Утро распахнуло свои серые дождливые объятия, словно намекая, что лучше бы я и вовсе не просыпалась. Вместо ласкового солнца, которое хотя бы делало вид, что радуется моему пробуждению, сквозь мутное стекло окна пробивались лишь унылые лучи, словно погода не просто разделяла мою тревогу, а активно ее транслировала, как деревенский радиоузел новости о надоях. Стоило мне открыть глаза, как вчерашнее липкое ощущение чьего-то присутствия вернулось. Только теперь казалось, будто кто-то не просто маячит за окном, а вплотную прижался носом к стеклу, сверля меня взглядом, полным нездорового любопытства. Будто кто-то голодный, но трусливый, смотрит, как ты доедаешь последний кусок пирога с мясом, облизываясь и трясясь от желания выхватить его у тебя из рук, но не смея… потому что боится получить по пальцам.
Я, чертыхаясь себе под нос, накинула старый выцветший халат, наспех заплела косу, пытаясь при этом сосредоточиться на чем-то приятном, чтобы не чувствовать кожей чьего-то присутствия. Но все мои светлые мысли в прах развеял вид двора. Мои худшие опасения сбылись. Нет, у калитки не маячил зловещий незнакомец с кровожадным топором за спиной, это было бы слишком банально для моей жизни. Но что-то определенно было не так, просто вопиюще не так. Грядки, которые я вчера вечером оставила в идеальном, почти хирургическом порядке, сейчас выглядели так, словно ночью на них был осуществлен набег дикой орды саранчи, которая вместо листьев жрала еще и культурные растения, да еще и после этого стадо пьяных коз устроило импровизированный футбольный матч.
Цветы были безжалостно примяты, как будто кто-то специально старался лишить их последней надежды на вертикальное положение, кусты помидоров жалко повисли, словно их окатили ледяной водой, а земля повсюду усыпана какими-то подозрительными, незнакомыми следами. След не то от грубого ботинка, не то от кованой подковы… словно по грядкам прошёлся не то крестьянин-разгильдяй, не то кавалерист, потерявший коня.
— Кто-то здесь точно шлялся, да ещё и не самым аккуратным образом, — проговорила я прилетевшему Геннадию. В ответ ворон лишь молча кивнул.
Не теряя времени, я решила нанести визит вежливости старушке-соседке, наивно полагая, что она могла просто забыть (или сделать вид, что забыла) сообщить о своем недавнем вторжении. Ее покосившийся домик был ближайшим к моему дому, поэтому, преодолев расстояние, я постучала в облезлую дверь, которая, казалось, от каждого прикосновения готова развалиться на части.
— Аэлита? Вот уж кого не ждала, так это тебя, — проскрипела, словно плохо смазанная телега, старушка, открывая дверь. Она явно была одета по-домашнему, а на голове красовался кружевной чепец, правда, кружево в нем видало и лучшие времена. Хотя от нее пахло приятно: свежеиспеченными пирожками с капустой, ванилью и чем-то еще, смутно напоминающим корицу. — Что-то случилось?
— Дело в том, — я замялась. Как-то даже странно было подозревать старушку в том, что она ночью шарила по моему участку и огороду и вытоптала урожай. Но я все же спросила: — Вы случайно вчера ко мне не заходили? И сегодня утром тоже? А то у меня такое ощущение, будто кто-то у меня во дворе… побывал, — прямо спросила я, стараясь не нагнетать и сохранять вежливый тон. Все же не хотелось обижать старушку подозрениями.
Пожилая женщина нахмурилась, на лице ее возникло искреннее неподдельное удивление, словно я ее обвинила в краже фамильного серебра.
— Да что ты, милая! Не была я у тебя. И ни вчера, ни сегодня. Зачем мне к тебе ходить без приглашения? — возмутилась она, обиженно поджав губы, да так, что они стали похожи на две тонкие ниточки. — У меня своих дел полон дом. Вчера я, как ты знаешь, пироги пекла весь день, сегодня вот собираюсь варенье из крыжовника варить. А вдруг у меня крыжовник сбежит? Нет, ты подумай, что потом?
Я внимательно, почти пристально посмотрела ей в глаза. Старушка врать абсолютно не умела. Сейчас же она выглядела полностью невозмутимой.
