Обострение

Глава 20

Ещё и это! Словно обухом по голове ударили. Вот уж точно, верна пословица — беда не приходит одна. Или это поговорка? Да какая разница! Думай, Артём, думай! Что же, чёрт побери, делать?

Иван Палыч вновь покатил к школе… Зачем — и сам не знал.

Аннушку надо выручать, это ясно… Но и «приходи один к церкви, всё решим» — звучит тоже как-то не очень обнадеживающе. Мальчишество какое-то… И что там «решать»? За каким лешим, скажите на милость, может понадобиться беглому бандиту обычный земский доктор? Горчичники прописать?

Завтра вечером…

Ах, Анна…

Но, бросаться с головой в омут не следует — этого от него и ждут. Тот же Сильвестр… и его сообщники, кои, несомненно, имеются. Тот же Гвоздиков! Вот ведь оказался фрукт…

Надо обязательно посоветоваться со знающими людьми. С Гробовским (пока не уехал), с Лаврентьевым.

Подумав так, молодой человек уже завел мотоциклет, собираясь тот час же заглянуть к приставу. Однако, подумав, тут же изменил решение. За ним могли следить! Не сам Сильвестр, а хотя бы тот же Гвоздиков. Значит, надо всё обставить хитрее… В конце концов, уж кто-кто, а поручик обязательно заглянет сегодня в больничку, на Аглаины пирожки. Тем более, санитарка официально — за старшего, все время на работе. И да, её нужно направлять.

— Доброго здоровьичка, господин дохтур!

Увидев школьного сторожа, Иван Палыч заглушил мотоцикл и поинтересовался насчет учительницы.

— Анна Львовна-то? — сторож сдвинул треух на затылок. — Так собиралась сегодня в город. Говорит, вызвали… Потому и детишек отпустила пораньше, и мне велела раньше прийти. Я вот и иду! Не уехала еще Анна-то Львовна?

— Уехала… похоже…

— Ну, немного и опоздал.

Что ж — пока в больницу, а там…

— Беда! Беда, Иван Палыч! Васеньке хуже! — с порога огорошила Аглая. В карих глазах её стояли слезы.

— Я всё… всё делала, как вы сказали, а он…

— Так! Не волнуйся! Стетоскоп, шприц… Быстро!

Опять то же самое. Нитевидный пульс, сердце — бум-бум! Неужели, переборщил с наперстянкой? Или, это просто организм приспосабливается к яду, борется? Но, может и не справиться, и тогда… Тогда смерть — чего уж тут скажешь!

— Аглая, нитроглицерин!

Держись, Василий, держись, дружище… Только вот так не хрипи! Ага, вот чуток успокоился… Лежи, лежи… спи…

Морфий подействовал, пульс выровнялся. Парень затих, заснул.

Отложив шприц, доктор устало вытер со лба крупные капли пота.

Уф-ф… Кажется, пронесло. На этот раз… А как дальше?

А как дальше, знает один Господь Бог! Что будет с Василием, выживет ли? А как с Анной? Да еще и сам под следствием — контрразведка! Отстранен… Ещё немного — и в самом деле за шпионаж посадят. Или даже расстреляют, в военное-то время — запросто! Вот будет номер…

Навалилось все.

На крыльце послышались шаги. Аглая выскочила — посмотреть. И тут же вернулась:

— Иван Палыч! Алексей Николаич пришёл.

Надо сказать, отношения поручика из охранки и простой деревенской девчонки развивались на удивление ровно. Естественно, о них уже знало всё Зарное. Все всё осудили, обсосали кости — дальше уже было не интересно, что там да как? Кого всерьёз интересуют чужие судьбы? Совладать бы со своей…

Вот и здесь. К слову сказать, матушка Аглаи отнеслась ко всему весьма даже положительно. Внимание заезжего офицера к ее дочери женщине льстило. Тем более, поручи и сам был выходец из низов… как и Аглая, уже добившаяся многого. Должность, неплохое — по сельским меркам — жалование. Грамоту осилила… Теперь вот — старшая, официально — в ответе за всё…

— Проходите, Алексей Николаич! Доктор только что пришел.

