Пастыри чудовищ. Книга 2 (СИ)

ЛУНА МАСТЕРА. Ч. 1

«…двадцать пять лет, прошедших после явления в Энкере

таинственного Ребёнка (т. н. Десятого Чуда Кайетты)

отметились многими подобными явлениями в различных государствах и городах.

Притом, что это неизменно были мошенники или безумцы —

всё же на этот раз можно утверждать, что Дитя Энкера,

явившееся господину Тилкессу — не более, чем следствие

неумеренного употребления спиртного на праздновании Хороводного дня…»

Из газеты «Море новостей»

МЕЛОНИ ДРАККАНТ

Утро какое-то невнятное — вроде бы, лето решило вернуться и вытолкать осень взашей. Типично для Лун Мастера. Вольерные и егеря все сплошь не могут глаза продрать, а зверюшки вполне в порядке, не против разнообразить кем-нибудь рацион.

Стимфа еще теряет перья, но меньше. Мантикора Мист порыкивает и отлеживается в яме с грязью, кормиться не хочет, странно. С остальными нормально: серебристый единорог уже поправился, грифон, которого от контрабандистов забрали, почти не хромает. Вулкан гарцует по своему вольеру — требует поиграть. Тхиоры помирают без утренних почесушек.

Помогаю Зубоскалу чистить загоны единорогов, да керберов успокаиваю и отвлекаю на себя — чтобы успел убраться.

Работа в самом разгаре, когда заявляется Принцесса. С видом, полным опасной готовности помогать. Раз так, тащу Его Светлость чистить запруды для гидр. Гидр беру на себя: хожу туда-сюда, помахивая протухшей рыбой, пока все четыре ко мне не собираются. Потом киваю Морковке: валяй, очищай дальнюю запруду. И начинаю беготню по бережку с разбрасыванием рыбы. Чтобы гидры не отвлекались, не передрались и меня не сожрали.

Морковка помогает в своем стиле. Беспокоится обо мне, потом морщится от запаха рыбы, потом почти падает в пруд. Потом и вовсе внезапно хватается за сачок-фильтровку и начинает вычёрпывать грязь и тину вручную.

— Совсем сбрендил? Печать используй!

Морковка роняет сачок в пруд и заливается огненно-алым. Призывает Дар и почти выплескивает гидр на берег. Помощничек.

— С Дрызги больше толку, — говорю, пока Янист вытаскивает сачок. — Ладно, пошли.

Его Светлость нынче в ударе. Он влезает в навоз яприля, роняет бутылку с притиркой для виверния и опрокидывает поилку для шнырков. Небось, последствия вчерашнего: малый ухитрился сцепиться с Нэйшем. Меня при сцене не было, но, если верить Йолле — Грызи успела как раз перед тем, как Морковка мог влезть в драку и превратиться в мокрое место. В общем, Гриз не пожалела выражений на обоих.

Морковка мыслями застрял во вчерашнем дне, хмуро пыхтит и при виде Грызи каждый раз меняется в лице. Грызи пролетает мимо нас часто: у неё идут первые триста дел из вечной тысячи.

В последний раз она заявляется к вольерам яприлят с Нэйшем. Летит впереди, выпаливает: «…посмотреть. Непонятно, с чего хозяин решил, что ударят по нему, но твои связи с даматскими эйшеетами могут…»

Палач плывёт следом (один его шаг — на два её). Выражает лицом издевательское внимание. Поравнявшись с вольером для грифонят, машет нам. Я отворачиваюсь. И отхожу, чтобы меня не забрызгал Морковка. Если вдруг лопнет.

Но Его Светлость только роняет ведро, которое он тащил к поилке. И бормочет, прожигая взглядом спину Мясника:

— Что вообще между ними может быть общего… Это какая-то… физическая или психологическая зависимость?

— Чего?

Янист вспоминает, что я Следопыт, и буреет. Пытается собрать при помощи магии воду обратно в ведро — лужица разлетается брызгами.

— Что у тебя с Даром?

— А?

Его Светлость опускает ладонь. Уши у него переливаются оттенками алого. Вид — как у Йоллы, когда её поймаешь на покупках спиртного для Дрызги.

