Обещание Серебряной Крови

Глава 32 ВЗГЛЯНУТЬ НА СИТУАЦИЮ ШИРЕ

— Итак, позвольте мне прояснить ситуацию, — сказал констебль, бросив на своего спутника понимающий взгляд, как будто это была шутка, которой они обменивались много раз до этого. — Вы хотите сказать, что лорд Маркетта планирует убить посла Зар-Гхосы на глазах у половины города?

— Верно, — устало произнес Лукан. Он уже знал, к чему это приведет.

— И он делает это с помощью Безликого. — Мужчина усмехнулся и покачал головой. — Безликий.

— Я знаю, вы думаете, что я сумасшедший...

— Нет, я думаю, вы пьяны. И что бы вы там ни пили, я могу только надеяться, что когда-нибудь попробую. — Оба констебля рассмеялись и продолжили свой путь по людной улице.

— Я не пьян, — сказал Лукан, хватая мужчину за руку и оттаскивая его назад. — Вы должны мне поверить...

— Руки прочь, — рявкнул констебль, и его юмор улетучился. — И отвали, пока я не заковал тебя в кандалы.

— Это все, на что ты способен, так? — огрызнулся Лукан, чувствуя, как его переполняют утренняя жара и разочарование.

— Лукан, — сказала Ашра, — давай просто уйдем...

— Берешь взятки и издеваешься над людьми, — продолжил Лукан, и его нарастающий гнев заглушил слова воровки. — Заковываешь людей в цепи, независимо от их невиновности или вины, довольствуешься своей маленькой сферой невежества...

Второй констебль быстро поднял свою алебарду и ударил Лукана древком в живот. Лукан согнулся пополам и отшатнулся назад. Второй удар древком пришелся ему в плечо, и он растянулся на земле. Мужчина шагнул вперед, чтобы нанести еще один удар, но Блоха успела проскочить перед ним.

— Оставь его в покое! — крикнула она.

Губы констебля насмешливо скривились.

— С удовольствием, — пробормотал он, отворачиваясь. — Пьяный придурок не стоит таких хлопот. — Он взглянул на своего спутника. — Пошли. — Двое мужчин зашагали прочь, даже не оглянувшись.

— Знаешь, — сказал Лукан, морщась и осторожно потирая живот, — был момент, когда я подумал, что почти убедил его.

— С тобой все в порядке? — спросила Блоха, протягивая ему руку.

— Все хорошо, — ответил он, садясь и протягивая свою.

Девочка отдернула руку и ударила его по плечу.

— За что, черт возьми...

— За то, что ты идиот, — сказала ему девочка. — Тебе следовало бы уже понять, что с ними так разговаривать нельзя.

— Она права, — вставила Ашра. — Сколько еще раз тебе нужно поваляться в пыли, прежде чем ты поймешь, что никто не собирается слушать?

— Столько, сколько потребуется.

— Лукан...

— Давайте попробуем зайти в одну из других караулок, — сказал он, поднимаясь на ноги. — Посмотрим, сможем ли мы поговорить с кем-нибудь, кто обладает настоящей властью.

— Да, потому что наша последняя попытка прошла так успешно.

Лукан снова поморщился, но не от боли в животе.

— Не напоминай мне, — пробормотал он.

Воспоминания об этом инциденте все еще были свежи в памяти. Они посетили одно из самых больших караульных помещений в районе Шелка, где дежурный сержант и ее констебли выслушали заявления Лукана со смесью веселья и безразличия, которые быстро сменились враждебностью — не говоря уже о том, что один из них поднял арбалет, — когда он отказался уходить и потребовал встречи с их командиром. Ашре пришлось оттаскивать его, пока он не получил болт в горло за свои хлопоты.

Непреклонный — но с нарастающим с каждой минутой отчаянием, — Лукан обращался к каждому констеблю, которого они могли найти, но все они реагировали с одинаковым презрением. Возможно, в другой день они были бы более расположены слушать, но сейчас им было жарко, они были обеспокоены, и у них была еще дюжина неотложных дел, требующих внимания. Лукан едва ли мог винить их за это; если бы кто-нибудь подбежал к нему, пропахший потом и вчерашним спиртным, и начал рассказывать о том, как мифические персонажи из детской сказки собирались убить посла, он бы тоже быстро расправился с ними. И все же каждый взгляд, каждое оскорбление были для него ударом, который он ощущал слишком остро, и с каждым последующим отказом он чувствовал, как слова Джуро все отчетливее звучат в его голове: Никто не поверит вам без доказательств. Как бы ему ни было неприятно это признавать, но все начинало походить на то, что помощник Писца был прав.

