Николай I Освободитель // Книга 8

Интерлюдия 8

Лязгнул засов, вырывая подполковника из пучины тяжелых дум. Скрипнули давно несмазанные петли и в камеру вошла целая делегация. Офицер, двое солдат, а с ними католический поп с выстриженной тонзурой на голове.

- «Могли бы ради такого случая и православного пригласить, поди в Париже его вполне можно найти», - мелькнула почему-то мысль в голове подполковника, но в слух он ничего не сказал. Какая теперь уж разница в самом деле?

- Пора, сын мой. Возможно, ты все же хочешь покаяться и облегчить душу? На том свете тебе это зачтется, - первым заговорил именно поп, впрочем, никаких иллюзий подполковник насчет местных церковников не испытывал. Случайных людей к исповедям политических преступников в любом случае не допустят, а рассказывать врагам что-то сверх того, что из него и так выбили, он не хотел совершенно.

- Я тварь земная и на небе я лишний, - губы после последнего допроса уже успели зажить, так что звуки французского языка давались русскому офицеру почти без усилий. Тем более, что били его аккуратно, без особого членовредительства, так что, можно сказать, на казнь он отправляется во вполне приличных кондициях. – Заждался уже вас, камера эта осточертела. Хуже нее только ваши отвратительные рожи.

Один из солдат было дернулся наказать русского за хамство, но офицер коротким движением его остановил. Действительно, чего уж теперь, все равно его скоро расстреляют, какая разница.

Подполковник Галицкий просидел в этой одиночной камере почти полгода. Крошечный каменный мешок размером три на два метра, сбитые из досок нары, грязный неизвестно чем набитый – Павел Петрович старался об этом даже не думать – тюфяк, помойное ведро, заменяющее туалет в углу. Крошечное, забранное решеткой окно под потолком, только по свету, от которого можно было ориентироваться в сменах дня и ночи. И единственное "развлечение" в виде периодических допросов с применением силы, после которых его обратно буквально приносили как мешок с картошкой.

И это при том, что Галицкий рассказал лягушатникам все, что знал еще в самый первый раз. Не было смысла запираться, французы и так обладали почти всей информацией, ну а сам подполковник – наоборот, знал только то, что было положено лично ему, и навредить имеющимися сведениями своим уже не мог. Вот только ответ «не знаю» следователей естественно удовлетворить не мог, и из него раз за разом пытались выбить что-то более существенное.

- Встать, - последовала команда, когда поп лишь пожав плечами и перекрестившись вышел из камеры. – Лицом к стене, руки за спину.

На руки тут же накинули пару тяжелых стальных браслетов, соединенных короткой цепью. Куда бы Галицкий мог сбежать в глубине тюрьмы посреди столь недружелюбной для него Франции – не совсем понятно, но порядок есть порядок.

Пока его вели по длинным-длинным коридорам, местами разорванным глухими железными дверями, офицер скользнул мыслями на полгода назад. Он тогда даже не думал о возможном провале. Собственно, его группа была даже не основной – отвлекающей. Его – и его людей естественно – задачей было просто хорошо пошуметь, чтобы отвлечь внимания полиции, пожарных и остальных силовиков французской столицы. Для этого они арендовали небольшой склад, закупили партию всяких огненных шутих с фейерверками, да и подожгли все это добро на радость местным мальчишкам. Громко, красочно, шумно, но учитывая, что склад стоял немного в стороне, и шансы на распространения пожара были самые минимальные – практически не опасно.

В это же время основная группа должна была быстро и как можно незаметнее ликвидировать предателя. Майор Резун, бывший офицер СИБ, непосредственно приложивший руку к устройству Польского восстания 1837-го года. Вернее, не к самому восстанию, там поляки и без чужой помощи сорганизоваться бы смогли, а к тому, чтобы этот бунт оставался до последнего незамеченным в столицах.

