Обострение

Глава 12

Через пару-тройку дней после пожара собрали сельский сход. Постановили: объявить сбор средств на новую церковь и, дай Бог, по весне, начать уже и строить. Пока же под церковь приспособили заброшенную часовенку за погостом, у самого леса. Пусть маленькая, и далеко, но нельзя же совсем-то без храма! Покрасили, подновили, торжественно водрузили крест.

С подачи едва оправившегося от всех потрясений отца Николая всем миром решили держаться одной версии: церковь сгорела случайно. Потому как, ежели не случайно, ежели подожгли с умыслом… Так это ж антихристы, выходит, кругом! Тут не только жандармское расследование, но еще и церковное. Мужичков-то вполне могли похватать, да покидать по церковным тюрьмам — на те же Соловки. А уж оттуда никто и не возвращался…

Протрезвев, все это прекрасно понимали, да и вообще, некоторые всерьез чувствовали себя виноватыми: вот ведь, обуял дьявол! А потому, идею о постройке нового храма восприняли с энтузиазмом, хотя у многих и богатства-то было — дыра в кармане да вошь на аркане.

Решив так, крестьяне посветлели лицами, все же показалось — ужасное еще можно было исправить, сподобил бы Господь!

— И-и, Господи, поможи нам в сем святом деле! — тряхнув густой, до самых глаз, бородищей, истово перекрестился церковный староста Парфен Акимыч Кузькин. — Вижу, вижу — сплотился народ! Вот, и господин дохтур здесь, и учительство, и множи власти наши. Тако же, сотворим! Соберём на храм Божий!

— Соберё-ом! — хором отозвались сельчане.

Нынче они казались самим себе какой-то древней христианской общиной, подвижниками, готовыми на все, ради светлой идеи.

Чувствуя экзальтированную толпу, глядя на все эти лица, Артем понял — пора! — и поднял руку…

— Господин староста!

— Вот и господин дохтур чевой-то сказать хочет! — сняв шапку, с явным удовлетворением покивал Кузькин. — Говорите, Иван Палыч! Слухаем! Про отца Николая что-нить скажите? Как он?

Поднявшись на пригорок, доктор встал рядом со старостой и тоже снял шапку:

— Отец Николай, слава Богу, поправляется. И добрые вести ему — лучшее лекарство. Хорошо, что нынче вот так…

Сказав пару слов о церкви, Иван Палыч, наконец, перешел к главному, и сразу взял быка за рога:

— В Рябиновке вчера пятерых на погост свезли. Слыхали?

Толпа глухо зароптала.

— У нас, в Зарном, тоже, увы… да вы знаете… Не смогли спасти. Еще в Заречье, да по всем деревням, по всей волости…

— То за грехи наши! — взвизгнула какая-то старуха в черном шерстяном платке. — Поделом. Подело-ом!

Собравшиеся зашумели.

— Так! — доктор откашлялся. — А ну, тихо все! Слушать! То, что я скажу — очень важно. Болезнь сия вовсе не за грехи, а… вещь, хорошо известная. В том числе — и вам. Называется — тиф!

— О, горе нам, горе! Молиться надо-о-о!

— Молиться — да… — покивал Иван Палыч. — Но и — болезни противостоять!

— А как же ей противостоять-то? Рази можно?

Доктор улыбнулся:

— Теперь как раз — можно! Теперь у нас есть спасение — вакцина!

— Чевой-то?

— Все на прививки! Быстро! — непререкаемым тоном заявил Иван Палыч. — Иначе никакие молитвы не спасут. Неделя-другая — и все Зарное на погосте будет! Погибнете все в страшных судорогах! Хотите? Нет? Тогда приходите в больничку… Вакцины хватит на всех!

Невдалеке вдруг послышался скрип полозьев и конское ржание. Приехали Ростовцевы — Вера Николаевна и Юра. Помещица была в лисьей шубе и зимней барашковой шапке с фазаньим пером, ее сын — в полувоенной шинельке. Рядом с ними в коляске сидел священник, отце Николай — бледный, с горящим взором.

— Барыня! — понеслось в толпе. Кто-то даже по привычке стащил с головы шапку.

— Гляньте-ко, и батюшка с ней!

— Отец Николай!

— Отче!