— И что теперь? — спросила Блоха.

— Мы должны попытаться связаться с послом, — сказал Лукан. — Если бы мы могли просто поговорить с ней, возможно...

— Она поверит нам, когда никто другой не верит? — предположила Ашра, качая головой. — Нет. Ты слышал, что сказал Джуро. Ты бы отказался от возможности, которая выпадает раз в жизни, из-за предупреждения незнакомца? Кроме того, мы даже не знаем, где она. Если бы за мной не охотился весь преступный мир, я могла бы легко это выяснить. А так... — Она пожала плечами.

Лукан посмотрел на воровку, гадая, насколько она напугана своим затруднительным положением. Ее ровный тон и бесстрастное выражение лица говорили о том, что она совсем не боится, но он видел, как она оглядывает толпу, как ее взгляд перебегает с одного человека на другого, ни на чем не останавливаясь. Однако, какое бы беспокойство она ни испытывала, воровка держала это чувство при себе.

— Держу пари, Обасса знает, где она, — сказал Лукан, оглядываясь по сторонам, как будто шпион Зар-Гхосы мог появиться в любое мгновение. Нам должно повезти. Они уже искали его в таверне Голубая Устрица и в зар-гхосском квартале, но слепого нигде не было видно. — Может быть, мы могли бы обратиться в инквизицию? — отважился он. — Я знаю, что Главный инквизитор замешан во всем этом, но готов поспорить, что никто из других инквизиторов ничего не знает ни о заговоре, ни об участии в нем их лидера. Возможно, они прислушаются к нам.

— Мы просто столкнемся с той же проблемой, — ответила Ашра. — Они не поверят нам без доказательств. Кроме того, если они поймут, что это ты вломился в Эбеновую Длань, они закуют тебя в цепи. Ты подвергнешь себя риску.

— Говори за себя, Леди Полночь.

— Это имя ничего не значит для инквизиции. И, даже если значит, они понятия не имеют, как я выгляжу. — Воровка нахмурила брови. — Но я не удивлюсь, если несколько инквизиторов находятся в кармане Дважды-Коронованного короля. Лучше держаться подальше от них, ради нашего же блага.

— Значит, мы собираемся сдаться? — спросила Блоха, и по ее тону было понятно, что она не против этой идеи.

— Писец права, — ответила Ашра, пожимая плечами. — Без доказательств плана Маркетты мы ничего не сможем сделать.

— Значит, мы просто позволим ему выйти сухим из воды? — с жаром спросил Лукан.

— Нет, — ответила воровка без тени эмоций. — Нам нужно взглянуть на ситуацию шире. Убийство посла — это только начало. Искра, из которой разгорится пламя. Мы не можем его остановить, но мы можем бороться с тем, что за ним последует. Мы все еще можем предотвратить эту войну. Это только начало, а не конец.

По всему городу разнесся далекий звон колоколов на Доме Леди, едва слышный из-за шума толпы.

— До церемонии остался час, — сказала Блоха, грызя ноготь.

— Тогда нам лучше найти место, где на нее можно посмотреть, — ответила Ашра.

— Забудь об этом, — сказал Лукан, оглядывая толпу с чувством безнадежности. — Уже слишком поздно. Мы не сможем подойти ближе.

— Напротив, — сказала Ашра, жестом приглашая их следовать за ней, — я знаю, где мы найдем прекрасный вид.

— Посмотрите на всех этих людей, — сказала Блоха с восторгом в голосе, высунувшись из окна колокольни. — Их, должно быть, тысяч пять.

— Скорее десять, — ответил Лукан.

Толпа заполнила большую площадь, напирая на две шеренги констеблей, которые с трудом удерживали центральный проход от триумфальной арки у входа на площадь до ступеней Дома Леди на противоположной стороне. Те горожане, которые не смогли протиснуться на площадь, наблюдали за происходящим из окон и с крыш. Некоторые даже взобрались на бронзовые статуи, обрамлявшие площади, в отчаянии желая хоть мельком увидеть грандиозную процессию.

Лукан сомневался, что у многих из них был лучший вид, чем тот, которым наслаждались они с Блохой. Он был настроен скептически, когда Ашра привела их к наклонной колокольне, возвышающейся над крышами к югу от площади, и предупреждение, прибитое к ее двери — Опасность, строение небезопасно — не внушало доверия. Ашра утверждала, что это была не более чем уловка, что разрушающаяся башня была прочной и до недавнего времени использовалась в качестве убежища бандой карманников. Вывеска, по ее словам, была не более чем средством устрашения, чтобы не привлекать любопытных глаз. Воры недавно попали в лапы закона, и их убежище все еще пустовало. Ашра провела их к старому колоколу, висевшему в тесной комнатке, из которой, тем не менее, открывался великолепный вид на площадь. Идеальное место, чтобы понаблюдать за происходящим, размышлял Лукан, облокачиваясь на подоконник.

