Непокорная невеста, или Аджика по - попадански

Глава 5

Солнце, едва коснувшись горизонта, расплескало по небу нежные акварельные краски: персиковые, розовые, лавандовые. Завораживающее зрелище, которое я, к сожалению, не могла наблюдать в полной мере из-за запыленного окна постоялого двора. Тишина царила в моей комнате, нарушаемая лишь тихим храпом соседа за стеной, звучащим почти как кошачье мурлыканье. Я осторожно поднялась, стараясь не потревожить скрипучие половицы, от которых у меня уже дергался глаз. Умывшись ледяной водой из кувшина, ощущая, как она обжигает кожу и прогоняет остатки сна, натянула свое неприметное серое дорожное платье, хотелось как можно меньше привлекать внимания, и так мои волосы притягивают взгляды. Сегодня предстояло важное дело, от которого зависело мое дальнейшее выживание, — продажа украшений. Последнего напоминания о прошлой жизни Аэлиты.

Улица еще спала, укрытая утренней прохладой и полумраком. Редкие фонари, которые, видимо, забыл погасить фонарщик, бросали на мощеную дорогу тусклые дрожащие блики, похожие на призраков. Леди, моя верная лошадь, спокойно дожидалась меня у коновязи. Ее теплое дыхание поднималось в воздух легким облачком пара. Я погладила ее по мягкой морде, чувствуя под ладонью шелковистую шерсть, и прошептала:

— Все будет хорошо, девочка. Скоро мы доберемся до места назначения. Убедившись, что все в порядке, я повела ее в сторону центральной площади, где, по словам трактирщика, располагалась лавка ювелира, человека, которому предстояло вынести приговор моим последним сокровищам.

Сделка прошла на удивление быстро и без лишних вопросов. Ювелир, сухощавый старик с цепким взглядом, оказался немногословным и деловым. Его пальцы, покрытые сетью морщин, ловко перебирали драгоценности, взвешивая их на руке, словно чувствовали их истинную ценность. Предложенная им цена, хотя и далека от истинной стоимости, была вполне приемлемой, и я, не торгуясь, согласилась. Мне нужны были деньги, и нужны были срочно. К тому же торговаться в моем положении было крайне опасно.

Выйдя из лавки с ощущением облегчения и легкой горечи, я почувствовала тяжесть кошеля, прижатого к груди. Но удача ждала меня не в звонких монетах. Едва ступив на мостовую, я заметила плачущего мальчика лет пяти. Он стоял, растерянно оглядываясь вокруг, его маленькое личико было искажено отчаянием, а слезы ручьями текли по щекам, оставляя грязные разводы. Сердце мое сжалось от жалости.

— Ты потерялся? — спросила я, присаживаясь перед ним на корточки. Стараясь говорить как можно мягче, чтобы не напугать его еще больше.

Мальчик кивнул, шмыгая носом и вытирая слезы кулачком.

— Мама… Мама где? — его голос дрожал от страха и беспомощности.

Не раздумывая ни секунды, я взяла его за руку, чувствуя, как его маленькие пальчики судорожно сжимают мои. И повела вдоль улицы, расспрашивая о том, как выглядит его мама, в каком направлении они шли. Он говорил сбивчиво, путая слова, но я не перебивала, давая мальчику возможность выговориться и немного успокоиться. Вдруг в какой-то момент он замолчал, и мы услышали тревожный женский голос, зовущий: "Томми! Томми, где ты?"

Мальчик вырвался из моей руки и словно стрела полетел на звук. Женщина, одетая в простую грубую крестьянскую одежду, с облегчением подхватила его на руки, осыпая поцелуями его заплаканное личико. Рядом стоял мужчина, тоже одетый по-простому, его лицо светилось неподдельной благодарностью.

— Спасибо вам огромное, милая леди! Мы уже совсем отчаялись его найти, — сказала женщина, вытирая слезы с лица платком. — Как мы можем вас отблагодарить? — ее голос дрожал от пережитого страха.