Выбравшись из саней, священник галантно подал руку даме, и, тепло поздоровавшись с доктором, обратился к собравшимся:

— Благословенны будьте, миряне!

Толпа благоговейно притихла, кое-где послышались рыдания.

— Решили вы ныне благое дело, — улыбнувшись, отец Николай осенил всех крестным знамением. — Милостию Господней яко все и сбудется… Одначе! Миряне, я не о том сейчас. А о болезни страшной, заразной. О треклятом тифе! Слышали уже доктора нашего, Ивана Палыча?

— Слышали, святый отче!

— Так вот, и язм к сему же присоединюсь! — глубокий баритон священник звучал проникновенно и чувственно. — Вы же, миряне, благословенной Божей вакцины не бойтесь! Приходите, прививку вам сделают — не заболеете! И сами спасетесь, и детушки ваши. Тиф проклятущий мимо пройдет, отступит. Тако есть!

— Парфен Акимыч, — чуть помолчав, священник обратился к церковному старосте. — Поручаю тебе богоугодное дело. По дням мирских распредели, чтоб у больницы толпы не создавали. Чтоб порядок во всем был!

— Сделаем, батюшка! — горделиво приосанился Кузькин. — Сладим.

Потом выступила Ростовцева. Тоже сказала пару слов в поддержку вакцинации, после чего под аплодисменты собравшихся пожертвовала на новый храм полста рублей…

Слухи о том, что нынче у всех есть только два пути — на погост или на прививку — быстро распространились по всей округе.

Уже на следующий день у больничного крыльца собралась толпа, человек тридцать. Правда, надо сказать, держались все организованно — церковный староста Кузькин делал свое дело с энтузиазмом. Он даже завел список! Оказывается, грамоту знал. Ну, так приказчик же!

— Акинфеева Марья… Пошла! И детки ее… следом… Да сказал же — следом. А не все сразу! По одному, по одному давай… Чего слепились друг с другом? Укола боитесь? Не бойтесь, Иван Палыч делает так, что не почувствуете — будто комар укусил.

Падал мелкий снежок.

— О, кто пожаловал!

К больничным воротам подкатили шикарные сани. Субботинские! Сам Егор Матвеевич был непривычно трезв и бледен, всегдашняя наглость его куда-то ушла, а в глазах явственно стоял страх.

— Здрав будь, Егор Матвеевич, — подойдя, поклонился староста.

Субботин кивнул:

— И тебе не хворать… Парфен… — воротила понизил голос. — Слышь… ты бы это… Спросил бы, узнал… Мне-то это… на погост, что ль, собираться? Иль и для меня вакцина сыщется?

— Спрошу, Егор Матвеевич, — заверив, кивнул староста. — Вот, прямо сейчас и спрошу.

Пройдя по двору, Кузькин поднялся на крыльцо.

— А ты сам то, Парфен, без очереди, что ль? — поинтересовалась одна въедливая бабенка.

— Мне только спросить! — с гордостью ответствовал староста.

И впрямь, не обманул — вышел почти сразу. Подошел к саням, провожаемый любопытными взглядами.

— Егор Матвеевич. Вакцина есть! Дохтур сказал — в порядке общей очереди.

— Что ш… — Субботин покусал губы. — И когда ж?

— А вот… — вытащив список, Парфен Акимыч подслеповато прищурился. — Салимков Кирилл, Сомякова Софья… Вот, после Сомяковой! Но, допрежь еще буквица есть… Думаю, через час где-то…

— Ну, через час, так через час, — взяв трость, Субботин ткнул кучера в спину. — Давай в трактир.

В смотровой дело спорилось — работа шла быстро, в две руки. Кроме самого доктора прививки еще делала и Аглая, смышленая девушка научилась быстро.

— Расстегаев Иван… двенадцати лет… Ты что ли?

— Я-а…

— А мать что не пришла?

— Тако в город уехамши, на рынок.

— Как вернется, скажи, вечером чтоб зашла! Обязательно!

— Салимков Кирилл… Сомякова Софья… Субботин…

Иван Палыч был занят — колол вакцину Сомяковой, той самой въедливой вредной бабенке, брюнетке лет сорока… впрочем, на вид вполне симпатичной, разве что чересчур уж худой.

