Пастыри чудовищ. Книга 2 (СИ)

ФАМИЛЬНАЯ ДРАГОЦЕННОСТЬ. Ч. 1

«…однако традиции Рода и обычаи Рода для истинно

древних Родов Кайетты священны, и священны реликвии

и талисманы Рода, подтверждающие его древность и знатность».

«Энциклопедия Кайетты»

ЯНИСТ ОЛКЕСТ

Девочка бежит, утопая в высокой траве. А вечнозелёные косы ложатся ей на плечи, и ветер колышет необъятное травяное море, и кажется — сейчас она споткнётся, полетит в глубину — и не вынырнет.

И я прибавляю шаг, чтобы не потерять её из виду: растрёпанный хохолок черных волос, костюм охотницы, который она уже успела перемазать в серую грязь.

Загорелое личико, склонившееся к травам — пошептаться… Взметнувшаяся ладошка с Печатью Следопыта: догоняй, Рыцарь Морковка! И короткий смешок, когда чёрная макушка совсем ныряет в волны элейса благословенного, любимой травы Травницы и любимой пищи единорогов. И я знаю, что должен сделать вид, что заблудился и не знаю, куда идти. Тогда она, царственно фыркнув, появится откуда-то сбоку. Скажет:

— Что, потерялся? Работенка для Следопыта. Идём, провожу, нам еще на единорогов нужно глянуть.

Замедляю шаг и со внутренней тревогой отсчитываю мгновения. Запах элейса — сладковато-горький, по-осеннему дурманящий. Кружит голову. Сейчас, сейчас разомкнётся трава справа или слева и раздастся её голос…

— Принцесса! — долетает раздраженный окрик спереди. — Ты жрёшь элейс или поэму в башке пишешь? Ногами шевели!

Вздрагиваю, откидывая сладкий дурман. Бегу по проложенной Следопытом дорожке, пока не нагоняю Мелони. Совсем чуть-чуть подросшую, безжалостно обкорнанную чьей-то рукой. Потирающую шрам на виске и шипящую сквозь зубы:

— Взяла с собой обузу, тоже… Давай двигай, так до завтра не управимся.

Молча киваю и вновь погружаюсь в бег по бескрайнему травянистому простору Единорожьей Долины. Простирающейся от северной границы Ракканта до южных пределов Акантора.

В преданиях говорится, что некогда Глубинница Морвила начала насмехаться над Травницей Элейсой, говоря, что та никогда не сможет познать ширь и свободу моря. И Травница сотворила своё Море Трав — прямо посреди Кайетты. Вырастив для этого вечнозелёное растение с дивным запахом и длинными тонкими косами, стелящимися по воздуху. Растение, которого нет нигде в Кайетте, кроме Единорожьей Долины — потому что именно единорогов, своих друзей и спутников, Травница пригласила жить в своём Море.

Каждый стебель элейса благословенного — словно тонкая, стройная девушка, волосы которой распущены и летят по ветру. Мелони отмахивает милю за милей — мерной, ровной рысью охотницы. Иногда замедляется, сворачивает или начинает рыскать в траве. Потом непостижимым образом берёт новое направление — и всё начинается сначала.

Нынче с утра невыносимая Арделл бросила коротко:

— Мел, глянь, что там с обожжёнными единорогами в Море Трав, потом вызывай меня. Лайла пока что нет, а там кто-то из огнедышащих. Так что возьми с собой господина Олкеста. Если, конечно, он пожелает.

Силы Единого — как будто я мог бы отказаться. Несмотря на то, что мое обучение еще не закончено: я в питомнике неполные две девятницы.

Но это возможность наконец побыть наедине с Мелони — вдали от постоянных клеток, окриков, смешков, вопросов, шепотков, рыка, воя… от бесконечной суеты обучения, уборки, изматывающих знакомств и чуждых разговоров. Побыть с ней в Море Элейсы, в Единорожьей Долине, той самой, куда мы летом и осенью выезжали из Драккант-касла.

Теперь мне кажется, что невыносимая Арделл усмехалась, когда предлагала мне эту пытку.

Пошёл третий час изматывающего бега в море высокой травы под осенним солнцем. И Мелони не намерена останавливаться. А если всё-таки останавливается, то ведёт себя так, будто не было ничего не было.

Девочки, ныряющей в душистые травы. Упоённо играющей в следопыта. Затаившей дыхание перед табуном пасущихся единорогов. Благоговейно гладящей серебристого самца, которого я подвёл к ней поближе…

Эта оглядывает море трав с сурово поджатыми губами. Обмахивает пот с лица раздражённым жестом. Цедит сквозь зубы короткие, резкие, поясняющие фразы:

— Следы копыт. Драккайны не видно. Ч-чёрт, не по воздуху же она сюда…

— Единороги отсюда держатся подальше. Заходят, но только поодиночке. Испугались.

— Может, вообще не драккайна, а какой-нибудь браконьер-придурок. С амулетом Огня.

Мы выслеживаем драккайну в Единорожьей Долине — звучит как причудливая сказка.

— Это не может быть феникс?

— Пропалины непохожи. И феникс не стал бы убивать единорогов. И нападать на этих… как их назвать.

Отдыхающие семьи. Влюбленные пары. Те, кто всегда приезжает в Травяное Море — насладиться ароматами и полюбоваться на единорогов. Нормальные люди — вот как они называются, Мелони.

Мы такими были не так уж давно.

— И феникса видно, а эта тварь…

Хитрая тварь, которая подкрадывается к единорогам и обжигает их. Распугала табуны и ночью подожгла пару летних шатров отдыхающих. Егеря Единорожьей Долины не видели тварь ни разу и поделились кучей версий: виверний, огненная лисица, кербер…

Но Мел хмыкнула во время одной из остановок:

— Атархэ поставлю — это драккайна. Вир её знает, чья это помесь — может, кербер или игольчатник. А то может, алапард. Но драккайны так действуют.

Мы ловим драккайну в одном из величайших заповедников Кайетты — в Великом Море Элейсы. Пробираемся по полузаросшим тропам единорогов. Раздвигаем руками гибкие, податливые стебли. Тонем в терпких волнах ароматов. И я стараюсь держать дыхание, отмахиваюсь от длинных, зелёных кос элейса благословенного, лезущих в лицо.