Иван Палыч и гость прошли в смотровую. Аглая поставила чайник на плиту. Сняв шинель и шапку, поручик уселся за стол и пристально посмотрел на врача:

— У-у-у! Что-то на тебе лица нет! А ну-ка, рассказывай!

Доктор рассказал всё. И про похищение учительницы, наглое, средь бела дня, и про визит офицера из контрразведки… и про свои планы…

— Я всё же решили идти!

— Охолонь! — жестко бросил Гробовский. — Прежде чем решать, нужно всё хорошенько обдумать. В обоих, кстати, случаях. Со шпионством твоим полегче будет… но, и то повозиться придется… А вот с Анной Львовной… Значит, говоришь, Сильвестр?

— Сильвестр…

— А ну, дай-ка записку… Ага… — вчитавшись, поручик покачал головой. — Как всегда — ничего конкретного, один воровской форс. Я с таким уже сталкивался. Как-то, до войны еще, украли дочку одного купца… А, впрочем, неважно…

Алексей Николаевич держался уверенно и спокойно, и это его спокойствие невольно передалось и доктору, несмотря на последующие слова собеседника.

— Возвращать тебе Анну Львовну Сильвестр явно не собирается. Вон, напустил туману. Вечером! Вечер длинный. У церкви… У какой именно? У старой, обгоревшей, или у бывшей часовни?

— Не собирается… — растерянно поморгал Иван Палыч. — Но… зачем тогда всё? Зачем эта встреча?

— Думаю, он хочет тебя выманит, захватить… И убить, да, — Гробовский флегматично повел плечом. — Причём обставить все с некоей фантасмагорией, как принято у средней руки «иванов». Ну, чтоб себя показать, чтоб газеты раструбили… для форсу! Чтоб все знали, вот он какой, Сильвестр! Знали, и боялись. Такая слава полезна. Авторитет. Они этим дорожат. А просто так убить он тебя и раньше мог! Как того несчастного мотоциклиста… Однако, нет — рассудил, что куда выгодней будет поступить по-другому. Одни волки чего стоят! Театральщина!

Доктор похолодел:

— Так Анна Львовна… она, может, уже и не…

— Жива! — покивал Гробовский. — Всенепременно жива, можешь не беспокоиться. Может, Сильвестр будет держать её, как заложницу — на крайний случай. Но, скорее всего, убьёт вместе с тобой.

— Спасибо, Алексей Николаевич, успокоил!

— Говорю, что есть. А ты раньше времени не дрожи. И не думай, что только с тобой так! Бывали, похищали людей. Не ты первый, не ты последний. И с твоим делом сладим, не сомневайся! Тут всё дело… Ох… — поручик вдруг потянул носом воздух. — Чую, пироги-то нынче с капустой!

— С квашеной! — обернулась от плиты Аглая.

Как девушка, воспитанная вполне в деревенских традициях, санитарка в мужские разговоры не лезла, да и не особо вслушивалась. Но, вот тут не выдержала, спросила:

— Алексей Николаич… А кто такие эти «иваны»-то?

— «Иваны»? — Гробовский неожиданно улыбнулся. — А это, Аглаюшка, так сказать офицеры преступного мира! Конечно, никакие они не офицеры, а так, шваль. Но, себя держат! Давай, давай чайник-то… помогу… Во-от…

Санитарка заботлива налила по кружка кипяток.

— Так вот, — в ожидании, когда остынет налитый Аглаей чай, продолжал поручик. — Преступники разной масти бывают. Самые уважаемые — «медвежатники», те, которые сейфы берут. «Варшавские» тоже в фаворе… ну, поляки — картежники-шулера, щипачи-карманники — марвихеры… Мазурики — мошенники разного рода… Ещё есть воры чердачные, воры магазинные, железнодорожные, велосипедные, взломщики, «хипесники», «мойщики», «коты»…

Санитарка (вернее, уже И. О. завбольницей) перекрестилась:

— Господи, сколько ж этих змеев-то!

— Да уж, — посмеялся Гробовский. — Хватает… Умм… Молодец, Аглаюшка. Вкусно!

— А убийцы? — Иван Палыч покусал губу. — Сильвестр же — из них?

