Охотники за космояйцами (СИ)

Глава 11

Как и ожидалось, отцом неродившегося ребёнка Эльзы оказался Буцефалофф. Он и не пытался этого отрицать, но своё участие в убийстве любовницы категорически не признавал.

— Убийца, несомненно, садовник, — со всей уверенностью сказал майор. — Но мотив был только у Буцефалоффа, и ещё, пожалуй, у его жены. Но жена за последние несколько лет ни разу не была на Земле, а Буцефалофф был непосредственно перед убийством. Возможно, он подговорил садовника, запудрил ему мозги, склонил к тому, чтобы тот сломал андроида. Короче, готовьте очную ставку.

Бедняга Денис за время пребывания в тюрьме сильно сдал: похудел, зарос щетиной, взгляд стал затравленным, как у бездомного пса. При каждом резком звуке он вздрагивал, зажмуривал глаза и начинал вертеть головой, словно ища кого-то. На вопросы отвечал невпопад, а заикаться стал ещё сильнее. Его привели в комнату для дознаний, усадили за стол и дали чаю.

— Если ты всё чистосердечно расскажешь, — ласково обратился к нему майор Пискун, решивший вести допрос лично, — тебя не будут строго наказывать. Ты же не знал, что Эльза — живая девушка. Тебя научили, ведь так?

— У-у-учили, — закивал головой Денис. — В у-у-учи-чилище… На са-са-садо-довника…

Майор безнадёжно махнул рукой:

— Эдак мы ничего не добьёмся. Введите Буцефалоффа!

При виде марсианина несчастный Денис весь сжался, затрясся и попытался спрятаться под стол, но стоящий сзади силовик удержал его на месте.

— Ага! — воскликнул майор. — Вот ты и выдал себя! Признавайся! Знаешь ты этого человека?

— Э-э-это не че-че-человек! — сам не свой от ужаса, пролепетал садовник. — Это мишка косолапый-разнолапый! Няня говорила, что если я не буду слушаться, он придёт за мной и заберёт!

Последнюю фразу Дениса из-за страшного заикания смогли понять только с помощью робота-шифровальщика. Заподозрить садовника в симуляции было трудно, он действительно боялся. Видимо, была какая-то детская травма, полученная в приюте, где он воспитывался. Очевидно, на этом животном страхе и сыграл Буцефалофф, заставив мужчину с разумом ребёнка исполнить свой гнусный замысел.

Майор Пискун, довольный произведённым эффектом, продолжил напирать на Дениса.

— Это он велел тебе сломать андроида? Признавайся!

Садовник, однако, продолжал упорствовать:

— Я не ломал, я только нашёл!

Буцефалофф тоже всё отрицал:

— Это всё подстроили Шульцы! У нас намечается судебная тяжба, вот они и решили упрятать меня за решётку, чтобы не платить неустойку! Благо подвернулся удобный случай! У меня и в мыслях не было убивать Эльзу, я даже не знал, где она скрывается. Возможно, сами Шульцы её убили, чтобы подставить меня! Почему вы не рассматриваете такую версию? Этого идиота я вижу в первый раз! Где доказательства того, что я когда-либо общался с ним? Дело шито белыми нитками! И вообще, впредь я буду говорить только в присутствии адвоката!

Пискун понял, что очная ставка провалилась.

— Уведите их в камеру! В одну! Обоих! Пусть посоветуются, как дальше быть! — раздражённо приказал он силовикам.

— Товарищ майор, это нарушение инструкции, — попробовал возразить начальнику Сырников, но тот так устрашающе зыркнул на него из-под густых бровей, что Вадим предпочёл замолчать и не перечить.

Силовики уже собрались уводить подозреваемых, но тут садовник, поняв, что его посадят в одну камеру с «косолапым-разнолапым мишкой», неожиданно раскололся.

— Я всё расскажу! Всё, как вы хотите! Только не отдавайте меня ему! — страшно заикаясь, выкрикивал он, отчаянно сопротивляясь роботам, которые держали его железной хваткой.