— Ничего не нужно, — ответила я, искренне улыбаясь. — Просто присмотрите за ним хорошенько, — я помнила, что такое быть беззащитным и потерянным.

— Но позвольте же нам хоть что-то сделать. Мы как раз собираемся ехать в сторону… — мужчина запнулся, посмотрев на жену, словно ища поддержки в ее глазах.

— В сторону Гринвуда, — закончила женщина, ободряюще кивнув мужу. — Мы едем туда на ярмарку. Если вам тоже туда, то садитесь с нами в телегу. Нам будет гораздо веселее, хоть какая-то плата за вашу помощь.

На мгновение я заколебалась. Гринвуд был именно тем городом, куда я направлялась. Случайные попутчики, да еще и с повозкой… Это было слишком удачное, почти невероятное стечение обстоятельств, чтобы отказываться. Они станут идеальным прикрытием, позволят мне затеряться в толпе и избежать лишнего внимания к моей персоне.

— Что ж, — сказала я, лучезарно улыбаясь, чувствуя, как в груди разливается тепло благодарности. — Если вам не трудно, я с удовольствием присоединюсь к вам.

— Вот и замечательно! Меня зовут Марта, а это мой муж Джон, — представилась женщина, протягивая мне свою загрубевшую от работы руку. — А вас как зовут?

— Аэлита… Верд, — запнулась я, ощущая, как предательский румянец заливает мои щеки. Врать я не умела никогда. — Я… вдова. Еду в Гринвуд в поисках работы. Мой муж… он погиб, а я осталась одна без средств к существованию, — голос мой дрогнул, и я надеялась, что они не заметят мою неловкость.

Уже к обеду я сидела рядом с Мартой в простой крестьянской телеге, груженной тюками и корзинами с товаром, подпрыгивая на ухабах проселочной дороги. Солнце палило нещадно, но свежий ветер приятно обдувал лицо. Леди, привязанная к телеге, послушно следовала за нами, ее копыта мягко шуршали по пыльной дороге. Томми, совершенно позабыв о своем утреннем приключении, весело болтал со мной, тыкая пальцем в проплывающие мимо пейзажи и задавая бесконечные вопросы. Впервые за долгое время я почувствовала себя в безопасности в окружении этих простых и добрых людей. И даже позволила себе немного расслабиться, слушая нехитрые истории Марты о деревенской жизни, о посевах, о скотине, о предстоящей ярмарке, где они надеялись выгодно продать свой урожай. Я ощутила себя не беглянкой, а просто попутчицей, едущей в компании хороших людей. И эта мысль согревала меня, как лучи полуденного солнца. Я даже на время забыла про своего недавнего попутчика.

Тряска в телеге, казалось, хотела поменять местами все мои внутренности. Каждое углубление на ухабистой дороге отдавалось болью в спине и заставляло стискивать зубы. Но сквозь эту физическую муку пробивался свежий, чуть терпкий запах полей. И вид бескрайних просторов, уходящих за горизонт, действовал на душу умиротворяюще. Я сидела рядом с Мартой, укутанная в ее старенький, потертый, но безукоризненно чистый платок. Ткань пахла луговыми травами и чем-то неуловимо домашним, тем, что я давно забыла. Этот платок стал моей маской, моим щитом в этом новом мире. Джон, молчаливый и сосредоточенный, правил лошадью, его сильные руки уверенно держали вожжи. А Томми, этот неугомонный воробей, как его прозвала Марта, беспрестанно перескакивал с места на место, пытаясь привлечь мое внимание звонким щебетанием детских историй. Леди, привязанная к телеге, лениво пощипывала траву вдоль дороги, когда удавалось это сделать. Ее мерное жевание и плавные движения, казалось, задавали ритм нашему неспешному путешествию.

