Патриот. Смута. Том 4

Глава 10

Серафим стоял, смотрел на всех остальных собравшихся, на меня, что во главе сидел. Ждал ответа.

Так-то — коли желание есть, дело хорошее. Вера она устойчивости придаст людям. В тяжелый миг, когда не тебя латная конница, скажем, мчится во весь опор, не даст струсить и отвернуться. Но, необычно это, больше на рыцарские немецкие монашеские ордена похоже, не в русской традиции.

Скрепя сердце дал я добро.

Совет продолжился.

Потребовал выделить и выбрать сотников для каждого отряда. Чтобы не было так, как у Чершенских, вроде бы один атаман, а шестью сотнями правит, привел их. Пускай да — над своей частью он полутысячный будет. Или даже тысяцкий, если еще донцов к нам прибудет — мне звание-то не так важно, как звучит. У нас здесь не местнический пор и в книги это все вносится не будет. Хоть полковником назови, разницы нет.

Но, важно, в каждой сотне — свой сотник. Он за дисциплину отвечает и за обучение. И в бою подле него прапорщик идет. Тот, кто знамя несет.

Идею внедрения прапоров все встретили положительно. Вышивать дело долгое и сложное, за неделю не управились бы люди, но сам факт знамен из ткани, развивающихся над идущими сотнями — приняли.

Музыка, горнисты, чтобы приказы отдавать и слышать на поле боя. Барабаны, прочая всякая походная инструментария. Всего этого в войске мало было. Но люди тоже приняли это положительно, сказали, что обдумают, поговорят с подчиненными людьми, и если найдется, то на каждую сотню будет свой инструмент. Если кто захочет, то будет обучаться в походе науке такой. Или хотя бы горном обзаведется.

Еще потребовал я от каждой сотни на первый раз выделить по три человека для обучения медицине. Это удивило. Но сотники кивали, переглядывались, воспринимали с пониманием. Мое отношение их по большей части радовало. Видели они, что ратую я за качество боевое. За то, чтобы врага бить нам проще было, и чтобы потерь меньше было. А те, кто все же пострадал, получали лечение.

Как итог — сотню каждую еще предложил поделить на десятки. Сотника, прапорщика, музыканта и трех лекарей выделить в отдельную, центральную часть, что в бою при знамени стоят. А остальные десятки строевым боем занимаются.

Сотники и атаманы поворчали, все это было в новинку им. Но не сильно и не сопротивлялись они в целом. Поняли они, что я хочу, приняли. И, по моему приказу Франсуа взялся за работу. Правда, перед тем, как выйти вслед за предводителями моего воинства, проговорил на своем, гнусавом:

— Воевода, Игорь Васильевич. Напоминаю. Завтра утром, на заре, у нас с тобой разрешение нашего пари.

— Помню, Франсуа, помню. Готов биться с тобой.

— Готовы ли монеты?

— Ты еще не победил. — Улыбнулся я в ответ.

Он покачал головой, хмыкнул и вышел с руководителями. Какой самонадеянный лягушатник. Да, видел я его в деле, опытный. Силы к нему вернулись, восстановился более или менее за эту неделю. Но, неужто он и вправду думает, что шансов у меня нет? Зря. Завтра придется его разочаровать.

Я остался в приемной с Григорием вдвоем, переглянулись.

— Запаздывает что-то твой кабатчик. — Вздохнул подьячий. — Может, мы сами?

— Подождем. Он за продовольствие смыслит. Может, стрельцы его через ворота не пустили. — Я был немного напряжен и возбужден после совета. Убедить всех делать так, как нужно мне оказалось чуть проще, чем я думал. Не так чтобы совсем легко, но и несложно.