— Убийцы? — отпив чай, Алексей Николаевич помотал головою. — Эти никогда высшего места не занимали. Все же убийство православного — тяжкий грех! Чего им гордится? Кровопролитие особо не уважают… Хотя, коли из «воровской чести» или, опять же — для форсу… Тут поймут. Мало того — одобрят. А кто такой Сильвестр, нам бы получше прояснить надобно…

— Так ты ж, вроде, телеграфировал! — вспомнил вдруг доктор. — По отпечаткам пальцев.

— Я-то телеграфировал, но дело-то не я веду!

Иван Палыч приподнял брови:

— А кто же?

— Судебный следователь! — покровительственно улыбнулся Гробовский.

Впрочем, тут же пояснил:

— Понимаете, я — сыскарь, я ищу. Ловлю фартовых! А следователь потом — расследует. Бумажку к бумажке подгоняет, чтоб на суде дело не рассыпалось. А то знаете, у нас там присяжные заседатели… поверенные… При желании самого чёрта оправдают!

Поручик неожиданно рассмеялся и искоса глянул на доктора:

— Это я, Иван Палыч, к твоему случаю со шпионством.

— Разобраться бы сперва с Анной!

— Разберемся… Мне срочно бы в город, на телефон, — вдруг засобирался Гробовский.

Артём дёрнулся:

— Я подкину!

— Ну, разве что — до станции… Не забывай, Иван Палыч, о контрразведке!

Ночь прошла тревожно, доктор почти не спал. Всё думал об Анне. О том, правильно ли он поступил, рассказав все полиции. А под утро опять стало хуже Василию…

И снова нитроглицерин, морфий.

Если так пойдёт — вполне можно и потерять парня.

«Почему же стало хуже?»

Тоны сердца, и без того глухие, теперь путались, пульс скакал — то нитевидный, то пропадал. А ведь должны были стать ровнее.

«И стали! Когда дал лекарство. А теперь…»

Передозировка? Дигоксин копится в организме медленно, у детей чувствительность выше. Но ведь все расчитал! Перепроверил на несколько раз!

Может, гликозиды нагрузили клапан сверх меры? Сокращения сильнее, но клапан не справляется, застой растёт? Нет. Судя по тонам сердца — не то.

Ждать. Как бы тяжело не было — ждать. Именно что дигоксин копится — и нужно время, чтобы добиться нужной концентрации. Рисковано. Но… Иного выбора нет.

Гробовский явился к обеду, весь из себя довольный. Уселся в смотровой, деятельно потёр руки:

— Ну, что, Иван Палыч, приступим? Вот тебе конвертик… Вручишь Сильвестру… прямо в руки! Если тот что спросит, всё подтверждай. И ничему не удивляйся! И не бойся ничего — мы рядом будем.

Доктор послушно сунул в карман конверт с надписью — «Сильвестру, ротному». Усмехнулся:

— Он что же, ещё и ротой командовал?

— Ротой, ротой… да не простой, — хмыкнул поручик. — Не простой, а «золотой»! Занимались вымогательством денег у других воров. И много кого обидели… А Сильвестр был у них «капитаном». Думаешь, зря он в Зарном сидел? Эх, всё же хорошо, что мы в деревне! Не так-то легко скрыться.

Быстро темнело. Пошел снег. Свет мотоциклетной фары выхватил из сгущавшейся тьмы закопченные стены обгоревшей церкви.

Заглушив двигатель, доктор слез с мотоцикла. Походил взад-вперед, чтобы не замерзнуть, прислушиваясь к каждому звуку. Вот где-то неподалеку залаял пёс! Едут? Уже?

Нет. Сани прокатили мимо… Не местные — городской фаэтон с поднятым верхом. Верно, кто-то к кому-то приехал… или заказали.

Прождав с полчаса, Иван Палыч поехал к часовне у старого кладбища. Там было тихо. На могилах зловеще чернели кресты.

И тут — никого! Полчаса прошло… сорок минут… час…

А, что, если Сильвестр…

Хотя — вечер еще не закончился…

Поёжившись, молодой человек запустил двигатель. И вдруг заметил фаэтон! Тот самый, с поднятым верхом.

— Туши фару, доктор! — подъехав, гулко скомандовал кучер.

Голос показался Артёму знакомым. И это точно был не Сильвестр!

Послушно погасив фару, Иван Палыч повернул руль и резко включил свет.

На козлах сидел Яким Гвоздиков! В дохе и в мохнатой шапке, как заправский «лихач».

