О чем молчат рубины. Книга 2

Глава 24 Развязка

Ему везло в карты чаще, чем полагается порядочному человеку.

Никита Богословский.

Я привёл себя в порядок и теперь шёл в Фиолетовую комнату, а сам думал: и чего девке дома не сиделось? В смысле, Катерине? Она же прирождённая хозяйка! Если ей потребуется на крышу донжона залезть, ей даже говорить ничего не надо. От одного взгляда, слуги сами ступеньками уложатся, до самой крыши. И будут счастливы, если она соизволит по ним пройтись. Потом вспомнил про папенькино обещание и её нежелание выходить замуж за старика. Ну-у… тоже характеризует девушку. Брак — это же взаимная ответственность? И она не хочет брать на себя обязательства, заведомо для неё неисполнимые. Вот в таких размышлениях я и пришёл в Фиолетовую комнату.

Мило. Уютно. Чувствуется, что здесь жила молодая женщина — тут и там разбросаны предметы женского туалета: гребни, ленточки, заколки… Похоже, не часто сюда заходят служанки для уборки, а если и убираются, то под бдительным хозяйским присмотром. Я видел подобное, когда хозяева, в таких комнатах, в потайных местах, хранили фамильные сокровища…

Катерина была свежа, румяна, и казалась ни чуточки не уставшей. По всей видимости, она успела наскоро вытереться влажным полотенцем, переодеться, завиться, поправить косметику… и когда только⁈

— Ваше сиятельство изволили меня искать? — прошелестел голос из-за моей спины, и я невольно сделал шаг в сторону, оглядываясь.

Монах умудрился подойти совершенно неслышно. Средних лет, в серой сутане, перевязанной грубой верёвкой, с толстыми, хитро завязанными узлами, и сам какой-то серый, неприметный.

— Да, — весело откликнулась Катерина, — И я приглашаю вас отужинать с нами. Так сказать, в тесном кругу.

— Благодарю, но я недавно отобедал… — поклонился монах, — Смиренный служитель Ордена святого Франциска, брат Элоиз, к вашим услугам…

— Вы отобедали, а я приглашаю вас отужинать! — возразила Катерина, — К тому же, признаться, мы с господином Андреасом голодны, но это было бы некрасиво, вкушать пищу не пригласив за стол окружающих. Итак?..

— Как прикажете, ваше сиятельство…

— Тогда прошу к столу!

Катерина хлопнула в ладоши и тут же засуетились слуги, расставляя по столу всякую снедь и наливая вино в бокалы. А потом, словно испарились. За накрытым столом остались только мы трое.

— Благословите трапезу, брат! — пригласила Катерина.

Монах встал и привычно произнёс слова благословения. Явно не в первый раз это делает!

— Да будет над нами милость Божья! — приподняла свой кубок Катерина.

— Во веки веков! — хором откликнулись мы с монахом.

После такого тоста принято пить до дна…

— Так с каким поручением вы прибыли в замок? — легко поинтересовалась девушка.

— Я принёс письмо хозяйке замка.

— От кого?

— От его высокопреосвященства, кардинала Жеральда ля Фальеро.

Мне показалось, что монах сделал крошечную заминку перед ответом. Как бы прикидывая, отвечать нам или уклониться от ответа.

— Это первый из двух, — вставил я.

Монаху эти слова будут непонятны, а Катерина сообразит, что это тот самый, который неосторожно писал письма. И тот самый, у кого Александра выкрала документ.

— Первый из двух? — вопросительно поднял на меня взгляд монах и тут же опять опустил его вниз.

— Не обращайте внимания, брат Элоиз! — мягко улыбнулась Катерина, едва заметно кивнув мне, — Давайте лучше поднимем бокалы за ваше здоровье! Наливайте!

— Вы слишком добры ко мне, ваше сиятельство!

Тем не менее, монах сделал глоток вина и поставил бокал на место.

— Ну, что ж… Вы принесли письмо хозяйке замка, я хозяйка… где письмо?

Катерина изящно резала ножичком пласт мяса в своей тарелке, накалывала на свою золотую вилочку и аккуратно отправляла кусочки в рот. Словно нехотя. Словно не голодна.

— Но я отдал письмо другой девушке! — нахмурился монах, — Мне сказали, что это и есть хозяйка! Неужели меня…

— Нет-нет… Мы обе хозяйки. Мы кузины, и если вы заметили, очень похожи. Отдали Александре, и ладно… Письмо было запечатано?

