Обострение

Глава 13

Проверка…

Ну сколько можно? Кому так сильно он насолил? Или банальная зависть?

— Зависть, — словно прочитав его мысли, произнес Гробовский.

— А может, Сильвестр?

— Да ну! — отмахнулся Гробовский. — Тому первому не выгодно сюда проверки нагонять — опять начнут копать, опять с морфием вся история может вылезти… Не он это. Думаю, из города кто-то, из врачей.

— Из врачей⁈

— Конечно! А ты думал все рады твоему успеху? Кто-то годами осваивает деньги правительственные, разрабатывает вакцины — и живет себе припеваючи. А тут ты нарисовался — за полкопейки все придумал. Это получается, что их бурную деятельность переплюнул и теперь под угрозой их деньги и теплые места. Вот и строчат во все инстанции.

— Ладно, разберемся и с проверкой. Тем более у меня еще после прошлой все документы готовы и приведены в порядок.

— Иван Палыч, я еще немного побуду у тебя? — чуть смущаясь, спросил Гробовский. — Понимаю, что вечер, но…

— Алексей Николаевич, сколько угодно! — улыбнулся доктор. — А я пока схожу в лабораторию — нужно поставить еще партию на вызревание. Вакцина заканчивается.

Напевая под нос песенку, вернулась Аглая.

— Аглаюшка, да ты прямо соловей! — заулыбался Гробовский. В глазах вспыхнула искорка. — Спой ещё, а я, может, и спляшу!

— Скажете тоже, Алексей Николаич! — Аглая, покраснев, махнула рукой, но улыбка выдала её. — Льстите, как всегда. Впрочем, — она тут же нахмурилась, — это ведь больница! Не место для танцев!

— Конечно-конечно! — поспешно закивал головой Гробовский. — Вы как всегда правы.

Доктор направился в лабораторию.

«Молодец, Алексей Николаич, — подумал он, отпирая дверь, — хоть кто-то в Зарном не о тифе да поджогах думает».

Комнатка встретила его запахом агара и спирта. На столе ждали чашки Петри, пробирки, спиртовка — его «зверята», как он звал бактерии, требовали заботы.

Сев за стол, Иван Палыч зажёг лампу и достал склянку с глюкозой. Мысли, тяжёлые, как осенний снег, путались.

Вакцину получило почти все село. Но были и те, кто добровольно идти не хотели — в основном те, кто безоговорочно верил травникам и лечился их методами. К таким темным людям нужно было идти самому, убеждать, объяснять, растолковывать. Вот ведь чудные! От смерти их спасаешь, а они еще и не хотят!

— Палыч, ты чего в потёмках химичишь? Зажег бы больше ламп, — Гробовский встал у порога, не смея заходить — помнил про чистую зону.

— И так нормально, — ответил доктор. — Главное, свет на микроскоп падает.

— Я просто за водой пошел — с Аглаей решили чайку попить. Тебе принести?

— Нет, спасибо!

— Молодец все-таки ты, Иван Палыч, — вдруг задумчиво произнес Гробовский. — У нас с тобой недопонимание конечно в начале нашего знакомства случилось, но просто работа у меня такая. А теперь вижу — человек ты прекрасный, за людей переживаешь. Вон, ночами не спишь, вакцину делаешь, всю деревню уже защитил от заразы.

— Всех — да не всех, — вздохнул доктор.

— Что такое?

— Да вон, глянь, — он кивнул на список, который лежал на столе. — Крестиком помечено кто прошел вакцинацию. А «минусом» — кого еще предстоит уколоть. И это самые упертые. Аглая говорит, это из староверов, раскольники. Живут на краю села общиной и во все эти вакцины не верят. А там десять семей, посчитай полста человек. Там только один заразиться — и все слягут.

— Так в чём проблема, Иван Палыч? Если они к нам не хотят ехать, то тогда мы к ним поедем. Объясним все доходчиво, покажем. Я вот тут знакомую фамилию вижу — Аввакум Федоров. Он у меня свидетелем по одному делу проходил, нормальный мужик, толковый. Меня знает. Я с ним поговорю, все объясню. А он уж и остальным растолкует. Завтра и начнём объезд, я с тобой. Вакцина твоя и правда работает — в Рябиновке хоронят, а у нас тишина. Уговорим, не впервой!

Доктор отложил пробирку, посмотрел на поручика. Его лицо, усталое, осветилось надеждой.

— Серьёзно, Алексей Николаич? Поможешь?

Гробовский, ухмыльнувшись, хлопнул его по плечу:

— Конечно! Бери шприцы. Всех провакцинируем!

На том и договорились.

