Патриот. Смута. Том 4

Глава 3

Окруженный атаман полковых казаков оскалился, ощерился как волк и закричал:

— Миничь этот… Тварь он! Торгаш! В Нижнем Новгороде мясом торгует. Стада у него и деньги. Наемников собрал и…

Сбился, злость так бушевала в нем, что даже говорить не мог, ярился. Я воспользовался заминкой, ответил.

— Так, эти наемники русские люди, они ляхов бьют. Как я слышал. Да и какие они наемники, наши служилые, на жаловании у него.

Глаза атамана вращались, злость переполняла этого человека. Вот-вот и кинется в драку. Безысходность сводила с ума.

— Отца он у меня убил. Понимаешь! Воевода! Понимаешь! — Выкрикнул атаман. — А еще! Казна у тебя. Казна! Знаю я! Вот и сошлось все. И его, и тебя порешить и жить, как прежде!

Казак рассмеялся злобно, хрипло, будто кашлял. Чуть не задохнулся, захрипел, продолжил после краткой паузы, выхватывая клинок.

— А татары ушли! Отсидимся тут, в Воронеже. — Махнул клинком, зажатым в руке. — На север зовешь! Да⁈ Ходил я под Иваном Болотниковым. И что? Толку! Отец за ляхами пошел и тоже… — Загудел, завыл, будто волк. — Ууу… Я жив, а он нет! Ведешь нас, гад! На убой. Москаль! Гад!

— Я русский воин. — Двинулся на него не спеша. — Я вас против татар вел и победил. А ты! — Начал чеканить слова. — Трус! Лжец! Вор! Убийца! Бросай оружие, сабли скрестить с тобой негоже. Предатель ты, а не боец.

— Я за тебя бился! Я на холме дымом дышал! Чуть не издох! А ты, что ты⁈ Что дворянчики твои? Пока мы там, что они?

— В бою все равны! — Каждое слово выделил я четко.

Был уже близко, чтобы резко дернуться вперед, сократить дистанцию и нанести удар. Резко он кинулся вперед. Хотел рубануть, но я ждал чего-то такого. Ушел с линии быстрым и плавным движением. Секущим ударом с силой атаковал сбоку. Свистнул воздух, клинок обагрился кровью. Она полилась на землю.

Кончиком острой стали я рассек атаману горло слева. Он начал хрипеть, заваливаться.

— А. Ааа! — Заорал его напарник, что стоял ко мне вполоборота. Он контролировал пристань, ожидал удара оттуда или выстрела от казаков и охраны, замерших на сходнях.

Рванулся к воде.

Шаг, два, три.

Громкий бабах и клубы дыма, резкий кислый запах. Василий Чершенский оказался хорош в деле с пистолетами. Парень, который собирался уже прыгать покачнулся, вскинул руки. На спине его расплывалось багряное пятно. Он рухнул в болотную жижу близ сходен.

Я покачал головой, вздохнул, начал протирать клинок. Смотрел на валяющегося у ног атамана полковых воронежских казаков. Теперь нового ставить или выбирать им самим дать. Здесь подумать надо.

Васька крякнул, прям как утка, сплюнул.

— Собаке песья смерть. — Хохотнул. — Клятву дал, клятву взял. — Сморщился, скривился. — У нас так не принято, у казаков. Честь нашу вольную, людей свободных он опозорил, браты. Хоть и не донец он, а служилый по прибору. Противно. — Он сморщился еще сильнее, отвернулся и тут же пустился в пляс. — Надурили казака на четыре пирожка, думал он про пятый, но остался с лаптем.

Странная версия русской поговорки про обман. Но, сам говорящий уже давно зарекомендовал себя, как чудак и шут.

— Нового атамана выбирать теперь. — Проворчал Тренко. — Недовольны казаки будут убийством.

— Надо еще прочих заговорщиков повесить.

— Надо. — Проговорил, вздыхая Григорий.