И от памяти, которая тут, совсем близко — рукой можно дотянуться.

Память о смешной девчонке, играющей с блестящим клинком.

— Глянь, Морковка, это мой атархэ! Мастер делал, по особому заказу. Да потрогай, красивый? На будущий год уломаем папашу тебе такой же…

О девчонке с серыми глазами, в которых плещется смех. Будто солнце играет на речных водах.

— Чего? Я — порежусь? Во, смотри! Над ладонью завис! Папаня говорит — через годик будет полный контроль.

И нужно не замедлить шаг. Не крутить мучительно головой по сторонам. В бесплодных поисках: где же, где же эта девочка? Может быть — её поглотило жадное вечнозелёное море? Может — его покровительница, Великая Элейса, сейчас смилуется и отдаст мне ту, которую я любил? Раскроет волны и вернет — сонную, зачарованную…

Только вот сероглазую девочку захлестнуло что-то, что страшнее.

— Пухлик быстрее ползает!

Мелони досадливо топает ногой, поджидая меня на небольшой проплешине, где осенняя пожухшая трава коварно вторгается в заросли зеленого велейса. Рядом с травой разрослись кусты и стоит пара звенящих золотом ясеней. Журчит ручеек, спускающийся дальше, к речке.

Мелони сердита не на меня. На отсутствие знаков. Я знаю этот взгляд, которым она сверлит свою Печать. Исподлобья, упрямый: ты что, совсем дурная, да? Ты почему не выполняешь то, что от тебя требуют?

Мне так хочется приободрить её. Вызвать хоть на миг вместо этой незнакомки — прежнюю, настоящую Мелони Драккант. Которая как-то призналась мне: «Если б где жила, так это только тут». И дышала бы благоуханием элейса, и наблюдала бы за единорогами — чистыми, любопытными и прекрасными. Немного капризными, но платящими искренней любовью за добро.

— Эй, Мелони… смотри, единорог.

Единый с небес всегда следит за нашими мыслями. Кто как не он послал этого красавца — высокого и слегка серебрящегося там, у берега реки.

Мелони пренебрежительно фыркает себе под нос и возится с фляжкой. Но я теперь знаю, что делать.

Единорог смотрит, как я подхожу. В этом древнем заповеднике они совсем не боятся людей. Нет безумцев, которые стали бы охотиться в Благословенном Море Элейсы-Травницы.

В спину мне летит пренебрежительное «И куда тебя понесло?» — и по тону ясно, — насколько Мелони расстроена на самом деле. Иначе непременно подошла бы к единорогу: познакомиться, угостить, посмотреть, не болен ли, нет ли шрамов.

И я знаю, что ей станет легче. Когда я подведу его к ней, как в старые времена. Когда она погрузит пальцы в чёрную шелковистую гриву. Огладит рубиново-алый рог. Пройдется по спине, которая отливает почти что каменной зеленью…

Единорог теперь поднялся по берегу и движется ко мне навстречу. Не проявляя ни малейшей опаски. Я иду навстречу восхитительному зверю, протянув ему руку. Словно во сне или в моей памяти, а он всё ближе, и ближе, и движется все стремительнее, будто к кому-то, кого давно узнал.

— Принцесска! Лежать!!!

Вопль Мелони ударяет в спину внезапно. Вздрагиваю и оборачиваюсь — её лицо искажено, она бешено машет руками и выкрикивает: «Лёг и замер! Быстро!»

Потом я слышу рычание. Хриплое и низкое. Вместо ржания. Там, где только что был перестук копыт.

А когда разворачиваюсь — прекрасный серебристый единорог на бегу выпускает в меня длинную струю пламени.

Шипение и жар прямо над головой, трещат волосы: это я валюсь на землю, пропускаю пламя над собой. Потом качусь прочь с дороги, чтобы не попасть под копыта. Успеваю заметить: жёлтые клыки, хлопьями падает с них пена, налитые алым огнём глаза и черно-серебристая чешуя — знак драккайны под гривой, вдоль хребта.

Копыто ударяет туда, где только что была моя голова.

Бешеный храп, и стебли элейса — они мешают катиться и встать, захлестывают, укутывают. Вопль Мелони:

— Эй! На меня смотри, кому сказано!

Яростные копыта ударяют, направляясь туда, дальше, к ней… Единый, помоги мне!

Вскакиваю, отчаянно путаясь в стеблях. И вижу Мелони со снотворным в занесённой руке, а чудовище не собирается останавливаться, идет на нее…

— Не к ней! Ко мне! Ко мне, тварь!

— Морковка, не лезь!

Камней под руками нет, за амулетом далеко тянуться. Под руку попадает слетевший ботинок, в голове ни к селу ни к городу звучит батюшкин голос («Туфлей, как дамочка в мышь? Ты безнадёжен»). Потом голос батюшки недовольно умолкает.

Потому я попадаю. С первого раза и твари по голове. Так, что чудовище замирает и оборачивается, полыхая огненным рогом. И тут Мелони делает рывок и метает перед ним пробирку со снотворным.

Голубоватая дымка. Мгновенное замешательство — тварь яростно мотает головой, грива разлетается, будто брызги чернил…

— Мелони, он сейчас…

Хорошо, что чудовище снова целится пламенем в меня. Я стою дальше — и оно не попадает. И что оно начинает движение ко мне — тоже хорошо. Потому что я начинаю отступать и знаю, куда.

Пятиться неудобно: носок намок от сока элейса, каждую секунду могу оступиться. А Мел что-то кричит про Дар, но я её не слышу, просто пячусь, не отводя взгляда от глаз твари, в которых полыхает яростное, веселое пламя.

Понимаю, что не успеваю, когда единорог ускоряется и наклоняет голову, выставляя опасно блеснувший рог.

«Сейчас он меня осалит», — последняя глупая мысль…

В следующую секунду на единорога взлетает Мел — лёгкой пичужкой. Хватает его за уши и выкрикивает:

— Принцесса, воды ему в сопло!