— С Даром. Ты ж им нормально пользовался. А в питомнике оказался — всё время сбоит. Да ты к Печати через раз взываешь! Решил заделаться «пустым элементом»?

— Ну… я бы не сказал так…

Морковка делает вид, что его жутко волнуют грифонята — три сизых, один серый, два чёрных. Осень — время охотников, так что у нас куча осиротевшей детворы.

— Ты никогда не думала, что Дар переоценивают? И… он не то, чем кажется?

Смотрю на Печать Следопыта на своей ладони. Потом на Морковку. Как на идиота. Его Светлость досадливо машет рукой:

— Это случилось около года назад. Законники накрыли в водах Вольной Тильвии судно с живым грузом. Это были… понимаешь, это были дети. «Пустые элементы». Сироты, или те, кого родители отдали… или продали. Их везли в Велейсу Пиратскую, на юго-восток. Чтобы перекинуть в…

Тавентатум, конечно. Град Рабов. Очаровательное такое местечко на Триграничье, где сходятся границы Айлора, Вейгорда и Даматы.

— …и оказалось, что эти дети просто никому не нужны. Понимаешь?! Приютов для «пустых элементов» в Кайетте нет. Есть частные пансионы, но с высокой оплатой. В общем, детей перекидывали с рук на руки, пока кто-то не припомнил, что в Алчнодоле есть община Единого, куда принимают «пустых» Но в Алчнодоле же не работают виры, нужно было доставлять ребят либо морем, либо от границ Ракканта или Ирмелея, по Полынным всхолмьям… Они бы заблудились. Ну, и…

Холодею. Звучит как раз в духе Рыцаря Морковки: влезть в место, которое из людей выпивает магию.

— Ты что — полез в Алчнодол?!

— Возле них уже начали шнырять агенты из Вольных Пустошей! — голос у Морковки срывается. — А куратор уже начал было выговаривать, что «пустым элементам» самое место в Гегемонии — мне что, нужно было глаза закрыть?! В общем, мы поплыли. В Ракканте повезло с благотворителями: снабдили нас кое-чем. Потом по рекам… до Чистой Долины.

Такого названия не припомню. А Морковка аж просветлел от воспоминаний. Поднимает перо грифоненка с пола. Задумчиво смотрит на свет.

— Там, знаешь… всё совсем иначе. Не так, как я себе представлял. И в самой Долине — даже не представляешь, какая там красота. Словно благословенное место, нетронутая природа. И община — там несколько поселений, но мы были в общине Единого, у брата Найго. Удивительный человек — был искателем приключений, служил при дворе у королевы Ракканта, совершил кучу открытий для тамошней Академии. В конце концов уверовал в Единого, а потом добровольно ушел в Алчнодол. В общине я сперва задержался на пару дней — посмотреть, как ребята освоятся…

— А потом, стало быть, решил задержаться?!

— Вообще-то я хотел там и остаться, — спокойно отвечает Его Светлость. — К тому времени я почти смирился с тем, что тебя не найду. Мечтал разве что в плаванье отправиться, но в общине внезапно обрел большее.

Замечает, как я на него смотрю, и смеётся:

— Не бойся, не болен я. А магия… что такое магия? Дар? Который мы почему-то ценим едва ли не превыше всего? Который даёт иллюзию силы, отвлекая нас от силы настоящей? То, что роднит нас с якобы существовавшими древними божествами?

— Якобы? А, ну да, ты же адепт Единого.

— А что? — вскидывается Морковка. — Ты веришь, что были Аканта, и Дикт, и Благословенные земли, и Девятеро, которые наделили Камень своими силами? Не боги создали Камень, Мелони. И те, кто его создавал, едва ли руководствовались совсем уж добрыми намерениями. Может быть, просто хотели больше силы.

— А это, как я понимаю, преступно.

— Нет. Просто… — Морковка теперь печален и щурится куда-то в облака, и кажется даже взрослее. — Просто настоящая сила — не в отсутствии слабостей. А в их преодолении. А получить что-то бесплатно… Даром… ты правда веришь в это? Что мы все ничем не платим за то, чем нас наделяет Камень? Что мы не платим хотя бы частичкой себя?

