Николай I Освободитель // Книга 8

Глава 5

Котелок попался мне на глаза совершенно неожиданно. Это был какой-то из последних балов зимы 1839-1840 года, когда изскучавшаяся по великосветским развлечениям столица, казалось, отрывалась как в последний раз.

Обратил я на него внимание, потому что до этого подобных головных уборов в этом времени просто не встречал. В моде были либо форменные – или сделанные «под форменные» - фуражки, кое-кто носил доживавшие свой век кивера с парадной гвардейской формой, а необременённые службой люди предпочитали цилиндры разных фасонов. Высокие, широкие, с объемными полями и без них. Прямые и изогнутые. Складные. Только в этом времени я узнал, что оказывается «Шапокляк» - это не просто имя одной вредной старушки из книги Успенского, а реальное название складного цилиндра, вошедшего в моду как раз в этом, подходящем уже к концу, десятилетии. А вот котелков, да еще таких странных… Нет не видел.

- Радость моя, - я аккуратно наклонился к стоящей рядом Нелидовой. – Ты не знаешь, кто вот этот вот молодой человек в странного вида шляпе? Вернее, он сам меня не интересует, но вот шляпа, она выглядит… Интересно.

Можно было, конечно, кликнуть распорядителя или спросить отиравшегося немного в стороне помощника, но мне не нужны были полноценные справочные данные, достаточно просто поверхностного понимания, а с этим и Варвара вполне могла справиться.

- О! Это Дурдин Иван, сын купца первой гильдии и мануфактур-советника. Его батюшка – главный пивовар столицы, имеет несколько заводов и рестораций. Пожертвовал изрядную сумму на помощь и лечение раненных солдат, содержит на собственный кошт дом призрения для увечных, за что получил Невского третьей степени в прошлом году. - Выдала мне информацию женщина. – Сам молодой человек, ему еще двадцати нет, считается одним из главных повес города, дружит с гвардейскими офицерами и другой золотой молодежью, но по слухам вполне дельный парень.

- Очень интересно, а что это за шляпа-то такая, первый раз вижу?

- Это новые веяния моды в столице, - шепотом ответствовала мне Варвара. – Всего несколько месяцев появились эти котелки, а уже и до Зимнего добрались, как помешались все, право слово.

Вокруг нас кипела жизнь, люди во всю танцевали, пили и веселились. Иногда кавалеры порывались было пригласить императорскую фаворитку на танец, однако видя наш с ней живой разговор от этой идеи отказывались, выбирая себе цель попроще. С внедрением на балах электрического освещения я стал переносить такие мероприятия гораздо легче. Просто, потому что тут теперь гораздо свободнее дышалось, исчез вездесущий запах сгоревшего воска, керосина, да и просто кислорода в воздухе стало больше.

- Эти котелки мне формой что-то напоминают, - в ответ шепнул я. – Не могу понять только, что именно.

- Каски армейские, - забавно сморщив носик подтвердила мою мысль Нелидова. Удивительным образом одновременно она не переставала улыбаться и, как положено хозяйке вечера, рассылать во все стороны обворожительные улыбки.

- И правда, - как это бывает, после подсказки все тут же стало на свои места, головной убор на сыне столичного купца действительно напоминал стилизованный армейский шлем образца 1833 года. Весьма отдаленно, нужно признать, но «родство» головных уборов все равно считывалось. – Нужно будет узнать, откуда они пошли, напомни мне пожалуйста.

- Конечно, - согласилась Варвара и потащила меня танцевать…

Как оказалось новая форма головного убора была действительно напрямую связана с армейской темой, которая за прошедшие три года стала на просторах империи чрезвычайно популярной. Еще бы: война велась за правое дело и на чужой территории. Привела к подъему социальному и экономическому, да и потери России за все время с учетом нескольких масштабных битв не превысили двухсот тысяч человек суммарно. Это если убитыми считать. Во время той же войны 1812 года всего за полгода мы потеряли как бы не больше. Точно больше, если еще и мирное население считать.

Короче говоря, в том, что обычные не связанные с армией люди хотели быть причастными к ее славе, не было ничего удивительного, и создание шляпы-котелка стало одним из проявлений такого желания.

Вообще модные тенденции империи переживали острый период национализации. Несмотря на то, что антизападную пропаганду после окончания войны мы почти сразу прикрутили до разумного минимума, в моду все равно тотально входили русские вещи. Русская одежда, русская музыка, русская кухня.