Разложил на столе карту, что мне вчера вечером перед сном Войский передал. Взглянул на нее. М-да. При свечах она показалась мне лучше, чем была. Набросок очень примерный. До привычных мне далеко. Уставился, нашел Воронеж и Дон. Кое-как города, что на границе с полем стояли. Начал расстояние прикидывать и не сходилось. Ну не билось вообще. До Ельца ближе, чем до Оскола было. Белгород как-то сильно не там находился. А самый север карты, была Тула. Все. Кусок территории очень ограниченный и очень примерный — больше показывающий направления, что да где, а не расстояния.

Черт!

Появился один из охранников терема, доложил.

— К вам воевода пришли. Несмеян Васильев, что кабаком владеет за городом, и Путята Бобров, торговец из пришлых.

— Пусть заходят. — Наконец-то. Быстрее поговорим, быстрее делами займусь.

Двое вошли. Кабатчик, это видно было сразу, чувствовал себя не в своей тарелке. Замер у стола. Шапку мял. Не знал, куда глаза деть и приткнуться. В момент нашего знакомства он уже сильно нервничал, а сейчас так вообще чувствовалось, что не привык он с людьми служилыми в одной комнате о делах говорить. Видимо, обычно так ему приходилось с деньгами расставиться. Вот и сейчас опасался.

Путята вел себя спокойно, прошел чуть вперед, поклонился. В руках его был большой свиток, сверток.

— Прими, воевода Игорь Васильевич. — Он еще раз поклонился и на столе расстелил карту.

Я поднялся, уставился на полотно. Большое оно было, совсем не похожее на то, что приносил воевода. Но и не наши, современные, к которым я привык. Набросок, мягко говоря, не очень-то точный, но — лучше, чем ничего, это точно. И по нему по идее можно подправить выданную Войским малую карту, сделать список.

— Спасибо тебе, Путята, спасибо. На неделю возьму, писарь мой срисует. Думаю, успеет.

— Чем могу. Воевода, людей поутру я с посланием к своим послал.

— Хорошая новость, спасибо.

А ты молодец, только чего со мной не согласовал? Что ты там написал-то? Что в Серпухове ждем войска? Или что некий воевода, что объявился под Воронежом и татар остановил, опасен?

Ладно, имеем то, что имеем. Отправил, судя по нашей предыдущей дискуссии в верном ключе. Все же Бобров искал союза со мной, а не я с ним. Изначально.

Перевел взгляд на кабатчика, махнул рукой. — Ты садись Несмеян, садись.

— Так я, человек-то без чина, простой. Неблагородный, как можно, за стол ваш, боярин, воевода, господарь.

О, господарем меня еще называли. Что-то новое.

Отметили, что Григорий и Путята как-то с удивлением смотрят на трактирщика. Проговорил, чтобы как-то ситуацию сгладить.

— Ты меня за свой стол сажал, и ты за мой садись. Мы здесь не пир и не свадьбу готовим, а о делах будем говорить. О денежных.

Он поклонился три раза в пол, подошел и сел на углу.

Филарет был нам еще нужен, но у него свое поручение от меня имелось. Франсуа основные указания выдал и вернулся, а вот мой инженер остался еще при мастеровых людях. Видно дела обсуждал. Как завершит с кузнецами и плотниками, так придет. Как раз информацию принесет, можем ли мы здесь эти пики сделать и как быстро. Сколько времени на это нужно.

— Ну что, сотоварищи. — Смотрел я на собравшихся троих. — Я вас сюда позвал, чтобы поговорили мы о делах денежных. Армию-то снарядить надо, прокормить, вооружить. А, так случилось, что я в дела финансовые как-то раньше никогда не вникал. Не доводилось ни в поместье, ни на службе. Понять хочу, что да сколько стоит. Сколько обычно денег наемнику платится и как расчет осуществляется.

Они молчали, кивали. Раз воевода решил разбираться, значит, так и надо.

Решил всех друг другу представить, в каком значении они все здесь.

— Григорий, мой близкий собрат. Можно сказать, казначей, человек, за снабжение армии воинским снаряжением отвечающий. — Кивнул в сторону подьячего.