Тварь останавливается, пораженная, потом начинает бешено брыкаться и крутиться — и я наконец делаю три последних прыжка. Теперь скатиться с берега в реку, воззвать к Печати (та откликается с натугой и стоном). И навести плотную водную струю в морду бестии.

— Вшшшш, — это погас огненный выдох. Рык, недоуменный храп, даже что-то похожее на ржание… Мел скатывается со спины твари сама — и всаживает в неё две стрелки с усыпляющим из трубки.

Единорог останавливается — высокий, статный, среди примятых ярко-зеленых стеблей. Серебро, опоясанное драконьей чешуёй. Черная развевающаяся грива и драгоценно-рубиновый витой рог.

Только когда он подгибает колени и валится в сон — я вижу у него ещё один признак драккайны.

Чёрный, узкий, шипастый драконий хвост.

Драккайна совсем мокрая. Я тоже: стою по пояс в воде. Кажется, второй ботинок я утопил.

Мелони стряхивает воду с коротких волос и отфыркивается.

— Чем ты уши затыкаешь — книжицами своими? Орала же — чтоб не лез, у меня снотворного хватает.

— Что-то не видно было, что оно на него подействовало.

— С огненными бывает — особенно когда пламени много. Сразу кинуть водой в него не мог? Или поставил бы водный щит — пф, защитничек навязался.

Молча дергаю плечом (главное — не покраснеть!). Не думаю, что Мелони готова сейчас услышать о моих поисках, об Алчнодоле и об учителе Найго. Она… не поймет. Мало из тех, на ком Печать, поймёт.

Со штанов течёт и капает речная вода, а носки сплошь в иле. Мелони шагает к ручью — чтобы вызвать «поплавок», наверное. По пути она разворачивается ко мне и бросает:

— Ну, ты дал.

И это, конечно, она о моей попытке прокатить её на драккайне… Вот только губы всё равно расползаются в улыбку.

Гроски говорил, что на первом выезде у него был обезумевший зверинец и бешеный виверний. Может, у меня всё не настолько эпично, но всё-таки…

— Что? Да, драккайна-единорог, Фреза, прихвати вольерных — грузить! Ты вряд ли допрёшь. Да знаю я про ту историю с шестью бочками виски! Как-как, Принцесска поморгал единорогу ресничками, тот бахнулся в обморок от счастья, сколько нам тут торчать?!

Звонкий голос Мелони разносится над удивлённым, бескрайним морем пряных трав. Серебром отливает река, и серебрится драккайна — едва заметно волнуются во сне бока. И где-то далеко-далеко — в волнах элейса, в серебре вод бежит, отражаясь, далекая девочка из прошлого — и улыбается мне. Шепчет на ходу:

— Для первого раза совсем неплохо, Рыцарь Морковка.

Только ботинок, конечно, жаль.

* * *

Люди подобны книгам. Многообразием, многоцветьем. Тем, насколько обложка иногда не совпадает с содержанием. Бесконечностью смыслов и прочтений.

А ещё ты иногда не представляешь — что встретишь через несколько страниц.

Казалось бы: авантюрный пиратский романчик. Крикливая обложка насквозь пропиталась табаком и морской водой. Откуда там хоть строка о летающих единорогах?

Пиратка Фрезуанда только расфыркалась, когда увидела наш с Мелони трофей. Потерла сухонькие ладошки, напряглась… И вот тебе старушка, которая тащит по воздуху спящую драккайну-единорога.

Когда-то я полагал, что книги интереснее людей. Теперь знаю, что самые интересные книги — люди. Их можно читать, не отрываясь. Не уставая. Всю жизнь открывая новое.

— Ото ж и ничего себе, — сказала Йолла, почтительно заглядывая в клетку. По клетке неспешно трусил хмурый единорог с рубиновым рогом и шипастым хвостом. — Это он других единорогов убивал, стал быть? И вас сожрать хотел?

Милая летняя книжица песенок и стихов с вечной грустинкой: девочка — «пустой элемент», да ещё вечно пьющая мать, совершенно опустившаяся.

Смотрела она на меня как на героя, и я застеснялся своей обуви: растоптанных восточных туфель, расшитых бусинами. Их мне ещё в «поплавке» всучила Фреза, буркнув что-то вроде «завялялись с поездки в Дамату».

— Едва ли всё-таки он хотел нами полакомиться. Но намерения у него были самые недружелюбные.

— Пф, — отозвалась Мелони, которая прилипла к решётке. — Грызи глянула его сознание, говорит, он просто поиграться хотел.

— Да-а, конечно, было очень похоже.

— Очень и было похоже, иначе от тебя мокрого места не осталось бы! Тут такое дело. Единороги — существа открытые, ласковые, любят всякие поигрушки. Драккайны наоборот — агрессивные и кровожадные. Грызи говорит — у Вулкана одно на другое наложилось. Играть хочется, общаться тоже, только он не умеет. И не понимает, что все остальные единороги — не такие, как он… да, Вулкан, огнём никто не умеет, ты у нас один такой? Вот он их и обжигал. А от нас просто территорию оберегал, да и познакомиться хотел. Ну, ничего, мы с тобой малость поработаем, да и поиграем тоже, но сначала — сначала поедим…

Я знаю, на какую книгу она похожа. На историю о Лесной Деве — сбежавшей от гнева отчима и ставшей сестрой для духов леса. Давшей клятву заботиться о живом, созывающей зверей и птиц своим пением. Околдованной… спящей в волшебном гроте и ждущей поцелуя суженого, который пробудит её.

А драгоценная обложка зачем-то завёрнута в грубую, старую ткань.

— А я ж думала, драккайн-единорогов не бывает, — Йолла потеребила светлую прядку. — Единороги — они ж травоядные, а драконовы гибриды — по хищникам обычно, так? Ну там, керберы-драккайны, гарпии, игольчатники, лисы огненные. Как это оно так…

— Перекрестницы не угадаешь, сладкая.

Аманда подплыла неслышно — окутала запахом ванили и специй. Передала Мелони мясо, приправленное «пламягасилкой». И стала тут же, опершись на растущую возле клетки яблоню в самой соблазнительной позе.