Неудачная и плохо организованная попытка моего убийства и саботажа провалилась, почти не начавшись. Червешнские, поняв, что все закончилось, двинулись к себе в лагерь, а мы стали подниматься на холм. Полковые воронежские казаки, поглядывая на нас, подняли тела атамана и товарища. Понесли их к своему лагерю.

Перечить не стал. Хоть и предатель, но все же командовал он ими, да и бились они вместе. Пусть похоронят, как обычай их того требует.

Мы отрядом быстро поднялись. Здесь уже Ванька ко мне подбежал, вел под уздцы коня.

— Хоязин, хозяин! Я нашел! Я проверил, хоязин. — Тараторил Ванька.

Глаза его говорил, что он действительно что-то обнаружил. Человек, приведенный Яковом, доставил схваченного злоумышленника к оставшимся в живых после нападения. Моего скакуна он передал слуге и тот, пока я разбирался с атаманом — заговорщиком, провел нужные исследования. Все, как я и поручил — отлично.

— Чего там, Ванька? — Спросил, сам осматривая скакуна. Выглядел он неплохо, но почистить и накормить надо.

Парень сменил пылкий, радостный тон на грустный, замялся, глаза опустил.

— Убить вас хотели, хозяин. Седельный ремень подрезан. Влетели бы в седло и на все скаку. — Он рукой показал жест, видимо, значащий падение с лошади. — У-у-ух, головой о землю.

— Еще чего, оружие?

— Испортили аркебузу вашу. — Он вздохнул тяжело.

Мне тоже это не понравилось совсем. Ценное оружие испоганили, гады. Слуга продолжал:

— Я глянул, хозяин, но тут сложно. Лучше кузнецам в Воронеже показать или господину Филарету, но человек умудренный. Но, думаю я, что механизм так сделан, чтобы взорвался бы при стрельбе.

Хм. Если бы не ремень, то при стрельбе взрыв. Точно мог вылет из седла или лицо опалить, ослепнуть. Только, а за кем я гнаться-то должен был? Татары все на месте же. Ремень, ладно, сяду, поскачу, слечу. Но стрельба. Может еще какой-то заговорщик среди них был, который татарина убегающего изобразить должен был? Или что? Ждали бы, когда я просто пальну? Странная затея вся эта, какая-то кривая, косая. Делали наспех не думая.

А может зайцев каких или лис выпустили бы и я…

Так, ладно, чего голову ломать. Аркебузу в чинку, хорошо рейтпистоли не пострадали. Хотя… их бы тоже неплохо показать Филарету и кузнецам. Для надежности.

С этой дуростью, отдаленно напоминающей восстание, покончено. Надеюсь, это последние очаги сопротивления и дальше мы хотя бы этим армейским костяком будем работать слаженно. Не придется внутри крыс искать и предателей. Хотя… Да без этого зачастую никак. Слишком уж разный здесь народ. Каждый со своими мыслями и желаниями. Кому землю, кому волю, кому добычу. Как там — вина красного и бабу рыжую.

Вот и никак решить не могу, а что важнее и кто прав.

Так. Теперь пора судьбу татарскую решать.

— Григорий, на пару слов. — Я подозвал подьячего

Мы чуть отошли в сторону.

— Чего хотел, воевода?

— Я человек не местный, московский. Вы обычно, что с татарами пленными поступаете? Что делаете? Не вешать же их всех? — Я смотрел на него пристально. — Отпустит всех, как-то… Силу только плодить. Что скажешь?

— Ну… — Он погладил свою козлиную бородку. — За Богатура и беев выкуп просить можно. Или, отпустить, как дар полководцу. Не знаю о чем ты там с ним говорил точно. Тебе тут виднее. Кого-то же он казнить хочет, как предателя, за непослушание. Кто-то ему дорог, нужен. Такое тоже практикуется, бывает. Знак доброй воли. Только… Казаки не оценят.

Я кивнул, что-то такое я и сам думал, но хотел уточнить. А то отпущу, а мне потом очередной заговор из-за татар распутывать и виновных на деревьях вешать. Лучше уж со знанием дела и эпохи подойти.