Больница тонула в ночной тишине и лишь изредка где-то в коридоре поскрипывала половица да потрескивала печь. Гробовский с Аглаей выпили чаю, нехотя разошлись по домам. Иван Палыч, сидя в смотровой за столом, при свете керосиновой лампы, просматривал список вакцинированных и откровенно клевал носом.

За дверью послышались шаги — лёгкие, тихие. Дверь скрипнула, и в проёме возник Штольц.

— Иван Палыч, не спите? — его лицо, бледное, с резкими чертами, осветил слабый свет.

Он шагнул внутрь, закрыв за собой дверь.

— Дежурю, Фёдор Иваныч, — ответил доктор, отложив список. — А вы чего в полночь бродите? Раны беспокоят?

Штольц улыбнулся, но улыбка вышла натянутой.

— Раны заживают, спасибо вам. Скоро, поди, выписывать будете?

Он сел на топчан.

— Скоро, Фёдор Иваныч. Ещё неделя, и в Ригу поедете, на побывку. Или на фронт рвётесь?

Штольц покачал головой.

— Да разве кто-то по собственному желанию рвется на фронт? — грустно улыбнулся он. — Я интересуюсь, на самом деле, не из любопытства. Спросить хотел у вас. Даже, можно сказать, попросить… А нельзя ли… повременить с выпиской? Задержаться бы мне тут, в Зарном, ещё немного.

Доктор нахмурился.

— В чём дело? Рана то у вас не такая и тяжелая.

Штольц, будто уловив настороженность, вдруг усмехнулся, и его лицо смягчилось.

— Да вы не подумайте ничего плохого, Иван Палыч! Я не дезертир никакой и не уклонист. Всё проще! Ксения Ростовцева, знаете ведь ее? Красивая девушка, глаз не отвести. Хочу подольше с ней побыть… поближе, покуда время есть.

Он подмигнул, но глаза остались холодными, как лёд.

Иван кивнул.

— Понимаю, Фёдор Иваныч. Любовь — дело серьёзное.

— Меня ведь, как только выпишут, сразу и отправят далеко отсюда, может даже, на западный фронт, — вздохнул тот. — А Ксения, она видная девушка, долго одна не будет, за ней много кавалеров вьется. Вот и хотелось бы подольше побыть с ней, пока я тут.

Штольц поднялся.

— Конечно, я все понимаю и моя просьба очень дерзкая, наглая — я не в праве занимать койку, когда лечение нужно другим. Тем более в такое время. Однако я готов и не занимать ее вовсе. Побуду в городе в гостинице. Мне самое главное, чтобы вы бланк больничного листа продлили — хотя бы на пару-тройку дней. А может, и на недельку даже. Без него меня ведь сразу заберут. А с бланком я официально больной получаюсь, никто не тронет. Все по закону.

Штольц улыбнулся.

— Подумайте, а? Для доброго дела.

Он шагнул к двери, но обернулся, ожидая ответа.

— Я подумаю, — сухо ответил доктор.

— Ну вот и хорошо, — кивнул Штольц. — Спокойной ночи!

Утром Иван Палыч встал довольно рано. Собрался, приготовил саквояж со всем необходимым. Едва успел выпить чаю, как пришел и Гробовский.

— Ну-с, Иван Палыч, готов?

— Готов.

— Куда это вы так рано собрались? — вышла Аглая.

— На вакцинацию, — пояснил доктор.

— Алексей Николаевич, вы уж там присмотрите пожалуйста за Иваном Палычем, — заботливо попросила санитарка. — Ведь совсем себя не бережет. Да и с волками будьте осторожны. Охотников, говорят, отправили, да еще не всю свору перестреляли. Зверь нынче голодный.

— Мы в тут сторону где зверь, не поедем, — пояснил Гробовский. — На край села съездим — и вернемся, к обеду.

— Ну и хорошо, — кивнула Аглая. — Я тогда к тому времени пирожков напеку.

— Пирожки — это хорошо! — заулыбался Гробовский.

Двинули в путь.

— Палыч, не гони, а то зубы вытрясет! — крикнул Гробовский, перекрикивая мотор. — Староверы эти никуда не денутся, а я себе спину отобью.

Иван Палыч, усмехнувшись, сбавил ход. «Дукс» катил по тракту, мимо сугробов и голых ив. По всему было видно, что приход зимы не за горами. А судя по рассказам Аглаи она тут лютая, с трескучими морозами. Эх, еще бы дров побольше выписать в больницу! Надо бы с Чарушиным потолковать по этому поводу, может есть какой-то способ.

Дорога вилась через реку.

