Найдёныш

Глава 15

— Давай, давай!

Вот отчего русские люди так любят слово «давай», подумал Кулик… наверное, всем приятно, когда им чего-то дают, но здесь-то подразумевается — давай шибче тачки катай…

Работа кипела вовсю. Комсомольцы-энтузиасты — а в этот сезон набралось их уже почти десяток — трудились как заведённые, копая слежавшийся вечномёрзлый торф. Лопаты-заступы вечную мерзлоту почти не брали, приходилось орудовать топорами и ломами, разбивая грунт на куски. Вырытый грунт на тачках увозили в ближайшую лощину, куда, собственно, и вели канаву. Идея была очевидной — спустить воду из кратера, обнажив дно, а там…

Леонид Алексеевич даже зажмурился от нахлынувшего видения — блестящий металлом агрегат звёздного корабля, совершенно целый… ну пусть не целый, пусть оплавленный и покорёженный… ну пусть даже не агрегат, а просто кусок конструкции… только бы удалось! Только бы удалось!! Только бы удалось!!!

Шёл тысяча девятьсот тридцать девятый год. Удача, поблазнившая было, так и не далась в руки. Ни одного фрагмента, ни одного даже маленького кусочка вроде того, что так преступно и бездарно был утерян на реке — надо было карман-то зашить, идиот несчастный! — больше не попадалось. Мелкие воронки, относительно легко доступные, осушались одна за другой, или просто прощупывались длинным металлическом прутом. Но ничего, абсолютно ничего хоть сколько-то похожего на фрагменты взорвавшегося межпланетного корабля не попадалось.

Сегодня решающий день. Сегодня решающий ход. Кратер диаметром больше полусотни метров, с ровной обваловкой — чего ещё?! Если это не ударный кратер, то Луна состоит из сыра!

Начальник экспедиции ещё раз придирчиво осмотрел канал, соединяющий заполненный водой кратер с глубоким распадком. Да, выдающееся гидротехническое сооружение. Вот так и поверишь, что древние египтяне одними лопатами выкопали канал, соединяющий Красное море со Средиземным.

— Ребята! Всё, выбирайтесь оттуда! Сейчас будем ломать перемычку!

Рабочие-землекопы, комсомольцы и энтузиасты полезли наверх по сбитым из жердин приставным лесенкам — глубина канала была по максимуму метров пять, и выбраться из него можно было лишь при помощи лестниц, либо пройдя до устья, выходящего в распадок. Убедившись, что никого и ничего в русле не осталось, Кулик махнул рукой подрывнику.

— Давай!

Подрывник, покрутив рукоять своей машинки, нажал на кнопку. Взрыв грохнул мощно и раскатисто, земляная перемычка, отделявшая кратер от канала, рухнула, и поток воды устремился в русло с нарастающей силой.

— Ураааа! — заорали энтузиасты-комсомольцы, двое так даже подкинули в воздух вконец замурзанные рабочие кепки. Начальник экспедиции широко улыбался, наблюдая, как уходит из кратера вода, как метр за метром обнажается дно. Сейчас… вот сейчас…

Последняя водица истекала из ямы уже немощно и бесшумно, но Леонид Алексеевич на неё не смотрел. Он смотрел на центр воронки.

— Тут что-то есть!!! — вопль комсомольца-энтузиаста потряс окрестную тайгу.

Стряхнув оцепенение, Кулик замахал руками.

— Лопаты! Заступы несите! И верёвки тоже! — не дожидаясь исполнения команды, геолог ринулся в воронку, оскальзываясь на липком мокром иле.

Лопаты заработали споро и рьяно, очищая от напластований ила то, что таилось на дне. Но по мере того, как продвигалась работа, выражение восторга и предвкушения на лицах энтузиастов-комсомольцев сменялось недоумением, переходящим в горькую обиду.

— Вот… — последний взмах лопатой, и артефакт раскрылся во всей красе. На дне воронки стоял, бесстыже растопырив корни, здоровенный гнилой пень.

— Леонид Алексеевич… да что же это…

Начальник экспедиции не отвечал. По лицу пожилого учёного текли слёзы, теряясь в мокрой, перемазанной илом бороде.

…

— Ваньша, тебе сегодня скотину пасти!

— Чё это мне-то?

— Забыл? Твоя очередь! Календарь посмотри, ежели памяти нету!

Дарёна, прибрав подойники с молоком, вышла за ворота, задрав лицо, жмурилась навстречу восходящему солнышку. Утро выдалось на редкость ясное и безоблачное, обещая погожий июньский денёк.

Что-то копилось в воздухе, назревало. Что именно? Пожалуй, этого не сказала бы даже грозная богиня Огды. Дарёнка же была просто девушкой, обычной русской девушкой с затерянной в глухомани заимки. Правда, девушкой ладной, статной и рослой… да чего там, чего там — вполне себе красивой девушкой!