Рокот толпы привлек его внимание к большим дубовым дверям Дома Леди, которые медленно открывались справа от него. Оттуда вышла одинокая фигура, закутанная в золотой плащ, отороченный горностаем. Понтифик, понял Лукан, разглядывая символы власти этого человека — золотой посох, увенчанный хрусталем, и нелепую шляпу, похожую на поникший член. По толпе прокатились радостные возгласы, когда мужчина вышел вперед и занял позицию прямо перед каменными ступенями, спускавшимися на площадь.

— Он нервничает, — сказала Ашра. — Посмотрите, как его пальцы теребят амулет.

— Я не удивлен, — ответил Лукан. — Если и есть что-то, что я узнал из своего путешествия по катакомбам, так это то, что наш друг там, внизу, набожен примерно так же, как осадок на дне бокала с вином...

— Я могла бы тебе это сказать.

— ...и что у него нет позвоночника.

— И это.

— Смотрите, — воскликнула Блоха, указывая на триумфальную арку на левой стороне площади, — они приближаются!

Волнение в голосе девочки, несмотря на то, что она знала, что произойдет, напомнило Лукану, насколько Блоха на самом деле молода. Он не осуждал ее эмоции, потому что и сам испытал легкий трепет, когда голова процессии проходила под аркой, толпа ревела в ответ, а передние ряды швыряли в воздух пригоршни розовых лепестков.

Во главе колонны ехали два знаменосца, их позолоченные доспехи сверкали на солнце, копыта белых боевых коней сминали лепестки, уже покрывавшие землю. Их отполированные копья несли два знамени: летучую мышь Сафроны, черное на золотом фоне, и три кольца Зар-Гхосы, серебряное на синем. Эмблемы двух городов, некогда непримиримых врагов, враждовавших веками, теперь развевались на ветру бок о бок. Этого почти достаточно, чтобы всколыхнуть кровь, подумал Лукан, если только все не покатится к чертям собачьим. Позади следовали пять белых лошадей с черными плюмажами, влекущих золотую карету, в которой было много позолоты и мало хорошего вкуса.

— Великий герцог Сафроны, — прокомментировала Ашра, когда Лукан, прищурившись, посмотрел на старика, сгорбившегося на мягком сиденье. Его впечатляющие усы закрутились вверх, в то время как остальная часть лица опустилась в противоположном направлении, и он помахал толпе со всем энтузиазмом человека, который боится, что у него в любой момент может отломиться рука. Тем не менее, по площади прокатились радостные возгласы, когда карета ехала по центральному проспекту — обе шеренги констеблей с трудом сдерживали возбужденную толпу.

— Похоже, герцог пользуется популярностью, — заметил Лукан.

— Герцог — избалованный старый дурак, — ответила Ашра. — Это приветствия в честь его жены, герцогини Каталины.

— Это его жена? — Лукан уставился на молодую женщину, сидевшую рядом с герцогом и улыбавшуюся, когда она махала толпе. — Она выглядит достаточно молодо, чтобы быть его внучкой.

— Правнучкой, ты имеешь в виду. Ей только что исполнилось девятнадцать. Солнце, по-видимому, светит из ее идеальной задницы, но отсюда этого, вероятно, не видно.

— Кажется, толпа видит.

— Они обожают ее за благотворительные пожертвования. Тот факт, что это не ее собственные деньги, очевидно, не имеет значения.

— Кто эти люди, которые едут позади? — спросил Лукан, разглядывая две фигуры, ехавшие во второй, менее впечатляющей карете.

На обоих были черные мундиры отличного покроя с высокими воротниками и рукавами, обшитыми золотом. С теми же самыми темными волосами, выступающими подбородками и орлиными носами, они выглядели одинаково, но выражения их лиц были совершенно разными. Мужчина, сидевший с левой стороны кареты, улыбался и кивал толпе, в то время как на лице его близнеца застыло выражение, среднее между гримасой и недовольством.

— Сыновья герцога, Гаспар и Лоренцо. Гаспар — наследник, потому что родился на несколько мгновений раньше своего брата. Лоренцо провел большую часть своей жизни, пытаясь смириться с этим фактом.

