Я села в кресло, которое Дарио развернул к окну. Во всём теле нежилась сладостная истома, настолько мне было хорошо. А он, оказывается, может быть таким нежным и внимательным. Я улыбнулась, вспоминая его улыбку и слова во время близости.
Казалось невероятным, что этот огромный властный стихийник, резкий и требовательный, окажется настолько чутким.
— Смотри на свет.
Я послушно подняла взгляд на окно. Солнце было скрыто белыми облаками, но всё равно свет оказался слишком ярок, глаза заслезились.
— Продолжай смотреть, Велия.
Дарио встал за креслом, положил тёплые пальцы мне на лоб. Я заморгала, слезящиеся глаза заболели, в носу защипало, но я продолжала смотреть на ослепительно белые облака.
— Вспомни оранжерею, покажи мне её.
Я подумала о вчерашнем дне, как гуляла среди ярких цветов и вдыхала насыщенные запахи, как слушала журчание воды в фонтанах, а затем мои веки потяжелели, и всё погрузилось в темноту.
***
— Велия, можешь открывать глаза.
Я всё также сидела в кресле, а Дарио стоял напротив меня, заслоняя свет из окна. Выглянуло солнце, вокруг его тёмного силуэта расходились лучи, я задрала голову, всматриваясь, сощурилась, но выражение его лица было не разобрать.
— Спасибо, что показала мне, — его голос звучал глухо. — Это очень важно. Тебе принесут книги из библиотеки, обед и ужин тоже. Пару дней тебе придётся провести в комнате. Мне нужно уехать.
Дарио наклонился, приподнимая моё лицо за подбородок, и тронул мои губы невесомым поцелуем.
— Пару дней тебе придётся провести в комнате, — повторил он, выпрямляясь, — можешь пользоваться моими покоями. Я прошу тебя не выходить до моего возвращения. Сделаешь?
Я кивнула, пытаясь его рассмотреть, но лицо по-прежнему было тёмным из-за слепящего из-за его спины солнца.
— Умница. Береги себя и делай, что я говорю.
Дарио вышел. Так начались долгие дни моего затворничества. Впервые в жизни мне было нечем заняться. Раньше я помогала матери, заботилась о брате, вытаскивая его из передряг. После её смерти дел прибавилось: работы в лавке всегда хватало, да и я старалась подрабатывать у соседей.
Теперь же дни взаперти оказались испытанием. Мне приносили книги, которые я читала, даже занялась вышивкой, а ещё рисовала карандашом.
Дарио всё не возвращался. Приходил Луиджи. Лекарь был подозрительно молчалив. Он потряс руками рядом с моей головой, а потом у живота, выдал несколько бумажных квадратиков с порошками, и ушёл, не говоря ни слова.
Служанки-близняшки старались быть милыми и всё пытались меня разговорить, болтая без остановки, но речь ко мне так и не возвращалась.
Спустя неделю я проснулась среди ночи от звука захлопнувшейся двери, дёрнулась было от испуга, но тут же расслабилась, услышав хриплое:
— Это я, сладкая.
Дарио. Он лёг ко мне под одеяло, привлекая к себе, и я прижалась к нему, вдыхая уже знакомый запах. В этот раз к аромату хвои и океана примешивался тяжелый запах дыма.
Его рука опустилась на моё бедро, и он тихо спросил:
— Позволишь мне?
Я только сейчас поняла, как сильно по нему соскучилась. Вместо ответа я дотянулась до его губ и тут же растворилась в его твёрдых объятиях.
Он целовал настойчиво и нежно, проникая горячими ладонями под сорочку, стягивая нижнее бельё. Я выгнулась от прикосновения к повлажневшему лону. Дарио приласкал коротко и вскоре вторгся напряжённым членом. Я было дёрнулась от боли, странно, ведь не должно было болеть, но Дарио задвигался, и эта мысль пропала, отодвигаемая разгорающимся желанием.
В этот раз всё оказалось быстро. Едва я замерла, в предвкушении удовольствия, того самого, что так часто вспоминала в его отсутствие, как Дарио содрогнулся, останавливаясь, и навалился на меня. Возбуждение никуда не делось, я потянулась было за поцелуем, но муж лёг на спину, притягивая меня к себе, и тут же глубоко заснул.
Ранним утром я проснулась от прикосновений его рук. Тело откликнулась требовательным ласкам, и Дарио овладел мною снова. Но теперь, излившись в меня, он прижал меня к кровати и долго гладил твёрдыми пальцами моё лоно, пока я не задрожала в его руках.
Я ещё приходила в себя, когда он молча оделся и вышел, так и не сказав мне ни слова.
Прошла ещё неделя моего затворничества, после которой я проснулась среди ночи от прикосновений Дарио и жесткого, подавляющего страстью поцелуя, смявшего мои губы.
В ту ночь он брал меня снова и снова до самого утра, совершенно измучив требовательными ласками, я сбилась со счёта, сколько раз содрогалась от экстаза в его объятиях. Заснула на его груди, а проснулась снова одна.
Тянулись одинокие дни в его замке. Дарио приходил глубокой ночью, будил меня поцелуями, а я даже спросить или сказать ему ничего не могла. А потом муж долго меня ласкал, даря наслаждение, не единожды изливаясь в меня. И уходил под утро, когда я засыпала, не произнеся за ночь ни слова.
Однажды ночью я не выдержала, стала его отталкивать.
Дарио встал, зажёг свет, и я поразилась, насколько измотанным он выглядел. На щеках, у губ и глаз залегли тяжелые складки, под глазами темнело, но осанка была столь же гордой. Его взгляд стал жесче, ещё более прямым и непреклонным, с некоторой упрямой злостью.
Я поёжилась от его вида, тоже встала, кутаясь в одеяло, и робко протянула лист — несколько дней писала, то и дело переписывая, всё то, что так хотелось ему высказать.
Дарио внимательно прочитал, хрипло произнёс:
— Согласен. Я уже думал, что тебе тяжело сидеть взаперти. Распоряжусь об охране. Сможешь гулять по замку в сопровождении тройки стражников.
После этого он небрежно бросил лист на стол, стремительно приблизился и взял меня на руки. Я хотела ещё ему что-то написать, показывала знаками, но Дарио уложил меня на кровать, и, не обращая внимание на моё сопротивление, задрал подол сорочки, раздвигая мне бёдра и погрузился каменным членом в моё лоно. Я дёрнулась, оказалось сухо и больно, но Дарио всё равно задвигался, спрятав лицо в моих волосах.
Я лежала под его телом, пока он вбивался в меня, и не знала, что и думать. Дарио в этот раз даже не поцеловал. Он двигался всё быстрее, и, излившись, перевернулся на спину и тут же уснул.
Проснулась я снова одна. На душе было тягостно.
Теперь за мной дважды в день приходили стражники. Теперь я могла гулять по замку, они сопровождали меня всюду. Я смотрела, как работают люди, иногда сидела у колодца, бросая камушки в воду и наблюдая круги глубоко внизу.
Особенно мне полюбился вид с крепостной стены.
Как-то раз я стояла на стене у башни и наблюдала, кутаясь в шаль от холодного осеннего ветра, как идёт сбор урожая.
— Думаешь, ты что-то значишь для него? — услышала я сзади мелодичный женский голос.
Резко обернувшись на голос, я уставилась на высокую худую женщину в чёрном плаще.