— Простите, просто мне показалось, что кто-то был у меня во дворе… следы какие-то странные… — пробормотала я, почувствовав себя неловко и глупо, словно напрасно обвинила пожилого человека в тяжком преступлении.
— Да мало ли что тебе покажется, милая. Может, это просто ветер разбушевался? — пожала по-стариковски худенькими плечами. — Не бери в голову. Лучше приходи на пирожки, пока горячие. А то я тебе дам с собой, а они остынут.
Я поблагодарила ее, ощущая невероятную неловкость, и пошла обратно к себе домой, чувствуя, как нервозность, словно тесто на дрожжах, поднимается все выше и выше. Если это не соседка, то кто тогда? И что ему или ей нужно было на моих грядках?
Нервы нервами, а голод… голод злее любой ведьмы. Да и урожай сам себя не соберет. А зима близко, как говорится. Поэтому, собрав всю свою волю в кулак, я решила на время отбросить все тревоги, паранойю и прочие философские рассуждения и сосредоточиться на работе. Надо было собрать помидоры, огурцы, перец — все, что успело созреть. А потом все это переработать, вымыть, нарезать, сварить, перетереть, замариновать. В общем, дел у меня было предостаточно.
Я взяла большую плетеную корзину и, горестно вздохнув, принялась собирать помидоры, стараясь не смотреть на примятые цветы, измазанные землей листья и подозрительные следы на земле.
На кухне, где алые всплески томатного сока соперничали с алыми же всполохами стыда на моем лице, я отчаянно пыталась обуздать бушующий внутри ураган эмоций и восстановить пошатнувшееся душевное равновесие. Я старалась не думать о незваном госте, незримое присутствие которого я ощущала, а сосредоточиться на приготовлении аджики.
Под струями кипятка, словно в миниатюрном аду, помидоры лопались, точно мыльные пузыри, обнажая нежную, чуть морщинистую мякоть. Пальцы, покрасневшие от томатного сока, предательски скользили, но я упорно продолжала свою медитативную работу, отгоняя тревожные мысли о ночном визитере, пока… не услышала.
Тихий, но отчетливый звук нарушил идиллию кухонного колдовства. Сначала едва слышимое жалобное поскрипывание калитки, потом приглушенный неуклюжий шорох, будто кто-то, не слишком знакомый с законами гравитации, продирался сквозь густые заросли малины, надеясь не оставить следов. Сердце, и без того колотящееся, как бешеный кролик, подпрыгнуло к самому горлу, угрожая вырваться наружу и оставить меня бездыханной на растерзание томатным монстрам.
"Вот он! Нашелся, гад ползучий! Решил вернуться на бис", — пронеслось в голове, словно дикий вопль потревоженного лешего, отключая последние остатки разума и затопляя мозг волной адреналина.
Не теряя ни секунды, без лишних раздумий я метнулась в сторону двора, по дороге прихватив увесистый дубовый дрын, которым вчера подпирала дверь, так сказать, "на всякий случай".
Оружие, конечно, смехотворное, годное разве что для отпугивания ворон и бабок-сплетниц. Но, как известно, в руках ведьмы и старая метла превращается в грозное орудие возмездия. Рывком распахнув дверь, будто сама гроза разверзлась, я вылетела во двор, полная праведного гнева и решимости преподать урок наглому незваному гостю, чтобы впредь раз и навсегда отбить охоту шляться по чужим огородам и топтать любовно выращенные помидоры.
Однако вместо ожидаемого злодея меня ждала совершенно комичная и неожиданная картина.
В распахнутой калитке, словно благородный олень, застигнутый врасплох ярким светом фар посреди ночного леса, стоял… мужчина. Бородатый, в одежде купца и с растерянным выражением на лице. Он явно не ожидал такой “радушной” встречи.
Мужчина удивленно хлопал глазами, словно только что телепортировался из тридевятого царства тридесятого государства прямо в мой огород. Увидев меня, несущуюся на него с дрыном в руках, словно фурия из древнегреческой трагедии, он выпучил глаза еще больше, так что казалось, они вот-вот выкатятся из орбит, и рот его жалобно приоткрылся в беззвучном крике, напоминающем писк испуганной мыши. Казалось, вся его окладистая, тщательно взрыхленная борода затряслась от ужаса как осиновый лист на ветру.