— Так вот, Аэлита, — начала Марта, поправляя платок на своей голове, словно устанавливая невидимую защиту от солнечного зноя, — Гринвуд — городок небольшой, но славный. Знаешь, такой, где каждый камень помнит твою историю. Люди там живут простые, работящие. Все друг друга знают, как одна большая семья. Конечно, как и везде, есть свои чудаки, есть и завистники, ну а как без них? Но в целом народ хороший. Помогают друг другу, в беде не бросят. Это у нас в крови, наверное, чувствовать чужую боль, как свою собственную.

Она говорила с такой теплотой в голосе, с такой искренней верой в доброту, что я невольно улыбнулась, чувствуя, как лед, сковавший мое сердце, начинает медленно таять. Мне так не хватало этого простого человеческого тепла, этой неприкрытой человечности.

— Ярмарка у нас каждый год проходит, — продолжала Марта, ее глаза заблестели предвкушением. — Со всей округи съезжаются. Торговцы всякие, ремесленники, крестьяне, как мы. Можно и товар продать, и на людей посмотреть, и себя показать. Веселье, музыка, танцы… Томми вот больше всего любит карусель. Говорит, в этом году обязательно прокатится. А если повезет, то и два раза.

Томми, услышав свое имя, радостно подпрыгнул, его глаза засветились ярче летнего солнца, и попытался забраться ко мне на колени. Марта ловко подхватила его, усаживая обратно на место, и пригрозила пальцем.

— Спокойно, Томми. А то выпадешь еще, — строго сказала она, но в голосе ее слышалась лишь нежность, смешанная с материнской заботой. — Сначала нужно помочь с урожаем, а потом уже о каруселях думать.

— В Гринвуде у нас храм есть, красивый очень, — снова заговорила Марта, глядя куда-то вдаль, словно видела ее прямо сейчас. — Старый, каменный. Говорят, еще до великих войн ее построили. Намоленное место, знаешь? Жрец мудрый всем заправляет. Всегда поможет, выслушает, совет даст. А по воскресеньям он такие проповеди говорит, что аж до слез пробирает. Всегда чувствуешь себя лучше после его слов, как будто груз с души сваливается.

Я промолчала, опустив взгляд на свои руки, сжимающие край платка. Эти слова Марты затронули что-то глубоко внутри меня, что-то давно забытое, почти стершееся из памяти. Слабое эхо светлой надежды.

— А еще у нас речка есть, Змеевка называется, — продолжала Марта, в ее голосе звучала ностальгия. — В ней рыба водится, раки. Летом мы с Томми часто ходим туда купаться, загорать. Правда, в этом году река обмелела, дождей мало было. Надеемся, осень будет дождливой, а то совсем плохо будет с урожаем. Все поля пересохли, трава пожухла, как будто жизнь из земли ушла.

Она замолчала, погрузившись в свои мысли, ее взгляд потух, словно солнце скрылось за облаками. Я чувствовала ее беспокойство за урожай, за будущее своей семьи, за благополучие всего городка. Это была тяжелая жизнь, крестьянская жизнь, полная забот и лишений, но в ней была своя непоколебимая красота, своя простая и понятная гармония.

— Жизнь у нас простая, Аэлита, — снова заговорила Марта, ее голос снова обрел твердость, — но своя. Земля кормит, солнце греет, дети растут. Что еще нужно для счастья? Конечно, бывает трудно. Конечно, бывают неудачи. Кто от них застрахован? Но мы не унываем. Работаем, стараемся, верим в лучшее. Пока есть надежда, есть и жизнь.

— А что вы выращиваете? — спросила я, стараясь поддержать разговор, отвлечь ее от грустных мыслей. Мне нужно было узнать больше об этой жизни, в которую я пыталась влиться.

— Да всего понемногу, — ответила Марта, ее глаза снова засветились. — Пшеницу, рожь, ячмень. Овощи всякие: капусту, морковь, свеклу. Фрукты у нас в саду растут: яблоки, груши, сливы. Куры несутся, корова молоко дает. С голоду не помрем, это точно. Главное — руки не опускать.

Она засмеялась заразительно и искренне, и я невольно улыбнулась вместе с ней, чувствуя, как напряжение медленно покидает меня. Ее оптимизм был словно глоток свежего воздуха в этом затхлом мире, в который я неожиданно попала.

