Новая прошивка императора

Глава II

Техническое — в этой главе попробовал новый вид комментариев.

Мы шагали по стремительно пустеющему коридору, освещённому хоть и тускловатым, но всё же электрическим светом. Я с удовольствием отметил, что кое в чём мне повезло — не нужно свечи жечь…

А затем на меня начала накатывать стремительная усталость.

— Аликс, дорогая, — обратился я к супруге царя, стараясь, чтобы мои слова звучали тепло.

И, надо сказать, мне приходилось прилагать заметные усилия для этого. В отношении этой женщины у меня были самые противоречивые чувства.

— Аликс, я передумал гулять. День был крайне насыщен, и я хочу спать.

— О, милый Никки, — вздохнула державшаяся за мою руку женщина, и затем жарко шепнула на ухо, — Конечно, я отведу тебя в нашу постель…

«Что? Она ещё и спит со мной в одной кровати?.. Это же у аристократии вроде бы не практиковалось?..» — шёпот Александры Фёдоровны меня изрядно напряг.

Весь оставшийся до нашей супружеской спальни путь, я пытался придумать — как же соскочить с неприятной темы? Как улечься в постель одному?

«Нужно было идти в кабинет, и уже там устроиться на диване… Ведь должен быть у самодержца диван в кабинете?..» — мысленно сокрушался я.

Насколько ловко мне удалось решить, хотя бы частично (фамилию-то его я так и не узнал) проблемный вопрос с секретарём, настолько же просто я попался в семейную ловушку!

«Твою дивизию…» — идущая рядом женщина представляла собой проблему во всех смыслах.

Однако в итоге всё сложилось удачно. По пути я задал новообретённой супружнице несколько общих вопросов — с одной стороны, имитируя житейский разговор и пытаясь скрыть свою отчуждённость, а с другой — имея ввиду узнать хоть какие-то крохи информации.

— Дорогая, что ты думаешь о моём секретаре?

— О Танееве? Александр Сергеевич большой умница, его музыка весьма трогательна.

Так я узнал, что фамилия моего секретаря Танеев и он композитор…

Затем Аликс переключилась на разговоры о его чудесной дочери Анне[1], но я не слушал более это женское щебетание и думал о своём.

[1]

Александр Сергеевич Танеев-младший (06.01.1850–25.01.1918) статс-секретарь, обер-гофмаршал Высочайшего двора, член Государственного совета, и по совместительству композитор. Был при последнем Романове главным управляющим Собственной Его Императорского Величества канцелярии, а также занимал иные должности. Примечательно, что его дед, также Александр Сергеевич Танеев, служил в той же должности при Николае I.

Анна Александровна Вырубова (Танеева) дочь А. С. Танеева (16.06.1884–20.06.1964), в 1900-х годах стала фрейлиной и ближайшей подругой императрицы Александры Фёдоровны. После революции писала мемуары, постриглась в монахини под именем Мария.

«Композитор — это хорошо… Но насколько нужными деловыми качествами он обладает?.. Судя по общему результату, который достиг душка Никки, окруживший себя большими умницами, вопрос остаётся открытым… Однако карты сданы, и играем пока тем, что есть на руках!..»

Когда мы оказались в покоях, то Александра Фёдоровна вполне откровенно стала делать намёки на близость… Тело исчезнувшего Николая кипело, между супругами явно существовала какая-то химия, однако мне удалось справиться с неосознанным… И, сославшись на тяжёлое душевное состояние, устроился всё-таки спать один.

Утро встретило новыми трудностями, была страшная, вовсе не майская жара, а я, проснувшись, ожидал очередные испытания…

Встал с постели и понял, что забыл своё имя. Нет, то, что ныне мне приходится обретаться в теле государя-императора Николая II, помнилось прекрасно, как и весь злополучный вчерашний день. А вот старое, до попадания имя забылось, стёрлось из памяти словно его и не было никогда.

«Твою дивизию…»

— Сегодня вы немного рассеяны, государь, — заметил разбудивший меня давешний лакей.