Тот вздохнул тяжело, покачал головой. В своей манере недовольной, но исполнительной. Поворчу, но сделаю — вот его подход.

— Путята, тебя позвал, как человека торгового. Ты из Нижнего Новгорода, в купеческих делах смыслишь, совет твой нужен.

— Чем смогу, помогу, воевода. А твой весь.

О, как заговорил. Значит, в письме все же нужное мне написал, раз моим человеком называться стал. Хорошо.

— Несмеян. Ты человек простой, не военный, но в делах торговых, в плане обеспечения провиантом, думаю, лучше мне консультанта не сыскать. Да, при воеводе Фрол Семеновиче люди имеются, но хочу стороннее мнение услышать.

Здесь я малость покривил душой. Людей Войского, за снабжение отвечающих я не знал. Не расспрашивал его. А вообще, надо было бы это сделать. Только чуть позднее. Вначале общую картину сложить с привлечением независимых, так сказать, источников.

Кабатчик, пока я говорил, вжался в лавку, сидел так, чтобы казалось, что и нет его вовсе.

Ладно.

— Григорий, запиши для меня. Я читать-то умею, а вот с пером не очень.

Еще бы, ручки-то в мое время шариковые и карандаши. А здесь иной агрегат. В детстве я еще видел перья и чернильницы. Чистописание в школе было, но так давно это все ушло, что руки ломать не хотелось совсем. Да и справятся ли руки моего реципиента?

— Сделаю, воевода. Что писать-то?

Он поднялся, подошел к кафедре, за которой в мое первое появление в тереме стоял писарь Савелий. Взял два листка бумаги, чернильницу, перо. Вернулся.

— Сейчас обсудим. — Проговорил неспешно. — Вопросы задавать буду, а ты записывай. Объект, что, сколько стоит, цена его.

Он кивнул, изготовился.

— Вопрос первый. По наемникам. Слышал я, что шведам за их войну под знаменами Скопина Шуйский обещал сотню тысяч ефимков. Еще слышал, что шведов этих примерно тысяч десять. Выходит, что один наемник стоит в год десяток ефимков, примерно. Так?

Да, я понимал, что Шуйский деньги платил плохо, что корпус по разным данным историков насчитывал от пяти до двенадцати тысяч в разное время. Опять же потери. Но сто и десять тысяч казались мне вполне хорошей базой, на которую можно опереться.

Франсуа-то у меня пятьдесят рублей затребовал, в месяц. Это вообще какая-то баснословная сумма. Хотя он же учитель. Возможно, столько и стоит. Черт его разберет.

Все трое сидели молча, переглядывались Григорий с Путятой. Кабатчик голову опустил. Неужели не знал?

— Ну, так, чего скажете? И, что за монета такая? Я рубли да копейки только знаю.

— Ефимок, воевода, это не наша монета. — Проговорил Григорий, а кабатчик дернулся, закивал. — Немецкие это… Талеры. Вот. Примерно по весу в серебре, в рубле где-то два с половиной ефимка.

— Выходит, что цена наемника в корпусе Делагарди, если в рублях… — Я начал высчитывать на пальцах. — Четыре с половиной рубля. Так?

— Так, да не так. — Пожал плечами Путята.

— Это как же? — Проговорил я холодно.

— Воевода. — Он посмотрел на меня, чувствовалось, что перечить опасается. — Сложно сказать, верны ли эти сведения. Мы же сами договоры не читали, а это слухи все.

— Так. — Я буравил его взглядом.

— Так-то, арифметика твоя верна, не спорю. Но… — Он сделал короткую паузу. — Люди же разное говорят. Это слухи все. Я слышал и про пять тысяч немцев и про двенадцать. А по оплате и про сто тысяч в год и про пятьдесят в месяц.

Смотрел на меня, ждал реакции.

М-да, ожидаемо. Все же исторические данные оказались неточными в данном случае. Выходит, что просто так взять и посчитать… Не получается. Опираться тогда надо на какие-то иные сведения.