Ало-золотая книга с рецептами всего — зелий, и выпечки… и ядов.

— Происхождение драккайн и без того считают тайной Кайетты, да-да-да? Сколько они появляются? Семь десятков лет? И всё на разных концах страны. И время от времени являются новые, а отчего так…

— Академики постарались, конечно, — буркнула Мелони, которая бросала кусочки мяса единорогу. Плотоядная тварь косилась подозрительно, то и дело показывала страшноватые клыки — но мясо с пола подбирала.

И в общих чертах представлял, о чём речь.

— Это же ты про бегство учёных из Академии Таррахоры? — Я читал достаточно теорий о происхождении драккайн — начиная от «Это всё учёные с Вольных Пустошей», заканчивая «Это тайные происки Эвальда Шеннетского». — В тысяча пятьсот двадцать первом, да? Но ведь это не доказано. Ну да, у главы факультета природной и естественной магии были разногласия с ректором и остальными академиками. И да, Арвин Мантико покинул Академию после той трагедии на научном симпозиуме… и действительно, там была какая-то тварь, но ведь ни в одном источнике нет…

Мелони фыркнула ещё презрительнее, и я договорил потише:

— …или у вас свои источники?

— О, просто мы знаем нравы Академии, пряничный, — нараспев проговорила нойя. — Как-никак, мы туда часто наведываемся по вызовам. В древних стенах Академии Таррахоры живёт много слухов и шепотков, медовый, и старых книг. Из них можно сложить хорошую песню — а может, предание о том, как один знаменитый учёный увлёкся идеей вернуть природе её прежний облик, прежнее величие. Возродить истинное пламя, сквозь которое, говорят, когда-то перемещались, как мы сейчас — сквозь воду. Словом, Арвин Мантико захотел возродить драконов.

Пахнуло теплом в лицо. Оранжевыми и малиновыми языками огня: это единорог попытался изрыгнуть пламя, но вышла только короткая вспышка. Пламя взвилось — и пропало, и осталось только — перед глазами, под мерный полураспев нойя. И там был ученый — в кругу своих учеников, за книгами и ретортами, над образцами костей и крови, древними символами, заклинаниями, знаками…

— …лишь Ходящей по Перекресткам известно — что они призвали тогда к жизни… Они не успели изучить это: тварь сбежала, учинив погром. Погибло несколько учеников Арвина Мантико, а он сам вместе с остальными учениками бесследно пропал в неразберихе — и записи его тоже были преданы огню. Кто знает, кем? Однако с той поры в лесах, рощах, пещерах… они начали являться. Драконовые гибриды, убивающие своих матерей при рождении или просто по неосторожности. Ах, пряничный, они такая же тайна, как пропавший Ребёнок Энкера.

— Тайна, хмф, — огрызнулась Мелони, вытирая руки тряпицей. — У того, что они вывели… перводраккайны — явно аномальная скрещиваемость. Она иногда и у гибридов второго поколения сохраняется. Размножается он, конечно, с такой скоростью, будто они кровь кролика брали для своего обряда. Или Лортена. Первыми были вивернии-драккайны, потом гарпии… похожее искал. А там начал расширять круг того, с чем можно спариться. Морковка, чего опять краснеешь?

Я так и не привык, что тут постоянно рассуждают о спаривании, случках, течках… упаси Единый — привыкнуть.

— С единорогами раньше не было — это точно. Я слышала насчёт яприля, но это на востоке, на… тебя сюда не звали, Мясник!

Устранитель явился, как всегда, без приглашения. И как всегда — мгновенно и бесшумно, словно скинул маск-плащ.

Анатомический атлас в белой обложке. С небольшим приложением — книжицей по энтомологии. Там и там остались чистые страницы — чтобы вписать новое. Например, главу о строении единорога-драккайны. Которого Нэйш провожает пристальным взглядом — стоя с другой стороны клетки.

— Просто хотел взглянуть на потенциального клиента.

Если бы я не видел щит на его ладони — подумал бы, что у него особый Дар. Выводить людей из равновесия. Всем — взглядом, усмешкой, лёгким наклоном головы. Вкрадчивостью голоса.

— У тебя здесь клиентов нет, — отчеканила Мел. — Так что иди куда шёл, а лучше — иди подальше.

Нэйш хмыкнул. Провёл пальцами по прочной решётке из несгораемой древесины.

— Не этот, Мелони, что ты. Я устраняю в питомнике разве что в крайних случаях. Но это первая в своём роде драккайна-единорог. Скоро появятся другие, с игольчатниками и керберами было так же. Просто хочу знать немного больше на случай, ну, скажем, непредвиденных ситуаций с людскими жертвами. Всё же это гибрид. Строение в точности неизвестно… а значит, у него могут быть какие-то особенные уязвимости.

— И ты собираешься определить эти уязвимости на взгляд, золотенький? — осведомилась нойя с обжигающей улыбкой.

— Ну, раз уж нет тела… немного наблюдений…

— Наблюдай за своей рожей в зеркале, раз это тебе так нравится, Мясник!

Обо мне все как-то позабыли, так что я смог обогнуть клетку и оказаться рядом с устранителем.

— Мне кажется, вас попросили удалиться.

Нэйш не удостоил меня взглядом.

— Как вы оцените его скорость, господин Олкест? Выше, чем у обычного единорога? Удар по подколенным сухожилиям кажется довольно перспективным. Шея крутая, интересно бы узнать, где у него сопло при таком раскладе. Если пониже горла, то один хороший удар… Шея, конечно, всегда довольно уязвима — что у драккайн, что у людей… что у гарпий-бескрылок.

И чуть-чуть приподнял губы, так, что полукруги возле них врезались сильнее. При этом невозмутимо рассматривая единорога.

— И то сказать, уязвимы все. Даже те, у кого щит на ладони. Вот вы, например, можете прожить хоть день, чтобы не развлекаться за счёт других? Или у вас конвульсии к вечеру начнутся?

Нэйш медленно повернул ко мне лицо — до отвращения идеальное, словно лики сказочных статуй Ледяной Девы Дайры. Вписывался даже тусклый, льдистый взгляд.