Сейчас я в основном верю в то, что Рыцарь Морковка — это что-то вроде Илая Вейгордского среди остолопов.

— Если там было так хорошо — что ж ты там не остался?

— Учитель Найго меня отговаривал. Говорил, в Долине мне будет тесно. А четыре луны назад меня разыскало письмо от госпожи Венейг с известием о смерти её мужа. Я поспешил в имение Венейгов, потом занялся твоими поисками… Мелони, если бы ты только согласилась хотя бы увидеть тех, кто тебя ждёт…

Надо же, издалека зашёл. Привычно говорю Его Светлости, чтобы он отвалил или занялся уже делом. Янист понимает это по-своему и удваивает мощь внушений. Почти убеждает вернуться с ним в поместье Шафран и Пуговку — игривых с утра особенно гарпий-бескрылок. Меня, само собой, не пронять, но когда это Рыцаря Морковку останавливало?

На утреннюю «встряску» заявляюсь злая, как невыспавшаяся мантикора. Остальные, правда, еще краше. Пухлик до ушей зевает. Плакса занавесилась волосами — кончик носа чуть видать. Никак, в знак траура, потому что Мясника опять куда-то унесло. Шипелка свернулась в кресле так, что без вывиха конечностей точно не обошлось. Омерзительно бодра разве что Конфетка — блестит себе румянцем во всю щёку и щебечет, что ах, какое интересное дело кому-то предстоит, ведь у нас же вызов, вы себе представляете?!

Пухлик между зевками доносит: только что был курьер, от господина Вельекта, очень просит пожаловать, потому что в угодьях разбушевалась славная такая свиночка. Пухлик так и говорит — свиночка. В общем, надо бы пожаловать и унять.

Мантикора дери, снова бешеный яприль. Когда они, идиоты, уразумеют, что это им не домашняя зверушка?

— Вельект… Вельект… — судорожно соображает Его Светлость. — Это, случайно, не винодел? У него, кажется, виноградники на юге Вейгорда.

Пухлик мгновенно пробуждается и всем своим видом демонстрирует желание бежать и спасать. Вот только ему вряд ли обломится: сейчас ворвётся Грызи и с порога заявит, что спасать яприля будет она, самолично.

Только Грызи не врывается — входит медленно и с крайне задумчивым видом. Озирает комнату раз, другой. И роняет тихо:

— Говорят, в Энкере ночью являлось Дитя.

Пухлик глотает зевок, Рыцарь Морковка давится сведениями про виноградники. Конфетка ухмыляется.

— Сладкая моя, в Энкере всегда кто-то является. Они ждут возвращения своего Чуда вот уже четверть века, и почти каждый год находится пророк, появляется оракул, знамение…

— Вот только эти пророки не разгуливают в ночи бок о бок с двумя алапардами.

По лицу Грызи ясно, что решение принято и она сейчас — в Энкер. Разгадывать тайну Десятого чуда Кайетты. Искать чудо-ребеночка, на котором у нее такой же сдвиг, как у Мясника — на бабочках.

— Алапарды реальны, — добавляет она. — Потому что он просто забрал их из какого-то храма. Прежде чем начать гулять по улицам среди ночи. Всё это выглядит как-то странно. К сожалению, не все там в восторге от варгов, так что бы мне пригодился кто-то… с виду благопристойный и безобидный.

Плохо у нас с благопристойностью. Небритость Пухлика только чуть маскирует хитрость рожи. Нойя. Терраант. Копна волос — в смысле, там Плакса где-то под ней. Есть ещё я — воплощённая безобидность, от шрамов до метательных ножей.

— Господин Олкест, вы насколько законопослушны? — участливо интересуется Грызи.

Рыцарь Морковка тут же набирает воздуха в грудь. Чтобы показать, что закон — его лучший друг. И вообще — поэму «Об идеальном гражданине» Тарк Филин писал про него.

Грызи машет рукой — мол, вижу, сойдет. Роняет под нос: «Ну, всё когда-то случается в первый раз» — отчего Его Светлость раздувается еще больше.