— Говори, Путята, вижу ты в этом толк знаешь.

— Не совсем, воевода. Я больше торговец мехом, а не вербовщик. — Он покачал головой. — Но скажу, что знаю. Обычно немецкий наемник столько за месяц берет. Хороший, толковый, снаряженный и опытный. То есть пять рублей серебром в месяц. Но здесь, еще разное. Ты же не просто солдата нанимаешь, а роту. В ней десятники есть, сотники. У них оплата выше. А кто-то новобранец, и ему меньше платят.

В целом, все как и на обычной работе в мое время. Да и в армии. Зарплата у младшего офицера и солдата какая? И какая у генералов и специалистов узкого профиля, которых днем с огнем не сыщешь.

Здесь все может и проще, но так же.

— Что еще знаешь, Путята?

— Думаю, что еще из-за каких-то иных договоренностей пошли шведы к нам. Делагарди же целое войско привел. Не просто наемные сотни. Люди эти уже снаряженные, собранные и к бою готовые, как единое целое. — Проговорил нижегородец. — А еще, я слышал, что им земли обещаны. Короне Шведской, сверх этого серебра, что наемникам дается. Моет, корона своим доплачивает сама.

Я посмотрел на него. Вздохнул, сделал грозное лицо, чтобы показать — не нравиться мне идея разбазаривания русских территорий, потом и кровью объединенных в державу предками.

— Слухи о передачи земли и в Москве ходят. — Какие там слухи. Корелу им обещал Шуйский. — Скажи, Путята, у вас про это знают.

На таком сыграть можно против царя Василия. Татар на землю звал, об этом письма есть. Шведам землю отдал. Что это за царь-то такой?

— Знают.

— У нас тоже. — Проговорил молчавший до этого Григорий.

— Ясно, продолжай Путята. — Выдал я холодно.

— Еще получается. Европейские наемники приходят с оружием и доспехами, своими отрядами сплоченными. А у нас часто так выходит, что у дворянина даже коня нет. Рад бы служить, но как? Про казаков-то я вообще молчу. Сабли не у всех, копья, топоры, ножи вот и вся воинская справа.

М-да, а Бобров дело говорит. Пикинеры и мушкетеры Делагарди это готовая к бою полностью вооруженная и снаряженная армия. А нам своих же снаряжать еще. Они же свои, их терять нельзя, кто потом на земле жить будет, если с голым пузом все под пули и пики полезут? И так за десять лет уже поистощились все. Яков мне это еще при первом знакомстве все сказал.

— Получается, рублей пять в месяц это для опытного наемника хорошая цена?

— Да.

— Так, это ясно. Дальше идем. Что по снаряжению? По ценам.

Опять заговорил Путята.

— Скажу я, воевода, поскольку мы в нижнем для своих сотен все у купцов заказываем. Хоть и как для своих, но учет ведем.

— Говори. — Махнул рукой Григорию, чтобы тот писал.

— Выходит так. Примерно. Конь боевой рублей шесть, ездовой вполовину, три выходит. Про скакунов тяжелой польской шляхты я молчу. Гусары их крылатые, это словно золотом облитые воины и купающиеся в нем. Нам такого не снарядить. — Он пожал плечами, добавил. — Воевода.

Да знаю я, черт. Там сто рублей один конь, потом латы еще и на него и на бойца.

Посмотрел на него серьезно, проговорил:

— Продолжай.

— Дальше сабля, здесь тоже сложно. Наши по рублю, заморские, что с востока рублей пять. Всякие европейские, трофейные больше, тоже рублей пять. Пищали, опять же сложно. Самые простые, которые мы делаем — рубля два, а добрый мушкет, из которого свалить ляха латного можно, рублей восемь, а то и больше. — Он бороду почесал. — Саадак рублей шесть, воевода. Так что, мыслю лучше уж пищалями всех снаряжать. Пехоту так уж точно.