Изменника пришлось искать добрых пять лет. Следователи по крупицам собирали информацию, фильтровали любое возможное упоминание о внезапно появившемся на горизонте русском офицере, проверили несколько десятков подозрительных потенциально подходящих кандидатур… И в середине 1844 года наконец напали на след Резуна, он под чужими документами жил прямо в Париже и как будто даже не сильно скрывался. Единственное, что осложняло дело – это достаточно приличная охрана предателя и то, что он жил буквально рядом со столичными гвардейскими казармами. Так просто не вломишься и не постреляешь, тем более что после событий 1839 года в столице Франции конкретно закрутили гайки в плане безопасности. Почистили городское дно, увеличили количество полиции и по слухам даже собирались начать масштабную перестройку города с целью невозможности в будущем повторения тут городских боев.

Так или иначе задание было выполнено, предателя ликвидировали, а вот при эвакуации произошел провал. То ли французы за последние годы резко свой профессионализм повысили, то ли сдал их кто-то – такое тоже случается, к сожалению, иногда – однако на маршруте эвакуации оказалась засада. Парни сумели прорваться, а сам подполковник поймал в ногу пулю и остался прикрывать своих бойцов. Думал пустить себе пулю в лоб, но из-за потери крови отключился и не успел «сбежать» на тот свет. Впрочем, теперь это уже было не так важно.

Спустя добрый десяток минут блужданий по каким-то каменным казематам вся процессия наконец вышла во двор. Галицкий, который последний раз видел солнце почти полгода назад, только прищурился и опустил голову вниз. Несколько раз вдохнул свежий воздух, повернулся к своим конвойщикам и переспросил.

- Ну что, так и будем стоять или займемся делом? – Французский капитан, который командовал уже собравшейся тут расстрельной командой, только хмыкнул и ответил.

- Есть последние желания? Может сигарету, повязку на глаза? Или еще что-то? Глоток коньяку напоследок?

- Обойдусь, - подполковник хотел было послать француза, всех французов в его лице, если быть точным, в задницу, но решил не метать бисер перед свиньями.

- Тогда давайте зачитаем приговор и перейдем к главному, - кивнул капитан и махнул рукой стоящему в стороне человеку в гражданском платье. Тот достал из папки бумагу и бегло зачитал решение суда, по которому подполковник Галицкий приговаривался к смертной казни через расстрел. Ничего нового, короче говоря, озвучено не было.

Тут же пара солдат подхватила подполковника за руки и отконвоировала к кирпичной стене, которая, судя по характерным выщерблинам, функцию расстрельной выполняла далеко не в первый раз.

- Готовсь! – Шестеро солдат расслаблено до этого стоявших с винтовками у ноги по команде подняли свои «орудия труда» в боевое положение. – Цельсь! Огонь.

Раздался слитный залп. В последний момент демонстративно расслаблено стоявший Галицкий все же закрыл глаза и от звука выстрелов дернулся всем телом. Ничего не произошло…

- Оружие к ноге, - скомандовал капитан. – По высочайшему повелению императора Карла Х заключенному Галицкому Павлу Петровичу, русскому подданному объявляется помилование.

Подполковник постоял немного, осмыслил услышанное и, совершенно выпадая из образа «стойкого оловянного солдатика», упал в обморок. Перенервничал.

А дальше были короткие сборы и поездка – пока еще в статусе заключённого - на восток. Никаких подробностей Галицкому не сообщали, и вообще ему было очень долго не понятно, что его ждет дальше. В конце концов отмена расстрела еще совсем не означало долгую и счастливую жизнь.

Но нет. Несколько часов на поезде и вот он уже входит на борт стоящего в Кале корабля под русским флагом. Вся команда выстроена вдоль борта, офицеры в парадной форме, флаги, корабельный оркестр играет что-то бравурное…

А он весь грязный, вонючий, в замызганной тюремной одежде – даже кандалы ему сняли только непосредственно перед поднятием на корабль – со следами избиений на лице… Не слишком презентабельно, в общем, выглядел подполковник.