— Да.

— И вы не знаете его содержимого?

— Нет.

— Но кузина при вас вскрыла письмо и прочла его?

— Да.

Однако, какой немногословный монах нам попался!

— Да вы угощайтесь, угощайтесь! — подбодрила его Катерина, — А то, право, неловко: вы сидите, а мы с Андреасом вкушаем… И, прошу вас, оцените вино! Такого вы больше нигде не найдёте! Вот так… Значит, кузина прочла письмо?

— Да.

— И куда она его потом дела?

— Э-э-э? — явно растерялся монах.

— Я спрашиваю, куда моя кузина положила прочитанную бумагу? Вы были вдвоём…

— Втроём! Ещё была служанка, которая прислуживала!

— Пусть втроём. Но за столом вы сидели вдвоём! Вы не могли не заметить, куда Александра положила прочитанное письмо! Так, куда же?

— Э-э-э… она положила его в шкатулку! — монах ещё ниже склонил голову, пряча взгляд.

Между прочим, отличный приём, если вы хотите скрыть свои мысли. Глаза — это как омуты, ведущие в глубину души. Но хорошенько приглядевшись, можно рассмотреть в этих омутах даже песчинки, которые осели на дно! Во всяком случае, так мне говорил мой наставник, Фарн.

— В эту шкатулку? — Катерина указала на ту самую шкатулку, которую мы видели в руках Александры в подземелье. Теперь она, несколько кривовато, стояла на краю комода.

— Да.

— Правильно… Именно так мне рассказала и служанка, которая вам прислуживала. Но вот, что интересно: теперь шкатулка пуста!

Катерина встала, открыла шкатулку и перевернула её. Шкатулка и в самом деле была совершенно пустой.

— Вы можете объяснить, куда делось письмо из шкатулки?

— Откуда же мне знать?..

— Да или нет?

— Нет.

— Но именно вы оставались наедине с покойницей! Когда кузине стало плохо, вы отправили служанку за доктором, а сами остались, пытаясь оказать ей помощь. Служанка убежала, а вы какое-то время были наедине. Александра умерла. А бумаги из шкатулки пропали. И вы не знаете, где они…

— Это было не совсем так!

— А как же?

— Я действительно пытался помочь вашей кузине. В меру моих скромных сил. Я действительно послал служанку за доктором. Но служанки не было буквально минуту! В коридоре она наткнулась на другую служанку и именно её отправила вызывать доктора. А сама вернулась к своей хозяйке. А я всё это время был с пострадавшей! Спросите служанку!

— Я спросила. Служанка утверждает, что когда она убегала, вы поддерживали кузину за шею, и когда она вернулась, вы всё так же поддерживали её за шею… Но вы даже верхнюю пуговку платья расстегнуть не догадались, чтобы облегчить пострадавшей вдох!

— Признаться, я растерялся… Не каждый раз на твоих руках молодые девушки умирают! А расстёгивать пуговки платья? Мне, особе духовного звания?

— Даже ради пользы пострадавшего? Боюсь, вы неверно понимаете слова «оказать помощь», брат Элоиз!

— Я растерялся! — упрямо повторил монах.

— Ну, допустим… Но куда, всё-таки, делись бумаги?

— Не знаю! Когда прибежал доктор, я вышел из комнаты, вместе со всеми. И больше сюда не входил, вот пока вы меня не позвали. Я не знаю, кто посещал комнату после врача! А кто-то же посещал? Вашу кузину нужно было обмыть, переодеть?..

— Да-да, конечно… Да вы угощайтесь, не стесняйтесь! Отведайте куриную ножку! Перед тем, как запекать, курицу маринуют в особом чесночном соусе, отчего вкус становится пикантным… И ещё глоток вина, я настаиваю!.. А вот ещё вопрос: кроме вашего письма, в шкатулке были и другие бумаги. И они тоже исчезли. Про них вы тоже ничего не можете сказать?

— Нет.

— Угу…

Катерина встала, рассеянно подошла к камину и присмотрелась к огню. Быстро взяла щипцы и подцепила что-то в глубине камина. И неторопливо возвратилась к столу.

— Андреас?