Я замерла как вкопанная в нескольких шагах от него, тяжело дыша как загнанная лошадь и сжимая в руках злосчастный дубовый дрын, готовая обрушить всю мощь справедливого гнева на голову несчастного торговца. Сказать, что я чувствовала себя глупо и нелепо, — это все равно, что сказать, что у кота хвост есть. Я практически напала на торговца, ошибочно приняв его за ночного диверсанта и огородного вредителя.
Волна стыда, густая и обжигающая, как кипяток, прокатилась по телу, заливая лицо неконтролируемым румянцем. Но, несмотря на захлестнувшую неловкость, настороженность не отпускала. Слишком уж вовремя появился этот "торговец", слишком странно выглядел, и слишком сильно была обострена моя интуиция, которая кричала, что что-то здесь не так.
Мужчина, видимо, немного оправившись от первого шока, как утопающий, ухватившийся за спасительную соломинку, попытался выдавить из себя хоть какое-то подобие дружелюбной улыбки, но получилось лишь что-то кривое, жалкое и неестественное, больше похожее на гримасу, выражающую крайнюю степень отчаяния.
— Э-э… здравствуйте, — пролепетал он, запинаясь на каждом слове как заевшая пластинка. — Я… это… кажется, заблудился. И… у меня колесо сломалось на телеге, и я подумал, вдруг у вас есть чем починить или поменять, — и мужчина кивнул в сторону улицы, где и в самом деле стояла лошаденка, запряженная в покосившуюся телегу.
Я немного опустила дрын, но бдительности не теряла ни на секунду. Внешность обманчива, а в тихом омуте, как известно, черти водятся…
— Кто вы такой? — спросила я, стараясь, чтобы голос звучал твердо и уверенно, несмотря на внутренний вихрь противоречивых эмоций. — И что вам нужно в моем дворе? Почему вы заявились ко мне без приглашения? — продолжила я, скрестив руки на груди и слегка приподняв подбородок. — И зачем вы ходили по моим грядкам?
Мужчина, словно получив долгожданную передышку после тяжелого боя, облегченно вздохнул и выпрямился, отряхивая с рубахи несуществующую пыль и расправляя плечи, будто с них только что свалилась неподъемная гора камней. Борода его, казалось, даже немного распушилась, словно взъерошенный воробей, только что выбравшийся из пыльной ямы. В глазах, до этого полных испуга и растерянности, стали проскальзывать искорки надежды.
— Понимаете… — начал он оправдываться, нервно поправляя складки своей нелепой, сшитой явно не местным портным рубахи, словно пытаясь привести в порядок не только одежду, но и собственные мысли, — я… я ехал на ярмарку в город. Торговать своими… товарами, — добавил он с легким акцентом, выдававшим в нем человека, не слишком часто бывающего в этих краях. — Но… — он запнулся, густо покраснев, словно налившееся томатом лицо, — у моей телеги сломалось колесо. Самое настоящее невезение! Вот прямо перед вашим двором приключилось… А по грядкам я не ходил. Честное слово. Клянусь своей бородой. Просто попытался объехать эту проклятую яму… ну, может, совсем чуть-чуть по обочине заехал… Но к вашим грядкам не приближался.
Он виновато опустил взгляд на свои пыльные стоптанные сапоги, словно они были главными виновниками всех его злоключений, а не криворукий тележник, смастеривший колесо.
Я нахмурилась, прищурившись, словно рассматривая подозрительного жука-короеда, пытаясь оценить правдивость его слов, взвешивая каждое его слово на весах своей интуиции. Действительно, если присмотреться внимательнее, то можно было различить на дороге недалеко от моей калитки какие-то бесформенные обломки дерева, щепки и след от колеса телеги, жалобно уходящий в сторону от дороги.
Стыд, словно тот самый липкий томатный сок, которым я заляпала всю кухню, начал просачиваться сквозь броню моей настороженности, проникая в самые потаенные уголки моей души. Ну вот и доверяй своей интуиции, как говорится. Напугала бедного мужика до полусмерти, а он, оказывается, всего лишь невинная жертва превратного стечения обстоятельств, а не коварный шпион и соглядатай. Я обвела взглядом двор в поисках Геннадия, который подтвердил б или опроверг слова мужчины, но этого вредного ворона, как назло, нигде не было видно.
— Простите, — пробормотала я, опуская свое импровизированное оружие окончательно, словно сбрасывая с себя груз вины. — Вышло ужасное недоразумение. Я… просто немного нервная в последнее время. Столько всего навалилось…
Рука сама по себе потянулась вперед, словно ведомая невидимой силой, предлагая некое подобие примирения и гостеприимства.
