Общее дело (СИ)

Ногнор Хетеком стоял на донжоне королевского дворца и смотрел на распростертый внизу город. Ихлир догорал. Кварталы бедняков и купцов, дворян и мастеровых выглядели теперь одинаково: мертвые почерневшие развалины с редкими языками живого пламени. Выделялись лишь храмы нелюдских богов. Их запалили в первую очередь. Жрецы Плачущего сразу после взятия города начали сводить счеты с коллегами. Но даже выгоревшие остовы святилищ Каррутуга, Фризейры, Огрыха и всех прочих внушали уважение и трепет. Они вздымались над уничтоженным городом, подобно вывернутым из грудной клетки черным ребрам. Старания слуг человеческого бога, стремившихся низвергнуть символы былого могущества нелюди, пропали втуне. Но пройдет время, и устоявшие после пожара храмы обрушатся в прах, смешаются с грязью, и вскоре память о них изотрется, как единственные ботинки бойкого нищего мальчишки.

Когда-то он сам был таким. Но Плачущий оказался к нему благосклонен. Ногнор усмехнулся, шевеля густыми усами. Так говорили ему жрецы: благодари человеческого бога, император, ведь это он дал тебе все, он выбрал тебя своим мечом, он направил руку и сердце твое. И Ногнор терпел и эти нравоучения, и отвратительную привычку Первожреца приходить в нему в любое время и разговаривать на "ты". При подданных тот, впрочем, соблюдал положенный протокол, обращаясь к владыке доброй трети человеческих земель с должным уважением.

Они были нужны друг другу. Император был карающей дланью Церкви, бросающей к ногам слуг Плачущего одно королевство за другим, а жрецы помогали удерживать эти земли в подчинении. Без их поддержки он был бы обычным завоевателем, а так — нес людям свободу от чужих богов и надежду на лучшее будущее. Так что простонародье встречало его восторженно. По крайней мере, в центральных человеческих землях. На окраинах, где люди жили по соседству с иными расами, а потому завязывали с ними более плотные контакты, начались проблемы. Потому славный и богатый Ихлир лежал ныне в развалинах.

Первожрец так и сказал солдатам перед боем: "В этом городе живут одни демонопоклонники. Убивайте всех. Если среди горожан окажутся истинно верующие в Плачущего, бог сам о них позаботится". Потом жрец вещал еще долго, но в памяти Ногнора остались лишь эти слова. Сам же император молча проехал перед строем верных воинов, узнавая в лицо если не каждого, то через одного. Они вместе прошли десятки крупных сражений и штурмов, сотни стычек и засад, тысячи миль и селений.

А потому, осадив коня перед Первым легионом, Ногнор просто показал в сторону обреченного города, на стенах которого суетились немногочисленные защитники, и произнес: "Возьмите его для меня". Потом выдержал паузу и гневный взгляд Первожреца и негромко добавил: "И для Плачущего".

За штурмом император наблюдал из лагеря, в личном присутствии надобности не было. Прошли те времена, когда он сам водил войска в бой. Сначала по приказу короля Догании. Интос Третий сразу приметил талантливого командира, когда Ногнор только-только закончил Семинарию, и взял на службу. Двенадцать лет он верно служил сюзерену, расширяя границы и без того немаленького королевства, и стал командиром гвардии и доверенным лицом Интоса. Он был одним из немногих, кто знал, что наследник престола Оскондер не является сыном короля. И это знание пригодилось Ногнору, когда Интос — не без помощи ненастоящего отпрыска — нелепо погиб на охоте. Оскондер тут же попытался водрузить свое обширное седалище на трон королевства. Это понравилось не всем, и Ногнор оказался на стороне, выступившей против безродного ублюдка и за расширение власти аристократии, доселе, якобы, ущемленной в своих исконных правах. Стоит ли говорить, что в результате этой борьбы на престоле оказался другой безродный ублюдок — Ногнор Хетеком, а все его былые союзники, ратовавшие за фактический развал королевства на десятки самостоятельных владений, отправились на плаху?