— Вот это уже другой разговор! — радостно потирая руки, произнёс Пискун. Применённая им против Дениса психологическая уловка сработала. Теперь наш голубчик во всём признается!

Буцефалоффа майор приказал увести. Денису дали ещё чаю. Немного успокоившись, он начал давать признательные показания. Пискун старался формулировать вопросы так, чтобы на них можно было отвечать коротко — да или нет.

— Буцефалофф запугал тебя?

— Д-д-да!

— Сломать андроида он приказал?

— Д-д-да!

— И ты сломал?

— Ну да!

— А чем ломал? Каким инструментом? Секатором?

— Се-се-се… ка-ка-ка…

— Понятно! Куда дел орудие убийства?

— Не-не-не зна-зна-ю! — Денис расплакался и снова взмолился. — Я всё скажу как вы хотите, только не надо к нему!

— Наверное, в канализацию выбросил? — задал наводящий вопрос майор. Садовник радостно закивал головой:

— Ага! Туда, в ка-ка-ка…

— Ну вот, — подытожил довольный Пискун. — Что и требовалось доказать. Теперь прочти и распишись. «С моих слов записано верно. Такой-то».

Вряд ли Денис был в состоянии что-то прочитать, но он постарался сделать умный вид и поставил под протоколом корявую подпись. Майор ободряюще похлопал парня по спине и велел увести:

— В отдельную камеру! — подчеркнул он, чтобы успокоить арестованного. Садовник ушёл, всхлипывая и бормоча что-то себе под нос.

— Жаль его! — искренне посочувствовал бедолаге Посейдонов.

— Ничего, суд много не даст, — заверил Пискун. — Это же просто исполнитель, да плюс ещё убогий. Вот Буцефалофф — это другое дело, тут припаяют по полной.

— Но он же всё отрицает! И прямых улик против него нет, только слова садовника.

— А мотив? Убрать беременную любовницу — разве это не мотив? Вы ведь видели его жену? Даже если он сам не хотел, она бы его заставила! И почему девушка пряталась от него? Если бы не боялась, не стала бы маскироваться под андроида! Нет, здесь всё ясно! Будем передавать дело в суд!

В связи с удачным завершением расследования Пискун решил поощрить своих сотрудников трёхдневным отпуском. Столь неслыханное проявление начальственной заботы вызвало в сердцах подчинённых ответные тёплые чувства.

— Скоро юбилей у старика, — вспомнил Сырников. — Надо будет ему хорошего коньячку презентовать.

— И коробку марципана, — добавил Лёва. Все знали, что Пискун любит марципан.

На выходные Посейдонов решил съездить к матери с бабушкой, с которыми виделся ещё до первой своей командировки на Марс. Но перед этим влюблённому юноше очень хотелось встретиться с Петунией. К радости Лёвы девушка связалась с ним сама.

— Папа желает побеседовать с тобой, — сообщила Петуния с многозначительной улыбкой. — Сегодня вечером, в семь. Разговор будет серьёзным, подготовься как следует.

Готовиться было особо некогда. Посейдонов переоделся в чистую рубашку и облачился в свой единственный костюм, а потрёпанные, но очень удобные мокасины, в которых ездил во все командировки, сменил на ещё вполне приличные ботинки, на которых недавно поменяли подмётки. Купив букет для Петунии, в семь вечера он был на вилле Шульцев. Филипп, как всегда, встречал гостя у входа. В глазах его была нескрываемая благодарность.

— Спасибо вам огромное, что не выдали меня! — полушёпотом повторял он, чуть ли не приседая перед Посейдоновым. — Хозяин так и не понял, как Эльза оказалась на месте андроида, думает, что она сама проникла в дом во время вечеринки.

— Теперь это не имеет значения, — успокоил дворецкого Лёва. — Убийца и заказчик разоблачены, оба арестованы, дело будет рассматривать суд.

— Значит, это тот марсианин! Ах, как хорошо, что вы его взяли! Надеюсь, он получит по заслугам! Зло должно быть наказано! Бедная, бедная девочка! — Филипп снова пустил слезу.