Скупо поздоровавшись, Субботин с недоверием глянул на Аглаю со шприцем… хмыкнул, сняв шубу, уселся в уголке на топчан.

— Обожду пока…

— А чего это ты обождешь, Егор Матвеич? — немедленно обернулась Сомякова. В черных глазах ее заплясали желтые чертики. — Али нам, женщинам, не доверяешь?

— Да уж, вашей сестре доверь…

— Ой, кто бы говорил! Забыл, как медведя в лесу испужался?

— Чего?

— В десятом-то годе! Забыл? А то не медведь был, а куст! Коли б не я…

— Ох, Софья… — снимая сюртук, угрюмо засопел Егор Матвеевич. — Чего это ты про того медведя вспомнила?

— А у тебя такие же уши тогда были. Красные! Со страху! Как, вон, сейчас.

— Да ну тебя!

Покраснев, Субботин поднялся с топчана, закатал рукав и решительно уселся к Аглае:

— Коли!

Между тем, Сомякова быстро оделась:

— Спасибо, Иван Палыч! А ты, Егор Матвеич, уколов-то не бойся! Чай, не медведи, не съедят!

Хохотнула. Подмигнула. Ушла…

Оказывается, далеко не все на селе побаивались Субботина!

— Ну, Софья! Язык, что помело. Точно — от цыгана заезжего рожена! Ой-ой-ой! Больно!

— Да всё уже, Егор Матвеевич!

— Всё? Ну, слава те… Пойду… — одеваясь, Субботин всё же обернулся к доктору. — Так говорят, заразная штука?

— Ну, вы ж образованный человек! Сами, что ли, не знаете?

— Да знаю… — снова засопел Егор Матвеевич. — Вот что! Антипа, кучера моего, сейчас пришлю. Чтобы тоже его того, укололи.

Кучера у Субботина менялись часто. Мало кто мог долго выносить суровый хозяйский нрав.

Антип оказался еще довольно молодым парнем на вид, лет двадцати пяти… но, скорее всего, конечно, моложе — иначе б давно в окопах сидел во славу царя и Отечества. Правда, может быть — болезнь? Хотя, не похоже. Плечистый, осанистый, с вытянутым мосластым лицом и редким усиками, кучер выглядел вполне здоровым.

— Черенцов Антип… Раздеваемся… закатываем рукав…

Этот тоже уселся к Аглае.

— Так… ручку сюда… Пока посидим…

— А чего? — напрягся тот.

— Руки холодные у тебя — с морозу. Нельзя. Бактерии замернзут. Обожди минутку.

Встав, санитарка подошла к доктору и тихо прошептала:

— Палец… тряпицей замотан… вон…

Иван Палыч пришулирлся. Попался, голубчик! Сработал план Лавреньтева. Теперь главное было — не спугнуть. И взять без лишних глаз, по-тихому, как и планировал поручик Гробовский.

Впрочем, палец… Это могло быть просто совпадением. Мало где он мог его ушибить? И всё же, надо было проверить. Обязательно!

Ближе к вечеру на прививку пришли и Гробовский, и пристав и с урядником. А как же! Должны же были пример подавать.

— Ах, Аглаюшка… легкая у тебя рука! — смущая девчонку, во весь рот улыбался поручик.

— Скажете тоже, Алексей Николаевич… Льстите!

— Правду говорю! Ей-богу!

Аглая улыбнулась — девичье сердце постепенно оттаивало и теперь она уже не так сторонилась Гробовского, привыкнув к нему.

Однако, любезничать пока что было некогда — в коридоре еще оставались люди. Правда, уже не так уж и много.

— Алексей Николаич, — доктор придержал Гробовского в дверях. — Надо срочно поговорить…

Они перебросились парой слов во дворе, за больницей.

— Антип? Субботинский кучер? — потер руки поручик. — Что ж, посмотрим… возьмем! Кстати, я понял, как Сильвестр мог узнать про фотоаппарат… ну, тот, что сгорел… Понимаешь, я как-то упомянул про него при Якиме… Ну с дуру, Иван Палыч. Не смотри на меня так, с упреком. Кто ж знал? Я буквально слово сказал, между делом. А тот ведь вполне мог проговориться в трактире… Без злого умысла, он же болтлив! Сильвестр услышал и… сделал выводы. Хитер, бес, и смышленый. Больше никак не объяснить… Ладно! Возьмем кучера — узнаем точнее. Может, тут и сам Субботин при делах. Хотя, вряд ли… Морфиниста к серьезному делу не допустят.