Я взглянул. В пальцах девушки виднелся, обожжённый со всех сторон, уголок бумаги, тот самый, с египетскими письменами, который показывала нам Александра сквозь прутья. Я кивнул.

— Вы хоть прочитать что-то успели, прежде чем бумаги в камин бросить? — печально спросила Катерина.

— Нет. То есть, — спохватился монашек, — То есть, «нет» — это в том смысле, что я ничего не бросал!

И он вытер вспотевший лоб.

— Кушайте-кушайте! — Катерина подвинула ему ещё тарелку.

— Но это… грибы!

— Да, — пожала плечами девушка, — Грибы. И что?

— Но…

— Кушайте на здоровье! Вот смотрите: я беру один грибочек на вилку и… ам! Вкусно!

Монах поднял глаза на девушку, встретился с её железным взглядом, вздрогнул, широко перекрестился, и подцепил гриб своей ложкой. И неуверенно положил его себе в рот.

— Вы получили от кузины ответ на письмо? — словно ничего не случилось продолжила расспросы Катерина.

— Ответ не требовался…

— Может быть, вместо ответа было что-то другое? Старые письма, например?

— Нет.

— А в шкатулке, кроме бумаг, было что-то ещё?

— Нет. То есть… В смысле, «нет» — это я не знаю.

— Да-да, я так и поняла…

Дальнейший ужин прошёл в полном молчании. К грибам больше никто не прикоснулся.

А я понял, почему после ужина с монахом, в моей тарелке была груда костей, в частности, свиных рёбрышек, а в тарелке Катерины сиротливо лежало лишь несколько косточек от куриного крылышка. А потому что потом был ещё официальный ужин с гостями! И я попал в странную ситуацию: пить приходилось много, потому что тостов было огромное количество: и во имя Божие, и в память покойной Александры, и во здравие Катерины, и в честь каждого из присутствующих, и опять во имя Божие… Пить приходилось, а закуска в рот не лезла! Брюхо было уже переполнено. Н-да!.. Предупреждать надо! Делая скидку, что я — балда, и сам не догадаюсь.

Монаха на официальном ужине не было. После нашего, приватного ужина, он смиренно попросил разрешения удалиться.

— Отпустить гостя на ночь глядя⁈ — всплеснула руками Катерина, — В какое положение вы меня ставите, брат Элоиз⁈ Для вас уже приготовлена одна из гостевых комнат!

— Это лишнее, — пробормотал монах, — Я вполне переночую на соломе в конюшне…

— Нет-нет-нет! И слышать не хочу! — притопнула ногой девушка, — Вы переночуете в гостевой комнате, а покинете замок не раньше, чем после утренней службы!

Монаху ничего не оставалось, кроме как склониться в поклоне.

Я прихлёбывал вино, в тщетной надежде, что тосты скоро кончатся, и раздумывал, почему Катерина не отпустила монаха восвояси? Вывод напрашивался только один. Катерина хочет убедиться, что монах не припрятал часть бумаг за пазухой, что все их бросил в камин. Потому что никому, кроме монаха, не придёт в голову открывать хозяйскую шкатулку. За такое можно обоих рук лишиться! А вдобавок обоих глаз! Даже если найдётся отчаянная дура, из служанок, которая в любопытстве приоткроет шкатулку, увидев бумаги, она с разочарованием закроет крышку. Но не бросит бумаги в огонь! Нет-нет, как ни крути, но это дело рук монаха. Он отравил Александру… мы выяснили, что повар этого не делал! Он отправил служанку за доктором… оставшись в комнате! Он понимал, что служанка может в любой момент вернуться, и времени у него почти нет. Схватить шкатулку, выхватить оттуда все бумаги, не разбирая, и швырнуть их в огонь камина, тщательно пошерудив там каминными щипцами. И тут же — обратно к покойнице! И вовремя! Дверь открывается, на пороге — вернувшаяся служанка… Но, могло быть, что часть бумаг монах сунул за пазуху? Тоже могло! А в камин он бросил только ту бумагу, где были начертаны непонятные для него египетские письмена. И тогда… он специально сделал, чтобы обгорелый уголок остался в глубине камина? Чтобы мы поверили, что сожжено всё? А хитрая Катерина поселила его в комнату, в которой можно подглядывать? Чтобы внимательные глаза рассмотрели как следует, есть бумаги у монаха за пазухой или нету? Ох уж эти интриги… Но, надо признать, поступила она совершенно правильно!

