Ему было страшно, я видел это. Идиоты, на что они вообще рассчитывали. Маски какие-то удумали. Да их же на входе стрельцы видели. Или они тоже в деле? Или просто доверчивые лопухи. Люди-то свои, все воронежские. Их тоже допросим, а пока:
— Кто⁈ — Голос мой был
— Ата… — Просипел пленный. — Атаман наш.
Я сел над ним, произнес тихо.
— Про серебро узнал, да?
— Да.
— Нижегородец вам чем не угодил?
Он хрипел. Пришлось достать бебут, подвести ему лезвие к горлу.
— Ты что, идиот? Как вы хотели уйти? Ты же ради атамана своего жизнь отдал, считай. Я тебя сейчас резать начну и буду в своем праве.
— Мы ему. — Он сплюнул, закашлялся. — Должны ему.
— А мне? Ты клятву давал, тварь!
Он молчал, дышал тяжело. Я поднялся. Ситуация была вполне ясная.
Вздохнул, вернулся в сенцы.
— Ну что, Григорий, как наш гость из Нижнего Новгорода?
— Рана не страшная, посекли немного. — Подьячий возился с плечом, еще не закончил.
— Мы же за душегубство и измену вешаем? Или что пострашнее положено? Четвертование?
— Суров ты воевода. — Проговорил он, не отрываясь от работы. — Да и сложно это. Палача в Воронеже отродясь нет. Ты же сам его не будешь кромсать при людях. Можно, если нужно, конечно, конями их порвать. Но…
Он повернулся ко мне, на лице играла кислая мина. после короткой паузы добавил
— Повесит надежнее.
Я вспомнил этот вид казни. Видел недавно. Идущие с Тренко бойцы очень плохо отреагировали на то, что подчиненные Жука сотворили с засечными укреплениями на реке Песчанке. Да и в целом, посчитали их предателями, прихвостнями татарскими.
— Услышал тебя. — Уставился на Путяту. Тот сидел со страдающим лицом. — Рассказывай, как было все?
— Да как. Сижу, воевода, жду тебя. Тут влетают трое. Стреляют в стрельца, который на карауле был. Он их даже спросить не успел. Меня завидели и в него жахнули, он же ближе был. Потом в меня, но я как-то отскочил, зажался. — Он перекрестился, пальцем ткнул на отверстие в стене. Там виднелись остатки пули. — Господь сберег. Вот. Я саблю выхватить успел, ну и они тоже. Стрелец, что спал, вскочить успел. Еще бы такая тут кутерьма началась. Бьемся. Миг, другой. Тут твой немец и слуга подоспели. Ну мы их и потеснили. Одного из пистоля убили. А тут уже и вы. Как-то так, боярин, воевода.
— Ясно.
— Все. — Григорий поднялся. — Думаю все. Рана легкая.
— Значит так. — Я хмуро уставился на нижегородца, проговорил. — Ты тут сиди, в лазарет не ходи, со двора ни ногой. Охрану усиленную поставлю. Люди с Яковом придут. На совете он был, такой, кашляет часто. Ему и его людям вера есть. Ты нам, нижегородец, живым нужен. И люди твои, че-то нет их
Тот пожал плечами, дернулся от боли, поймал недовольный взгляд Григория. А я продолжал:
— Живым, и, насколько это сейчас возможно уже, после ранения, здоровым. Вижу, противостояние есть для нашего объединения с Минином. Поймаем всех, допрошу, пойму. Позже поговорить хочу с тобой. Тут вот люди собрались уже у ворот. Надо успокоить их. Отдыхай.
— Спасибо, воевода.
Встал, задумался.
Вот спрашивается, нахрена, а главное, зачем ты, нижегородский купец, промышленник при всех о деле своем говорил часа два назад? Не сказал бы, может, и не случилось бы ничего. Хотя с иной стороны, если все взвесить и подумать. Может, и наоборот? Может, прознали уже люди в Воронеже, что ты из нижнего Новгорода не просто так, а со значением. От Минина по делу. Может, и пришел, чтобы защиты моей просить, от людей всяких побить тебя жаждущих.
Сидел бы тогда в городе, ждал меня. М-да, чудно, в общем.
Ладно. Что-то и торговец сотворил странное, и эти, убийцы. Жизнью рискнули ради чего? Как бы они удирали потом? Я же их нашел бы… Я. Стоять! Выходит, все это как-то худо бедно работало, если меня убить. Но, шли они нижегородца кончать, а я?
Неужто ходит здесь окрест убийца нанятый?
— Ванька! А конь мой где?
— Так это… Не ведаю я, хозяин. — Он, до этого что-то бубнивший в соседней комнате, выскочил, сжался весь.
— Как так?
— Ну так, хозяин, вы с ним ушли, а ночь потом, а я утром при вас.