— Иван Палыч, голубчик, останови! — заголосил Гробовский.

— Что такое? Зверя увидел?

— Нет. История тут — мне бы в кусты отлучится. До туалету. Чай просится.

— А чего с утра в больнице не сходил?

— Да не удобно как-то было — Аглая там. Останови — я быстро.

Доктор хмыкнул, свернул с дороги к кустам. Остановились. Иван Палыч заглушил «Дукс», мотор затих, и тишина, звенящая, накрыла округу.

Мост, в сотне шагов, едва виднелся в утреннем тумане.

— Не шуми только, Алексей Николаич, а то волков привлечем, — рассмеялся доктор.

— Да ну тебя! — шуточно отмахнулся Гробовский, поспешно уходя в кусты. — Только вспомню про тот вечер — так волосы на затылке шевелятся. Ведь сожрать могли же нас! В самом деле могли. В прошлом году почтальона так съели. Не до шуток было!

Вдруг из тумана донёсся стук копыт и скрип колёс. Иван Палыч насторожился. К мосту, с другой стороны Зарного, подкатил уже знакомый фаэтон. Субботин! А что он тут делает? На самый край села забрался.

С другой стороны вынырнула повозка, крытая рогожей, с облезлой клячей. Доктор, затаив дыхание, вгляделся. Из фаэтона, пошатываясь, вылез… Сильвестр! Вот так встреча!

— Алексей Николаевич! — шикнул доктор, боясь, чтобы тот не спугнул добычу. — Гробовский!

Лицо Субботина, бледное, как снег, блестело от пота, несмотря на мороз. Руки тряслись.

«Ломка!» — догадался Иван Палыч и понял причину встречи. И ведь специально сюда приехали, чтобы никто не видел. Уже никому видимо не доверяли и встречаться в трактире не захотели. Лишние уши ни к чему. А тут — лес кругом, тишина, никого нет… Но только это они так думают!

Из повозки спрыгнул Сильвестр.

— Алексей Николаевич! — вновь шепнул Иван Палыч.

Гробовский насвистывал мелодию и хоть мост располагался далековато от их места, риск быть услышанными был большим.

Субботин, дрожа, шагнул к Сильвестру, его голос, хриплый, долетел обрывками:

— … бумагу давай, не томи… аптека ждёт…

Сильвестр, ухмыльнувшись, вытащил из кармана свёрток.

— Что тут… — Гробовский вышел из кустов и в мгновение все понял. Зашептал: — Мать честная! С поличным их поймали!

— Деньги вперёд, Егор Матвеич, — ответил Сильвестр. — Морфий нынче дорог. Сам понимаешь.

Субботин, выругавшись, сунул ему пачку ассигнаций, выхватил бумагу и, спрятав в карман, поплёлся к фаэтону. Потом обернулся, принялся что-то говорить, словно вспомнил какую-то новость.

— Надо брать!

— Что? — такого предложения Иван Палыч не ожидал. — Прямо сейчас⁈

— Другого шанса не будет! — Гробовский достал револьвер. — Не надо никаких теперь фотографий — вот они, голубчики, как на блюде поданы. Взять сейчас — и им не отвертеться. Ну что, Иван Палыч, сможем?

Гробовский вопросительно глянул на доктора.

— Сможем! — кивнул тот.

— Тогда так — заводи «Дукс», прыгаем на него и летим к фаэтону. И там, пока те не успели опомниться, берем этих жуликов! Эффект в неожиданности.

Доктор осторожно приподнял «Дукс», кивнул Гробовскому:

— Садись!

— Только, Иван Палыч, — предупредил Гробовский. — Завести нужно с первого раза. Иначе — уедут. Спугнем.

— Понимаю, — доктор дернул кикстартер, и «Дукс», рыкнув, рванул из кустов.

Их заметили не сразу. И даже когда по местности прокатился густой рев «Дукса» Субботин и Сильвестр еще продолжали о чем-то разговаривать. А потом, когда Иван Палыч вырулил на дорогу, те всполошились. Они явно не ожидали тут увидеть посторонних, тем более Гробовского и доктора.

— Ни с места! — закричал поручик, выхватывая наган. — Вы арестованы!

Несколько мгновений на лицах бандитов был ступор.

Потом Сильвестр совсем по звериному зарычал, рванул к фаэтону и прыгнул на козлы.

— Эй! — Субботин ошалело уставился на него. — Куда? Это же мой фаэтон!

Но Сильвестр уже хлестнул вожжами. Лошади рванули вперёд, и Субботин, недолго думая, запрыгнул на подножку, едва не слетев от толчка.

— Чёрт! — выругался Гробовский. — Уходят! За ними, доктор!