Утешать дворецкого не входило в планы Посейдонова, тем более что по освещённой парящими в воздухе фонарями дорожке навстречу ему шла Петуния. На ней было лёгкое, всё переливающееся в неоновых лучах, воздушное платье, и вся она была такая лёгкая, воздушная, к поцелуям зовущая!

Петуния приняла букет и, оценивающе оглядев Лёву с головы до ног, вздохнула.

— Костюмчик-то пора бы обновить! Но ничего, не тушуйся, дело наживное. Главное, держись увереннее! Папа любит перспективных, а ты как раз такой, не то, что мой братец Альберт. Тот по своей инициативе пока ни одной удачной сделки не совершил.

Она проводила Посейдонова в кабинет старшего Шульца и, подтолкнув, ещё раз прошептала ему, чтобы тот был посмелее, а сама осталась за дверью.

Франц Людвигович сидел в своём кабинете за массивным дубовым столом, очевидно, антикварным и очень дорогим.

— Здравствуйте! — сказал Лёва, пытаясь унять неожиданно возникшую дрожь в коленях.

— А, вот и вы, молодой человек! Рад видеть! Проходите, присаживайтесь!

Посейдонов присел с противоположной стороны стола, не зная, куда девать руки: то ли положить на стол, то ли на колени под столом. Взгляд Шульца был суровым и пронизывающим, смотреть ему в глаза было как-то неприлично и неловко. Лёва поморгал немного и зафиксировал взгляд на объёмном живом портрете Петунии, который стоял в рамке рядом с такими же портретами жены и детей Франца Людвиговича. Ему стало немного легче, появилось ощущение, что он не один в этом огромном, заставленном дорогой мебелью кабинете. Петуния улыбалась ему с портрета. Белокурые волосы развевал лёгкий ветерок, и девушка то и дело поправляла головной убор — соломенную шляпку, всю в цветах и лентах. Какое-то странное чувство охватило на мгновение Лёву, словно он забыл что-то или сделал что-то не так.

— Итак, юноша, вы, наверное, догадываетесь, по какому поводу я вас пригласил? — сверля Посейдонова глазами-буравчиками, спросил отец Петунии.

— Боюсь ошибиться, — робко кашлянув, ответил Лёва.

Шульц усмехнулся:

— Да вы не бойтесь! Я слишком люблю свою дочь, чтобы чем-либо огорчить её. Петуния рассказала мне о ваших отношениях, и я намерен сделать всё для её блага. Ответьте только на один вопрос: вы её любите?

— О да! — воскликнул Посейдонов с такой горячностью, что в искренности его вряд ли можно было усомниться.

— Надеюсь, это не корыстные планы? — задал дополнительный вопрос Шульц. На лице Лёвы отразилась такая степень обиды, что и здесь всякие сомнения должны были отпасть.

— Да вы не обижайтесь! — произнес Франц Людвигович более мягким тоном. — В молодости мы все склонны к импульсивным решениям, нам кажется, что вот это самое чувство — оно навсегда, что впереди — только радостные моменты, мы пребываем в радужных мечтах, а жизнь — она вносит свои коррективы. Жизнь — она долгая и переменчивая, с возрастом всё начинает выглядеть иначе, чем в юные годы. Сможете ли вы с Петунией сохранить те чувства, которые переполняют вас сейчас?

Лёва не знал, что ответить. О будущем он как-то не думал. Совсем.

— Я постараюсь, — стараясь придать голосу твёрдость, сказал он. — Постараюсь сделать всё, чтобы Петуния была счастлива.

Шульц вздохнул:

— Что ж, молодой человек, я вижу, вы полны энергии и готовы на подвиги. Со своей стороны я, конечно, окажу посильную поддержку вашей новой семье, благо мои финансовые возможности это позволяют.

— Я буду много работать, — вставил Лёва. — Петуния не будет ни в чём нуждаться.