Из обрывков разговоров я ещё вчера понял, что зовут этого арийского молодца Алексей, он почему-то католик и является личным камердинером царя. Очередной, представляющий немалую для меня угрозу, близкий «к телу» человек. Поэтому я опасался быть со слугой многословным, и, кроме того, решил не привлекать лишнего внимания, зависая в постели. Сухо кивнув слуге, встал и направился в уборную — там продолжу насиловать свою память.

— Это всё из-за прискорбных событий на Ходынке, — вяло ответив, я закрыл дверь в кабинете для философских раздумий.

Вспомнить кто я такой — не получалось! Более того, внезапно я понял, что весь вчерашний день даже и не пытался рефлексировать о себе прошлом — ну умер там, и всё… Никаких переживаний! И вчера я тоже не помнил, как себя зовут, только некогда было об этом подумать. А пока совершал утренние гигиенические процедуры, то выяснилось, что все личностные воспоминания ушли — кроме своих имени и фамилии, я не помнил родных и близких, не помнил, как выглядела моя квартира, работа и даже злополучный мотоцикл вспоминался урывками…

Но странным образом при этом в памяти осталось множество фактов и иных мелочей о жизни в целом — спорт, политика, наука, фильмы и концерты, профессиональные знания, разное читанное в интернете, диванные сражения с вражескими троллями, эмоциональные оценки, привычки и убеждения… Даже школьные предметы — и те вспоминались, а вот личные стороны моей жизни исчезли, растворились…

После отправления естественных нужд и умывания, я, прямо в спальне, сделал короткую физическую разминку, удивляя камердинера. Но мне упражнения требовались для настройки на очередной сложный день. Характерный штрих — раньше такие занятия у меня получались только с видосами. Будучи сонным и вялым, я смотрел на инструктора, точнее аппетитных инструкторш, и механистически повторял движения, постепенно приходя в рабочее состояние.

А теперь всё вспомнилось как-то само, и я около десяти минут выполнял различные упражнения прямо на виду арийского камердинера Алексея. Затем меня посетил парикмахер и привёл в порядок так бесившую меня растительность на лице. Она ведь не только росла! Это недоразумение активно вступало во взаимодействие с окружающим миром — поутру я даже обратил внимания, что в лицевых зарослях заметно чувствуется табак — этот запах настолько въелся, что не вывелся и вчерашними, ни утренними умываниями.

«Но ничего, курить я перестал… Скоро нелюбимый запашина пройдёт…»

Возникла даже идея сбрить всё наголо, однако по здравому размышлению пришлось отказаться пока от этой мысли — окружающие не поймут перформанса. А у меня и так множество проблем с коммуникациями — за утренними сборами опять пришлось эмоционально отстраняться от Аликс.

Наконец, наступил момент более активных действий. После утренних процедур большое семейство Романовых отправилось в давешнюю церковь Рождества Богородицы, чему я был только рад.

Чем больше я занимаюсь делами духовными, тем меньше у меня возможностей проколоться при общении с этой семейкой. Время я провёл с немалой пользой — обедня шла, а я, кроме простого душевного облегчения, шлифовал в уме свой план.

Звучало странно, но после обедни случился большой семейный завтрак. Несмотря на то что шёл я на это мероприятие весьма неохотно, мне удалось к нему несколько подготовиться — начинался первый этап обеспечения моего дальнейшего существования в этом теле и в этом времени.

По наполнению второй завтрак оказался скорее уже обедом, хотя ориентируясь на название, я ожидал чего-то подобного первому перекусу: утром у царя подавали достаточно скромную и непривычную для меня еду, кроме обычных кофе и чая, царственная семейка питалась чёрным и белым хлебом, калачами и ветчиной.

А вот ко второму завтраку уже были супы, перемены горячих блюд, а также разные закуски. Романовы довольно оживлённо общались, я же старался помалкивать, односложно отвечая на вопросы и делая вид, что думаю о чём-то высоком, чем вызывал недоумённые переглядывания. Мам а, Аликс и ещё несколько человек, среди которых я с трудом угадывал, кто есть кто, наседали, пытались обсудить отмену моего вчерашнего решения о коронационных торжествах, предлагали различные благотворительные схематозы, дабы разрядить ситуацию. В частности, на полном серьёзе высказывалась совершенно бредовая идея заслать выжившим несколько тысяч бутылок мадеры.