— Говорю же, гаси!

Тьма… Тишь…

— Садись!

— Где Сильвестр?

— Ждёт. Вместе с Анной.

— Но, мы так не до…

— Если хочешь увидеть ее живой — садись! — во все горло гаркнул Яким. — А не хочешь, так я поехал… Н-но!

— Да постой ты! Мотоцикл…

— Тпр-ру! Оставь. Кому он тут нужен? Вообще, мог бы и пешком…

Хм, пешком… Не-ет! Гробовский не зря настаивал на мотоцикле!

Что ж, доверимся. Что еще делать-то?

— Стой… Повернись… Да не дергайся! Всё. Садись теперь.

В санях еще кто-то был. Вряд ли Сильвестр. Так, на подхвате…

Завязали глаза, связали за спиной руки…

— Н-но, залетные! Н-но!

Поехали. Заскрипел под полозьям снег. Залаяли где-то рядом собаки… Вот смолкли… Выехали из села… А это что за звуки? Поезд! Станция…

Не остановились, нет… Снова тишина… И вновь — поезд. Гудок паровоза, стук колес… Едем вдоль железной дороги. Интересно, куда? В город или прочь? Если в город, то можно будет определить — не так уж ещё и поздно! А сколько? Часов восемь? Девять? Скорей, около семи!

— А помнишь, доктор, как бабу отбил у меня? Тогда, когда я только в Зарное приехал? — задумчиво произнес Яким. — Она мне пощечину отвесила, а с тобой пошла…

И замолчал, больше за всю поездку не проронив ни слова.

Минут через двадцать что-то загудело… Грузовик! Рядом всхрапнула лошадь — извозчик?

Смутно донеслись людские голоса… остановились… Верно, на перекрестке…

— Вечерние ведомости'! Покупайте «Вечерние ведомости»!

— Речь господина Керенского в Думе!

— Немцы в Бухаресте, но наши держат фронт!

— Отставка генерала Жоффра!

— Речь господина Керенского!

Мальчишки, газетчик… Город! Куда теперь?

— Слазь, приехали!

Доктору развязали глаза в полутёмном подъезде. Похоже, это был чёрный ход. Гвоздиков шёл впереди, кто позади — Бог весть. Гулкие шаги… узкие пролёты… Третий этаж. Узкая дверь. Да, чёрный ход — без таблички.

— Прошу, господин доктор!

Постучав условным стуком, Яким распахнул дверь.

— Руки-то развязали б. Не убегу! — входя, буркнул доктор.

Узкий коридор, слева — комната-пенал, справа — вполне приличная зала с люстрой под высоким потолком. Мебель… вполне приличная, но, не то, чтобы очень. Книжные шкафы, бюро, круглый стол, вдоль стен — венские стулья. Высокое окно во двор. На стене картина — пейзаж… Такой… солнечно-размыто-воздушный. Кажется, Моне или кто-то из импрессионистов. Никаких личных фото… Съемная квартира, да! Или, как здесь принято говорить — меблированные комнаты. До войны за такие брали рублей пятнадцать в месяц. Сейчас — не менее тридцати.

— А, дорогой гость! Ну, наконец-то, пожаловали!

Каркающий голос. Насмешка. Темная тень в дверях.

Доктор повернул голову.

Вытянутое желтоватое лицо, искривленное саркастическою усмешкой, высокий, с большими залысинами, лоб.

Сильвестр! Собственной персоной, Сильвестр.

А где же усы, бакенбарды? Сбрил! Ну да, он же в бегах.

Всё тот же строгий темный сюртук, гарусный голубой жилет… правда, нынче вот без часовой цепочки.

— Где Анна Львовна?

— Скоро увидитесь! — зловеще улыбнулся преступник. — Правда, не думаю, что вам это понравится… Ну что, доктор, свиделись вновь? Я ведь говорил, что найду тебя! — он хищно улыбнулся. И достал из кармана нож. — Я вот что понял — ты удачу мою украл. Как ты появился в селе — так у меня фарт пропал. Вот до чего докатилось — повязали нас. Поэтому я этот фарт свой обратно себе заберу. Вырежу из тебя!

Он поднял нож над головой.

— Сильвестр… — тихо позвал Яким.