В дом станового пристава Иван Палыч нынче заглянул поздно, в десятом часу вечера, когда управился со всеми делами в больнице.

И, на то похоже, успел вовремя, так сказать, к самой раздаче. Посреди горницы, на табурете, уже сидел Антип. Бледный, но все еще наглый. Видать, уповал на хозяина…

— Деньков притащил, урядник… — запирая дверь на крючок, шепнул доктору Лаврентьев. — Раздевайся, Иван Палыч! Проходи… Пациент ваш скоро освободится…

«Пациент» между тем, деятельно проводил допрос. Вернее, пока что просто беседовал с задержанным парнем, рассказывая всякие ужасы про монастырские тюрьмы.

— Вот, в городе-то, в тюрьме и покормят… Опять же — прогулка… Даже библиотека есть! Да, ты читать-то умеешь?

— Могу, — угрюмо протянул Антип.

— А в монастыре-то тебя сразу — в подвал! И на цепь. Сиди там, хоть до скончанья века! — Гробовский поднял вверх указательный палец. — Так там и сгниешь, солнца не видя! Все про тебя забудут, никто на выручку не придет. И, знаешь, почему? Потому что ты не преступник! Не революционер даже… Ты — Антихрист! Храм Божий поджег!

— Да не поджигал я! — дернулся парень. — Докажите сперва.

— А церкви-то, голубок, доказательства не нужны. Там одно — вера! — Алексей Николаевич сузил глаза. — Понимаешь, епископу нужен поджигатель! Кто-то один… И им будешь ты! Объяснить, почему?

— Да как же так можно-то? Без следствия, без доказательств…

Задержанный еще хорохорился, но видно уже было — еще немного, и…

— Завтра тебя церковным передадим… А те в — Соловки… У них там тюрьма… подвалы…

— Не хочу я!

— Понимаешь, Антип — даже Субботин, хозяин твой, за антихриста не вступиться и против церкви не пойдет! Вот, ежели б ты не сам по себе… Скажем, если б заставили обманом… Тогда да, можно в светский суд…

— Заставили обманом! — обмякнув, выкрикну парень.

Гробовский рыкнул:

— Кто? Кто, спрашиваю? Субботин? Сильвестр?

— Вы… вы и про Сильвестра Петровича знаете?

Да, Сильвестр мог… Прикормил парнишку, иногда подпаивал… Ну и подвесил на карточный долг. А долги надобно отрабатывать! Вот Антип и отработал… Правда, пока только одно его слово — против Сильвестра. Пока…

Эпидемии тифа в Зарном и окрестностях не случилось. И это вызвало самое пристальное внимание высокого медицинского начальства. Впрочем, не только медицинского.

В земской управе выздоровевший Чарушин уже хлопотал об именных часах, а самого Ивана Палыча пригласили в госпиталь, рассказать о проделанной работе. И о вакцине, черт побери!

Пришлось ехать, рассказывать…

Его доклад — да, да, именно так — доклад! — многие восприняли недоверчиво. Не верили, что вот так вот — можно. В обычной сельской больничке… Многим было обидно — какой-то простой сельский доктор смог, а они, профессора, нет… Разные эмоции были.

— Не верю! Быть такого не может! — после доклада летели реплики с мест.

— Так не бывает просто!

— Господа, это же антинаучно! Просто черт знает что.

И все же, большинство…

…особенно, те, кто помоложе…

Небольшой зал утонул в аплодисментах!

— Молодец, Иван Палыч!

— Так держать!

Даже объявился вдруг корреспондент московского медицинского журнала — взял интервью. Обрушил на неприметного сельского врача мировую славу! Ну, почти мировую… пока…

Однако, вовсе не это было для Артема главным. Он все же смог! Смог спасти жизни людей. Смог, не смотря ни на что.

А как смотрела на него Анна Львовна! Да, да, в госпиталь она с ним сама напросилась, для моральной поддержки… и…

— А что, Анна Львовна? — выйдя на крыльцо, Иван Палыч едва отбился от толпы новоявленных почитателей. — Не пойти ли нам в кино? Как на то смотришь?