Дарёна сладко зажмурилась и потянулась. Как всё-таки хорошо, когда тебе двадцать лет, когда ты здорова и красива… и любима, да-да-да! Вот только вставать летом приходится очень уж рано…

Что-то копилось в воздухе, вызревало. Что? Этого девушка не знала, вот только всё внутри отчего-то трепетало в предчувствии.

Коровы и лошади, выгнанные из хлевов дежурным пастухом — сегодня эта честь выпала на долю Ивана Третьего — бодро потопали к лесу, явно предвкушая встречу с полянкой, совсем ещё даже не объеденной. Телята на ходу тыкались носами в изгородь, обороняющую огород от посягательств всевозможных травоядных. Молодые псы Марик и Эник, а если полным титулом, Маркс и Энгельс — были названы так в честь вождей мирового пролетариата — бежали следом, время от времени погавкивая на глупых коров, не знающих порядка и нарушающих строй.

Из ворот, сонно жмурясь, выбрался на солнышко Рысик. Кот был уже весьма пожилой и мышей в чуланах, чего там, ловил всё хуже, но никому и в голову не приходило, что любимца Бяши-Огды можно кем-нибудь заменить.

Что-то копилось в воздухе, вызревало. Что?

Первым заревел бык, вожак стада. Завизжали, заскулили Маркс и Энгельс, Рысик зарычал-зашипел, и вот уже вся живность орала, как чокнутая.

Воздух над лужком, сразу за огородом, загустел, заструился, словно над костром, и из ничего возникло нечто, напоминающее перламутровую тропическую ракушку из книжки. Размером оно было не столь уж велико — пожалуй, с головную избу заимки, ну чуть побольше. В боку дива образовалось овальное отверстие, высунулся длинный язык, касаясь земли… Дарёнка теперь даже боялась дышать.

Серебристая фигурка с длиннейшими ногами, голыми до самого паха, топая копытцами, спускалась по пандусу.

— Бяша… — Дарёна почувствовала дикий прилив радости. — Бяша!!! Уииии!!!

Девушка рванулась к сводной сестричке, но пробежать успела лишь четверть дистанции. Три остальные четверти одолела сама Бяшка. Разве могут сравниться кочерги, удобные разве что для копания заступом огорода, с настоящими ногами богини?

— Бяша…

— Дарёнка…

Человеческая девушка уткнулась богине лицом под грудь — выше просто не доставала — и девушка нечеловеческая прижимала сестрёнку к себе, гладя и гладя по голове.

Из ворот заимки уже высыпали обитатели, и бросив стадо на произвол судьбы, от леса мчался во весь опор Ванятка Третий, сводный братец богини Огды.

— Бяшка!!!

— Ванятка!

И только тут Дарёна заметила стоящие на пандусе ещё две фигуры — одна рослая, пожалуй, даже ещё и чуть повыше Бяши, и одна не очень, даже пониже самой Дарёнки, тоненькая и хрупкая.

— Нравятся? — улыбнулась Бяшка. — Вот это муж мой, звать Энро, — имя вообще-то прозвучало не совсем так, но Дарёна услышала «Энро», — а это дочура, Уайра.

— Варя? — заморгала девушка.

— Да нет такого имени там у нас, — засмеялась Бяшка. — Это самое похожее, потому и взято!

…

Сапоги были новенькие, почти не ношеные. Да, специально надел в поход на эту чёртову Чёртову заимку новые сапоги начальник экспедиции, поскольку начальник в сапогах, подвязанных верёвочкой, это совсем уже жалкое и непритязательное зрелище.

Пень на дне кратера поставил жирную точку. То есть, конечно, научно-поисковая экспедиция формально продолжает работать, но сути это не меняет. Пень в главном кратере — это точка, крах всех надежд. Трое энтузиастов уже покинули лагерь, даже не попрощавшись, и можно было не сомневаться, что слаженный творческий коллектив в самое ближайшее время расползётся по швам. Нет, Кулик не винил их ни в чём, и зла на дезертиров не держал. Никто не выдержит, когда вместо радужных надежд из грязи вылезает гнилой пенёк.

Вот только надежда умирает последней. Нет-нет, на ямы в болоте никаких надежд учёный более не возлагал. Последняя зацепка — эта чёртова Чёртова заимка.

Как наяву встало перед глазами — круг, очерченный объективом сверхточного теодолита, риски и цифры шкалы. И на фоне закатного неба длинноногая, невероятно длинноногая фигурка нечеловека.

И розовое сияние сплющенного по вертикали эллипсоида, звёздного корабля, прибывшего забрать чудом уцелевшего члена экипажа того корабля, другого. Взорвавшегося над тайгой в далёком, уже так далёком отсюда одна тысяча девятьсят восьмом году. Только так и никак иначе.