— И, судя по всему, безуспешно. — Лукан заметил, как Лоренцо бросил мрачный взгляд на своего брата, скривив губы в гримасе, больше подходящей избалованному ребенку, чем аристократу. — Похоже, любви в этой семье нет.

— Не слишком много. Они враждуют уже много лет. Они ненавидят друг друга, но не так сильно, как свою новую мачеху.

— Готов поспорить. Неудивительно, что Лоренцо в бешенстве из-за того, что он лишился герцогского титула, а теперь ему приходится иметь дело с мачехой вдвое его моложе.

— Да, должно быть, это тяжело — быть вторым сыном в одной из богатейших семей Старой империи.

Позади братьев ехал невысокий мужчина, который, казалось, был слегка напуган, пытаясь сидеть в седле прямо. Золотой медальон хлопал по его пурпурной мантии при каждом шаге лошади.

— Кто это? — спросил Лукан.

— Артемио, лорд-канцлер.

— Надеюсь, он лучше умеет считать монеты, чем ездить верхом.

— Я слышала, что он порядочный человек, — сказала Ашра с ноткой невольного уважения в голосе. — Недавно в Щепках открылись два новых хосписа — и, очевидно, это его рук дело.

— Порядочный человек, — эхом отозвался Лукан, прищурив глаза. — Чего не скажешь о человеке, который едет позади него.

— Главный инквизитор Фиерро. — Тон Ашры стал жестче. — Да, этот нет.

— Он определенно лучше справляется со своими нервами, чем понтифик.

Фиерро не выглядел человеком, которого тревожило предстоящее убийство посла или его собственное участие в нем. Он сидел в седле прямо, лицо его было бесстрастным, сигарилла зажата между плотно сжатыми губами. Хладнокровный ублюдок, вот кто он такой.

— Вы только посмотрите на это! — воскликнула Блоха.

Сначала Лукан не понял, куда она указывает, его взгляд скользнул по толпе слуг, чиновников и прихлебателей, которые пешком шли за группой герцога. Они двигались тремя организованными колоннами, которые распались в тылу, когда люди в задних рядах начали тесниться, пробиваясь вперед и нервно оглядываясь через плечо.

Глаза Лукана расширились. Я их не виню.

Две большие ящерицы с темно-красной чешуей следовали всего в нескольких ярдах позади, передвигаясь на задних лапах. Острые когти давили лепестки роз, разбросанные по земле, прежде чем похожие на хлыст хвосты отбрасывали их в сторону. Угловатые головы зверей поворачивались влево и вправо, пока их желтые глаза осматривали толпу, челюсти расширялись, обнажая ряды острых зубов. Их когти, выставленные перед собой, подергивались, словно в предвкушении крови. Без сомнения, они бы ее получили, подумал Лукан, если бы не их всадники. Те сидели в седлах с высокими спинками, резко натягивая поводья всякий раз, когда их скакуны проявляли слишком пристальный интерес к рядам стражников и толпе за ними. Всадники были не менее устрашающими, чем звери, на которых ехали — тела облачали доспехи из полированных медных чешуек, лица скрывали бронзовые шлемы с шипами. У обоих были длинные копья с темно-синими перьями, приколотыми чуть ниже их треугольных наконечников.

— Чешуйчатые всадники, — сказал Лукан, выуживая название из глубин своего сознания. — Элитная кавалерия Зар-Гхосы. Я забыл, как называются ящерицы, но их отлавливают еще детенышами, а затем на всю жизнь соединяют с наездником. Очевидно, между ними существует особая связь, и на каждой ящерице может ездить только свой наездник. Какое-то колдовство... — Он замолчал, когда понял, что Ашра и Блоха уставились на него.

— Откуда ты это знаешь? — спросила Ашра.

— Я недолго путешествовал с человеком из Зар-Гхосы. Он рассказал мне немного о своей родине. У него было несколько интересных историй, но он был никудышным игроком в карты.

— Лукан, — сказала Блоха, ее глаза расширились, когда она снова показала пальцем, — а это что?

На этот раз у него не было ответа — его бывший спутник не говорил о животном, которое могло бы сойти за пони, если бы не насыщенные черные и желтые полосы, покрывавшие его шкуру. Зверей было четверо, их мощные мускулы перекатывались, когда они тянули большую синюю колесницу, борта которой были украшены резными серебряными крыльями.

— Понятия не имею, — ответил он, переводя взгляд на фигуру, стоявшую на колеснице, — но это может быть только посол Зар-Гхосы. — Ее наряд определенно соответствует случаю, даже если и не тому, что ее ожидает.