— Полагаете, стоит проверить? Вписаться, подстроиться, подождать, — голос у него укатился в едва слышный шёпот, взгляд соскользнул с единорога туда, где Мелони хмуро подкидывала нож на ладони. — Побыть рядом, будто верная тень… вы это предпочитаете? У каждого свои коллекции. Мне вот нравится наблюдать реакции. Пограничные и крайние состояния. Вы не можете знать — волнуется ли она сейчас за вас, там, по ту сторону клетки. Но если я, например, причиню вам боль — какой будет её реакция? Равнодушие? Злость? Досада? Может, облегчение, как будто я убрал что-то, что ей мешает?

Мелони на той стороне клетки точно слушала разговор, потому что сорвалась с места с явным намерением отворить кровь экспериментатору — вне зависимости от того, предпримет он что-то или нет. Нэйш отметил это удивленным поднятием бровей:

— А вам есть, на что надеяться. Кто бы мог подумать. О, и поздравляю с успешным первым выездом.

Он похлопал меня по плечу прежде, чем я сумел увернуться, бросил взгляд на расшитые туфли и ускользнул с прощальным смешком — а мне пришлось ловить Мелони, которая уже была на подлёте.

— Наш-ш-шёл, с кем разговоры разговаривать, в эту мразь сразу нож метать надо! Чего красный такой?

— Мне… надо с тобой поговорить, — нойя через клетку улыбалась уж очень понимающе, но я решил, что после сегодняшнего утра мне не помеха ни улыбки нойя, ни проклятый устранитель.

— Опять трепаться, пф. Подходи через пару часов, я Сквором займусь. Но если будешь мне опять мозги конопатить насчёт Венейгов…

— Нет тут… хочу поделиться кое-какими сведениями. Насчёт…

— Аманда, притирка для драконов где? Йолла, тебя Фреза зовёт, ей без тебя никак!

Легка на помине — та самая, ореол святости вокруг которой я собирался нынче развеять. Совершенно лично непонятный для меня ореол святости, потому что Арделл была…

— Мел, у нас вызов на вечер, чёрт знает что, но ты мне точно понадобишься. Что с Вулканом, поел нормально? Господин Олкест, сработали неплохо, только воду нужно было раньше призывать. Вы ж в частном пансионе учились, — что у вас такое с Даром или с реакциями? И кстати, вы как, обсушились?

Совершенно невыносимой.

В трактатах по истории и народах Кайетты обозначалось, что варгов нужно опасаться. Что они себе на уме и склонны заботиться о животных, а не о людях. Филор Крайтонианец проводил последовательное сравнение с терраантами и делал выводы, что варги недалеко ушли от пещерников: проживание в лесах с животными, дикие обряды, отсутствие стыда и хоть каких-нибудь приличий. Даррек Майлотон напрямую уподоблял варгов животным и даже приводил легенду, по которой от животных они и произошли. Моарейна Стилк в двухтомном труде «О благочестии» рассуждала о возможности проживания варгов в обществе, прививания им норм пристойности… хотел бы я поглядеть, как она эти нормы будет прививать Гриз Арделл. Разгуливающей в клетчатой рубахе и штанах, использующей кнут по поводу и без. Сыплющей распоряжениями, копающейся в навозе, лишенной, кажется, всяких понятий о манерах и деликатности… ах да, в придачу шло ещё отсутствие морали, если вспомнить о любовнике-устранителе.

И из рук вот этого человека придётся вырывать Мел. Которая считает Гриз Арделл чем-то вроде (одновременно) своей сестры и Единого на небесах.

— …подряд, но это же ничего? Я сейчас Гроски вышлю в Морвильское Море, пусть выбивает гонорар, оплату за оба сразу получите.

За раздумьями я пропустил, что Арделл уже успела войти в клетку, о чем-то побеседовать с драккайной, выйти из клетки, перекинуться несколькими словами с Мелони… а теперь вот она обращалась к нам обоим.

— Что?

— Вызов, — повторила Арделл. — На вечер, в Союзный Ирмелей. Что-то не так с королевским геральдионом у Линешентов.

— Снова геральдион, черти водные. С нашими возни… — тут Мелони неправа, — в питомнике нет геральдионов. Только их дикие разновидности, тхиоры, с которыми полно трудностей при дрессировке.

И тут я осознал.

— Линешент? Но это разве не знать первого уровня? Одна из древнейших семей Ирмелея, род, если я не ошибаюсь, с…

— Точно, — отозвалась Арделл и почесала бровь. — В общем, вы бы там пригодились. А то я не разбираюсь в тонкостях церемоний. Согласны ехать? Да? Тогда будьте готовы к шести. Мел, пошли проверим молодняк. Господин Олкест, а вы… хм, смените обувь, что ли. Попросите у Гроски или у Лортена, Нэйш вряд ли поделится своей.

Если бы она была книгой — страницы в ней были бы разного размера и цвета. А половина — ещё и с перевёрнутыми буквами. Некоторые — на разных языках… и да, какие-то ещё и написаны справа налево.

В отличие от моего соседа по комнате. Гроски легко вообразить себе в виде толстенного тома баек и застольных историй (собрано по всем кабакам Кайетты). Затрепанного, засаленного, почтенного и подходящего решительно к каждой ситуации, отчего его и хочется постоянно таскать в сумке.

— Боженьки, мне прямо неловко спрашивать — но почему ты у тебя на ногах даматские тапки? Дальше что — напялишь белый охотничий костюм из таллеи?

Я развел руками и упал на свою кровать, стряхивая с ног вышитое недоразумение.

— У тебя не найдется запасной обуви? На день-два, потом я попрошу старого Тодда… это же так зовут типа, который торгует со своей телеги всем на свете?

Гроски тут же нырнул под свою кровать. Даже и не знаю, кого он напоминает мне своей феноменальной хозяйственностью. То ли местного шнырка Щекана, то ли Олли, старого лесничего Драккантов. У того тоже был такой же хитроватый прищур.

— Старина Тодд, конечно, может звезду небесную достать, но обувка — дело серьезное, парень. Так что я посоветовал бы тебе прогуляться в деревню и спросить сапожника. Не спутаешь — Илай, как местного короля, Хромой — ну… как Шеннета-Хромца. Мастер ничего себе — я у него луну назад рабочие сапоги шил, после того как мои гидра прокусила… на-ка, прикинь пока.