Проговорил.

— Богатура я как раз думал с головой Кан-Темира отправлять к Дженибек Герайю. С беями сложнее. Думаю, выкуп требовать можно, но… Сложная политика. А с рядовыми что?

— Ну… Холопы из них такие себе. Люди все же боевые, да и степняк он за конями хорошо следит, а рож сеять… Не его это. Удрать могут. — Он нахмурился. — Я бы их Чершенским отдал. Они, казаки донские, с этим лучше решат вопрос. Но, кого-то, можно и у нас оставить. Работать заставить. Кто менее дикий, побитый, волей павший. На земле работники всегда нужны.

— Верно. Поговори с Чершенскими сам. Скажи, мое распоряжение.

Не очень мне нравилась идея торговать людьми, а донцы, скорее всего, все это и будут проделывать. Но. Во-первых, в это время это было вполне нормальным явлением. У нас на Руси свои рабы — холопы были. Несвободные крестьяне, попавшие в зависимость. Еще до появления самого фактора крепостничества такое у нас было. Во-вторых, возможно это будет какой-то обмен. Что там Черенские предложат, пока не ясно. В-третьих, заставлять пленных работать и восстанавливать то, что они или их родичи натворили за прошлые годы — дело привычное. Это часть контрибуции. Ну и в-последних — мы вас сюда не звали. Сами пришли.

Григорий, стоял, ждал, чего еще скажу. Я повторил, после паузы.

— Да, собрат мой, обсуди с донцами этот вопрос. А с Богатуром я поговорю. Беев тут оставим или в Воронеж отвезем, выкуп ждать будем. Тоже по деньгам, сколько за кого положено, обсуди. Самых ценных, троих и Богатура, отпущу.

— Сделаю, воевода. — Подьячий кивнул.

— Спасибо, давай сейчас. А я пока с татарами поговорю. А то ночью как-то мы, считай, не прояснили ничего.

Он кивнул и отправился в лагерь к донцам.

Я двинулся вперед и увидел справа от лазарета Серафима, несколько вооруженных бойцов и девять татар. Одного я узнал, это был Богатур, сотоварищ Кан-Темира и его кровник, наверное. Не телохранитель, а именно второе лицо в войске, доверенное.

У нас бы такое назвали советник. А у них — а бес разберет этих басурман.

Помимо него близь ворот сидело скрючившиеся в три погибели, еще восемь человек. Одетые все они одинаково, в исподнее. Короткие нижние штаны, еле выглядывающие из-под длинной туники с разрезами по бокам. Связанные, злые, утомленные, если не сказать измотанные до крайности люди. Все с бледными лицами, полными боли. Побитые, в копоти, запекшейся крови, грязные, дурнопахнущие.

Подошел, замер над ними всеми, осмотрел пренебрежительным взглядом.

— Ну что, граждане татары, поговорим. — Я навис над ними. Сейчас здесь решалась их жизнь. И не только их личная, но и подчиненных, находившихся у меня в плену.

Пока Григорий общается с донцами, я покручу им немножко мозги.

С иной стороны от проведенного мной разговора зависела и наша судьба, и судьба Дженибека Герайя. Поведет ли он войско обратно в Крым решать свои дела, или все же мурзы, беи и прочие значимые татары, что находятся подле него, убедят его отомстить за смерть Кан-Темира. Он-то сам, лично, конечно же, будет ей очень рад. Но, не расценят ли иные «башни» татарской власти уход как слабость.

Сложно все. Интриги, заговоры, политическое давление внутри одной огромной фракции. Мне своих, отечественных хватает, смуту разжигающих все сильнее, в татарские лезть — нет уж, спасибо, увольте. Но, вроде бы наше общение с сыном хана показало, что идея вернуться в Бахчисарай ему нравится. Нужно как-то убедить его, что иного пути нет. Совсем!

Богатур смотрел на меня злобно, даже яростно.

— Давай, рус, глумись, силою своей кичись.

