Его длинные, ловкие пальцы с удивительной лёгкостью растягивают меня внизу, где всё ещё стеснено и не привыкло к чужому прикосновению. Каждое его движение словно натягивает во мне невидимые струны — я вся дрожу, содрогаюсь мелкой дрожью, будто загнанная в угол зверушка, а моё тело само не понимает — бояться ему или ждать продолжения.
Это странно — ощущения колются изнутри, тянут, растягивают мою не привыкшую плоть, но где-то в самой глубине рождается иная дрожь — первобытная, смущающая и пугающая своей новизной.
Я вспоминаю строчки из старой, пожелтевшей от времени книги, найденной в забытой секции библиотеки — той самой, где ещё хранилась литература с Земли. Там говорилось, что боль — неотъемлемая спутница первого раза. Что только преодолев её, приходит настоящее наслаждение.
Должна ли я сказать ему? Должна ли объяснить, что со нужно иначе? Вряд ли Ренар знал до меня хоть что-то о женщинах-земляночках…
Пока я медлю, его пальцы безжалостно и чуть глубже прорываются в мою тесноту — в самое потаённое, нетронутое…
— Ах!.. — острый, хриплый стон вырывается из горла сам собой.
Всё внутри болезненно сжимается, я инстинктивно отшатываюсь, увожу бёдра назад, подальше от вторжения. Пальцы Ренара с предательским хлюпаньем покидают моё тело, оставляя после себя пульсирующую пустоту.
Я быстро отползаю к краю ложа, прижимаю к груди колени, сжимаюсь в комок, будто пытаясь спрятаться от этого хищного, властного мужчины, который умеет обращать меня в ничто одним только взглядом.
Вся моя дерзость, колючие слова, притворное равнодушие — исчезают, тают на глазах, как утренний туман.
— Что случилось? — его голос ровный, но в нём проскальзывает тревога.
Он смотрит на меня пристально, пронизывающе. Его взгляд скользит по моему телу, по моему лицу… Оценивает. Проверяет. Не разыгрываю ли я сцену?
— Больно было, — тихо признаюсь, запнувшись на словах.
— Почему? — его голос становится чуть более жёстким, требовательным.
— Потому что… — я делаю глубокий вдох. — У землянок тело устроено немного иначе. Первый раз… почти всегда сопровождается болью.
Его глаза прищуриваются. И вдруг губы расползаются в хищной, почти торжествующей улыбке.
— Так вот оно что… — тянет он с особым удовольствием. — Ты девственница, Айнея?
Моё сердце сжимается от стыда и страха.
— Вы… вы знаете, что это значит?
— Слышал, — голос его становится низким, насыщенным каким-то первобытным триумфом. — Это прекрасно. Ты даже не представляешь, какое это счастье — быть твоим первым. Это подарок. Ни одна женщина на Люмине не может мне этого подарить. Это высшая честь для мужчины вроде меня. Быть первым!
Его голос проникает в меня так же настойчиво, глубоко, властно.
— Это значит, Айнея… что ты принадлежишь мне полностью. Без остатка. Никому и никогда до меня ты не позволяла касаться себя.
Я глотаю воздух рваными глотками. Глупо надеяться, что эта новость его остановит. Напротив… я вижу, как в его взгляде вспыхивает огонь. Настоящий хищный голод.
Он протягивает ко мне руку, мягко, но уверенно призывая вернуться в его объятия.
— Иди ко мне, Айнея.
— Пообещай… что не сделаешь мне больно, — прошу почти шёпотом.
Он усмехается — тепло и опасно одновременно.
— Не могу обещать… — Ренар склоняется ко мне ближе, его голос становится почти бархатным. — Но я знаю другое — я заставлю тебя забыть о боли. Я подарю тебе такое наслаждение, какого ты никогда не знала.
Его слова проходят по коже мурашками.
Я покорно ложусь на спину, горя от стыда и внутреннего смятения. Его сильные руки раздвигают мои ноги, ловко фиксируя их за щиколотки. А сам он опускается между ними, словно охотник — к своей желанной добыче.
— Что ты делаешь?.. — голос дрожит на вдохе.
Ренар касается меня пальцами, так осторожно и умело, что моё тело отзывается неожиданной волной тепла. А в следующее мгновение его лицо скрывается из виду… и его горячий, чуть шершавый язык касается моей самой чувствительной плоти.
Мир рушится.
Я вскрикиваю — пронзительно, сдавленно, не в силах сдержать разгорающееся внутри наслаждение.
Он исследует меня неторопливо, со знанием дела, будто точно знает, где скрыта каждая моя слабость, каждая точка блаженства. Его язык скользит, находит её… ту самую… и начинает вырисовывать дразнящий, медленный ритм.
Я вспыхиваю изнутри. Мои мысли распадаются на клочки, растворяясь в ощущениях.
Я не хочу, чтобы это заканчивалось. Никогда.
Когда он отрывается, чтобы взглянуть на меня — на моё обезумевшее, пылающее от желания лицо — я вцепляюсь в его волосы дрожащими руками и притягиваю обратно.
— Не смей останавливаться… — мой голос хриплый, чужой.
Пусть продолжается. Пусть этот сладкий плен никогда не кончается.
Да, чёрт возьми, я сдаюсь. Я принадлежу ему.