковь направить должна. Указать путь. Люди ждали этого. Уверен, подняло бы такое действо боевой дух в воинстве моем.

Боевой дух наша сильная сторона. Укреплять его — важно.

Дальше Елец.

На него и действия там, вокруг, нужно сколько-то времени заложить. День? Два? Три? Осаждать мы не будем. Если не сдадутся, под мои знамена не пойдут — только диверсия. Никак иначе. Штурм и осада — это смерть моей армии и потеря времени.

Дальше Тула — это семь дней пути.

Что там? Это крупный город. Важный центр. Как встретят туляки мои полки? Откроют ли ворота, встанут ли под знамена? Что я им мог предложить? Да все тоже идею. За веру православную, царя сильного и землю Русскую.

Оттуда до Серпухова три дня.

А дальше? Москва, как вариант, но штурмовать ее или осаждать как ополчения — глупый план. До нее четыре дня от Серпухова.

И стоит учесть, что от Ельца до Москвы нам точно придется где-то столкнуться с силами Лжедмитрия. Не будет он просто так сидеть в своем лагере. Придет. Мы же его тылы себе берем. Значит, противодействовать должен. Сейчас он ослаблен. Скопин его разбил, поляки поджимают с запада. Многие из Тушинского лагеря из-за разгрома как раз к ним и перебежали. Но — это все равно сила. Мне с ней что-то делать.

Мысли есть.

Клушино? Глупый план. Спасать там армию Шуйского надо, но… Чем больше я смотрел на карту, тем больше понимал, что играть в догонялки с царским войском выглядит сомнительно. Да и собратья не поймут.

Шуйский в Москве, а мы с его армией встречи ищем. Нет, не пойдет так.

Если я с полками, с силой всего юга и присоединившимися Нижегородцами подойдем к Серпухову, то, может, и не будет Клушино? Повернет на нас вся эта рать от Смоленской дороги. Бить ее? Хитро как-то надо. Чтобы людей спасти. Они нам еще против ляхов и шведов пригодятся. Нужно хитростью. Разлад внутри войска учинить.

Хм… Может здесь мне Артемий Шеншин и пригодиться.

Братьев царька Василия власти лишить. И войско к нам перейдет. Делагарди со Скопиным друзья же были. Точит он зуб на царя русского, затаил, думаю, обиду. Использовать это можно. Ну и самих наемников ослабить. Они нам не друзья.

Хитростью одолеем царское войско. Скинем Шуйского, прибьем Дмитрия. А дальше — всей собранной силой с интервентами бороться. А пока освободительные бои идут — Земский собор соберется.

Вздохнул. План тяжелый. Постепенно все будет. Вначале Елец.

Хлопнул Петра по плечу, пожелал удачи в работе, вышел.

Вечерело. Фарнсуа отпустил бойцов с плаца, напевал грустную песню на своем гнусавом языке.

"Le bon vin nous a rendu gais, chantons

oublions nos peines, chantons!

En mangeant d’un gras jambon à ce flacon faisons la guerre!"

— Как день?

— Хорошо, воевода. Хорошо. — Он поднял на меня глаза. — В наступающем вечере я слышу звон монет.

Я усмехнулся.

— На рассвете?

— Да, Игорь. На рассвете.

Пожелал ему спокойной ночи. Утром нас ждал поединок.