— Кино? — красивое — и такое родное! — лицо вдруг озарилось улыбкой. — А что? Сто лет уже не была. Или даже больше!

— Так садись! Едем.

— И куда едем?

— В «Синема-палас»!

— Ого! Шикарно!

Про самый лучший кионотеатр города Иван Палыч заранее выспросил Гробовского…

Дальше все было, как во сне…

Оставив верный «Дукс» у крыльца, под присмотром швейцара, молодые люди переглянулись.

Доктор протянул руку:

— Прошу!

В фойе играл оркестр. Вальс «На сопках Маньчжурии». А какая публика кругом! Впрочем, всякого народу хватало. Были и студенты, и гимназисты даже… Хотя, тем, вроде бы, запрещено в кинотеатры.

— Ах, Иван… Ты совсем не умеешь танцевать… Но, стареешься, да… Слушай! Я буду тебя учить! Пластинки и граммофон имеются… Вот только время…

Да, время… Этого и не хватало…

Прозвенели звонки. Первый… второй… третий…

В зрительном зале погас свет. Послышался треск киноаппарата.

Первой шла фронтовая хроника. Показывали окопы, ликующих солдат, танки. Публика реагировала бурно:

— Ого! Вот это она и есть — танка!

— Ну и страхолюдень! Поди, немецкая?

— Английская! Не видишь, что ли?

— Смотри, смотри — немцы! Пленные. Ух, гады!

— И не немцы это, а австрияки. Что, по мундирам не видно?

— Мужики как мужики…

Хроника кончилась. На экране появился блистательный Макс Линдер.

Как все хохотали! И Аннушка — в том числе…

— Ой, ой… Бык-то сейчас… Ой, смотри, смотри! Лыжи в квартире надел! А как же по лестнице? Вот же ж умора!

Иван Палыч давно уже держал Аннушку за руку.

На экране стали целоваться.

— Телячьи нежности!

Набрался смелости и Иван… Анна не возражала…

После сеанса они еще посидели в небольшом ресторанчике неподалеку. Заказали мороженое, вино.

На улице, за большим окном, падал мягкий свет. Снежинки слово кружили в танце.

Какой-то парень в фуражке и военной шинели фотографировал девушку на переносной аппарат… почти такой же, как тот, что сгорел в церкви…

— Смотри-ка, твоя знакомая! — холодно улыбнулась Анна. — Как ее… кажется, Ксения? Ишь, какая шубка!

— Да, это мадемуазель Ростовцева, — доктор поставил бокал на стол. — А с ней… Черт побери! Штольц! Ну, наш Штольц. Федор Иванович, ротмистр… раненый!

— Да вижу… Похоже, раны ему не мешают…

— Так он выздоравливает. Собрался на побывку, к себе, в Ригу… А потом снова на фронт.

— Господи… — девушка покачал головой. — Когда же, наконец, закончится эта чертова война? Как она всем надоела… А Штольц нашел, где снимать! Ну и фон — сплошная кирпичная ограда… Интересно, где он взял фотоаппарат?

— Мог и купить…

— Мог… Насмотрелся на отца Николая.

Вечером, в больничке Аглая что-то не спешила домой. Сидела, бестолково суетилась да все поглядывала в окно… Ждала кого-то?

Слышно было, как на станции трубно прогудел паровоз. Вечерний поезд.

Вскоре на крыльце послышались шаги.

Аглая бросилась открывать:

— Алексей Николаевич! Что ж вы так долго-то? Говорили, к вечеру управитесь… до темна… а уж…

— Ничего, Аглаюшка… Я это…

Смущено глянув на девчонку, Гробовский повернулся и незаметно подмигнул доктору.

Тот понял:

— Аглая, глянь в палатах — все ли нормально?

— Хорошо.

Санитарка вышла, и поручик резко понизил голос:

— Ездил сегодня в город… по известному делу. Советовался, встречался кое с кем… Кое-что узнал… так, почти случайно.

Чуть помолчав, Гробовский вдруг нервно дернул левым глазом:

— Копает кто-то под тебя, доктор! Анонимку написали… Хотят объявить шарлатаном! Снова комиссию жди. На этот раз — вашу, медицинскую.