Кожа на ботинках была жестковата, да и еще они были малость велики. Но Лайл Гроски, что бы он про себя ни говорил, еще и довольно щедрый человек.

— Лови носки — неношеные. Подарок от Фрезы, ха. И рассказывай уже, каким божествам ты принёс в жертву обувь.

— Ну, один ботинок на дне реки… А одним я дал по голове единорогу-драккайне. И оказывается, ботинок частично попал под огненный залп.

Какое-то время Гроски задумчиво глядел, как я влезаю в его ботинки.

— А ведь луны три назад меня бы это даже и удивило. Но теперь у меня только один вопрос: надеюсь, ты грохнул драккайну своим ботинком?

— Ну, я же не Нэйш.

— Стало быть, вы притащили зверушку сюда. Черти водные. Ещё одна тварь, жрущая как не в себя — кстати, что она там жрёт?

В последнее время сосед стал до неприличия одержим вопросами. Но причитания о том, что «у каждой твари в этом питомнике не иначе как вир в глотке» — можно и потерпеть.

— Мясо точно, а что ещё… Может быть, ты сам у драккайны спросишь? У нас с ней почему-то не вышло нормальной беседы.

— Если бы ты мне дал ботинком по башке — у нас бы тоже с тобой нормальной беседы не вышло. Драккайна-единорог, стало быть. Ну, расскажешь вечерком, а пока что я пошёл выжимать из заповедника твоё первое жалование. С первым выездом тебя, к слову, Мел ещё не начала выбирать цвет платья к свадьбе? Голубой, по-моему, вполне бы…

— Я ей передам, — пообещал я со всем доступным чувством юмора. Хотя на душе и скребло не менее дюжины кошек.

За две девятницы меня кто только не спрашивал о свадьбе с Мелони. В основном — о том, как меня угораздило. Да, и ещё мне не удавалось поговорить с ней начистоту, и она не торопилась хотя бы подумать над тем, чтобы съездить к Венейгам.

Может, мне получится донести это до неё в нынешнем разговоре. Я чистил тот свой костюм, который приберегал для выходов в свет, и старался отбросить тяготящие меня мысли. Так, как советовал мне учитель Найго. По крайней мере, я теперь рядом с Мелони, и я буду сопровождать её к Линешентам, кто бы мог в это поверить! А это — настоящая родовая аристократия, одна из древнейших семей Кайетты, ведущая род, по преданию, от самого Стрелка Лина. И это Туманный Замок, затерявшееся среди болотных низин величественное и мрачное строение четвёртого века от Прихода Вод, — я видел его ещё в детстве, в книгах об аристократических родах… Герб — свернувшийся белый геральдион, а над ним золотая стрела…

Может, Мелони убедится, что настоящая аристократия, истинные традиции родов — это не так уж и плохо. Может, удастся донести до неё толику подлинной информации об этой Арделл. Может — со временем, постепенно — мне удастся пробудить мою зачарованную Деву Леса.

«Мечтай, — фыркнул в голове голос Гроски, будто сосед по комнате не вышел четверть часа назад.

Будто отзываясь, со стороны закрытой части долетел торжествующий рёв виверния.

Похоже, я завяз в проклятом питомнике сильнее, чем мог себе представить.

МЕЛОНИ ДРАККАНТ

— Кто помрёт? — спрашиваю я.

Сквор наклоняет голову и изображает на птичьей физиономии недоумение.

— Давай старую песенку, — показываю ему орех. — Я вот кто?

— Мел.

— Пухлый, который только что вышел?

— Гроски.

— Палач в белом?

— Нэйш.

— Нойя, которая тебя утром ягодами кормила?

— Орех! Орех!! Оре-е-е-ех!!!

Этого не проведёшь. Даю горевестнику орех и показываю следующий.

Тренировки идут не так плохо. Сквор — умняшка, уже запомнил всех из «тела», кое-кого из остальных — тоже. Только с предсказаниями не ладится. С утра я к Сквору подходила и интересовалась — есть у кого-нибудь шанс помереть? Горевестник кряхтел, хохлился и отворачивался. А три дня назад орал моё имя, хотя и вызовов-то не было. Теперь и не поймёшь — то ли сегодня не видел единорога-драккайну, то ли три дня назад со временем ошибся.

Потому что, как ни крути, но возможность помереть сегодня была, и нехилая. И у меня, да и у Принцесски.

Этот, лёгок на помине, спускается по лестнице. В таком виде, будто решил тащить меня в храм брачеваться.

— Это чего? — тычу я пальцем в Рыцаря Морковку, омерзительно приличного — в сюртучке, при жилеточке и прочем.

— Янист Олкест, — сообщает мне Сквор и смотрит как на дуру. — Орех?

Принцесска ерошит рыжие вихры и приглаживает манжеты. На физиономии — куча благоговения, потому как «о-о-о-о, это же Линешенты».

— О чем поговорить хотел?

— Об этой вашей… Арделл.

— Гриз Арделл, — уточняет горевестник важно. — Орех?!

Звучит угрожающе, так что я даю ему орех.

— Понимаю, как звучит, — вы вместе работаете, у вас одно дело, она вроде как заботится о животных…

— Вроде как, ха!

— …так что ты не думаешь, будто я могу знать о ней что-то, чего не знаешь ты. Но я наводил справки и думаю, что она не показывает тебе некоторые её стороны. Ты, например, знаешь, за что её изгнали из общины? Там явно была какая-то тёмная история, настолько, что глава общины — кстати, её отец — отказывается говорить, едва слышит имя дочери…

Рыцарь Морковка тип основательный. Он, прежде чем в питомник лезть, подготовился как следует. Даже платил кому-то из Гильдии Чистых Рук, а ещё ходил к лучшему сборщику информации во всём Вейгорд-тене — это он сам мне рассказывает.

Моя тётушка и все его подружки могут им прямо-таки гордиться.

