Оболочки

(18). Сторона 2. 8 мая, пятница

(18). Сторона 2. 8 мая, пятница.

Довелось мне однажды поехать в санаторий неподалёку от нашего города — не по своей воле, бабушка там социальную путёвку осваивала, и я её вещи привозил. Санаторий этот когда-то, при советской власти, был для блатных — обслуживал местное коммунистическое начальство, а потом его несколько раз перепродавали, прежде чем наш социальный фонд его приобрёл. Ремонт там, конечно, делали, но косметический, с прежних времён сохранились скрипучие лифты, пыльные ковровые дорожки на линолеуме, неказистая обстановка номеров и санузлы в белой квадратной плитке. Зато территория с тренажёрами из швеллеров и труб, такой же детской площадкой, дорожками, отсыпанными мелким гравием, и деревянными беседками, была огромной, почти настоящий лес.

То место, где я оказался после предательства практически дамы сердца, не сильно от того санатория отличалось. Длинное трёхэтажное здание, в левом крыле располагались врачебные кабинеты, а в правом жили отдыхающие. Их я почти не встречал — еду мне приносили в одноместную палату, на прогулку выпускали ранним утром, когда остальные ещё спали, в бассейн и на процедуры — по ночам. В соседнем номере, за дверью, сменяли друг друга охранники, их всегда было трое, они играли в карты, тихо ругали начальство и постоянно пытались проверить, что я делаю. Первый день я ещё кое-как терпел, а потом пригрозил, что убегу, и проверки прекратились.

Режим не менялся с воскресенья, в семь утра я ложился спать, и просыпался в три или в четыре часа дня, обедал, пытался почитать местную прессу — в основном газеты «Правда» и «Известия», или журнал «Наука и жизнь», потом у меня брали анализы, и до восьми вечера предоставляли самому себе. В восемь я ужинал, в десять — шел на процедуры. Там врачи выкачивали из меня кровь и другие жидкости, заставляли крутить педали тренажёра, облепливали проводами, крутили в центрифуге, погружали в воду и не давали всплыть, в общем, развлекались как могли. В пять утра я плавал, в шесть — выходил на улицу подышать воздухом, и в семь опять отправлялся на боковую.

Доблестные органы этого мира обо мне словно забыли. До вечера пятницы.

В семнадцать ноль-ноль вместо ужина появился мужчина в штатском, с короткой стрижкой и надменным лицом, с собой он принёс ботинки, костюм и тёмно-синюю рубашку.

— Одевайтесь, — приказным тоном сказал он.

— Нет, — я лежал на кровати, отгадывал кроссворд в «Вечерней Москве» и никуда ехать не собирался.

— Мне что, вас насильно одеть, гражданин Соболев?

— Попробуй, верблюд.

— Что?!

— Верблюд. Корабль пустыни из семи букв, — я показал газетный лист. Собеседник и вправду на этого верблюда смахивал, толстыми губами и приплюснутым носом. — Эй, за стенкой.

Послышался шорох, звук отпираемого замка, в створ двери просунулась голова.

— Это из вашей конторы фраерок? Борзый он больно.

— Сейчас проверим, Николай Павлович, — голова втянула в комнату мощное тело, которое заграбастало удостоверение гостя такой же мощной лапищей. — Майор, оставьте вещи и ждите внизу.

Майор в штатском попытался было возразить, но ему под нос сунули такую же красную книжечку.

— Из пятки, — сказал охранник, — они там все на голову звезданутые. Вы не торопитесь, по инструкции один из нас должен с вами ехать.

— В следующий раз решишь пошутить, я тоже пошучу, — пообещал ему. Наверняка этот майор мимо охраны не прошёл, и эти сволочи сидели за стенкой, развлекались за мой счёт.

— Понял, не дурак, — согласился охранник, и скрылся в соседней комнате. Оттуда послышался его голос, — слышали, космонавт какую кликуху Мамулову дал? Верблюд! Прям в масть!

Внизу стояла чёрная машина с наглухо затонированными стёклами, мой сопровождающий открыл заднюю дверь, согнал с сиденья майора и сам уселся рядом со мной. Майор Мамулов только челюсти сжал от злости, но ничего не сказал.

— На шестой объект, — распорядился охранник, — только сначала товарища завезём по дороге.

Водитель посмотрел на майора, потом на красную книжечку моего сопровождающего, кивнул, машина вылетела на шоссе через открытый шлагбаум. Изнутри обзор был таким, словно стёкла оставались прозрачными, я повертел головой, пытаясь определить, где мы находимся, но быстро сдался.

Мамулов сдался через десять минут.

— Пожалуйста, объясните мне, товарищ Сайкин, что происходит, — сквозь зубы произнёс он.

— Это ты у начальства узнаешь, — добродушно ответил Сайкин. — Николай Павлович — лицо важное, но секретное, поэтому у меня приказ вам с водителем выколоть глаза, чтобы вы не могли его опознать. Да шучу я, Мамулов, как распорядились, так и выполняем. Наше-то с тобой дело маленькое, но если ты любознательный, можешь начальство потрясти.

— Так и сделаю, — пообещал майор. Как раз в этот момент машина остановилась, и он вышел, хлопнув дверью.

За стеклом возвышалось какое-то стеклянное здание, рядом бренчал трамвай, немногочисленные пешеходы в сумерках неторопливо прохаживались по тротуару. Мы выехали на набережную, потом на какое-то шоссе, заехали в гараж, пересели из одной машины в точно такую же другую, и через двадцать минут снова оказались за городом. Ещё через десять минут машина свернула в лес, и остановилась у шлагбаума. Постовой с автоматом проверил у Сайкина документы.