— Во имя Божие! — возвестила, последний на сегодня, тост Катерина.

— Во веки веков! — нестройно зашумели подвыпившие гости.

Уф-ф… Кажется, пытка вином кончилась!

В голове слегка шумело, когда я пришёл в свою комнату. Слава Богу, не ту, шикарную и помпезную! Катерина попросила меня переночевать сегодня в Фиолетовой комнате. Ну, мало ли? Монах мог не сунуть бумаги за пазуху, а быстро спрятать их где-то тут же, в Фиолетовой комнате. И ночью попытаться забрать. Вероятность мала, особенно, учитывая, что он просил позволения покинуть замок. Но, вдруг это игра? Знал, что не отпустят, на ночь глядя? В общем, я согласился. Сел к столу и уставился на пламя свечи.

— Нет, — решил я, хорошенько подумав, — Турнира в Бургундии я устраивать не буду! Скорее в Орден! Там меня, согласно указанию папы римского, окрестят, я стану добрым католиком и, может быть, по такому случаю, посвятят в рыцарское звание? В конце концов, в посольстве я проявил себя с хорошей стороны… Ну, или после заключения мира с поляками, по случаю окончания войны, будут организованы турниры? Ведь, будут? Не могут не быть? А пока суть да дело, я выведаю досконально, заезжал ли Ульрих фон Юнгинген в родовой замок? Или… или придётся искать в другом направлении…

В дверь осторожно стукнули два раза.

— Войдите… — несколько растерялся я, — Одиль⁈ О, Господи! Ну, сколько раз объяснять, не нуждаюсь я в подобных услугах! Ни от тебя, ни от Матье! Где она, кстати?..

— Я не по этому поводу, — скромно потупила глаза девушка.

Представляете⁈ Одиль! Скромно! Потупила глаза! Оказывается, она даже это умеет!

— А по какому? — насторожился я.

— Леди Катерина просила вас, сударь, зайти к ней. А мне приказала в это время безотлучно сидеть здесь.

— Уверена⁈ Если ты обманываешь…

— Не обманываю! Что я, дура, такими вещами шутить⁈

— Ну, смотри! Чтобы из комнаты ни шагу!

И я заторопился в Голубую комнату, давно уже облюбованную Катериной.

— Входи, Андреас! — отозвалась Катерина на мой стук.

Я вошёл в полумрак комнаты.

— Ты звала? — на всякий случай уточнил я.

— Звала, — вздохнула Катерина и завозилась под одеялом, пододвигаясь от края кровати ближе к центру, — Располагайся!

И указала на место рядом с собой.

— Н-н-не понял! — обомлел я.

— Чего не понял⁈ Садись, говорю, на край! Ох, Андреас! Наверное у меня нервный срыв, не хуже, чем у тебя в Перпиньяне! Меня колотит, я глаз закрыть не могу! Как закрою, так перед глазами, то темница, то покойная кузина, то этот монах-отравитель… Ты же понимаешь, что он отравитель⁈ Только доказать этого мы не сможем! И придётся его отпустить… А я к таким потрясениям не привыкла! Я хочу в монастырь, где тихо и спокойно! А вместо этого, оказывается, именно на меня были покушения по дороге в Рим! Из-за меня был убит ни в чём не повинный юноша Филиппо, который вёз письмо в Орден. А потом хладнокровно прирезали тех, кто на меня покушался! А я хрупкая девушка, и мне всего семнадцать лет! Нет, я понимаю, что очень многие в мои годы уже детей воспитывают, но всё равно, семнадцать лет, это даже не середина жизни! Мне страшно, Андреас! А всего страшней, что я не понимаю, кому можно верить, а кому нельзя. Нет, умом понимаю, что тот же управляющий Мишель мне добра желает, что слугам и служанкам просто невыгодна моя смерть… но это умом! А глаза закрою — и вздрагиваю! На людях была смелой и решительной, ну, так графини по-другому и не могут! А вот, осталась одна, и дрожу, словно овечий хвостик! Андреас! Посиди со мной! Только тебе я могу доверять безоговорочно! Посиди со мной, хотя бы до тех пор, пока я не усну!