— Богатур, мы ночью уже говорили. И я сказал, что смерть твоя и кровь твоя мне даром не нужны. Все, что я хочу! — Я повысил голос, говоря не только ему, но и всем прочим находящимся здесь высокопоставленным степным пленникам. — Все, чего я хочу! Так это, чтобы вы ушли. Я знаю, Кан-Темир, славный воин вел вас грабить и убивать.

Осмотрел их всех пронизывающим, давящим взглядом.

— Грабить и убивать, уводить в полон. Людей русских под плеть и саблю. Я убил его в поединке. Одержал победу над всеми вами. Вот этой рукой. Кто из вас видел это?

Двое что-то заворчали. Хорошо, двое знают русский, может, даже больше. Не просто так я здесь распинаюсь. Но ничего, сейчас иную тактику применю. Мне очень нужно согласие этого человека. Да и ему оно нужно, чтобы выжить. И на этом стоит сыграть. Дать ему единственный шанс, после которого он уйдет отсюда живым и там, у себя в татарском стане не будет обезглавлен. Или как там татары с предателями, перебежчиками и лжецами обходятся?

В общем — послушает меня, выживет. Ослушается — труп. Это надо вбить ему в голову.

Работаем.

— Богатур, давай, переводи своим.

— Зачем мне это, рус?

Ага, уже есть сомнения. Вопросы задаешь, значит, полной уверенности нет. Ночь в путах плодотворно сыграла на твоей сговорчивости.

— Ты хочешь, чтобы я начал пытать их всех при тебе. И тебя заодно? — Погладил подбородок, сделал задумчивое выражение лица. — Давно, когда твои предки еще только шли на Русь и били половцев с русскими дружинами на реке Калке, они соорудили настилы и положили их на спины пленным. Там были мои предки. Пир на костях. Горе побежденным. — Смотрел на него холодно и зло. — Думаешь, я не сделаю чего-то такого с вами?

— Шайтан. — Процедил Богатур.

Хорошо, теперь ты боишься, все сильнее и сильнее.

— Переводи.

Он сдался, начал говорить на своем татарском. Остальные связанные присутствующие кивали, сжимались, шипели, ворчали. Но участь их была незавидна. Приходилось терпеть и слушать. Проверить, что он лопочет я не могу, но среди татар были говорящие на русском. Следил за ними, по лицам было понятно — говорит что надо, а не противоположное.

Давим дальше.

— Кан-Темир мертв. — Говорил медленно, ждал перевода, продолжал. — Я убил его. Ваш хан болен. Его приемный сын Дженибек Герай хочет идти в Крым. Но, люди мурзы…

Я замолчал, уставился на Богатура. Он, до этого повторяющий за мной, замолчал, посмотрел злобно на меня.

— Ты знаешь, что я скажу дальше. Не хочешь переводить, воин?

— Это позор. — Зашипел он.

— Вы сами вогнали себя в него, заговорщики.

Вот тут важно, очень важно дать понять, что все они вместе. Все заговорщики и те — что шли за Кан-Темиром сразу, и те, что перебежали совсем недавно. Только так их можно убедить. Будет разлад — будет резня. Перебьют всех, заподозрив во лжи. И это повысит шанс прихода сюда основного татарского войска.

— Мы хотели вернуть былую славу. — Процедил татарский воин.

— Ты славно бился, Богатур. Ты веришь мне? Если ты сделаешь так, как скажу я, всем от этого будет только лучше. И тебе и твоим беям, и хану, и сыну хана. Тот, кто проиграл бы от этого, уже мертв. Кан-Темира не вернуть. — Уставился на него. — А вы сможете жить. И уйдете отсюда.

— Шайтан. — Он вновь зашипел. — Я видел того русского казака. Как его звали, Хрущ… Жук! Ты свел его с ума. Ты, шайтан! Ты, ты… — Он захлебывался гневом и беспомощностью.

— Я могу убить вас здесь всех. — Сделал паузу. — Но я говорю с вами, мог отпустить и сделать так, что шансы ваши на выживание вырастут. Вы же все в немилости у Дженибека Герайя. Что скажешь? Богатур?