— Мел, за яприлем съездишь?

Само собой, не Шипелку ж с Плаксой на двоих посылать.

— Лайл, — взмах уходит к Гроски. — Идешь вместе с Мел. Переговоры на тебе. Финансовая сторона тоже. Они должны заплатить.

Звучит почти зловеще и почти пафосно. Если бы у Пухлика так нездоровенько не блестели глаза.

— Заплатить не продукцией! — добивает его Грызи. — Берите «поплавок» сейчас, потом пусть Фреза за нами вернётся. Остальных вызываете по необходимости, если что-то серьезное — сообщаете мне.

Всё, понеслась гарпия по кочкам. То есть, сначала понесся Рыцарь Морковка, который сообразил, что, о ужас, я же куда-то там собираюсь без него унимать свиночек. А ему предстоит тащиться в Энкер с «этой невыносимой» и охотиться на какое-то там чудо, пфе, подумаешь. Его Светлость готовится вцепиться в меня всеми конечностями и начинает вопить о своем категорическом несогласии меня отпускать, как тут подходит Грызи.

Вопросительно смотрит — мол, отпустишь женишка?

Так что я торопливо осеняю Его Светлость благословляющим жестом, подсмотренным у кого-то в храмах. Говорю что-то в том роде, что он там в Энкере очень даже будет нужен — и выскакиваю к чертям водным из четырех стен.

— Фреза, — ору вовсю, — запрягай, уматываем!

Проблемы начинаются почти сразу. Во-первых, от Пиратки еще попробуй — умотай, без завтрака-то. Предоставляю Пухлику грузиться едой за себя и за меня, а сама убегаю к вольерам — раздать Мелкой инструкции, что делать, к кому идти, с кем связываться.

Возле «поплавка» у пристани меня догоняет вторая проблема: Пухлик волочётся к «поплавку» не один, а в компании развесёлого Лортена. Становлюсь столбом и прожигаю Пухлика взглядом — с виду, вроде, разумный человек…

— Ты его зачем притащил?!

— В каком это смысле — притащил? — возмущается Бабник. — Мел, дорогуша, я бы вынес вопрос на суд философов — кто кого сюда притащил. Разве мог я вас отпустить в пасть кровожадной…

— Свиночке, — шепотом подсказывает Гроски, но Бабника сбить невозможно, он в поэтической горячке.

— Огромному, злобному, яростному порождению древних сил, сметающему всё на своём пути. Да. Своими ужасающими клыками. И копытами. И если эта ужасная женщина может подвергнуть вас такой опасности, то я, во славу всех моих предков…

— В общем, им коварно овладело чувство долга, — поясняет Пухлик. — Набросилось, знаешь ли, из-за угла. И овладело.

— Да помочь папаше-Вельекту — это мой наисвященнишейший…

Фреза осматривает этот бардак и смачно сплевывает на доски причала. Очень значительно. Будто точку ставит.

По дороге Лортен изливает на Пухлика пафос и нараспев цитирует древние гимны, все до одного посвящённые вину. Гроски злобно пыхтит и про себя явно проклинает мамашу Лортена, которая дала сыну такое образование. Я решаю, как бы ещё Бабника обозвать. Липучка — вот в самый раз.

На юге Вейгорда тепло и солнечно. Вельект встречает нас на пристани. Круглый, в холщовой рубахе, весь багровый. Огромные пушистые усищи, весёлость рожи — и ещё он весь пропитался вином. Распахивает нам любящие объятия и уверяет, что так ждал, так ждал, спасители мы такие и разэтакие, мы же, конечно, выпьем?

Лортен виснет у заказчика на шее и уверяет, что непременно. И не раз. Пухлик весь светится от жертвенности, когда отказывается. И бубнит, что нам бы насчёт дельца обговорить. Усач грузит нас в веселенькой расцветки повозку и уверяет, что сперва знакомства, а дела потом.