— Бедная девочка! — вздохнул я, — Иди ко мне. Я тебя пожалею…

Катерина доверчиво придвинулась ближе, а потом схватила одну из небольших подушечек, положила её ко мне на колени, а потом улеглась своей головой на неё. И я увидел, как нервно и тревожно пульсирует жилка у неё на шее.

Мне пришла в голову идея.

— Подожди-ка! — попросил я, привставая, с трудом дотянулся до комода и ухватил там гребень. Снова сел и поправил подушку, чтобы Катерине было удобнее. А потом легко, невесомо, провёл гребнем по её волосам, раскинувшимся по всем сторонам подушки. И ещё, и ещё…

— Хорошо-то как!.. — еле слышно шепнула Катерина.

— Расслабься, — посоветовал я, — Не думай ни о чём! Думай только о том, что я тебе буду рассказывать! А я буду рассказывать… как один балда попал в новый мир! И ходил, разинув рот, потому что первый раз в жизни видел подкованных лошадей и рисунки, где люди нарисованы не только в профиль, но и анфас и три четверти…

И я, ровным, размеренным голосом, начал рассказывать свои приключения. Что-то она знала, что-то нет. Но я теперь рассказывал о своих мыслях, чувствах, страхах и надеждах. Мы никогда раньше не обсуждали этого. Это… личные переживания! Не для того, чтобы выставлять их напоказ. Но я чувствовал, что теперь можно рассказать обо всём. И никто не будет смеяться, не обзовут слабаком или нытиком, и вообще — поймут. Я рассказывал всё это так, как рассказывают сказки. И всё время расчёсывал гребнем волосы девушки.

Минут через двадцать я почувствовал, как потяжелела у меня на коленях её голова. Катерина обмякла, перестала напрягать спину и шею. И дыхание у неё стало ровным. И жилка на шее перестала бешено колотиться. Ещё через двадцать минут она засопела. И я понял, что она спит. Но я не стал останавливаться. Я всё так же водил гребнем и монотонно рассказывал о своих приключениях. Странно! Всего полгода прошло, а теперь они уже не казались мне страшными, а только забавными и удивительными. Наверное, ещё с полчаса я провёл наедине с ней. А потом спохватился. Скверно, если по замку поползут нехорошие слухи! Катерина не заслужила такого! Она чистый, добрый милый человек и верный товарищ, поэтому я не хочу, чтобы за её спиной перешёптывались грязные языки!

Осторожно и бережно я переложил подушку, вместе с головой Катерины, со своих коленей на кровать, убедился, что девушка безмятежно спит, и на цыпочках вышел из комнаты. У дверей Фиолетовой комнаты стояли двое стражников.

— Тс-с! — приложил я палец к губам, — Чтобы ни звука! Её сиятельство удостоила меня беседы, но почувствовала желание отдохнуть. Я ухожу, а госпожа Катерина собирается почивать. Если кто-то из вас, мерзавцев, посмеет стукнуть или звякнуть, потревожив сон госпожи графини…

— Да разве ж можно⁈ — шёпотом испугался один из стражников, — Разве ж мы не понимаем⁈

— Тс-с! — ещё раз шикнул я, — Смотрите мне! И когда дежурные стражники по коридору идти будут — заранее предупредить, чтобы не топали! Ясно!

— Сделаем, ваша милость! — так же, шёпотом, пообещал другой.

— Ну… смотрите! Я надеюсь на вас! — и я пошёл в Фиолетовую комнату.

Одиль сидела на кровати, задумчиво водя пальчиком по одеялу. Увидев меня вскочила и принялась поправлять платье.

— Никого не было? — на всякий случай спросил я.

— Никого!

— Точно никого⁈ Смотри…

— Да, точно, никого! А если вы, ваша милость, про того монаха намекаете, то за ним сейчас Матье следит через дырочки… ой!

— Да, знаю я всё! — успокоил я девушку, — И про дырочки и про остальное…

— А вы те дырочки имеете в виду?

— Я про всякие дырочки знаю! — дипломатично ответил я, — Всё, можешь идти спать.

— А может, ваша милость…

— Не может! — перебил я, — Ну, сколько можно повторять одно и то же⁈ Не может!

— Покойной ночи, ваша милость… — потупилась Одиль и нехотя пошла к выходу.

Я быстро разделся, задул свечи, и устало рухнул в кровать. Завтра ещё много дел. Завтра я должен быть свеж и бодр. С этой мыслью я и уснул.