Больше всего Ногнора удивляло искреннее негодование на лицах благородных дворян, когда он отправлял их на казнь. Сами они, ни мгновения не колеблясь, приказали бы убить Ногнора ровно в тот момент, когда потребность в нем бы отпала. Но аристократы, кичащиеся длинными и славными родословными, так и не смогли поверить, что он проделает с ними то же самое. И даже устроит какое-то подобие суда. Ему бы такой чести не оказали.

Продолжительное тайное расследование показало, что за Оскондером стояли слуги Плачущего, а сам он являлся чуть ли не сыном Первожреца и должен был стать игрушкой в руках Церкви. Ногнор спутал жрецам планы, но те не решились открыто выступать против нового короля. Напротив, служители человеческого бога благословили его и назвали Спасителем государства. А то, что Первожрец во время коронации сдавленно бормотал проклятия, ничего не меняло. Детей у того было много, а Ногнор оказался гораздо лучшим правителем, чем покойный Оскондер, хотя и более самостоятельным.

Вместо послушной марионетки Церковь получила сильного союзника, и такой альянс оказался для нее крайне выгодным. Да, Ногнор разделил Семинарию, сделав уделом жрецов подготовку других слуг Плачущего, и поставил созданные на ее основе Академию искусств и Военную школу под контроль трона. Да, существенно ограничил вмешательство Церкви в дела государства. Но взамен жрецы получили быстро увеличивающуюся паству. Утвердившись на троне, Ногнор взялся за соседей, подкрепив силу мечей религией и всюду насаждая веру в Плачущего, которая должна была скрепить стремительно растущую империю.

Жрецы требовали вести армию на богатый и многолюдный юг, но Ногнор, принявший к тому времени императорский титул, развернул войска на запад. На свою родину. Многочисленные шпионы так и не смогли узнать почти ничего о судьбе Гелды. Оставалась последняя надежда: задать интересующие Ногнора вопросы лично Фиоргу Третьему.

Заложив первый камень новой столицы, он повел верные легионы на Локзом. Город Гелд, названный так в честь похищенной сестры, должен был стать сердцем империи. Империи людей.

Поход длился четыре долгих года. Правители оказавшихся по пути к цели стран отнюдь не стремились склонять выю перед императором и жрецами Плачущего. В тылу неоднократно вспыхивали восстания. Приходилось бросать начатое, мчаться обратно, давить бунты, вешать мятежников, окорачивать распоясавшихся церковников, решать споры вассалов и заниматься тысячами других дел.

Но он дошел. Взял родной город и после тридцати лет отсутствия вновь прошелся по его улицам. Первым делом Ногнор направился к храму. Святилище Плачущего лежало в руинах. Император грозно свел брови, но отловленный в каком-то подвале местный житель рассказал, что храм сожгли еще девять лет назад. Толпа, ведомая слугами иных богов, объединившихся ради такого дела, разграбила святыню и перебила жрецов. По слухам, король Фиорг тоже приложил к этому руку, разумеется, тайно. О судьбе Ризволга горожанин не знал ничего. И сильно удивился, когда вместо благодарности получил удар мечом в сердце. Приказ Первожреца ведь никто не отменял.

Сам император был уже на пути к королевскому дворцу. К его прибытию все было кончено. Последний оплот защитников города пал, солдат перебили, а Фиорг Третий оказался в плену и ожидал решения своей судьбы. Он даже пытался торговаться, требуя за нужные Ногнору сведения свободу и возвращение земель и власти, пусть и в качестве вассала империи. Какое-то время Ногнор терпеливо выслушивал условия короля, но когда тот заявил, что император должен жениться на его дочери — сомнительной красоты девушке лет под тридцать — не выдержал, подошел вплотную и небрежной пощечиной выбил Фиоргу пару зубов. И совсем не потому, что императрица у него уже была.