— …наконец, госпожа Сотторн явно считала её виновной в безумии и смерти сына. К сожалению, год назад она скончалась, не перенесла потери, но она обвиняла Арделл во всеуслышание. И это складывается в довольно зловещую картину: аристократ такого уровня и с такой карьерой внезапно заявляет, что женится на безродной, да ещё на варгине, потом внезапно порывает все связи с миром и пропадает, и все провидцы твердят, что его нет среди живых — его даже нельзя отследить по Печати… одновременно Арделл совершает нечто такое, за что её изгоняют из общины и даже сейчас не желают о ней там слышать. Да иеё дальнейший путь, поверь мне…

Дальнейший путь Грызи — ужас и мрак. Если глядеть глазами контрабандистов, устроителей боев и прочего отребья. Получается, что Грызи и мамашу Лортена обманом к себе расположила, чтобы рулить в питомнике. И подстроила так, чтобы криворукие ковчежники время от времени помирали. Особенно «клыки» («Обрати внимание на уровень смертности, Мелони, это же ненормально»).

По мне — так у Грызи два минуса: первый — вечное стремление пожалеть всякую погань, второй — чёртов Мясник Нэйш. На которого уже второй год не распространяется эта самая ненормальная смертность. На всё остальное плевать я хотела. Собираюсь как следует это пояснить недоженишку.

Но тут по лестнице сходит Грызи. Грызи на ходу впихивается в голубенькое платье и бубнит себе под нос: «Совсем не влияет на фигуру, как же…»

Морковка, весь багровый, с грохотом вскакивает и отворачивается, чтобы не развратиться по самые уши. Гриз приветственно кивает:

— А, хорошо, что вы тут. Уф-ф, Мелони, помоги-ка завязать эту дрянь, только не туго. Пришлось распускать из-за Фрезы с её обедами. Я так скоро Лайла обставлю…

— Чего это ты так рано? — Берусь за завязки корсета.

— Линешенты торопят с прибытием. Обещают дополнительные деньги за срочность. Их, видно, очень беспокоит этот их геральдион. Вир болотный, не так сильно, мне ж и не почесаться теперь. Вы сами-то готовы?

— Ага.

Принцесска, который сперва хотел задвинуть что-то о приличиях, поворачивается и таращится с приоткрытым ртом.

— В… в каком смысле, Мелони? Ты что, так и пойдешь?!

— Ну.

Штаны я чистые надела, рубаху перекинуть — пять минут, куртка новая вельветовая — лежит в комнате, вместе с походной сумкой. Нормальный охотничий костюм. Но Морковка выглядит так, будто его удар хватит.

— Но это же…

— Линешент! — подсказывает Сквор, сидящий на своей клетке. — Линешент! Линешент! Линешент!!

Грызи смотрит на него с любопытством.

— Он что, чует опасность?

— Или повторяет словечко, которое ему понравилось. Эй, Сквор… помрет кто-то, а?

— Линешент! Линешент! Линешент! Линешж-ж-ж… жратеньки?

— В каком… в каком смысле, Мелони, ты что — собираешься к одной из древнейших семей… но ведь даже госпожа Арделл на этот раз оделась как дама!

— Даже? — вскидывает брови Грызи.

На лице Морковки можно яприля испечь.

— Я не имел в виду… только хотел сказать, что этот наряд вполне достоин того, чтобы в высшем обществе…

— Ох, ради Аканты, — не выдерживаю я. — Да она в ботинках и без чулок!

— Не в туфлях же мне туда, — удивляется Грызи и приподнимает подол. Демонстрируя облегающие штаны и сапоги. — А вдруг война, а я не в форме.

— Угу, например, через ограду надо сигать, как у Моррейнов…

— В-война?! — кажись, у Морковки сейчас будет какой-то особенный, овощной удар.

— Это метафора, — говорит Грызи мягко. — Ну-у, Лортен говорит, что это метафора, я-то не уверена. Мел, ты куртку-то всё-таки смени. Понятно, что к тебе другие требования, но всё-таки.

— Может хотя бы платье? — выдыхает робко Принцесска.

— К чертям, мне в нём негде прятать ножи.

— Единый, дай мне силы… Мелони, это древняя аристократия, зачем тебе там вообще ножи?!

— Вот потому и ножи.

Несчастный Морковка делает вывод, что лучше всего — поставить мне в пример ту самую Грызи, которую он только что нещадно поливал.

— Но ведь госпожа Арделл — взгляни, выглядит вполне… кхм, вполне женственно. То есть, я хотел сказать, госпожа Арделл, вам идёт этот цвет… и у вас очаровательная сумочка.

— Благодарю, — говорит Грызи. — Это для кнута. Пойду скажу Фрезе, чтобы готовила «поплавок». Отчаливаем через четверть часа.

И исчезает за дверью. Помахивая сумочкой в жемчужинах и пытаясь почесаться. Сквор хлопает крыльями, косясь то на меня, то на Морковку.

— Вот и что ты в ней нашла, — стонет разнесчастный недоженишок.

— Ну-у-у, — я скармливаю Сквору последний орех и подталкиваю того в клетку. — Кучу всего. Например, она не врёт.

* * *

— Все Девятеро и Единый, — говорит Грызи, хмурясь. — Всё очень серьёзно.

Врёт при этом, как Дрызга, когда уверяет, что последнюю девятницу капли в рот не брала.

С королевским геральдионом всё ещё как в порядке. Покрупнее обычного (порода! — гордо поясняют нам по поводу и без). Белоснежный и пушистый. С огромными фиолетовыми глазами. И розовым влажным носиком, которому хочется сделать «буп».

Орэйг Четырнадцатый созерцает Грызи без особенного интереса. Лежит себе на боку на пышно расшитой подушечке. Лениво поводит лапкой, хвостиком-пуховкой. Позволяет созерцать свою неотразимость.

Линешенты пялятся на Грызи с куда большим интересом. Можно сказать даже — со страстью. Почтительно хранят молчание — будто сошедшие с древних гобеленов в своих старомодных, темных платьях да сюртуках.