Посол выглядела потрясающе в бледно-голубых одеждах, расшитых серебром, с темно-синей шалью, наброшенной на грудь и правое плечо. Серебром также сверкали маленькие диски, вплетенные в ее волосы, кольца в ушах и браслеты на запястьях. Ее диадема, также сделанная из серебра, была усыпана сапфирами, которые сверкали на солнце, когда она махала толпе с улыбкой женщины, которая наконец-то осуществила мечту всей своей жизни. Если бы она только знала, подумал Лукан. Если бы только мы каким-то образом нашли способ с ней связаться. Посла сопровождали стражники с мрачными лицами, а несколько хорошо одетых слуг ехали позади на лошадях темной масти. За ними следовали три шеренги солдат, по десять в ряд, их нагрудники сверкали, когда они маршировали в унисон.

— Если они сражаются так же хорошо, как выглядят, — сказала Ашра, — возможно, у посла еще есть шанс.

— Только не против Безликих.

— Вон Маркетта, — сказала Блоха, снова указывая пальцем. — Высокомерный придурок. — Лукан и Ашра посмотрели на нее. — Что? — Она пожала плечами.

— Ничего, — ответил Лукан, пряча улыбку, и перевел взгляд на торговых принцев Сафроны, которые ехали позади делегации Зар-Гхосы — водоворот разноцветных шелков и сверкающих украшений. Рядом с ними шла их личная охрана в начищенных до блеска доспехах. Лорд Маркетта возглавлял группу элитных граждан Сафроны, восседая на серой в яблоках кобыле, кивая и махая толпе, как будто весь этот нарастающий шум был только для него. Шесть других всадников составляли его свиту — остальные члены Шелкового септета, догадался Лукан, заметив среди них лорда Мурильо. Мелкие торговые принцы выстроились в ряд на небольшом расстоянии позади своих более знатных собратьев, хотя выглядели они не менее блистательно — если не считать одинокого всадника позади.

— Это... — Лукан прищурился, вглядываясь в крупную фигуру. — Милосердие Леди, это он.

— Кто? — спросила Ашра.

— Генерал Леопольд Разин, тот здоровяк в меховом плаще. Лицо красное, как отшлепанная задница.

— Твой друг?

— Мы немного поболтали на приеме у леди Вальдезар. Он пытался до смерти надоесть мне своими историями о войне, но я сбежал. — Лукан снова прищурился. — Он, что, верхом на осле?

— Скорее, давит его.

— Разин упоминал, что участвовал в резне, — сказал Лукан, смутно припоминая слова генерала. — Похоже, он станет свидетелем еще одной.

— Как ты думаешь, как они это сделают? — спросила Ашра.

— Хмм?

— Безликие. Как они собираются убить посла?

— Не знаю. Скоро увидим.

Наконец голова процессии подошел к ступеням, ведущим к Дому Леди. Отряд констеблей отдал честь, когда Великий герцог и его молодая супруга вышли из кареты. Старик отмахнулся от предложения жены о помощи, но тут же наткнулся на нее и уткнулся лицом в ее декольте. По толпе прокатился взрыв смеха, за которым последовали одобрительные возгласы. Великий герцог посмеялся над этим эпизодом и с новыми силами зашагал вперед, но замешкался на первой же ступеньке, так что ему потребовалось несколько мгновений — и рука его покрасневшей жены — чтобы подняться.

— Милосердие Леди, — пробормотал Лукан, когда старику потребовалось столько же времени, чтобы взобраться на следующую ступеньку. — Такими темпами мы проторчим здесь весь чертов день. Будем надеяться, что Безликие взимают плату за каждый час своей работы, и тогда это будет стоить Маркетте немного дороже, чем просто Клинок Сандино.

— Что такого особенного в этом клинке? — спросила Ашра. — Я слышала, что это просто старый церемониальный кинжал. Зачем он нужен Безликим?

— Я задавал себе тот же вопрос, — признался Лукан, наблюдая, как Великий герцог поднимается на четвертую ступеньку. — По правде говоря, мы просто мало что знаем о них. Те немногие исторические свидетельства, которые у нас есть, расплывчаты и фрагментарны. Но есть одна деталь, в которой они все сходятся.

— И это?

— Кристаллы.

Ашра непонимающе посмотрела на него.

— Каждый раз, когда на протяжении веков появлялись Безликие, — продолжал Лукан, — их появлению предшествовало обнаружение определенного кристалла.

— Что это за кристалл?