— А какие нравы в Гринвуде? — спросила я, стараясь собрать как можно больше информации о месте, куда я направлялась. Мне нужно было знать, чего ожидать, как себя вести, чтобы не вызвать подозрений.

— Нравы… Ну, как я уже говорила, люди простые, — ответила Марта. — Честность, порядочность, трудолюбие — это у нас в почете. Воровство, пьянство, разврат — это не приветствуется. Все друг за другом следят, все друг друга воспитывают. Иногда, конечно, бывает слишком навязчиво, как будто все знают о тебе больше, чем ты сам, но в целом это хорошо. Не дают людям совсем опуститься, не дают забыть, что такое хорошо и что такое плохо.

— А как относятся к приезжим? — спросила я, стараясь скрыть свое волнение. Это был самый важный вопрос, от ответа на который зависела моя дальнейшая судьба.

Марта на мгновение задумалась, ее взгляд стал серьезным и оценивающим.

— К приезжим… По-разному бывает, — ответила она. — Если человек хороший, если работает честно, если уважает наши традиции, то его принимают как своего, как родного. А если человек хитрый, ленивый, если пытается нас обмануть, то его быстро вычисляют и выгоняют вон. У нас народ хоть и простой, но не дурак. Видят людей насквозь.

Я почувствовала, как по спине пробежал холодок. Мне нужно было быть предельно осторожной. Нельзя было выдавать себя ни единым словом, ни единым жестом. Нужно было притвориться обычной вдовой, ищущей работу, и сыграть эту роль до конца.

— В общем, Аэлита, — сказала Марта, улыбаясь и похлопывая меня по руке, — не бойся, не пропадешь. У нас в Гринвуде всегда найдется место для хорошего человека. Главное — не ленись и не делай зла. А остальное приложится.

Я кивнула, стараясь запомнить каждое ее слово, каждый нюанс ее рассказа. Мне нужно было выжить в этом новом мире, и единственный способ сделать это — стать его частью.

Три дня. Три дня тряски в телеге, от которой болело все тело, каждый сустав, каждая косточка. Три дня однообразного пейзажа, в котором лишь оттенки зеленого и золотого сменяли друг друга, как в калейдоскопе. Три дня постоянного страха, липкого и холодного, обвившегося вокруг моего сердца. Он давил, душил, заставлял вздрагивать от каждого шороха. И вот, наконец, впереди замаячили первые признаки цивилизации. Сначала тонкие нити дыма, поднимающиеся к небу, потом крыши домов, словно пробивающиеся сквозь землю грибы, и, наконец, острые шпили каменных зданий, вонзающиеся в небесную синеву. Гринвуд. Мое пристанище. Моя надежда на новую жизнь.

Но до этих спасительных стен еще нужно было добраться. Узкая дорога, пролегавшая сквозь лес, словно темный туннель, внезапно оказалась перегорожена. Двое стражников в помятых кожаных доспехах стояли, словно каменные изваяния, их копья сверкали в лучах, словно вспышки молний. Солнце слепило глаза, и я невольно втянула голову в плечи, пытаясь спрятаться за широкой спиной Марты, потуже завязывая шаль на голове.

Сердце бешено колотилось, отбивая панический ритм. Казалось, оно сейчас вырвется из груди и выдаст меня с головой.

— Куда путь держите? — прозвучал грубый голос одного из стражников. Он окинул нас подозрительным взглядом, и его глаза, словно хищные птицы, впились в меня. Я почувствовала, как кровь отлила от лица, оставив после себя лишь ледяную пустоту.

— На ярмарку, добрый день, — ответил Джон. В его голосе звучала спокойная уверенность, но я чувствовала, как он напрягся, как сжались его плечи. — Семья у меня. Товар везем. Со всем добром на ярмарку собрались. Хотим себя показать, да и на других посмотреть, — за эти дни я уже изучила Джона достаточно хорошо, чтобы понимать по его реакции, что он врет. Я то уж точно никакого отношения не имела к его семье.