— Проходите в дом, — предложила я, стараясь сгладить неловкость в голосе и прогнать угрюмость с лица. — Выпейте чаю, отдохните с дороги. Может, найдется способ помочь вам с телегой. Все же не дело посреди дороги стоять.
Мужчина, словно не веря своему внезапному счастью, шагнул через порог моего двора, оглядываясь по сторонам с осторожностью, как пугливая лань, и стараясь не наступать ни на что ценное, что могло бы меня разозлить и я бы снова схватилась за деревяшку.
Я провела его в свою кухню, где он, оглядевшись вокруг, замер в искреннем изумлении, словно попал в сказочную пещеру, полную сокровищ.
На столе и полках в идеальном порядке красовались стройные ряды банок с разноцветными консервациями: ярко-красные, сочно-зеленые, солнечно-оранжевые — словно выставка достижений народного хозяйства, организованная трудолюбивой пчелкой. Аромат маринованных огурчиков, квашеной капусты, острой аджики смешивался в пьянящий, щекочущий ноздри букет, способный свести с ума любого гурмана.
— У вас тут… настоящий заготовительный цех! — воскликнул мужчина, окончательно забыв про сломанную телегу, перенесенный ужас и прочие неприятности. Глаза его загорелись неподдельным восхищением.
— Готовлю, — пожала я плечами, разливая душистый травяной чай по цветастым глиняным чашкам. — Аджику, лечо, салаты разные на зиму, огурцы мариную, капусту квашу… да всего понемногу, что уродится. Чтобы зимой было что на стол поставить, да и с людьми поделиться не жалко.
— И что, все это вы лично делаете? Сами? — изумился он, рассматривая банки с благоговейным трепетом, словно они были не простыми соленьями, а драгоценными артефактами, созданными руками самого древнего алхимика.
— А то кто же? Конечно сама, — усмехнулась я. — Продаю потом на рынке.
Я отчетливо заметила, как глаза мужчины оживились, словно в них внезапно зажглась яркая лампочка, озаряя все вокруг. Казалось, он мгновенно переключился с роли испуганной жертвы дорожного происшествия на роль заинтересованного бизнес-партнера, прикидывающего в уме потенциальную прибыль.
— На рынке, говорите? И как, хорошо покупают? Ассортимент у вас, безусловно, впечатляющий… — он с любопытством рассматривал банки, вертя их в руках, словно оценивая качество товара.
— Народ берет, — уклончиво ответила я, чувствуя, как во мне вновь просыпается подозрительность. Слишком уж быстро он переменился. — Особенно аджику любят. Потому что рецепт мой, секретный. Здесь про такое блюдо и не слышали.
— А вы сами-то откуда? — вдруг начал задавать личные вопросы торговец, который даже не представился.
— Издалека, — ответила уклончиво. — Вдова, — добавила часть заготовленной легенды. Вроде бы мужчину удовлетворил мой ответ, и он продолжил задавать вопросы про заготовки, а я расслабилась.
Мы еще немного поболтали о консервациях, рыночных ценах, конкуренции и прочих торговых тонкостях, пока я разогревала обед в печке, накормив на удивление проголодавшегося торговца наваристым борщом со сметаной, ароматными пирожками с картошкой и щедрым куском домашней колбасы. После обильного обеда я отвела его в свой старенький сарай, где царили порядок и творческий беспорядок одновременно.
В сарае, пропахшем деревом, железом и старым сеном, инструменты аккуратно висели на стенах. Здесь он мог найти все, что ему могло понадобиться для починки телеги. По крайней мере, я на это надеялась.
— Вот, — сказала я, указывая на набор инструментов. — Тут есть все, что вам нужно. Если нужна будет помощь, не стесняйтесь, зовите. Я сейчас немного занята с этими помидорами, но как освобожусь — обязательно помогу чем смогу. Или хотя бы советом.
Я оставила мужчину копаться в инструментах и вернулась на кухню к своим злосчастным помидорам, которые, казалось, укоризненно смотрели на меня. Но теперь вместо раздражения и страха я ощущала сложную смесь неловкости, легкого любопытства и невесомой, почти незаметной тревоги. Кто же этот странный торговец? Что ему нужно? И что мне так не дает покоя в его внешности?