От пыльной дороги расходятся волнами холмы. Куда ни глянь — сплошь виноградниковое царство, огромными клетками, кое-где — белые домики. Дороги, повозки, на телегах — виноград или бочки. Отмечаю глазами яркие густые пятна рощ — раз, два, три, четыре… рощи и кустарники слишком часто, плохо. Да ещё вон на востоке поднимаются Милтаррские горы.

— …сейчас как раз работают давильни… — озабоченно рокочет Усач. — Снимаем поздние сорта… Вон, видите, дома у каждой плантации? Сок потом отвозим на брожение в хранилища, да… погреба для каждого сорта винограда. У меня в поместье, конечно, остаётся только лучшее, ха!

На виноградниках — люди, снимают пахучие лозы. Дружно начинают Вельекту махать и орать. Усач перекидывается с работниками шуточками, тут же представляет нас:

— Эйола, ты видала, Эйола? Скоро эта свинина перестанет пугать моих милых работничков, так всем и передай! Скажи всем — Энрио Вельект заботится о своих милых работничках! Не жалеет на них денег — я даже вызвал ковчежников, слышала, Эйола?

Какая-то смуглая и полногрудая в ответ радостно вопит, что лучше б добрый хозяин им подкинул лишних денег, а со свиньями они уж сами разберутся. Она, например, привыкши — потому как муж у нее самый что ни на есть хряк.

В воздухе застоялся запах перебродившего винограда. Смешивается с запахом пота и еды от костров. Разливается, волнами плывёт. Забивает дыхание.

Работать будет сложно.

С завтрака пытаюсь драпануть, но Усач меня подрезает отчаянным воплем: «Куда?! И ничего не попробуете?!» Пока я решаю, не поставить ли заказчику фингал, подключается Липучка и пропихивает меня в двери поместья.

Поместье напоминает длиннющий сарай — выстроено без хитростей, всё в зелени, прохладное внутри. Усач обещает нас попотчевать «настоящей южной кухней». Знакомит с семьёй — у него неохватная жёнушка и пропасть дочерей. Все от души галдят и тащат на веранду. Втискивают за стол, как ни отбивайся, и начинают потчевать и закидывать вопросами, и сами рассказывают, перебивают друг друга. И хохочут над своими шутками, и поят непременным вином, и воняют перцем и розами.

А «настоящая южная кухня» — это когда ты не можешь встать из-за стола после первой смены блюд.

Гроски нахваливает каждое блюдо и травит байки про питомник, Лортен разглагольствует об опасностях и пыжится перед дочерями Вельекта. Я прикидываю, насколько скоро чокнусь. Мочалю зубами лист салата и костерю себя за то, что не вызвалась с Грызи. Носилась бы сейчас за Чудом Энкера и горя б не знала.

Пару часов теряем в подземельях, где всё бродит и булькает. Повсюду пыльные бочки, несутся звуки, как у Пухлика из живота. Усач расписывает каждое винишко и время от времени настаивает, чтобы мы попробовали.

Лортен под конец прогулочки начинает вворачивать в цитаты из древних поэм какие-то уж слишком сальные выражения. И часто спотыкаться.

— Это он от голода, — волнуется сердобольный Усач. — Ничего, сейчас пообедаем…

Кажется, из поместья нам выбраться не суждено.

За обедом Пухлик ухитряется навести разговор на «злобную свиночку», и семейство начинает с упоением повествовать. Выходит, что яприль в окрестностях бесчинствует уже с девятницу, а то и больше. Топчет и ломает виноградники, пугает рабочих. Серьезно не пострадал никто, разве что раз разнёс давилку, да ещё перепугал лошадей, которые везли сок в хранилище. Лошади понесли, бочки раскатились.

— Убытки, конечно, невелики, — Усач дует щёки. — Но беспокойство! Вино не любит беспокойства. И потом, должен же я заботиться о своих работниках?! И угадайте, что я сделал пятого дня? Нет, вы не угадаете! Я нанял местных охотников!

И начинает хохотать под усами. Женушка с дочками ему вторят, аж колышутся.

— …в общем, нанял я их пятого дня, а пришли они только позавчера. Со своими дворнягами. И к вечеру уже не стояли на ногах! И даже обещали устроить засаду на яприля ночью — видать, думали отпугнуть его храпом. Но угадайте что? Он сам на них устроил засаду!