«Дукс» взревел, рванул в погоню.

— От нас не уйдут! — задорно ответил доктор, прибавляя скорости.

— Догоним, Иван Палыч! Догоним! Я их лично мордами в грязь макну! — больше саму себе прокричал Гробовский. — Ничего! Догоним!

Фаэтон нырнул между ухабами, подбрасывая Сильвестра, отчаянно хлестающего лошадей. Субботин, балансируя на подножке, обернулся и… достал револьвер!

— Алексей Николаич!..

— Вижу!

«Неужели будет стрелять?» — подумал доктор.

И понял — будет.

Иван Палыч повернул руль, уходя с линии обстрела — и весьма вовремя. Субботин выстрелил. Пуля просвистела над головой, врезалась в камень.

— Близко! — проворчал доктор, пригнувшись. — Вот ведь ироды!

И добавил газу, нагоняя фаэтон.

— Сильвестр! — заорал Субботин, цепляясь за борт. — Гони!

— Молчи и стреляй! — рванул тот, сворачивая в узкую лесную тропу.

Фаэтон опасно накренился, одно колесо оторвалось от земли, но Сильвестр, как безумный, поддал лошадям еще.

— Они с ума сошли! — Иван Палыч сжал кулаки. — Разобьются же!

— Не успеют, — сквозь зубы процедил Гробовский. — Я их первее пристрелю, гадов!

«Дукс» рванул вперёд, вплотную приблизившись к фаэтону.

— Последний шанс! — Гробовский поднял наган. — Останавливайся!

В ответ Субботин вновь выстрелил.

Одна из пуль чиркнула по кожуху мотоцикла, другая просвистела у самого виска Гробовского.

— Чтоб у тебя, межеумок, самовар в штанах закипел! — выругался поручик, злясь. — Иван Палыч, давай ближе! Я ему сейчас дырку во лбу нарисую — за покушение на должностное лицо!

Мотор «Дукса» взревел.

Выскочили на крутую дорогу и едва не врезались в толстое корневище, торчащее из земли. Пришлось сбавить скорость и уйти влево. Фаэтон же перескочил через корни, едва не разбив колеса. Субботин подпрыгнул и чуть не вывалился.

— Сильвестр! — рявкнул он. — Рвань сиволапая, хуже губернской клячи на льду! Угробишь же!

Тот не ответил.

Вновь послышались выстрелы. Пуля со свистом пролетела где-то совсем рядом. Гробовский ответил двойным залпом.

— Эк-х! — надсадно выдохнул Субботин и сразу же прижался к задку.

— Ранил? — спросил доктор.

— Лучше бы убил, сволочь такую! — злобно процедил Гробовский. — Иван Палыч, нажми. Сейчас я и Сильвестра…

Но пристрелить Сильвестра Гробовский не успел. Три подряд выстрела едва не завершили гонку — доктор в последний момент успел вывернуть руль и уйти в сторону.

Сильвестр времени зря не терял. Забрав оружие у Субботина, он стрелял теперь сам, умудряясь при этом еще и править транспортным средством.

Мотоцикл вновь нагнал противника. Иван Палыч постарался зайти с неудобного бока, чтобы не дать Сильвестру шанса на точный выстрел.

— Держись крепче! — крикнул доктор, чувствуя, как подпрыгивает на ухабах мотоцикл. Фаэтон резко свернул за поворот, и Сильвестр, оглянувшись, высунулся из козел, блеснув дулом револьвера.

Выстрел.

Пуля просвистела мимо, сорвав кору с берёзы.

Лошади прибавили ходу — Сильвестр гнал их уже вовсю, грозя разбиться на первом крутом ухабе.

— Бей по колесу! — закричал Иван Палыч.

Гробовский удивился, но вопросов задавать не стал. Вместо этого прицелился и выстрел.

Первая пуля ушла выше. А вот вторая полетела точно, пробив спицу. Колесо тут же повело и буквально вырвало из оси. Фаэтон резко развернуло и кузов опасно накренился. Взбрыкнулись лошади и воз перевернулся. Мешком выпал Субботин, Сильвестра выкинуло к дереву.

Иван Палыч затормозил, соскочил с мотоцикла. Гробовский рванул к Субботину, доктор — к Сильвестру.

— А ну без глупостей, суслятина бестолковая! — рявкнул Алексей Николаич, закручивая руки кулаку.

Субботин застонал.

— Алексей Николаич, не стреляй… Я… это… не по злому умыслу… давай решим вопрос здесь, у меня деньги есть…

— Себе в глотку свои деньги засунь! — отрезал Гробовский. — Сядешь, паскуда, и надолго!