— Во всех записях говорится, что он пурпурно-черного цвета. Больше мы ничего не знаем. Мой отец верил, что они, должно быть, обладали какой-то магической силой или имели особое значение для Безликих. — Лукан пожал плечами. — Какой бы ни была правда, схема всегда была одной и той же. Обнаружен кристалл, и Безликие появляются, чтобы его обменять.

— Они обменивают его? На что?

— На все, что пожелает владелец кристалла. Говорят, однажды они заплатили целое состояние фермеру, который выкопал кристалл на своем поле. В результате этот человек стал богаче герцога.

— Но если Безликие так могущественны, как ты говоришь, — с сомнением в голосе спросила Ашра, — то они наверняка могли бы просто взять эти кристаллы силой? Зачем беспокоиться о том, чтобы их обменять?

— Кто знает. Судя по записям, Безликие применяют силу только тогда, когда их провоцируют на конфронтацию. Такое случалось всего дважды, и ничем хорошим это не закончилось для тех, кто им угрожал.

— Но они применили силу против тебя. Тот волк в катакомбах.

— Верно, но это было сделано по просьбе Маркетты. Он заключил с ними сделку — пообещал им Клинок Сандино в обмен на то, что они выполнят его грязную работу. Ему не нужны ни деньги, ни богатства.

— Поэтому он попросил их совершить убийства вместо него.

— Верно. А взамен он отдаст им Клинок Сандино.

— Но зачем им понадобился Клинок? — спросила Блоха. — Это не кристалл.

— Да, не кристалл, — согласился Лукан, — но у них должны быть свои причины.

— В этом есть какой-то смысл, — признала Ашра. — Не то чтобы нам это помогло.

— Вероятно, нет, — ответил Лукан. В его голове промелькнула мысль. Что, если... что, если мы каким-то образом…

Возбужденный шепот пронесся по толпе, отвлекая его от размышлений. Великий герцог почти достиг вершины лестницы, двое его сыновей следовали за ним по пятам, но из-за медленного продвижения герцогской свиты позади них образовалось узкое место, и то, что раньше было упорядоченной процессией, постепенно превратилось в беспорядочную неразбериху. Официальные лица и делегаты кричали и толкались, лошади фыркали и топтались на месте, а констебли у подножия лестницы делали все возможное, чтобы поддерживать порядок, в то время как оскорбления летели со всех сторон. Когда делегация Зар-Гхосы приблизилась к ним сзади, одна из ящериц, возбужденная суматохой, вонзила свои клыки в лошадь, на которой ехал лорд-канцлер Артемио. Лошадь встала на дыбы, сбросив лорда-канцлера на землю, и помчалась обратно по проспекту. Подбежали несколько констеблей, двое из них занялись упавшим человеком, в то время как остальные что-то проревели наезднику ящерицы, который молча наблюдал за ними со спины существа. Внезапно подоспели несколько охранников посла, и обе стороны вступили в яростную перебранку, крича и жестикулируя, а пораженный лорд-канцлер в оцепенении лежал у их ног.

— Я думал, это должно было стать проявлением единства, — сухо заметил Лукан, когда один из констеблей наполовину вытащил меч, но его товарищ успел толкнуть его обратно в ножны. Тем временем Великий герцог наконец добрался до верхней площадки лестницы. Старик поднял дрожащую руку и торжествующе помахал толпе, казалось, не обращая внимания на хаос, который он вызвал у себя за спиной. Когда он, прихрамывая, подошел к тому месту, где стоял понтифик, свита Великого герцога смогла беспрепятственно подняться по ступеням, а шум и накал страстей постепенно улеглись. Несмотря на это, потребовалось некоторое время, чтобы вся процессия выстроилась перед огромными дверями Дома Леди. В конце концов все заняли свои места, хотя между несколькими мелкими чиновниками, которые столпились по краям, снова вспыхнули споры, что привело к паре неловких столкновений.

В толпе воцарилась тишина, когда понтифик наконец поднял руки, и комок тревоги, который до этого сидел где-то в глубине живота Лукана, подступил к горлу. Это оно. Взгляд, брошенный на Блоху, показал, что она тоже нервничает; веселье девочки угасло, сменившись серьезным выражением, которое казалось неуместным на ее юном лице. Ашра не проявляла никаких эмоций, ее черты были непроницаемы, когда она наблюдала за происходящим внизу. Они молча слушали — вместе со всей толпой — как понтифик начал говорить.

— ...станьте свидетелями этого... знаменательного дня... двух великих городов... в дружбе...

— Я не слышу, что он говорит, — пожаловалась Блоха.