Усач трясется и отдувается, пока рассказывает — как именно яприль гонял охотников по виноградникам. И уверяет, что с местными охотничками проблема решится хорошо если к зиме, да и то если яприль издохнет естественным образом.

Южане же, ну. Полдня продрыхнут под солнышком, потом будут три часа обедать, ещё два — собираться, потом потеряют собак, а под вечер с громкими песнями и фляжками вина выдвинутся вперёд, пройдут полмили, остановятся на ужин, опустошат фляжки и решат, что на сегодня хватит.

Хозяин маринует нас до вечера — надо же ещё показать погреба с бутылками. И всё хозяйство, от коз до золотых рыбок. Попутно кидает, что его погреба всегда к нашим услугам — тут я замечаю, как у Липучки загораются глаза, и малость Усача даже жалею. Вельект бы нас и на ночь у себя устроил, но тут уж мне удаётся отбиться.

Получаем коня, повозку, клятвенное заверение, что куда — это Арринио в курсе. Кто такой этот Арринио? А конь. Он нас проводит. И вообще, нам тут рады повсюду, можем ночевать, где нам удобнее, он уже распорядился. Да-да-да, нас всюду примут, обогреют, накормят… напоят.

Звучит жутко, после сегодняшнего.

С трудом отдираю от хозяина лопочущего что-то Липучку. Гроски каким-то чудом заваливается в повозку сам. Вспрыгиваю на место кучера под нескончаемые хозяйские «Да вы только скажите, что нужно…»

Конь Арринио тоже южанин: чуть тянется, по сторонам глазеет. Темнеет быстро, дом Вельекта скрывается за холмом. Можно вдохнуть воздуха, дать отдых глазам и ушам. Носу — не очень-то: малость посвежело, но виноградный дух так и кружит голову. Да ещё Лортен сзади храпит. Каждый храп — волна разных винных ароматов.

Мантикоры бы драли южное гостеприимство.

Цикады орут вовсю. Над головой звёзды — в кулак, а луны не видать. Копыта неспешно тукают по дороге, между виноградников. Гроски чем-то звякает в сумке — небось, с собой винишка набрал.

Надо будет с утра напомнить Вельекту, чтобы сообщил местным: в яприля не стрелять. Хорошо — пока что ума хватило его не ранить.

Глянуть — откуда приходит, где нападает. Может, территорию оберегает или деток. Пройтись по следу, усыпить, забрать в питомник. Трогаю в нагрудном кармане флакон со снотворным от Конфетки. Швыряешь в яприля, попадаешь в яприля, или близко от него. Забираешь яприля. Ничего нет проще. Только б найти.

Яприль находит нас сам.

Дар я не использую — а зачем ночью-то? — так что радостное «Уи-и-и-и» слышу только чуть раньше Пухлика. И топот. И треск ломаемых виноградных лоз. Подскакиваю, придерживаю коня, взываю к Печати.

И понимаю, что яприль не просто близко, а очень близко — сейчас на дорогу ломанётся. В засаде, что ли, ждал?

— Па-а-ачиму астанавились? — приподнимается в повозке Лортен. — Я… требую пра-да-лжения… э-э… знакомства.

Цыкаю. Гроски, в адеквате, потому что пялит глаза в нужном направлении. Сую ему фонарь с желчью мантикоры, шепчу: «Не открывай пока». Готовлюсь прыгнуть на дорогу — переговорить с яприлем. Может, усыпить на месте.

И тут яприль махом вылетает на дорогу с длинным «Хрюююювет!» А конь Арринио вспоминает, что он южанин, и с ржанием кидается в галоп. Меня от толчка швыряет назад, прямо на Лортена.

— Грязные утехи, — невозмутимо обдаёт он волной перегара. — Одобряю.

Телега подпрыгивает по неровной дороге, конь несет как бешеный. Пухлик подскакивает и охает. На хвосте у нас висит яприль. С пронзительным «Уи-и-и-и!»