— У тебя пять минут, — сказал Ногнор. — За это время ты должен вспомнить все, что мне нужно. И будь добр, вспоминай молча!

Говорливый король тут же заткнулся, опасливо поглядывая на могучий кулак императора и песочные часы, которые тот поставил на стол. У Ногнора их было несколько: от полуминутных до часовых. Он давно пришел к выводу, что мерно стекающий вниз песок здорово улучшает память собеседников. Особенно если намекнуть, что с падением последней крупинки их жизнь закончится.

Прошедшие годы не пощадили Фиорга. Тяжело дыша и протирая потеющую лысину, он с трудом дождался окончания отведенного времени. Когда же последняя песчинка завершила свое короткое падение и Ногнор со сдержанным интересом посмотрел на него, король начал говорить.

Сбиваясь и испуганно поправляясь, Фиорг поведал, что гномы платили ему золотом, а он дал им право использовать карету с королевским гербом и закрывал глаза на то, что подгорные жители иногда увозили куда-то молодых девушек. Да и почему его должно было сие волновать? Ведь гномы забирали только простолюдинок и, к тому же, зачастую шлю… Король вовремя осекся, верно оценив потяжелевший взгляд императора. Увозили их в горы. Зачем? Фиорг даже не задавался такими вопросами. Золото же не пахнет! А в городе чище становилось. Про эльфа он сказать не смог ничего. Договаривался король с гномами, а кто там с ними в карете катался — не его дело. И что насчет дочери и брака?

Молча выслушав излияния короля, Ногнор вышел из покоев монарха. Задержавшийся гвардеец ударом кинжала объяснил Фиоргу, что его ответ не удовлетворил императора. Сам же владыка крупнейшего человеческого государства, по-прежнему не говоря ни слова, прошелся по пустым залам и коридорам и поднялся на главную башню дворца. И, стоя на донжоне, сначала некоторое время изучал догорающий город, а затем устремил взгляд на запад, где вздымались к хмурому небу высокие горы.

Где-то там находился один из входов в гномье царство, ворота которого тридцать лет назад захлопнулись за Гелдой. Может, стоило тогда наплевать на здравый смысл и попробовать пробраться в пещеры низкорослых нелюдей? Может и стоило. Быстрая смерть иногда лучший выбор. Но у него свой путь и свое дело.

Гнать армию воевать с гномами в темных тесных подземельях — преступление перед новорожденной империей. Его долг — собрать людские земли в кулак, чтобы знамя с нарциссом реяло над каждым человеческим городом, и тогда кто-то из наследников непременно доберется и до нелюди. Втопчет карликов в грязь, сотрет с лица земли эльфов и все остальные расы, созданные на погибель рода человеческого.

Город догорел, отдельные очаги пламени тускло светились в сгустившихся сумерках. Войска покинули разоренный Ихлир, собравшись в лагере недалеко от проломленных стен. Армия ждала приказ императора. Скажет — идем на гномов, и сержанты, подгоняя солдат — хотя зачем подгонять седоусых ветеранов? — начнут марш, который станет для людей последним. Власть опьяняла, но разум и воля твердо и привычно взяли верх над нелепыми желаниями.

Сейчас он спустится, пройдет в сопровождении гвардейцев по улицам. Вскочит в седло оставленного перед пробитыми воротами коня, построит войска и отдаст приказ. На восток. Ногнор не мог больше видеть родной город, и армия выступит под вечер, чтобы отойти перед ночевкой на приличное расстояние. Это тоже глупо, но если он останется здесь, то может не выдержать и отдать другую команду. Которая уничтожит с таким трудом выстроенную империю.

Император бросил последний взгляд на скрытые в полутьме горы.

— Будьте вы прокляты, гномы, — еле слышно прошептал Ногнор Хетеком сквозь стиснутые зубы. — Будь счастлива, сестра, где бы ты ни была.

Он так никогда и не узнал, какое жуткое противоречие закралось в сказанные тогда слова. А на холодном камне еще долго лежал букет нарциссов…