Справедливости ради нужно отметить, что не все Романовы активно пытались меня продавить.

Ярким примером тому явился вчерашний Бимбо, которого, кстати, я на завтраке не приметил. Зато здесь присутствовал очень похожий на него морской офицер, которого по-семейному звали Сандро.

И когда я услышал это прозвище, то кое-что встало на свои места. Рядом со мной за столом сидел один из немногих «адекватных» Романовых — великий князь Александр Михайлович[2], осознав этот факт и получив зацепку, я немедленно сделал вывод и о личности Бимбо. По внешности не судят, но именно характерные черты Сандро сработали «крючком» — вчерашний мой «родственник», скорее всего, был старшим братом Сандро, великим князем Николаем Михайловичем[3]. Насколько я слышал, сей персонаж был известным оппозиционером в среде Романовых, учёным-историком и последовательно отстаивал самые разумные и трезвые взгляды. Впрочем, подробностей, как обычно, в голове не удержалось.

[2]

Великий князь Александр Михайлович Романов, он же Сандро (01.04.1866–26.02.1933), двоюродный дядя Николая II, брат Бимбо.

[3]

Великий князь Николай Михайлович Романов , он же Бимбо (14.04.1859–24.01.1919), двоюродный дядя Николая II. Просил Николая II прекратить торжества после Ходынской трагедии, приводя в пример ужасы французской революции. В отличие от большинства Романовых, Николай Михайлович стал учёным, почти всю свою жизнь посвятил исторической науке, и теперь мы видим, что он был весьма прозорлив. В 1919 году великий князь был приговорён к расстрелу. В. И. Ленин лично рассматривал ходатайство о его помиловании, но не пошёл навстречу, сделав резолюцию: «Революции историки не нужны».

Наконец, наступил момент, когда лакей принёс мне заранее заказанный солёный огурец. Я с большим удовольствием отрезал кружок и съел это простое лакомство. А затем я обратился к присутствующим:

— Долго думал, как мне отнестись к произошедшему на Ходынском поле. Подобное событие может иметь самые прискорбные последствия.

— Но Ники, — попытался было вставить слово огромный, похожий на Александра III мужчина в морской форме.

— Не надо, дядя, — я предупреждающе выставил ладонь в сторону генерал-адмирала — уж этого персонажа я сразу же узнал, ещё вчера. — Дослушай меня.

— Так вот, сие прискорбное событие, которое я не могу именовать никак иначе, чем «великим грехом»[4], произошло некстати, и в столь вызывающей форме, что у меня даже возникли сомнения в его случайности! Однако затем я решил, что излишне погорячился в своих оценках, — я сделал успокаивающий жест слушателям, которые, услышав про злой умысел, сразу же всполошились. — Наши выращенные на европейские деньги социалисты не способны на такие масштабы. Пока неспособны! Мне докладывали, что некий господин Распутин хотел взорвать нас, но полиция ловко предотвратила сие безумство.

[4]

Именно так Николай II записал в дневнике про катастрофу на Ходынке.

Внимающее мне общество Романовых и иных приближённых лиц заулыбалось и расслабилось, а я продолжил:

— Ходынка, конечно, случайность, результат преступного небрежения ответственных должностных лиц, но это-то и страшно! Что у нас происходит в империи, если подобное случается во время наиважнейшего государственного события? И каковы будут политические и нравственные итоги? Да, я знаю, что расследование трагедии ведётся, и уверен, что виновные будут найдены и наказаны! Более того, сегодня вечером я собираюсь принять с докладами ряд ответственных чинов и лично вникнуть в обстоятельства.

Сказав последнее, я с силой ткнул вилкой в солёный огурец, из-под крепкой хрустящей корочки брызнул сок.

— Ники, я не узнаю тебя, — сказала Мария Фёдоровна.