Доходило до того, что уважаемые люди всерьез высказывались о преимуществах крымского вина по сравнению с французским и итальянским, и это не было какой-то показательной попыткой «подлизнуть» власти, такие были общеимперские модные тенденции. То же крымское – а еще кавказское и местами молдавское вина - объективно было не плохим, но всерьез сравнивать его с лучшими заграничными сортами… Только с очень большой натяжкой.

И дело было тут не только в военной победе. После войны 1812 года, например, французское культурное влияние в России никуда тогда не делось. То есть на поле боя мы конечно победили, то отказываться от шампанского и бургундского тогда никто не торопился. И фраки с цилиндрами столичные франты еще двадцать лет вполне уважали, а тут нате, вдруг. Мода на русификацию пошла, неожиданно.

Мне хотелось верить, что подобные тенденции появились благодаря некому общему появившемуся флеру лидерства. Ну то есть Россия объективно была первой и в технике – хотя англичане местами, уверен, не согласились бы – и в науке, и в сфере социальных отношений. Активно развивалась культура, спорт… Да буквально все. И люди это чувствовали, чувствовали и хотели быть частью этого большого движения вперед. Тот самый случай, когда за Россию никому не было стыдно…

Весной же 1840 года была наконец завершена начатая еще двадцать лет назад реформа русской орфографии, приблизившая язык к тому виду, который был мне привычен по прошлой жизни. Ради справедливости, за почти пятьдесят лет жизни в 19 веке я уже полностью адаптировался к местному варианту - тем более, что твердый знак на конце слова мы исключили еще в двадцатых - и мне пришлось заново переучиваться на новые правила почти так же, как и всем остальным жителям страны.

Еще при подготовке реформы я поставил группе работающих над ней специалистов три принципа, которым должны соответствовать вносимые и орфографию изменения.

1 – Уменьшение количества знаков на письме с целью удешевления процесса книгопечатания;

2 – Упрощение норм, правил;

3 – Приближение письменного языка к устному.

Так мы наконец избавились от букв «Ѣ» и «і», заменив из на «е» и «и» соответственно. Забавно, но имелись радетели – ну кроме тех, которые вообще считали весь процесс дичью и выступали против «уничтожения русского языка» - считающие, что лучше оставить букву «i» а «и» убрать. Резон тут тоже был – при написании от руки буквы русского алфавита имеют свойство неприятно «сливаться» в однообразный «заборчик», что усложняет последующее прочтение текста. И торчащая над словом точечка «і» тут явно облегчила бы визуальное распознавание написанного. Однако в итоге все же оставили «и», поскольку для ее написания не нужно отрывать ручку от бумаги, буква пишется в одно движение. В нынешних реалиях, когда от руки приходится писать очень много текста, данный фактор оказался более важным.

Переработали окончания избавляясь от остатков влияния церковнославянского языка и приближая их к реальному произношению. Изменили и упростили еще целую пачку правил, по максимуму отказавшись от использования исключений. Так, например, совершенно волюнтаристским решением удвоение «нн» в суффиксах было вырезано на корню во всех словах без исключений. «Деревяный», «оловяный», «каменый», «безветреный». Все слова с «пол» стали писаться через дефис, а все приставки «раз» и «без» - с буквой «з» вне зависимости от того, что какая буква стоит первой в корне.

Туда же отправился мягкий знак после шипящих на конце глаголов и еще кое-какие мелкие правила. Короче говоря – в некотором роде воплотили мечту любого школьника.

Да, местами эти изменения противоречили третьему принципу – приближению к реальному звучанию слова в устной речи, - однако упрощение письма, сокращение сложных многосоставных правил имело в моем понимании более высокий приоритет. Просто, потому что мне сначала нужно выучить восемьдесят миллионов своих человек грамоте, а потом заставить весь остальной мир учить русский. И тут упрощение письменного языка будет великим подспорьем в этом нелегком деле. Каждое «вырезанное» правило и исключение из него – это сэкономленные часы на обучении учеников и студентов. Миллионы учеников и десятки миллионов человеко-часов. Сколько это будет в сэкономленных рублях, страшно даже представить.