В центре — Старикашка, Глава Рода, морщинистый, плюгавый и мелкий, лет семидесяти. Рядом с ним — чопорная женушка, которая нас и встретила. Не погнушалась руку подать Гриз. Со мной раскланялась и выразила сочувствие насчёт моих батюшки-матушки (чутка запоздала). Назову Старухой, будет муженьку в пару.

Дальше идут отпрыски семейства: три сына, две дочки. Старший (вислые усы, опухшие веки, стеклянный взгляд), Средний (весь в помаде, успел подмигнуть мне и Гриз), Младший (мелкий, с лысинкой и какой-то задёрганный, под руку с беременной супругой-наседкой). У остальных сыновей жён не видать, зато у двух сестриц-близнецов (Змеюка Первая и Змеюка Вторая) — по мужу с недовольными рожами. И у каждой по паре своих детей. У Старшего и Среднего тоже то ли три, то ли четыре. Все в аккуратненьких костюмчиках-платьях, все пялятся со вниманием.

Кажись, от этакого сборища даже Янисту не по себе. Рыцарь Морковка, поежившись малость, начинает задавать вопросы. Пока Грызи копается у геральдиона в черепушке.

— А… когда он почувствовал недомогание?

Отвечает обычно Старуха — пока муженёк дремлет в кресле.

— Это началось ещё с Луны Дикта, не меньше. Он просто… занемог.

— Отказывался от еды или от питья?

— О, нет! Он пропускал иногда обед или ужин… однако никогда — более одного раза…

— Может быть, м-м-м, ему не нравился рацион? Он же достаточно разнообразен, да?

Принцесска толкает меня ногой — мол, эдавай уже тоже включайся. В ответ отдавливаю ему ногу совсем. И без того ясно, что Орэйг Четырнадцатый питается получше, чем мы. И вообще, не отвлекай, Морковка. Тут Грызи ходит вокруг совершенно здорового геральдиона. Погружается в соединение, вздрагивает. Качает головой, цокает языком и делает вид, что стоит у постели помирающего.

Врет, короче.

— А-а-а, сколько ему лет?

— Всего лишь четырнадцать, однако для королевских геральдионов это немного. Орэйг Первый прожил до тридцати восьми лет…

Морковка оживляется:

— Не тот ли, который стал причиной изменения герба Линешентов? Подарок Наорэйгаха Благочестивого?

Старушенция так и тает, старший Линешент просыпается в кресле. Скрипит смешком.

— Молодой человек хорошо знает историю родов и гербов. Олкест… так?

— Воспитанник Драккантов, — шелестит Старуха. — Вы понимаете, господин Олкест… вы, конечно, понимаете. Род Орэйга никогда ещё не прерывался. Даже трагически погибший Орэйг Восьмой успел оставить потомка — единого потомка, как заведено. Вы понимаете, что это для нас не просто животное, не питомец, но — символ Рода, фамильная драгоценность, оживший герб…

Паучье гнездо. И эти… закутавшиеся то ли в паутину, то ли в туман. Отжившие своё — даже дети. Будто изголодавшиеся или высосанные кем-то досуха. Тонкие лапки, слабые плечи. Пристально следящие из полумрака глаза потомственных Стрелков. У всех одна и та же Печать на ладонях. И лёгкий сквозняковый шелест. Умоляющий:

— Вы должны понимать, что мы не можем потерять его… не можем.

— Но вы же… обращались к другим специалистам?

Линешенты хором кивают, не спуская страшновато-пристальных глаз. Лучшие врачи, да. Лучшие маги. Ничего не обнаружили. Порекомендовали варга.

— Вы должны понять… наша фамильная драгоценность… мы не можем потерять его… любые условия, любые деньги…

На «любые деньги» Младший начинает огорчённо кряхтеть и чесать лоб с залысинами. Видать, с деньгами у древнего семейства Линешент как-то не очень.

Грызи тяжко вздыхает.

— Это очень редкое и тяжёлое заболевание, — и делает брови трагическим домиком. — Лечение может потребоваться длительное. Не особенно дорогое, но — долгое. Нужно будет провести кое-какие анализы… может, вызвать сюда ещё кое-кого из моей группы. И, я так понимаю, что лечение возможно только здесь? Вы ведь не рискнёте отдать Орэйга в чужие руки. В таком случае он должен быть под постоянным присмотром кого-то из нашей группы.

Паучье племя раскидывает паутину. Приглашает остаться в холодном и пыльном поместье на сколько угодно.

От вида апартаментов можно провалиться в прошлое веков этак на пять назад. Тяжёлые и пыльные балдахины. Поеденные молью гобелены по стенам. Картины, которые тебе череп проломят — если свалятся. И — сырость и полумрак, и древнющие камины с гнутыми решетками не разгоняют ни того, ни другого.

Грызи заявляет, что нам надо посоветоваться. Выставляет из своей комнаты служанок в коричневых платьях. Прикрывает дверь. Достаёт из сумочки «Злое ухо» — артефакт против прослушки. Мастерградская работа, дорогая, усыпанная мелкими рубинчиками бляшка. Явно одолженная у нойя.

Артефакт работает от огня, так что Грызи суёт его в камин. И по комнате начинает гулять лёгкий будто бы шорох. А мой Дар глохнет: артефакт работает в обе стороны.

— И зачем это тебе понадобилось? Видно же, что геральдион в норме. Ещё и в какой.

Шерсть не выпадает, глаза блестят, нос холодный и влажный, с языком, деснами, зубами всё прекрасно, из пасти ничем таким не несет. Реакции не притуплены, боли явно не испытывает, разве что ленивый малость.

— Его тут разве что под хвост ещё не целуют. Он еще нас с тобой переживёт.

— Очень сомневаюсь, — бормочет Грызи, глядя в расплясавшееся пламя.

Рыцарь Морковка каким-то чудом еще не орет мне: «Я ж тебе говорил!»

— Но если зверь здоров, то зачем вам понадобилось вводить в заблуждение хозяев…

— Ну, — говорит Гриз, оборачиваясь от камина. — Дело вроде как в моих ощущениях как варга.

— То есть, в том, что вы увидели в сознании животного?

— Скорее уж, в том, что я не увидела в этом животном сознания. Понимаете, господин Олкест… По моим ощущениям — этот геральдион мёртв.