— Найди коня. Все ремни проверь, седельные, стремена. Карабин и рейтпистоли. Как бы не испортил кто добра этого.
— Сделаю, хозяин. — Закивал Ванька.
— Григорий, Пантелей идем.
Мы двинулись к воротам. Там стрельцы кричали уже в голос на наседающую толпу. Бушевал народ, спрашивал, кто стрелял, что случилось.
— Что тут! — Выдал я громко подходя.
— Воевода! Случилось чего⁈ Мы все! Мы как один! Мы их всех!
Яков пытался протиснуться ко мне. Но собравшиеся сотни три человек толпились и не пускали никого сквозь свои ряды.
— Так! Войско мое! Все хорошо! Мятежники устроили бунт! Все схвачены! Будут допрошены и повешены! На этом все! Расходимся!
Толпа загудела при слове мятежники. Но мой грозный голос и призыв к действию решал. Они переглядывались, кто-то громко спросил.
— А татары что? Измена же?
— Там Серафим, священник с людьми. Уже решает. Спасибо вам, люди служилые, расходитесь. — Продолжал увещевать. — Если надо будет, позову. В рог трубить буду. Спасибо!
Народ попятился, первые ряды чуть отступили и как-то стали помаленьку разбредаться. Говорили, сетовали, удивлялись.
— Расходитесь! Спасибо! Яков! Ко мне! Люди это твои, верно?
— Да. — Он замахал руками. Наконец-то они пробились.
— Расходитесь! Григорий за мной. — Повел его через начавшуюся уменьшаться толпу, пробились к Якову с шестью людьми. Все в кольчугах, снаряженные, к бою готовые. Лица суровые, напряженные. Этим палец в рот не клади, откусят по локоть. Таких не проведешь. Видно, что опытные.
— Давай с двумя в терем. Мало ли что еще. А мы к лодкам.
— Так случилось то что?
— Позже. Можешь сам пленных допросить.
— Ясно.
Яков покачал головой. Не нравилось ему, что темню я что-то, недоговариваю. Но, объяснять сейчас действительно не было смысла. Нужно идти, ловить предателя, быстрее. А то как бы там Чершенские и Тренко со своими людьми из-за него чего плохого не учудили между собой.
Мы разошлись.
Я, Григорий, Пантелей и еще трое бойцов двинулись вниз по склону. Нужно понять, что же произошло с татарами, и схватить атамана полковых казаков. Уверен, он на лодках уйти хотел. Самый быстрый путь в город. А вот до степняков — неясно, то ли отпустил их кто, то ли просто шум и гам поднял. Отвлекал.
Начали спускаться.
Здесь где-то ночью, туша пожар на другой стороне острога в лесу, я приказал разместить всех пленных. Действительно, внизу, слева среди деревьев виделся небольшой организованный лагерь связанных татар. Там ходили люди, шли какие-то разговоры. Шума неслышно. Значит, все более или менее хорошо.
Не прошли и сотни метров, примерно полпути до степняков, как из-за деревьев выскочил казак. Молодой, совсем какой-то помятый, ошалелый, нервный. Вел он под уздцы моего боевого коня в полной экипировке. Скакун вел себя неспокойно, всхрапывал, мотал головой.
Лицом парень был раздражен, постоянно то туда, то сюда глядел, прислушивался. Ну и удивленным сильно казался. Даже трясся немного.
А… Заждался ты дружок, все ясно. Думали вы, что сразу здесь появлюсь. А оказалось, уже после стрельбы пришел и не сбоку, от казаков донских, а сверху от острога. Не по плану.
Я двинулся к нему, улыбнулся.
— Что случилось, боец⁉ — Спросил громко, радушно смотрел на него.
Хотя внутри злость клокотала. Но рано, пока рано.
— Воевода, татары!
Идущие за мной люди, переглянулись. На лицах их возникло удивление.
— Татары, воевода, удрали. — Продолжил чуть заплетаясь языком молодой боец. — Нашего одного порешили, развязались они… Значится раз и… И бегом. Надо в погоню идти… — Говорил он все более неуверенно, голос подводил. — Вот, конь ваш, воевода.
Эх, вы что действительно решили, что это сработает? План был другой, но появление Нижегородца, видимо, смешало его, заставило действовать быстрее, и все стало валиться. Налет глупый, конь этот, татары, которых, судя по всему, никто не видел бегущими.
Вся постановка трещала по швам.
— Да, молодец, мчаться же надо! Собратья, давайте вниз, тоже за конями.
Доспешные как шли, так встали, замерли удивленные, Григорий понял, что я это все для отвода глаз делаю. Чтобы не случилось ничего. Решит еще этот казачок молодой да засланный пальнуть в меня из чего-то нехорошего. А мне вот это вообще не нужно.
Подошел к нему, взял коня под уздцы.
— Молодец. — В глаза смотрел.