Конечно, реформа вызвала в обществе оживленные дискуссии. Были те, кто принял реформу всей душой – в основном молодые литераторы, студенты и глобально люди младшего поколения. Те, кто выросли и впитали в себя реформаторский дух «Николаевской России». Когда великие реформы происходят едва ли не каждый год, когда ты сам на своей шкуре ощущаешь постоянные перемены к лучшему, поневоле становишься более открытым всему новому.

А вот более консервативная часть общества буквально встала на дыбы. Как же, саму суть русского языка – кто бы знал, что это такое – собираются изничтожить. Прервать «естественную преемственность», «разорвать в клочья» эстетику. Убить душу.

Было опубликовано в прессе так называемое «письмо двухсот», в котором две сотни литераторов, филологов, критиков, языковедов, редакторов и других так или иначе причастных к языковой деятельности специалистов выступили с критикой реформы. Мол нет никакой реальной надобности в этих изменениях, любой ученик способен заучить десяток-другой правил, и их упрощение не даст серьезной выгоды. А вот упрощение, «мещанизация» языка в итоге убьют его «творческий потенциал». В общем, с точки зрения человека из будущего – полный бред и ахинея.

Неожиданно на дыбы встали церковники, хотя, казалось бы, какая им разница, они вообще церковнославянский используют по большей части, процесс перевода священных текстов на современный русский только-только начался, и какая разница в какой орфографии они в итоге будут опубликованы. Но нет.

Пришлось запускать на полную машину пропаганды и начинать бомбить «замшелых ретроградов» со всех сторон. Самое смешное – всем было понятно, что реформа, главным толкателем которой был сам император, в итоге принята будет, но вот эти совершенно необходимые ритуалы вокруг нее все равно соблюсти требовалось

Впрочем, ради справедливости, имелись и реальные, материальные возражения против этих изменений. Просто невозможно было одновременно поменять шрифты во всех газетах и издательствах, большие проблемы были с переобучением учителей, заменой книг в библиотеках, институтских и университетских фондах. Банально школьных учителей нужно было переподготовить несколько десятков тысяч единомоментно.

Сложнее всего было отпечатать сразу достаточное количество школьных учебников по «новому» русскому языку. В конце концов, студенты и по старой орфографии поучатся, здоровые лбы сами поймут, как писать по-новому, а такие предметы как, например, математика, и вовсе своей сутью сосредоточены на другом.

Для того чтобы сделать все правильно, новые учебники начали печатать за полгода и к сентябрю 1840 года большая часть школ было уже обеспечено необходимыми учебными материалами. Обошлось бюджету МинНарПросвета это правда в изрядную копеечку, но тут ничего не поделаешь, либо так, либо никак.

Полный же переход на новую орфографию завершился только в 1848 году, когда императорским указом использование старой орфографии было прямо запрещено. А то оставались кое-какие оппозиционные газетки, в пику мне печатающиеся с «ятями». Можно было бы, конечно, на них забить, но общий имперский курс на унификацию всего и вся требовал иного.

В этом же 1840 году по всей Европе началось массовое движение народонаселения, которое вероятно не случалось тут со времен раннего средневековья и Великого Переселения Народов времен поздней Римской Империи. Ну хорошо, возможно, тут я немного преувеличил, однако не упомянуть данные события тоже просто нельзя.

Во-первых, на бывших территориях Османской и Австрийской империй новообразованные государства наконец закончили – вчерне, конечно, плюс-минул полверсты, но это уже не так важно – размежевание собственных границ. Естественно, как обычно происходит в таких случаях, имели место огромное количество ссор, скандалов, конфликтов, и только наличие посредников от Российской империи – а также то, что русские полки все еще стояли в Болгарии, Словакии и Трансильвании – уберегло новосозданный союз от быстрой и бесславной кончины. Да передрались бы все друг с другом, если бы не нависающий над малыми странами авторитет Российской империи, вот и вся недолгая.

Для исключения в дальнейшем конфликтов – зачем они нужны империи у себя на «заднем дворе» - границы проводились по языковому признаку. Тут говорят на болгарском – будет Болгария. Тут – на греческом – будет Греция. Понятное дело, при таком подходе определить такую себе «идеальную линию языкового раздела» зачастую было просто невозможно. Тут село разговаривает на сербском, тут - на болгарском, тут – на греческом, а посередине целые области, использующие вовсе какую-то дикую смесь нескольких языков. В итоге было принято решение о дополнительном обмене населением, никаких регионов со смешанным национальным составом в итоге остаться было не должно.