Новый водитель, женщина, всю дорогу молчала и свою книжечку красную не доставала. Зато, когда мы подъехали к группе двухэтажных строений и припарковались на площадке, она вышла первой и, не оглядываясь, зашла в дом. Сайкин завёл меня туда же, женщина сидела в кабинете, с канцелярскими шкафами и столом из дсп, и что-то писала в планшет.

— Задержанный Соболев доставлен, — доложил Сайкин нашему водителю. Или водительнице?

— Присаживайтесь, Николай Павлович, — женщина кивнула на стул.

Ей было лет сорок, некрасивое плоское лицо с тяжёлым подбородком и почти бесцветными глазами. Рыжие волосы забраны в хвост, на носу очки в тонкой оправе, надела она их только в кабинете.

— Полковник Ланская Софья Николаевна.

Женщина протянула мне руку, крепко сжала ладонь. Пальцы у неё были тонкие и сухие. Некоторое время она сидела и смотрела мне прямо в глаза.

— Если это всё, я пойду.

— Куда?

Вопрос не застал меня врасплох.

— Домой.

— Метлой махать и какашки собачьи швырять в окна? — проявила свою осведомлённость женщина-полковник.

— Хоть бы и так. У нас, — вспомнил я какой-то старый фильм, — любой труд в почёте.

— Это верно. Знаете, что тут у меня? — она приподняла планшет. — Два документа. Один, по которому вы, товарищ Соболев, сговорились с иностранной разведкой, и только вовремя проведённая операция второго управления сорвала ваш план. А второй, то, что ваше похищение было делом заранее спланированным, и вы в этой операции участвовали смело и решительно, не щадя жизни, проявили мужество и гражданскую сознательность.

— А если без пафоса?

— Без пафоса, — Ланская достала сигарету, прикурила от золотой зажигалки, — облажались наши сотрудники. Вон сколько времени вас Брумель пасла, а они ни слухом, ни духом, да и остальные тоже расслабились. Так что, если я отмечу, что вы по глупости или из-за мести с ней пошли, полковнику Смирновскому несдобровать, как и кураторам вашим, Запольскому и Бойко. А если по договорённости, получается, вы — герой, прямо хоть очередной орден вешай на грудь. Ну так что решим, герой вы или предатель?

— Один не решу, посоветоваться надо.

— С кем? — удивилась женщина.

Одно имя я выучил наизусть, здесь оно почему-то играло роль палочки-выручалочки.

— С бывшим тестем моим, Левоном Геворковичем. Он, знаете ли, тоже должен знать, кто тут предатель. Я, простой дворник и космонавт, или специально обученные люди, которые врага проворонили.

Полковник внезапно рассмеялась. На этот звук в кабинет заглянул Сайкин, повертел пальцем у виска и снова исчез.

— Я вас именно таким и представляла, товарищ Соболев, — сказала Ланская, аккуратно вытерев слезу. — Не сомневаюсь, товарищ Аграмян даст отличный совет. Ладно, герой, значит герой. Непонятно только, как вы убедили Оксану Брумель, что у вас внутри осколок, сколько раз мы вас обследовали, и ничего, а они как с цепи сорвались, всю резидентуру сдали только ради этого.

— Значит, нет осколка? — уточнил я.

— Если только где-то очень глубоко он запрятался. А он нам нужен, товарищ майор. Очень нужен. Жак Легран так и не рассказал ни нашим, ни своим, где эта пещера, вы тоже ничего не помнили, может быть, сейчас что-то промелькнёт в памяти? Нет? Американцы всю округу обыскали, ничего не нашли, и мы тоже.

Я сидел и сдержанно улыбался. Соболев, похоже, куда-то крупно влип, а теперь мне за него отдуваться. И где здесь безопасность на девять тысяч единиц? За неполный месяц со мной что только не делали, и травили, и резали, и ножом тыкали, вот включится планшет, то есть терминал, всё туда напишу, пусть возвращают.

— Что?

— О чём задумались, Николай Павлович?

— Зарплата у меня была вчера, — первое, что пришло в голову, сказал я. — Сто шестьдесят рублей минус подоходный и алименты.

— Насчёт денег не беспокойтесь. Завтра возвращаетесь обратно, в Устинов, — полковник достала из стола папку, похлопала по ней. — Больничный мы вам сделали, отравление, уважительная причина. Сайкин вас утром до станции довезёт, до пятнадцатого свои дела закончите, уволитесь, расчёт получите. Не нужно, чтобы разговоры раньше времени пошли, скажете, родственник ваш, брат троюродный, на заработки зовёт в закрытую зону, хорошие деньги обещает.

— Но ведь я туда не поеду?

— Не торопите события, Николай Павлович, мало ли что случится. Вечером ещё раз посмотрите данные об экспедиции, попытаетесь вспомнить что-то ещё, хотя надежды мало, а потом, скорее всего, придётся вам снова вылететь на объект 36, и попытаться найти этот метеорит и пещеру, куда он провалился. Так что, товарищ Соболев, поздравляю, вы возвращаетесь на Луну, как и хотели. Довольны?

Не знаю, какой реакции ожидала от меня собеседница, на всякий случай изобразил на лице радость. А в мыслях, честно говоря, тоже порадовался — наконец-то у Соболева, то есть у меня, начнутся настоящие приключения, не всё метлой махать да собачников воспитывать, к звёздам пора двинуть. Per aspera ad astra.