Темно-зеленая тушка с горящими золотом в темноте глазами. Здоровый и дурной. Догонит — от телеги щепок не останется. Надо влупить усыпляющим, но при такой тряске и скорости — черта с два попаду.

Сигать с телеги тоже не вариант. Ору Пухлику: «Свет! Светом ему по глазам!» Отпихиваюсь от очумевшего Лортена. Кидаюсь к месту кучера — надо прыгать на лошадь, успокаивать.

Позади полыхает вспышка — это Гроски каким-то чудом правильно открыл задвижку с фонаря. И правильно направил свет яприлю в глаз. Сзади — возмущённый взвизг и хрюканье. Отстаёт.

— Тпру-у-у! — ору, пытаясь нашарить вожжи. — Стоять, кому сказано!

Вожжи зацепились за край повозки, хватаю их. Только конь уже и так замедляется, переходит на рысцу.

— П-порождение тьмы! — вопит позади очухавшийся Лортен. — Трепещи, ибо я сражу тебя!

И храбро вываливается на дорогу. Под наш с Пухликом хоровой вопль: «Мантикоры мать!!»

Дёргаю вожжи, прыгаю вслед. Пухлик скатывается с повозки ещё раньше. Яприль несётся на Лортена с задорным “хрюхрюуиии”. Липучка раскачивается, как деревце в ураган, и пытается отыскать у себя на боку что-нибудь яприлесражающее. Только он же не носит с собой меч, а другое оружие и подавно. Лортен, видать, об этом вспоминает, видит подлетающую тушку и выдаёт:

— П-позвольте… ик… сразить вас… в другой раз.

Совершает пируэт на одной ноге в попытке удрапать от яприля подальше. Только вот хрюкающая махина к нему уже совсем близко.

Не успеть, мантикоры корявые!

Впопыхах чуть не забываю про Пухлика, а этот успевает всё. С нецензурным воплем и на бегу одновременно сует чуть ли не яприлю в морду фонарь и лупит холодом. Зверушка замедляется, а Гроски алапардьим прыжком сносит Лортена с дороги. В канаву, потому что слышу шум и плеск.

Яприль фыркает, крутится на месте, пытается промигаться и отойти от удара заморозки. Самое время работать. Торможу, не добегая дюжину шагов. Снотворку долой из небьющегося футляра. Швыряю хрупкий флакон — есть, попала, прямо в лоб. Всё, дело сделано.

Свинюшка так не думает, потому что фыркает, пытается стать на дыбы — да он пудов двадцать весит! — а потом галопирует мимо. С шумом и треском проламывается через виноградник и исчезает себе в ночи.

Из темноты издевательски ржёт южный темпераментный конь. Я стою, выравниваю дыхание. Прислушиваюсь с Даром — если сразу не взяло, должно пробрать через пару минут. Ничего, бодрый треск и хрюканье. Яприль уносится черт-те куда по ночи, спать не собирается. И не догнать.

Тут на юге и яприли какие-то бешеные.

— Черти водные, — говорит Гроски, вылезая из канавы. — Я думал, тут просто обочина. По-моему, туда какой-то идиот набросал гнилого винограда.

Вином от него теперь несёт ещё больше, чем раньше.

— Что со снотворным, попала?

Яприль весело проламывает виноградники уже за милю от нас. Останавливаться и не думает.

— Попала, только на него не действует. Что там этот…

Из канавы доносится залихватский храп. Между храпом слышатся причмокивания — что-то вроде “О да-а, я готов весь погрузиться в этот пьянящий аромат”. Гроски прислушивается и вздыхает:

— Боженьки, вот чем я думал вообще, когда шёл наниматься в питомник? Мог бы тихо, безопасно разнимать драки в барах, или выбивать долги из игроков…

Голос у Пухлика уж слишком трезвый. Кошусь подозрительно, поднимаю повыше фонарь. Гроски отмахивается.

— Что? Я зашёл к Аманде после «встряски». Она не устояла перед моими мольбами и выдала мне побольше «Трезвости». Полно в сумке. Как знал, что пригодится.

Идёт доставать Липучку из канавы. И добавляет пророчески:

— Потому что сдаётся мне, что жизнь подложила нам немаленькую свинью.