Опустил взгляд, проговорил сбивчиво.
— Рад стараться, воевода. — Попытался вытянулся тот по струнке, но получилось кривобоко. Нервничал сильно. Ждал, когда влезу.
Я начал поворачиваться, чтобы запрыгнуть в седло, и резко развернулся. Что есть силы, целя снизу вверх врезал ему апперкотом в челюсть. Тот глаза вытаращил, возможно, язык прикусил и отлетел на пару метров. Понял, только когда боль испытал — что уловка не прошла.
Резко отскочил с места, где стоял. Вжался в коня, ждал выстрела его второго номера, но тишина. Видно, надеялись они меня так провести.
Повернулся к сотоварищам. Приказ отдал:
— Этого дурака связать, коня осмотреть, оружие проверить. Ваньке моему передать для повторной проверки. Ясно? —
Бойцы, приведенные Яковом переглянулись, закивали.
— Один тут, остальные за мной!
Оставили служилого человека с моим конем и потерявшим сознание от удара парнем. Сами двинулись дальше быстрым шагом. Шли, чуть огибали кусты. Именно в них и прятался этот казачок, дожидался меня на пути к пленным.
Скоро оказались вблизи лагеря связанных степняков. Татары — кто сидел, кто полулежал. Все Связанные, к деревьям примотанные. Здесь особо не забалуешь. Друг к другу не подползешь. Жестко, очень, но по-другому нельзя. Конвенций о содержании пленных еще не придумали — это раз. А второе — они же могут бунт поднять. Автоматического оружия-то нет, чтобы сразу двоих, троих положить при нападении. А из пистолета — ну одного, второго саблей еще попробуй зарубить. Шансы на побег в это время побольше будут, чем в привычное мне время, при условии, что не связан пленник. Поэтому, крутили жестко.
Запах стоял неприятный. Человеческие испражнения, пот, боль, кровь, гной. Кто-то стонал, всхлипывал, канючил — скорее всего, мамку звал или пить просил. Война для всех не мать родная. После боя всем от ран тяжело.
Но, мы вас сюда не звали. Сами пришли.
Огляделся, увидел Серафима, махнул ему. Он сразу же двинулся ко мне.
— Воевода. Тут все тихо. А там пальба, наверху, потом Тренко рысью с людьми вниз побежал. Я ему кричу, а он мне, потом. Торопился. Что твориться? Воевода.
— Татары бежали? — Ответил я вопросом на вопрос. — Потери есть?
Он брови насупил, ждал разъяснений, а получил иное.
— Наши все целы. Охрана. Говорят все тут, никто не утек.
— А кричал кто?
— Да пес его знает. Неясно. Дозорные, что здесь, говорят чуть выше. Но они проверять сразу-то не кинулись, думали ловушка какая-то. Сразу озираться стали, нападения ждали. Ну и мы тут подошли почти сразу. Проверять стали. Считать.
— Ясно. — Я улыбнулся. — Отпускай людей. Хочешь, в лазарет возвращайся, а хочешь, со мной пойдем, виновника всего этого хаоса словим.
Он приподнял бровь, уставился на меня еще более пристально. Молчал.
— К острогу его скоро притащу, так что, по желанию. — Улыбнулся батюшке, а идущим со мной проговорил. — Двинули… Хотя…
Вновь обратился к священнику:
— Серафим, давай лучше Богатура и беев, кто здесь из них, главный из всей этой своры отбирай и к острогу. Всех поднимите, сажайте у входа. Говорить будем.
— Сделаем, воевода. — Серафим кивнул.
Мы же двинулись к табунам, что паслись внизу и реке, что поблескивала дальше.
За просекой на мостках я видел, как идет настоящая свара, перепалка. Атаман полковых казаков с десятком бойцов что-то доказывал охране лодок. Рядом стояли Чершенские с двумя десятками своих людей. Вооруженные, снаряженные, готовые в бой кинуться. Братья перегородили подход, встали на сторону охраны и, судя по всему, крыли благим матом пришедшего воронежского казачьего атамана. Тот ярился, но сделать ничего не мог. Отдавать приказ к бою не решался, в меньшинстве был.
Хорошо, что я их послал. Вовремя подоспели и время выиграли.
А со спины к беглецам уже подошел небольшой отряд Тренко. Стоял, наблюдал, тоже готовый к драке. Отсек он полкового атамана от лошадей, как второго варианта бегства.
Внезапно донцы и дети боярские сработали в тандеме, и сотник в дела не лез. Приказал наблюдать, что дальше будет.
Все меня ждали, чтобы конфликт разрешить.
Мы пробрались через просеку, полную коней. Животные стояли кучно. Седла были сложены рядом с каждой из таких небольших групп. Служилые люди таскали им камыш от реки, вычесывали скакунов, поглядывали на происходящее у мостков. Но, в дело не вступали. Там и так сил много, сами разберутся, а здесь дело важное — лошадей накормить, да в порядке держать.