— Что? Что там ещё?

Сильвестр с досадою повернулся к Гвоздикову. Тот протянул конверт… Тот самый.

— Вот-с! Нашли в кармане…

— Чушь какая-то… Что-о?

Разглядев надпись, трактирщик тяжело уселся на стул. На лбу его выступили крупные капли пота…

И что могло так напугать? Неужели, письмо? Так он его даже ещё и не вскрыл!

— Очки! — немедленно распорядился Сильвестр. Губы его дрожали…

Гвоздиков метнулся к бюро, подал очки и костяной, с резной рукоятью, ножик для разрезания книжных страниц.

— Свободен!

— Мне уйти? — всё же уточнил Яким.

— Сказал же — пошёл прочь! — вскрывая конверт, остервенело выкрикнул трактирщик. — Следи! Жди указаний.

— Вас понял! — чуть поклонившись, Гвоздиков исчез в коридоре. Хлопнула входная дверь.

Зачем он его прогнал? Интересно… И за кем Яким должен следить? Неужели…

— Всё же нашли… — отбросив письмо, одними губами прошептал Сильвестр. — Нашли, с-суки… А что же вы, доктор?

Ого, перешёл на «вы»! Кажется, неплохой знак.

— Что ж не сказали, что племянник Кривого? Ну, да, двоюродный, но всё же… Сказали б — всё не так бы пошло! Не так… не так… По-другому… А теперь вот — думай…

Сильвестр вдруг встал и прислушался. Желтое лицо его озарилось недоброй ухмылкой.

— А, обложили! Думаете? Ну-ну…

Раздался звонок. А потом и стук в дверь.

— Э-э… — повернувшись к доктору, трактирщик покусал тонкие губы. — Передашь Кривому… А, впрочем, ещё свидимся! Пока же — прощай!

С этим словами Сильвестр вдруг бросился к окну и с разбегу прыгнул! Кругом полетели осколки стекла… Во дворе послышались крик… А в комнату…

В комнату с наганом в руках вбежал Гробовский!

— Иван Палыч, цел?

— Я-то цел… А вот Сильвестр…

— Никуда он не денется! — поручик подошел к окну. — Эвон, уже взяли! Лаптем-то щи не хлебаем! Ох ты ж… Давай-ка, я тебя развяжу! Ах, доктор, какое большое дело мы сделали! Всё же словили…

— Но, Анна Львовна! — вскочив, закричал Иван Палыч. — Она до сих пор у них! Я кажется, знаю… Гвоздиков! Ему поручено… Эх, так он верно, уже, уехал!

— Уехал, — усевшись на стул, спокойно кивнул Гробовский. — А наши люди — за ним! Успокойся, Иван! Скоро увидишь свою Анну Львовну.

— Но, как вы…

— Говорю же! Лаптем щи не хлебаем. Работаем!

— Ах…

— Что такое, доктор? Что-то ты побледнел… А ну-ка, на воздух, на воздух!

По квартире уже ходили какие-то люди в жандармской форме. Что-то искали, переговаривались…

Во дворе же…

Во дворе, прямо под окнами валялись осколки стекла. На снегу краснели пятнышки крови. Как ягодки рябины.

Пойманного Сильвестра с окровавленным лицом как раз сажали в возок. Трактирщик нехорошо щерился и ругался. Заметив доктора, вдруг замолк и смачно плюнул на снег:

— Ишь как… навёл! Ничо, ничо… Достанем тебя! Не я, так Кривой…

— Да полезай ты уже! — один из жандармов от души угости задержанного хорошим пинком! — Надоел ругаться!

— Да кто такой этот Кривой? — наконец, спросил Иван Палыч.

Гробовский задумчиво покусал губу:

— Один из московских фартовых. «Иван». Из крупной рыбы! И имеет большой зуб на Сильвестра!

— А-а…

— А ещё…

Глянув через плечо собеседника, поручи вдруг резко замолк.

Доктор резко обернулся…

Во двор медленно въезжал длинный темно-зеленый автомобиль с поднятым верхом. В кабине, рядом с шофером, сидел военный с чистыми погонами армейского капитана и с налетом седины на висках. Худой, костлявый, с серой, почти мертвецкой кожей, и взглядом, тяжелым, как свинец.

Старый знакомый…