— Не имеет значения, — ответил Лукан. — Скоро это станет неактуальным.

Речь продолжалась, но до них, находившихся на колокольне, долетали лишь обрывки. Вместо этого Лукан сосредоточился на высокопоставленных лицах, собравшихся перед огромными дверями, в поисках любых признаков неприятностей. Он ничего не видел — единственными кинжалами в поле зрения были метафорические, которыми орудовали сыновья Великого герцога, шепотом ведя яростный спор. Мы не видим полной картины, сказал Джуро, и, хотя он говорил о мотивах Маркетты в убийстве посла, то же самое можно сказать и о том, как Безликие намеревались это осуществить. Возможно, они призовут призрачного волка, чтобы тот разорвал ее на части, или воспользуются тем же методом, что и в случае с лордом Савиолой — что бы это ни было — и превратят посла в покрытый льдом труп с посиневшими губами. Нет, подумал Лукан, и то, и другое вызвало бы слишком много вопросов. Маркетта захочет чего-нибудь более утонченного.

Внезапное движение привлекло его внимание — молодой человек в церемониальных одеждах приближался к понтифику, держа на вытянутых перед собой руках древко копья. Лукан понял, что это Серебряное копье, когда острый наконечник оружия блеснул на солнце. С древка свисали черные с золотом ленты Сафроны и голубые с серебром Зар-Гхосы. Чиновник с вежливым поклоном вручил понтифику артефакт Фаэрона. Мужчина постарше взял копье и поднял его над головой, повернувшись лицом к толпе, его лицо блестело от пота.

— Узрите... символ единства... возобновим нашу дружбу... — Лукан не расслышал остальных слов мужчины, но толпа, казалось, оценила их по достоинству; по площади прокатился оглушительный рев. В другой день это могло бы стать моментом личной славы понтифика. А сейчас он выдавил из себя страдальческую улыбку, его рука дрожала, когда он высоко поднимал копье. Наверное, на него давит чувство вины? подумал Лукан. Мне следовало бы знать.

Понтифик опустил копье и кивнул в сторону Великого герцога, но если это и было приглашением правителю Сафроны выступить вперед, то оно осталось незамеченным; старик остался на месте, лениво покручивая кончик уса. Лорд-канцлер Артемио, который, казалось, избежал серьезных травм после падения с лошади, был вынужден прошептать что-то на ухо своему господину. Великий герцог напрягся и шагнул к понтифику, собрав все силы, которые у него еще оставались, что было не так уж и много, судя по тому, как тяжело он опирался на двух своих сыновей. Лучше держите его покрепче, парни, чтобы он не упал и не напоролся на это копье.

Понтифик низко поклонился, когда трое мужчин заняли позицию перед ним, затем взглянул туда, где стояла посол. На этот раз его кивок получил немедленный отклик, поскольку посол приблизилась, сопровождаемая двумя своими личными охранниками. У нее могла быть сотня таких людей, и этого было бы недостаточно. Понтифик поклонился зар-гхосске, хотя и не так низко, и не посмотрел ей в глаза. Тяжело смотреть в глаза мертвой женщине, так?

— Теперь мы... теперь мы возобновляем... — То ли он потерял дар речи от всех этих криков, то ли задыхался от собственного лицемерия, Лукан не был уверен, но понтифик поморщился и жестом подозвал чиновника, который вручил ему копье. С мимолетным выражением паники на лице молодой человек повернулся к толпе. — Теперь мы возобновляем наши дружеские отношения, — крикнул он, и его сильный голос эхом разнесся по площади. — Наши два великих города объединены еще одним десятилетием мира и процветания, их разделяет море, но объединяет дружба.

Когда толпа заревела в знак одобрения, Великий герцог, спотыкаясь, двинулся вперед, как малыш, делающий свои первые шаги. Он принял копье из рук понтифика (который быстро отступил назад, словно опасаясь, что может лишиться глаза) и со всей торжественностью, на какую был способен, вручил оружие послу. Зар-гхосска приняла копье с широкой улыбкой, которая внезапно сменилась хмурым выражением лица. Она вздрогнула, затем осела, ее тело обмякло, но каким-то образом осталось в вертикальном положении, как у марионетки, повисшей на ниточках.

— Вот и все, — сказал Лукан, и его охватило беспокойство, когда по толпе пронесся шепот. — Она умрет еще до того, как коснется земли.

Но посол не упала. Она снова вздрогнула, затем выпрямилась — словно под воздействием невидимой энергии. Ее хмурое выражение исчезло, но улыбка не вернулась. Вместо этого выражение ее лица осталось непроницаемым, когда она встретилась взглядом с Великим герцогом.