Стражник проигнорировал его слова. Его взгляд по-прежнему был прикован ко мне.

— Ищем мы одну беглянку, — процедил он, словно выплевывая каждое слово. — Молодая девица. Рыжая, как осенний лист.

Все во мне сжалось в один тугой узел. "Рыжая, как осенний лист…" Это было мое описание. Мой приговор. Мое проклятье. Рыжие волосы — вот мой самый страшный враг.

Марта и Джон обменялись взглядами. Я видела, как в глазах Марты мелькнула тревога, как Джон на мгновение стиснул зубы. Но они оба сохраняли невозмутимость, словно актеры на сцене. Они знали, что от их слов сейчас зависит моя жизнь.

— Рыжих мы не встречали, — твердо заявил Джон, глядя стражнику прямо в глаза. В его голосе звучала сталь, но в глубине его глаз я видела искру страха. — Дорога дальняя. Много путников повидали. Но рыжих среди них не было. Да и не до беглянок нам. У нас своих забот полным-полно.

Стражник продолжал буравить нас взглядом, словно пытаясь прочитать наши мысли. Я затаила дыхание, боясь даже моргнуть. Мое сердце колотилось так сильно, что казалось, его стук слышен даже стражникам. Я боялась, что они услышат мой страх, почувствуют мою ложь. А еще я боялась, что они просто проверят цвет моих волос, и тогда обман сразу вскроется.

— Ладно, — наконец, после мучительно долгой паузы произнес стражник. Он махнул рукой, будто не было желания связываться с нами. — Проезжайте. Но если увидите рыжую девицу, сразу сообщите. Награда будет.

Джон кивнул, дернул вожжи, и телега медленно тронулась с места. Я не поднимала глаз, пока мы не отъехали достаточно далеко. Лишь когда лес снова сомкнулся вокруг нас, я осмелилась взглянуть на Джона и Марту.

Джон обернулся и посмотрел на меня, и я увидела в его взгляде какой-то лукавый блеск. Марта лишь по-доброму, по-матерински улыбнулась. Они знали, кто я. Они понимали, что я скрываю. И все равно рисковали ради меня. Они платили мне той же монетой, которой я заплатила им, когда привела к ним Томми. Тогда я не задумывалась о последствиях. Я просто хотела помочь. А сейчас, когда помощь нужна была мне, они отплатили тем же.

— Я… — начала я, чувствуя, как ком подступает к горлу. Слова благодарности казались слишком пустыми, слишком незначительными, чтобы выразить все, что я чувствовала. — Я не знаю, как вас отблагодарить…

— Не говори глупостей, Аэлита, — прервала меня Марта, кладя свою теплую руку на мою. Ее прикосновение было теплым и успокаивающим, как прикосновение матери. — Мы не соврали. Мы действительно не встречали никаких беглянок. И не бери в голову. Мы видим, что ты хорошая. Не поверим, что ты могла сделать что-то дурное.

Ее слова тронули меня до глубины души. Я не заслуживала такой доброты, такой веры.

— Спасибо, — прошептала я, чувствуя, как слезы подступают к глазам. — Спасибо вам обоим.

Марта лишь улыбнулась в ответ и отвернулась, глядя на приближающиеся городские ворота. На ее лице играла легкая загадочная улыбка.

Через несколько минут мы въезжали в Гринвуд. Городской шум обрушился на нас словно шквал. Крики торговцев, предлагающих свой товар, ржание лошадей, лай собак, звон молотков в кузнице — все это смешалось в оглушительную какофонию. Я завороженно смотрела по сторонам, стараясь впитать в себя каждую деталь этого нового мира.

Гринвуд был полон жизни, бурлящей и неукротимой. Узкие улочки, переполненные людьми, лавки, ломящиеся от всевозможных товаров, яркие вывески, зазывающие покупателей, — все это казалось мне невероятно красочным и живым, словно яркий сон. Здесь пахло свежим хлебом, специями и кожей. Здесь чувствовалась свобода.