— Сам себя не узнаю, Мам а, — ответил я. — Но подождите, я ещё не закончил. Мне пришлось принять решение отменить все оставшиеся коронационные торжества, балы и приёмы. Будут проводиться лишь необходимые встречи с депутациями. Об этом уже был разговор, и я твёрдо намерен выполнить сие. Мама́, в это непростое время мне нужна помощь. Я прошу взять в свои руки руководство двором и фамилией на некоторое время. Все высочайшие гости должны в кратчайшие сроки покинуть Москву и переехать в Петербург. Со мной здесь останутся лишь те особы, которые непосредственно будут заняты в работе с депутациями. Мама́, я прошу провести все необходимые мероприятия с нашими гостями. А сейчас мы с Аликс отправляемся навестить пострадавших.

И, не давая возможности ответить, я положил вилку на недоеденный огурец и встал из-за стола, оставляя родственникам недвусмысленный знак[5].

[5]

Солёный огурец — любимое блюдо Николая I, главный герой пытается подать невербальный знак «родственной камарилье».

— Как же всё это будет выглядеть, Ники? — за спиной раздался голос вдовствующей императрицы, но я уже выходил в коридор.

У выезда, в окружении конвойцев меня поджидали статс-секретарь Танеев, отец и сын Столыпины и человек с неоднозначной репутацией Дмитрий Фёдорович Трепов, на которого я возлагал определённые надежды.

— Господа, сегодня нам предстоит посетить пострадавших, принять решения об уходе и вспомоществовании, в том числе подумать и оставшихся без попечения вдовах и сиротах. Государство понесло изрядный моральный ущерб, и наш долг исправить его.

Трепов получил приглашение в мою с Аликс карету, а прочие «участники регаты» ехали отдельно. И уже в дороге я понял, что переоценил свои душевные силы. Изначально-то планировал с ходу начать обрабатывать известного мне ещё по школьным учебникам реакционера, однако нервное перенапряжение после завтрака с «дорогими родственниками» накрыло, не спрашивая о подходящем моменте. Да ещё и Аликс начала буквально лить мне в уши свой яд, убеждая меня в том, что во всём есть разумные границы.

В том числе и в благотворительности.

«Ага, знаю я, где эти границы проходят… В расстрельном подвале и кровавом цунами, накрывшем Россию в дни войн, революций и интервенций…»

В общем, доехал до больницы я молча, замкнувшимся в себе и перекатывая между извилинами общие нервические переживания, частную неприязнь к недалёкой Аликс и одновременную страсть к ней же…

Трепову же довелось лишь с недоумением взирать на мой эпикфейл… Но лучше, если свидетелем такого положения вещей будет Трепов, чем весёлая семейка имперских опарышей…

Зачем же мне понадобился Дмитрий Фёдорович? Дело было очень простое — я почти никого особо в этом времени не знал, но понимал, что нынешних «девочек в борделе» необходимо срочно менять. Рассуждения, которые меня к этому привели, были элементарны… Очевидно, что все проблемы 1903–1905 годов и позже заложены даже сильно раньше, чем «сейчас», однако и в лето 1896 года ещё далеко не всё потеряно. Если действовать решительно, изменить курс правительства… А кто будет этим заниматься?

Мне нужны были новые высшие чиновники, толковые функционеры. И «реакционного» Трепова я почитал одним из таких людей. Почему так?

Причин было несколько.

В целом-то я не сильно помнил исторические особенности и пристрастия этого деятеля. Первоначально у меня даже были странные воспоминания, что это якобы именно он приказал пороть Веру Засулич и за это был убит террористом. Но затем, немного подумав, пришёл к выводу, что всё это по времени не сходится, и в той истории или был другой Трепов, или вообще не Трепов[6].

[6]

Дмитрий Фёдорович Трепов (2.12.1855−2.09.1906). Главный герой ошибся, интерпретируя эту школьную историю. Память подвела, бывает. На самом деле всё обстояло следующим образом: в 1877 году отец обсуждаемого Д. Ф. Трепова петербургский градоначальник Ф. Ф. Трепов приказал выпороть некоего политзека Боголюбова за то, что тот не снял шапку. Ф. Ф. Трепов нарушил закон, и это вызвало протесты. В связи с чем Вера Засулич пришла на приём к Ф. Ф. Трепову и выстрелила из револьвера, ранив отца Дмитрия Фёдоровича. В итоге, несмотря на тяжесть содеянного, суд присяжных оправдал революционерку.