Сдвинулся с мертвой точки процесс переселения оставшихся в Венгрии русин на территорию Российской империи. Одновременно на освободившиеся земли Закарпатья переезжали венгры из Трансильвании и Словакии, а в Трансильванию и Валахию – часть не пожелавших жить под рукой белого царя молдаван.

Из бывших городов Австрийской империи, где традиционно преобладало немецкое население, эти самые немцы – их было немного жалко, враз лишиться родины и стать буквально у себя дома «нежелательным элементом» - потянулись «на выход». Многие в итоге уплыли в Америку, часть осела в Австрии, Пруссии и других германо-говорящих государствах, часть удалось завлечь к себе. Чему-чему, а грамотному городскому населению в империи всегда найдется применение.

Активно переезжали на новые места получившие собственные государства армяне, греки и курды. На встречу им двигались выселяемые со ставших чужими земель турки-османы. О том, какие процессы происходили на Ближнем Востоке и в Междуречье – и говорить не стоит, там вообще черт ногу сломит, оно только кажется, что у мусульман все просто – вот сунниты, а вот шииты и на этом все – а на деле там миллион собственных религиозных и национальных течений, которые далеко не всегда способны ужиться под сенью одного государства.

Ну и кроме того – это уже не было связано с территориальными изменениями по итогам Царьградской войны – в ответ на волну либеральных революций, спустя год по всей Европе наступила естественная в таких ситуациях реакция. Начались репрессии, посадки в тюрьму, высылки. В Испании давили бывших Карлистов, в Неаполе и на Сицилии – приближенных к династии Бурбонов. Во Франции, Нидерландах, Баварии и Пруссии – наоборот удержавшаяся на вершине пирамиды власть во всю изничтожала любый признаки либерализма. Несогласные – и с той, и с другой стороны политического спектра – начали разбегаться в разные стороны подобно тараканам из-под тапка. Главным тут направлением миграции опять же был Новый Свет – США, Мексика, Бразилия, Аргентина.

При этом – мне сложно сравнивать, поскольку цифр из оригинальной истории я просто не знал – было ощущение, что после двух неудачных конфликтов подряд еще недавно столь превозносимая европейскими либералами «земля свободы» за океаном изрядно потеряла в привлекательности. И наоборот – Мексика, сумевшая сохранить несмотря на потерю северного Техаса некий ореол «отстоявшего свое» государства, стала куда более привлекательным направлением для переселения.

Тут нужно добавить, что неудачный конфликт – только убитыми и умершими от болезней Союз потерял в итоге под сто тысяч человек, количество раненных и всяких дезертиров вообще сложно поддается подсчету – всколыхнул страну и вывел на первый план ранее маргинальных политиков, выступающих против внешней иммиграции. Это было очень просто – объявить виноватыми во всем, например, сраных ирландцев-католиков, которые не проявили во время конфликта с единоверцами должного усердия. Тезис примитивный и оттого близкий многим не слишком умным людям. И это при том, что ирландцы и так занимали самую низшую ступень социальной пирамиды американского общества, нанимаясь на самые низкооплачиваемые и опасные работы, ниже были только чернокожие рабы, которые, с другой стороны, проходили скорее по разряду говорящего имущества, поэтому как бы и не считались людьми. Впрочем, рабов на севере США к этим годам уже практически не было. Зато были ирландцы.

В 1839-1841 годах по северу страны прокатилась волна погромов ирландских католиков, ставший причиной временного снижения потока переселенцев из-за океана. Да и часть уже переехавших на «землю свободы» рыжих островитян тоже предпочла «релоцироваться». Кто в Канаду, кто в Мексику, а кто и Русскую Америку, тем более что найденное там золото привлекало разного рода отчаянных парней не хуже магнита.

Ну и мы, через свои газеты – а в США моим структурам принадлежало уже полтора десятка разного масштаба и политической направленности изданий, благо в отличии от России создать там средство массовой информации не составляло никакой сложности – подлили масла в огонь, разгоняя антииммигрантскую истерию. На серьезную попытку навредить потенциальному мировому гегемону это конечно не тянуло, но курочка по зернышку…

_________________________

Это бонусная глава выложенная по достижению 1,5 к лайков на странице. Следующая бонусная глава будет выложена на 2к лайков.