— Ну, вряд ли вы сможете обеспечить моей дочери такой уровень достатка, к которому она привыкла! — несколько презрительно заметил Шульц. — Во всяком случае, на первых порах. Но я уже сказал, что помогу. И я вижу в вас потенциал. То, как быстро вы раскрыли это дело с убийством, внушает оптимизм. Надеюсь на ваш быстрый рост по карьерной лестнице. Итак, нам остаётся лишь соблюсти формальности. Я так понимаю, молодой человек, что вы просите руки моей дочери?

— Да, — сказал Лёва, холодея от волнения. — Прошу!

Что, если Шульц просто решил поиздеваться над ним и сейчас выгонит вон? Всё случилось как-то неожиданно быстро и оттого казалось нереальным, как будто происходящим не с ним, а с каким-то другим Посейдоновым.

— Петуния! — позвал Франц Людвигович. — Иди сюда! Я знаю, ты под дверью подслушиваешь!

Петуния вошла, улыбаясь, глаза её радостно блестели.

— Вот, дочка, — показывая на Лёву, сообщил Шульц — старший. — Этот достойный юноша просит твоей руки! Что мы ему ответим?

— Я согласна! — протягивая Посейдонову руку, весело сказала она. Лёва прильнул губами к нежным пальчикам.

— Ну что ж, — констатировал Франц Людвигович. — Раз вы так решили, мне остаётся только благословить этот брак. Будьте счастливы, дети мои!

Петуния бросилась на шею к отцу:

— Папочка, папочка, ты самый лучший! — верещала она, целуя Шульца в щёки и в лоб. — У меня будет самая грандиозная свадьба, правда, папочка? Самое красивое свадебное платье! Самый вкусный, самый большой свадебный торт!

Лёва стоял в стороне, всё ещё не осознавая, что именно он будет женихом на этой свадьбе. Ему было слегка не по себе, но отступать было уже некуда.

Сыграть свадьбу решили через месяц, не откладывая дело в долгий ящик. Посейдонов съездил к матери и бабушке и сообщил им о своей женитьбе. Они, конечно, были рады и обещали приехать, бабушка начала принимать привезённый с Марса лизардий, чтобы быть на свадьбе внука во всеоружии. В подарок невесте было приготовлено фамильное кольцо с аквамарином, которое носила ещё Лёвина прапрабабушка, скромное, но из-за его древности довольно ценное.

— Жаль, что отец не дожил до этого счастливого дня! — всплакнула мать. — Вот бы порадовался! А эти Шульцы действительно так богаты? Наконец-то ты выбьешься из нищеты!

— Перестань, мама! Я вовсе не бедствую, жалованье полицейского вполне приличное! — возразил Лёва. — Со временем повысят в звании, всё будет хорошо!

— Вот в моё время на богатство никто не смотрел, женились исключительно по любви! — проворчала бабушка. — Мой Моисей Федотыч был гол как сокол, только и было капиталу, что кудрявая шевелюра да наглые глаза! За глаза я его и полюбила.

— Модест Кузьмич, мама!

— А я что говорю? — обиделась бабушка. — Модест Кузьмич, я помню, как композитор Даргомыжский.

По возвращении Лёва всецело занялся приготовлениями к свадьбе. Коллеги тепло поздравили его. Майор Пискун, правда, слегка засомневался:

— Не слишком ли рано ты надеваешь себе на шею хомут? — хмуря по привычке брови, спросил он. — Это ведь какая ответственность! Там, глядишь, и дети пойдут — всех одень, обуй, накорми! Я знаю, о чём говорю, у меня их трое, да ещё тёща в придачу!

— Одно дело — тёща, а другое — богатый тесть! — возразил Сырников.

— То-то и оно, что богатый! — продолжал гнуть свою линию майор. — Зависеть от чужого богатства — что же тут хорошего? Придётся всю жизнь на задних лапках скакать перед этим Шульцем!

— Да что вы отговариваете его, товарищ майор! — возмутился Сырников. — Раз решил жениться — пусть женится! Может, это любовь? И что значит — всю жизнь? По-вашему, Шульц вечно будет жить?