А зацепило меня следующее: во-первых, воспоминания «из той жизни» — в одной из читанных около исторических книг Трепов был выписан сущим негодяем и сатрапом. Но, так как автор оного опуса был как раз из тех, кому любая Россия не мила — хоть красная, хоть чёрно-жёлтая, хоть белая, то я справедливо рассудил, что Трепов вполне может оказаться нашим слоном. Тем более что в моём прошлом его убили эсеры в грядущие годы революционного террора[7] и он не принёс той пользы, которой мог бы принести.

[7]

И снова герой ошибается: по-видимому, у него в голове крепко засела ложная версия про Трепова и Засулич, смешавшаяся с реальными случаями покушений на Дмитрия Фёдоровича. В настоящей истории Д. Ф. Трепов в 1896 году, уже после трагедии на Ходынской площади, был назначен Московским обер-полицмейстером, вместо уволенного Власовского, которого обвиняли в случившейся давке. После Кровавого воскресения 9 января 1905 года Д. Ф. Трепова назначили генерал-губернатором в Санкт-Петербурге. Далее, в мае того же года он стал товарищем (заместителем) министра внутренних дел, руководителем полиции и отдельного корпуса жандармов. А в сентябре 1906 года Д. Ф. Трепов неожиданно умер от болезни сердца.

А значит, если Дмитрия Фёдоровича раньше назначить на достойную должность, да лучше поставить охрану, то сейчас он вполне может успеть себя реализовать до конца.

А было ещё и во-вторых, мне помнилось, что Трепов, этот известный своей фразой «патронов не жалеть» реакционер был, ни много ни мало, сторонником т. н. «зубатовщины», или попросту «социализма для рабочих с монархическим лицом».

В общем, обдумав подобные соображения, а также не имея под рукой иных авторитетных людей (тот же Зубатов при всех его прогрессивных идеях, пока не вышел ни чинами, ни породой, что для сословного государства было очень сильным пороком) я решил сделать ставку на связку «Трепов-Зубатов».

Посещение пострадавших оказалось тягостным, больница была крайне далека оттого, что я понимал под этим словом. Мы ходили по баракам и даже палаткам — всё это слилось для меня в один бесконечный кошмар, однако мои спутники старательно фиксировали все просьбы пострадавших и врачей. Так что я был уверен: если затем всё должным образом проконтролировать, то толк будет.

И лишь Аликс продолжала нервировать, постоянно напоминая мне про мадеру[8].

[8]

История с мадерой действительно была, Николай II и Александра Фёдоровна разослали множество бутылок пострадавшим. Кто придумал такой способ поддержки, мне не известно, однако по меркам главного героя, нашего современника, сей поступок (особенно на фоне общей ситуации с Ходынской катастрофой и продолжением коронационных увеселений) выглядит сомнительным.

Посещение больницы окончательно добило мою ещё не оправившуюся от переноса психику, и я был временно не в состоянии провести запланированную встречу с рядом ответственных лиц империи. Поэтому я решил дать себе совсем небольшую передышку на чай и прогулку по Нескучному саду. Надо отметить, что именно сейчас Аликс не сплоховала, а, заметив моё состояние, предложила такой простой, но эффективный вид отдыха.

По пути к Александрининскому дворцу[9], я распорядился, чтобы Танеев немедленно приготовил приказ о прекращении торжеств и о перевозе всех знатных делегаций в Петербург начиная с завтрашнего числа.

[9]

Александрининский дворец располагается в усадьбе Нескучный сад.

— Александр Сергеевич, привезёте его мне на подпись к восьми часам, как раз к встрече со всеми ответственными лицами, о которой мы уже уговорились! --- произнося это, я изрядно переживал о том, как буду его подписывать…

— Слушаюсь, государь, — кивнул мне статс-секретарь.

Друзья, если новый стиль примечаний не нравится — черкните в комментариях. А также прошу подбодрить меня лайками.