— Легче, ранен я!

— Замолкни! Иван Палыч, у тебя как?

Доктор, прижав Сильвестра к стволу, вывернул тому руку — нож, хищно блеснув, упал в снег.

— Держу, Алексей Николаич! Но этот змей ещё кусается!

— Бей его, не стесняйся. При задержании можно, если есть опасность. Потом напишем, как эти ироды в нас стреляли! Наподдай ему!

Сильвестр, тяжело дыша, ядовито ухмыльнулся.

— Доктор… зря суетишься. Не по зубам я тебе…

— По зубам или нет, разберёмся! — отрезал Иван, крепче заламывая ему руки. — За все ответишь — и за подделку документов, и за покушение, и за поджог церкви! До конца жизни тебе хватит!

— О чем таком говоришь? — наигранно вскинул брови Сильвестр. — Шутить изволишь?

Гробовский, подойдя, ткнул того наганом в бок.

— Какие уж тут шутки? Палыч прав. Антип твой сдал тебя, про долг, про трактир, про спички с керосином — все рассказал. К тому же с поличным ты пойман — мы сами все видели, как ты этому, — он кивнул в сторону Субботина, — бланки с морфием продавал. Так что не отвертеться тебе. Да еще и покушение на должностное лицо — чуть не пристрелил меня. К тому же оружие, думаю, нелегальное. Что скажешь? Где наган взял? Молчишь? Чистосердечное напишешь — авось, поможет, пару годков скостят.

Сильвестр сплюнул, его глаза, узкие, как щели, заметались. Ага, почувствовал, что жаренным запахло.

— Антип… болтун… Но без улик, поручик, вы мне не страшны. Керосин? Докажи! Морфий? — он кивнул на Субботина, скорчившегося у дерева. — Его спроси, он покупал… Не я.

Субботин, услышав, взвыл:

— Врёшь, подлец! Ты подсунул, ты заставил! Я… я не хотел… — его голос сорвался, руки затряслись — накатывала ломка. — Иван Палыч, ты хороший человек, ты все понимаешь. У меня болезнь, жилы выворачивает. Я только по этому делу. А церковь и покушение — это не я. Это вот он. Если надо, я все напишу. Только не губи! У меня… у меня сын остался! Не меня, его пощади. Без папки ведь останется, пропадет!

— А когда ты сына своего с его матерью колотил в ломке что-то не заботила тебя его судьба! — злобно процедил доктор. — Поздно спохватился.

— А что, Иван Палыч, — усмехнулся Гробовский. — Может, тут их и оставим? А то мороки теперь столько — вон каких кабанов до села везти. А тут волки свой суд устроят, за ночь и косточки не останется! И всем проще будет. Были такие вот жулики — и пропали! Кто знает, может в бега подались? А найдут фаэтон — так тут и понятно все. Пошли двое дружков в лесок, с морфием, да не расчитали силенок. А зверье уже и подсутилось. Что скажешь? Ловко я придумал?

— Это самосуд! — завопил Субботин.

— Ты не кричи — волки знаешь какие на слух тонкие? К тому же у тебя вон рана и кровь сочится. От запаха крови они совсем с ума сходят. Дуреют.

— Алексей Николаич, да что же это такое происходит⁈ Не губи! Я… я все напишу! Слышишь? Все напишу! Про этого гада все напишу!

— Заткнись! — вдруг подал голос Сильвестр. — Заткни пасть!

Гробовский незаметно подмигнул Ивану Палычу и тот понял, что это был такой трюк. Запугал Субботина, который на поверку оказался трусом.

— Напишешь, говоришь? — спросил поручик.

— Напишу! Вот те крест!

— Ну коли так, — немного подумав, ответил он. — То ладно, так уж и быть. Поехали прямиком к Лаврентьеву — там все на бумаге и изложишь! А обманывать вздумаешь, так я не поленюсь, верну тебя сюда. К дереву привяжу и…

— Не передумаю! Не передумаю, Алексей Николаевич! Ты только отметь там, в протоколе, что чистосердечно я, что покаялся я, с повинной.

— Ты не думай, доктор, что победил, — вдруг совсем тихо, с каким-то звериным рыком произнес Сильвестр. — За мной последнее слово. И оно такое — я вернусь. Слышишь? Вернусь и отомщу. Ножом горло тебе вскрою, твоим же, скальпелем врачебным! Тогда и посмотрим кому весело будет!

С этими словами он рассмеялся, громко, лающим смехом. Встревоженная птица вспорхнула с ветки и полета прочь от этого пугающего места. А Сильвестр продолжал смеяться, все громче и громче.