И она вонзила острие копья в горло старика.

На несколько мгновений воцарилась тишина, за которой последовал общий вздох толпы, когда Великий герцог выдохнул, брызгая кровью.

— Что за чертовщина... — пробормотал Лукан, не веря своим глазам, когда старик отшатнулся назад и рухнул на землю. Двое сыновей Великого герцога уставились на своего отца, их потрясение быстро сменилось яростью. Они оба шагнули вперед, руки, которые никогда не хватались за мечи в гневе, компенсировали это сейчас, когда они обнажили клинки — и застыли с поднятым оружием, их тела дергались, хотя они оставались неподвижными, ярость на их лицах сменилась замешательством, а затем страхом. Другие люди бросились вперед — охранники из обеих делегаций, официальные лица, даже пара торговых принцев.

Слишком поздно.

— Милосердие Леди, — прошептал Лукан, когда посол перешагнула через тело Великого герцога и двумя быстрыми ударами перерезала горло двум его сыновьям. Рты мужчин раскрылись в беззвучном крике, из их ран хлынула кровь. Еще несколько мгновений они стояли неподвижно, как статуи, а затем одновременно рухнули, прижавшись друг к другу, сплетясь конечностями в объятиях, подобных которым у них никогда не было в жизни. Когда Гаспар и Лоренцо упали рядом с телом своего отца, на всей площади воцарилась ошеломленная тишина. Люди, бросившиеся на помощь, заколебались, не веря своим глазам, переводя взгляд с трех тел на женщину, которая стояла над ними, все еще сжимая в руках окровавленное копье. Посол вздрогнула, словно очнувшись от грез наяву, и огляделась в явном замешательстве. Ее глаза расширились от того, что она увидела. Открыв рот, она уставилась на трупы, лежащие у ее ног, затем на окровавленное копье в своих руках. Оружие выпало из ее пальцев, звякнув о камни, когда она с посеревшим лицом поднесла руку ко рту.

Несколько ударов сердца никто не шевелился.

Затем охранники посла образовали вокруг нее защитное кольцо, а свита Великого герцога устремилась к ним. Мечи сверкнули на солнце, когда обе стороны построились, крича друг на друга, в то время как лорд-канцлер размахивал руками и призывал к спокойствию. Понтифик, спеша скрыться от надвигающегося насилия, чуть не споткнулся о молодую герцогиню, которая упала в обморок и теперь была окружена охваченной паникой свитой. Чиновники, которые ранее боролись за место вблизи герцога, теперь толкали друг друга, спеша скрыться. Среди разворачивающегося хаоса Лукан заметил Маркетту. Мужчина стоял неподвижно, пока его товарищи-принцы бежали. Лукан мог поклясться, что Маркетта улыбался. Он не просто собирается развязать войну, понял Лукан, и его пальцы побелели, когда он схватился за край балкона. Это, черт его побери, государственный переворот. Рев ярости вырвался из десяти тысяч глоток, когда толпа, наконец, обрела дар речи. Два ряда охранников, сдерживавших толпу, внезапно показались очень тонкими.

— Маркетта захватывает власть, — спокойно сказала Ашра, искоса взглянув на Лукана. — Вот в чем дело. Он хочет править Сафроной.

— Я знаю.

— Ты сказал, что он собирался убить посла, а не Великого герцога и его сыновей.

— Я знаю. — Лукан наблюдал, как свита герцога и охрана посла продолжали кричать друг на друга. Внизу, на площади, толпа хлынула потоком — и две шеренги стражников дрогнули, а затем сломались. Горожане высыпали на центральную аллею, устремляясь к ступеням Дома Леди, как гончие, жаждущие крови.

— Все рушится, — сказала Ашра, качая головой. — Это превратится в кровавую бойню.

Лукан едва слышал ее, так как у него голова шла кругом от чудовищности того, что только что произошло. Милосердие Леди, я был неправ. Я был очень, очень неправ. Чувствуя оцепенение, он отвернулся от разворачивающегося хаоса и направился к лестнице.

— Лукан, — крикнула Блоха ему вслед, и в ее голосе появилась нотка страха — он никогда раньше ее не слышал. — Куда ты идешь?

— Чего-нибудь выпить, черт меня подери.

— Сейчас не самое подходящее время... — начала Ашра.

— Сейчас как раз самое время, — возразил он, поворачиваясь к ней. — Все кончено. Я кончил. — Он рубанул воздух раскрытой ладонью. — С меня хватит.

Он повернулся и вылетел из комнаты.