— А почему бы и нет? — предположил Пискун. — У них вон, своя фабрика по производству лизардия, может быть, и двести лет проживёт! И ты, Посейдонов, тоже будешь жить двести лет и всё терпеть, терпеть…

Майор тяжело вздохнул. Это было что-то личное.

Лёве, однако, надоели такие разговоры.

— Я уже сделал предложение, и назад своих слов не возьму! — твёрдо заявил он. — Ваше мнение я, конечно, уважаю, но позвольте мне жить своим умом, по крайней мере, в свободное от службы время!

Пискун обиделся:

— Эх, молодо-зелено! Ещё вспомнишь мои слова! Я ведь тебе только добра желаю, вы ведь мне с Сырниковым почти как сыновья!

Он повернулся и хотел выйти из комнаты, но вдруг остановился:

— Покажи-ка мне свою невесту, я ведь её так и не видел!

Посейдонов открыл записную книжку, вывел на экран фотографии Петунии. Майор внимательно рассматривал их, одобрительно качал головой:

— Хороша, ничего не скажешь! Можно только позавидовать! Эх, молодость! Моя благоверная тоже когда-то была ничего себе, а сейчас — сущая мегера!

— А вы, товарищ майор, купите ей лизардий, глядишь — и подобреет! — посоветовал Сырников.

— Надо будет раскошелиться, — согласился Пискун.

Среди прочих портретов Петунии Лёве вдруг бросился в глаза тот самый, что ранее вызвал необъяснимое чувство тревоги. В соломенной шляпке с цветами и лентами. Где же он видел эту шляпку? И вдруг страшная мысль пронзила его. Ведь эта самая шляпка была на Эльзе в момент убийства. А что, если убийца просто обознался, и целью его была не Эльза? Что, если убить хотели Петунию?

От этого предположения он просто застыл на месте. Сырников, увидев, как изменился в лице его напарник, открыл было рот, чтобы спросить, в чём дело, но Лёва помотал головой в сторону Пискуна. Догадка молодого следователя была настолько неожиданной, что он не хотел озвучивать её перед начальником. Ведь дело уже было закрыто.

Наконец майор ушёл к себе.

— Ну, что случилось? — полушёпотом спросил Сырников. Лёва молча подошёл к шкафу, где хранились вещественные доказательства, достал ту самую шляпку с цветами и лентами и показал её Вадиму. Сырников перевёл глаза со шляпки на портрет и пожал плечами:

— Хозяйка отдала горничной свою надоевшую шляпку. Что здесь такого?

— У шляпки широкие поля. Если надеть её соответствующим образом, она почти скрывает лицо. На Эльзе был светлый парик. Преступник легко мог перепутать Эльзу с Петунией. Возможно, все наши следственные действия — полное дерьмо. Эльза просто оказалась случайной жертвой.

Сырников взял из рук Посейдонова шляпку и долго её рассматривал. Было видно, что он потрясён не меньше своего напарника.

— Как же это нам сразу в голову не пришло? — теребя испачканную кровью шёлковую ленточку, удивлённо произнёс он. — Ведь это вполне может быть. Наверняка у Шульца есть враги, да тот же Буцефалофф! А признание садовника — это же вообще курам на смех! Возможно, твоя невеста до сих пор в опасности! И что же нам теперь делать? Доложим майору?

— Давай немного подождём. Он так доволен, что дело раскрыто! Я поговорю с Петунией, может быть, удастся выяснить какие-нибудь факты. Вдруг ей или отцу кто-нибудь угрожал, или было что-то подозрительное. И место преступления надо будет ещё раз хорошенько осмотреть.

— Ладно, давай, действуй! Ты теперь на правах члена семьи, доверия к тебе больше. Главное, чтобы Петуния всё время была под присмотром. Глаз с неё не спускай.

— Там охранники постоянно рядом, следят за ней и за младшим братом. Шульц-старший, похоже, тоже что-то подозревает. Но почему они так рьяно обвиняли садовника? Особенно жена. А что если она замешана? Ох ты ж ядрёна Матрёна! Ну и поворот!