- Павел Петрович! Меня зовут Глазенап Богдан Александрович. – Командир корабля с погонами капитана второго ранга коротким движением отдал честь и протянул ладонь для рукопожатия, нимало не смущаясь видом гостя. – Добро пожаловать на родину.

Тут же и команда корабля – подполковник не слишком хорошо разбирался во флотских делах, но это было что-то парусно-винтовое, судя по торчащей на корме трубе – слитно выдохнула в едином порыве.

- Здарв! Жела! Ваш! Высоко! Превосходительство!

Галицкий немного растерялся от такого приёма, но с удовольствием пожал протянутую ему руку. Вдохнул соленый морской ветер, бросил взгляд на развевающийся на мачте русский триколор… И неожиданно расплакался.

- Спасибо… - Подполковник смущенно смахнул слезу и пояснил. – Уж не чаял, если честно.

- Ну будет вам, Павел Петрович, - такая реакция офицера явно смутила Глазенапа. – Как сказал Его Императорское Величество, Россия своих не бросает.

Ну а дальше было короткое – полторы недели всего, Галицкий только-только вошел во вкус, - путешествие по северному морю и Балтике и вот он уже переодетый – благо его вызволители догадались захватить с собой комплект формы, а в экипаже нашелся матрос умеющий сносно обращаться с иголкой и ниткой, сумевший подогнать его по изрядно отощавшей за время заключения фигуре офицера, - помытый, постриженный и глобально чувствующий себя обновленным сходит на дворцовой пристани Санкт-Петербурга. Вернее Петрограда, за те два года, что подполковник сначала мотался по заграницам, а потом и сидел в застенках, столицу успели переименовать. Русифицировать.

И опять родина сумела его удивить.

Встречали бывшего узника максимально торжественно. С почетным караулом, красной дорожкой и оркестром.

- Добро пожаловать домой, Павел Петрович, - на пристань приехал даже сам глава СВР генерал Чернышев, что виделось уже само по себе немалой частью. – Жив? Цел? Готов предстать перед глазами Самого?

- Императора? – Галицкий от всей этой суеты аж растерялся, переход из статуса «смертника» в статус «героя» стал для него слишком неожиданным.

- Ну а кого же еще, - глава Службы Внешней Разведки задорно подмигнул и аккуратно подтолкнул подполковника в сторону стоящей рядом кареты. – Сейчас едем в Михайловский, Его Императорское Величеством лично пожелал поздравить тебя с возвращением. Он, по секрету тебе скажу, сам приложил немало усилий чтобы тебя вытащить.

Столица за то время, пока Галицкий мотался по Европам, кажется, не сильно изменилась. Только людей как будто стало еще больше да пыхтящие по Неве паровые баржи окончательно слились в бесконечный поток, таская туда-сюда столь необходимые для города товары и сырье. А вот погода ни капли не изменилась – конец осени как и всегда был в городе холодным, ветренным и дождливым. Вот и сейчас с затянутого свинцовыми облаками неба на головы пешеходов тут внизу то и дело срывалось нечто… Слишком крупное, чтобы считаться туманом, но слишком мелкое чтобы перейти в категорию дождя. При этом все поверхности – постовая, каменная облицовка набережной, кареты, лошади, дома и конечно люди – были покрыты тонким налетом влаги.

- Зачем к императору, ваше превосходительство? – Галицкий оказался совсем сбит с толку.

- Так награждать тебя будут, - Чернышев явно пребывал в прекрасном расположении духа и даже не пытался этого скрывать. Он заговорщицки подмигнул подчинённому и картинно приложил палец к губам. – Но тсс… Я тебе этого не говорил, это сюрприз.

В Михайловском замке Галицкому ранее бывать не доводилось, он "летал" гораздо ниже, и то, что его с такими почестями везут в императорскую резиденцию, вызывало только полнейшую оторопь. О причинах всего происходящего разведчик тут же и спросил своего начальника, пока они ехали в экипаже.