— Что происходит? — Я подошел со своими людьми, решил сыграть под дурачка. — Говорят, татары утекли, здесь, что ли хотели пройти, по реке?
Тренко чуть повернулся, услышав мой голос, кивнул. Суровое его лицо стало чуть более спокойным. Чувствовалась в нем мысль — р раз пришел главный, сейчас все и решится.
Атаман дернулся, резко обернулся ко мне, уставился удивленно.
Я чуть в голос не заржал, смотря на его выпученные глаза. Сдержался.
А ты думал, что твоя глупая затея выгорит? Дураку ясно, что подстава какая-то. Даже если бы и утекли татары, то сколько? Трое, пятеро и что их всем лагерем искать и это именно моя задача, что ли? Да, я дюже додельный человек. Тут не денешься никуда. Но, чтобы за пленными лично гоняться — дудки. Может, за самим Богатуром еще ладно. Но он под персональной охраной.
Да, к тому же, я их и так отпускать собрался. Так что толку в этом как-то мало. Совсем.
— Что происходит? — Повторил я свой вопрос, буравя взглядом полкового атамана.
— Мы в город идем, воевода. Ранен я. — Тот указал на тряпку, которой была перемотана голова. — Бит. Ты же сам говорил. Раненных туда. Филка пушки свои пока спустит, мы уже вернем лодки. А пока часть добра перевезем. Люди меня и имущество сопроводят как раз. Мало ли что.
— Атаман, боишься, что лошадь тебя растрясет?
— Да что ты с ним… — Начал было Григорий, не выдержав.
Я руку вскинул, и собрат мой осекся, замолчал.
Предатель положил ладонь на эфес сабли. Сопровождающие его люди переглядывались растерянно. Они не понимали, что происходит. Все, кроме еще одного. Признал я того бойца, что ночью спорил со мной из-за добычи. Затаил, значит, злобу. Ясно.
Он стал спина к спине с атаманом, тоже упер руку в оружие.
Вот так выходит, остальные то даже и не в курсе. Это хорошо. Непричастных трогать не будем, меньше потерь.
— Атаман, что тебе нижегородец сделал? — Смотрел на него сурово. Ответа ждал. — Зачем его убить приказал? Клятву нарушил. Людей своих на виселицу отправил.
Казаки, что были при своем лидере, еще больше занервничали. Драться им совершенно не хотелось, руки приподнимали, отстранялись от своего предводителя, отходили на шаг, другой в сторону. Давали понять, что они хоть и его люди, но против воеводы не идут, не думают.
Один прогудел как-то нервно.
— Воевода, мы это… Нам приказали атамана сопроводить… Мы и, это… — Он сбился, смешался, закашлялся. — Мы сюда пришли, значит… А здесь эти…
Он махнул на Чершеньских.
— Не пущают… Мы не понимаем, чем прогневали… Чем воевода?
— В сторону, боец. — Произнес холодно. — Атаман твой предатель. Убить меня хотел и гостя моего. Хотя, клятву, как и вы все давал.
Люди доселе все еще верные своему лидеру, уставились на него. И почти сразу все, кроме одного отошли на несколько шагов. Все тот же казак проговорил сбивчиво.
— Мы это, воевода… Мы не… Атаман он наш… Но коли так… Мы за тебя, за… Мы же клятву того, этого. Мы не знали.
— Полно. — Я поднял руку. Обратился к атаману, замершему вблизи мостков. — Давай, кайся перед братами своими. Зачем их подставить хотел. На предательство повел.
— Все равно в петле висеть. — Процедил он. — Что же ты за черт, Игорь Васильевич Данилов. Как все знаешь, как понимаешь.
Слышалось в голосе его злость и сокрушенность.
Справедливости ради твоя задумка была ну совсем какая-то примитивная. Людей жалко. Это да. Ты пятерых на разбой и предательство подбил. В тереме трое, с конем один и здесь еще один.
Да еще и стрелец погиб по твоему умыслу и один ранен. Но вроде не сильно. Нижегородцу тоже досталось, но жить будет. Надеюсь.
Уже после боя потери у нас. Что за дурость.
— Атаман, смерть разная бывает. — Проговорил я спокойно, вытаскивая саблю. — Можно просто в петле, как холоп. Можно как воин от клинка острого. А можно и между лошадями растянуть или между соснами.
Не хотел я пытать этого человека, но узнать, почему он затеял это, было нужно. Может, кто-то еще вовлечен в эту авантюру.
— Пугаешь. — Процедил он зло сквозь зубы. Озирался, смотрел, куда бы убегать, но выхода не было.
— Нет. Говори как есть. Я уже тебя пять раз убить мог. Понять хочу, чем тебе нижегородец насолил. — Выкрикнул резко. — Говори!