Григорий закивал. Согласи в этом вопросе у них было, уже хорошо.

Нижегородец продолжал.

— Пистоли рублей по пять. Они же не фитильные, колесцовые. Если аркебузу колесцовую то рублей семь, может, десять, но не делаем такого особо. Всадники пока с саадаками воюют. С фитильным им не с руки.

— А доспех?

— Здесь сложнее, потому что есть такие, как я и твой богатырь Пантелей. — Он улыбнулся, расправим массивную широкую грудь. — А есть и скромного тела люди служилые. Кольчуга рублей шесть, если кираса, то десять рублей, шлем рублей пять, шесть. — Сделал паузу, вздохнул, прикидывая в уме. — Вот и выходит, что всадника снарядить, это где-то рублей тридцать.

— Что скажете, Григорий, Несмеян.

— Думаю, нижегородец дело говорит. Все так примерно и есть. — Кивнул подьячий.

— Воевода, господарь, батюшка, я же в оружии не смыслю ничего. Деньги-то да, моя вотчина.

Что-то ты перегибаешь в чинопочитании, кабатчик. Какой я тебе батюшка? Я же не царь. Ладно. Пока не до этого.

— С тебя иной спрос, кабатчик. — Я недобро улыбнулся ему, показывая, что обращение такое мне не нравится. — Ты мне за фураж расскажи. Сколько чего и как добыть можно. Ты же берешь для своего заведения.

— Ну, я-то не так много, чтобы прямо…

— Ладно, мы сейчас с оружием разберемся и к питанию перейдем. — Я почесал затылок. — Пока жди да слушай.

Задумался.

Получалось-то в целом все более-менее понятно, только все равно, сложно. Дети боярские и дворяне, которых я собирался преобразовать в рейтар и среднюю, доспешню конницу стоили дороже. Казацкие бездоспешные бойцы с пиками и аркебузами — дешевле. В целом, платить всем можно одинаково. По четыре или пять рублей. А снаряжение, как было выдано, так и оставить. Дворяне были изначально лучше снаряжены, пришли конными, доспехи получили. Ну а казаки, не то чтобы голытьба, но ощутимо более легкие и хуже снаряженные были.

План в голове моей зрел. Но нужно было кое-что уточнить.

Сколько серебра, то у нас, это раз вопрос, а второй момент — как закупить-то все это? Это же время на производство нужно. Не игра это, а жизнь. Здесь не мышкой ткнул, и тебе за секунду сделали. Трудодни и человеко-часы здесь очень большую роль играют.

— А как вы это все закупаете, Путята?

— Да как, воевода… У нас же город торговый. И у сами ремесленников много и окрест, и с других городов заказы делаем.

Повезло. А в Воронеже сколько кузнецов? Что там мне Филка сказал? Два, кажется. Они же год будут доспехи делать. Нет, столько времени у меня не имеется. Черт, придется думать иначе и использовать то, что есть.

— Господарь мой, могу слово я молвить? — Подал голос Несмеян.

Путята и Григорий вновь уставились на него, перевели на меня взгляд.

— Кабатчик! — От этого он сжался, в лавку совсем вдавился, казалось, уменьшился в два раза. — Говори. Только поясни сначала, почему уже третий раз господарем зовешь. Я не царь.

Повисла тишина. Со двора доносились звуки тренировки. Франсуа работал вовсю.

— Так… Всем ведомо. Всему городу, господарь… — Он говорил, дергался, нервничал. — Господарь, вы. Внук, стало быть.

— Так! Кто? — Я поднялся, навис над столом.

— Не вели казнить, государь! Мы же ходом крестным ходили за здравие твое! Мы же… — Он бухнулся на колени, начал креститься.

Что, черт возьми, происходит⁈ Царь? Я?

Григорий и Путята молчали, глаза опустили.

— Что здесь происходит? Собрат мой, гость мой и ты, кабатчик воронежский? — Проговорил холодно.