- О! Павел Петрович, так вы же знаменитость. Когда все дело в Париже произошло, Карл выкатил нашему МИДу ноту протеста и ее текст как-то попал в газеты. Ну и ответ нашего императора тоже последовал в открытой, так сказать форме. Николай Павлович... Ну в общем не сдерживая выражения высказал мысль, что Россия будет изничтожать всякую падаль невзирая на границы, а если у кого-то есть по этому поводу вопросы - императорская армия и флот всегда готовы на них ответить. Ну и конечно там же в газетах опубликовали историю вашей цели, о том, что мол ликвидировали вы продажную шкуру, из-за которой тысячи православных душ пострадали, - Чернышев хлопнул подчиненного по плечу. - Так что теперь ты Павел Петрович популярная личность, в столичных салонах все барышни вешаться будут, как же - рыцарь без страха и упрека, карающая длань правосудия. Таинственный, опасный, справедливый. Смотри осторожно разорвут тебя на мелкие кусочки в порыве обожания а то и чего хуже.

Чернышев уже откровенно смеялся, даже не пытаясь этого скрывать.

- Чего хуже-то, ваше превосходительство?

- Оженят. И глазом моргнуть не успеешь. И тогда все - конец приключениям, здравствуй кабинетная работа в столице. Распорядок дня, редкие выходные, бесконечный Петроград вокруг и только воспоминания о былых славных деньках.

Тем временем карета уже подкатилась к парадному входу во дворец. Вновь Галицкого изумили выстроенные у входа дворцовые гренадеры в высоких шерстных шапках, потом была короткая прогулка по длинным лестницам и коридорам, недолгое ожидание в приемной и наконец их вместе с главой СВР пригласили к самому императору.

Все события этого дня в памяти разведчика остались отдельными смазанными картинками сменяющими друг друга с калейдоскопической скорость. Вот они сидят у императора и пьют чай, на груди - только что полученный из рук монарха орден Святого Владимира, а в кармане - полковничьи погоны, которые кажется жгут бедро просясь поскорее перекочевать на положенное им место на плечах. Короткий разговор, непринужденное перекидывание фразами, мимоходное предложение императора возглавить Южноамериканское направление деятельности СВР. По причине "засветки" к дальнейшей полевой работе Галицкий был уже не пригоден, так что, как и предсказывал Чернышев, очевидно теперь он подходил только на кабинетные должности.

Потом был банкет, где полковнику постоянно подливали шампанское, подходили познакомиться и поздравлять какие-то незнакомые, но очень важные люди, мелькали лица, под конец вовсе слившись в одну картинку. Только под занавес мероприятия Галицкий набрался сил и, подойдя к Николаю Павловичу - император достаточно свободно общался с приглашенными, так что и разведчик посчитал возможным перекинуться с ним парой слов "вне протокола", - спросил.

- Ваше Величество... А если не секрет, как все же удалось меня вытащить? Я-то уже, честно говоря, не надеялся, когда на расстрел повели, считай освобождением это чувствовал.

- Били? - Только переспросил император, в ответ получив короткий кивок и пожимание плечами: все и так понятно без слов. - Не беспокойтесь, полковник, последний бабушкин сервиз на это дело в ломбард не закладывали. Подвинулись немного по позиции в Африке, выпустили пару французских коммерсантов, которые пытались тут в министерстве путей сообщения взятку чиновнику сунуть. В общем, нашлись точки соприкосновения.

- Спасибо, еще раз, - Галицкий уже был насколько морально опустошен за этот день, что на новые эмоции сил у него просто не осталось.

- У России много врагов, Павел Петрович, - как-то грустно хмыкнул император. - Мы конечно работаем, чтобы их стало меньше, но... И единственный способ выжить в такой ситуации - держаться вместе. Помогать друг другу, выручать сложных ситуациях, а иначе будущего у нас не будет. Только в единстве наша сила. Пока мы едины, мы непобедимы.

Император кивнул не нашедшему что сказать Галицкому и двинул дальше по зале дворца непринужденно перебрасываясь репликами с приглашенными на прием гостями. Ну а полковнику осталось только молча радоваться тому, какой России достался монарх.