Он молчал, пялился на меня злобно, вращал глазами, пучил их, сопел.

— Еще раз, Богатур. — Упертый, крепкий орешек, но ничего, расколем и такой. — Я не хочу воевать с вами. Мне это не нужно. Вы пришли сюда, а не я к вам. Хан болен. Дженибек Герай хочет повернуться назад. Но, беи… — Я сделал паузу. — Мы же с тобой воины, Гирей Дивеев.

— Ты шайтан! — Взревел он.

Я подавил невероятно сильное желание сломать ему нос. Потерпи малость Игорь, надо сломать его иначе, не калеча, словами. Не кулаками, не ногами, не саблей. Так победа будет в разы важнее и даст больше. Он должен сделать то, что нужно мне! Обязан. Не под пытками, а самовольно. Упертый баран. Ему же даже будет лучше.

Продолжил спокойно:

— Да хоть черт! Твой Кан-Темир сам якшался с каки-то колдуном. Как это, по-вашему.

— Да! — Выпалил пленник. — Он обманул его! Всех нас! Из-за него мертв мой кровник, мой собрат!

— Дурак. — Начал смеяться. — Он мертв, потому что пришел сюда. Он мертв, потому что я отрубил ему голову.

— Шайтан. — В голосе этого человека я слышал, как он начал ломаться. Он был хорошим воином, но не был интриганом и политиком. Это чувствовалось. В отличие от своего лидера и сотоварища он просто служил, выполнял приказы.

А до мудрости сына хана ему было невероятно далеко.

— Послушай. Богатур. Что я тебе предлагаю. И думай. — Я произнес это максимально спокойной и холодно. — Ты пришел сюда с Кан-Темиром. Вы славно сражались, но русские. И я, их воевода, оказались сильнее. Я, Игорь Васильевич Данилов, воевода. В честном бою одолел и тебя и Кан-Темира. Мои рати побили ваши славные сотни. В отважной и яростной борьбе русские, то есть мы, оказались сильнее. Мы здесь стоим на своей земле, под своим солнцем. Мы не хотим воевать, но Кан-Темиру это нашептал колдун. Сбил его со службы аллаху, связал с темными силами, настроил против хана.

Сделал короткую паузу. Смотрел, как в глазах пленника появляется понимание. Он начинал верить в мои слова. Это победа. Еще, еще немного и он сам убедит себя в том, что только так может спастись. Иного выхода нет. Это замечательно.

Работаем!

— А что это значит? — Задал ему вопрос, чтобы начать формировать в голове верные и нужные мне ответы.

— Что, шайтан Игорь! Что! — Он кричал. — Рус! Что!

— Подумай. Колдун сказал одно, обманул. Но Аллах не дал победы. Он мудр. Он говорит вам, идти обратно. Не здесь решается судьба вашего народа и вашего хана. А там, в Крыму, у теплого моря. Там нужна ваша сила. А не на русской земле.

— Это… Это… — Он заикался, смотрел на меня.

Наконец-то. Он поверил!

Я выкрутил все так, как нужно мне.

— Это правда, Богатур. Скажи это сыну хана, и возможно, ты осунешься жив. Подумай. Если ты скажешь ему, что я колдун, шайтан и все вот это, то… Что? — Я наклонил голову, показывая свои раздумья. — Дженибек Герай видел меня, мы говорили с ним. Он решит, что ты либо сошел с ума, либо оправдываешь этой глупостью свое поражение. Если ты будешь умолять вести сюда основные тысячи татар, что тогда?

Богатур колебался, держался из последних сил. Но я ощущал, что вот-вот и сломаю его. Продолжал.

— Сын хана знает, что вы с Кан-Темиром хотели убить его. А если ты скажешь, что это все происки колдуна, подосланного, кем?

Он пыхтел, мотал головой, мычал что-то несвязное, но очень похожее на «нет, нет».

А я продолжал давить на него. Ломать.