Леонид Алексеевич шёл и шёл, размеренно и неторопливо, с каждым шагом приближаясь к окончательной и полной разгадке тайны. Да, сегодня вновь придётся ночевать в тайге… то есть, будь он помоложе, наверное, стоило бы попробовать дойти за одни сутки, дни сейчас длиннее некуда, да и ночью можно идти при известной осторожности… нет, неверно. Незачем являться затемно, когда с хозяевами той чёртовой Чёртовой заимки предстоит весьма серьёзный разговор.

Учёный плотно сжал губы. Завтра. Завтра тайна получит свою разгадку. Только так и никак иначе.

…

— … А ну ещё! Поддай парку, па!

Иван Иваныч вовсю орудовал вениками, охаживая дочуру, разместившуюся по диагонали на банном полке. Не совсем разместившуюся, впрочем — копытца свешивались за край даже при таком расположении.

— А и здоровущая ты у нас наросла, Бяшенька! — Варвара Кузьминишна, похожая сейчас на русалку — голая и волосы распущены до ягодиц — намыливала мочалку.

— Так я же предупреждала, ма, — Бяшка перевернулась, подставляя отцу живот. — Я ещё когда сказала — огого какая Огдища вам всем будет!

Все трое разом расхохотались.

Попариться в баньке, это была целиком Бяшкина идея. Нет-нет, у них там насчёт помыться без вопросов, всё есть, ну то есть абсолютно всё — от вихревого душа до пузырчатого бассейна. Вот только такой баньки, как на заимке нет. Совсем нету. На всей планете. И, если откровенно, разве в баню ходят только для смывания грязи?

— Только пусть папа меня моет! — богиня Огды встала во весь рост. — Не забыл, как мыть дочуру-найдёныша?

Полежаев мылил тугое, как литая резина тело дочуры, и сердце его плавилось от счастья. Вот же, как бывает на свете, кому расскажи, ведь ни за что не поверят…

— А помнишь, Бяша, как ты боялась, что титьки у тебя на бегу отвалятся? — засмеялась Варвара, с удовольствием разглядывая высокие, нечеловечески тугие груди дочери.

— Было такое, — ответно засмеялась Бяшка, закинув за голову руки, чтобы папе удобней было мыть дочуру. — А шейку дочуре? Отлыниваешь, па!

— Да не достаю я дотуда!

— А ты на приступочек стань, — вновь засмеялась дочура. — Во-от… видишь, нет нерешаемых вопросов!

Она вдруг перестала смеяться.

— Ма… ты постарела.

— Что делать, — улыбнулась Варвара. — Годы идут.

Она вдруг опустила мочалку.

— Как вспомнится иной раз — да не сон ли всё было?

Бяшка ответила не сразу.

— Точно, мама. В точности такое ощущение иной раз.

— Бяша… — мать наконец решилась тронуть деликатную тему. — А у вас там… ну… женщины скоро стареют?

— Совсем не стареют, — откликнулась Бяшка. — Ещё чего! Весь….. - девушка произнесла непривычное слово — вылизан, и медицина на что тогда?

— Хм… — покрутил носом Полежаев. — Что, все скрозь молодые?

— Ну да. До самой смерти все молодые.

— Хм… а сколько живут обычно?

— Да пока не надоест.

— То есть?

— В буквальном смысле. Сколько хочешь живи. Только ведь вечного ничего не бывает. Устают рано или поздно от жизни-то, папа. Я не права?

Полежаев, подумав, медленно кивнул.

— Права, как обычно.

— Трудно тебе было, Бяшенька? — вдруг тихо спросила Варвара.

На сей раз Бяшка молчала довольно долго.

— Трудно, — честно призналась она. — Так трудно, что… я же дикарка, мама. Тарзанка. В точности как в той книжке.

Пауза.

— Только вот нашёлся он… Энро. Полюбил меня, дикарку беспросветную. И потому я выкарабкалась. А сейчас уже просто. Сейчас уже всё нормально.

— Не шибко жалует нас твой супруг-то, — вдруг негромко сказал Полежаев. — Не глянулись мы ему?

Долгая пауза.

— Не в том дело, па… ну как объяснить, чтоб ты понял правильно… Совсем ведь по-другому мыслит он. Непонятны ему ваши мысли, дики и странны.

— А ты? — спросила Варвара. — А тебе?..

— А мне нет, — светло улыбнулась Бяшка. — Вы же мне родные. Я же где-то глубоко-глубоко внутри так и осталась человеком, ма. Как тот Тарзан — обезьяной.

Она помолчала, комкая мочалку.

— А вот любит он меня, и всё тут. И я его.

— Ну и главное это, — улыбнулась Варвара. — Была б ты счастлива, нам с отцом другого и не надобно…

Бяшка тихонько рассмеялась.

— Вот скоро я ему сына рожу. Добились мы такого права.

— Как это? — заморгала Варвара. — Какого права?

— А ты думаешь, ма, там всё так просто? Первого ребёнка любая женщина имеет право родить, это да. Хоть какая и хоть от кого. А вот дальше надо постараться. Чем больше детей, тем выше требования к родителям.

Пауза.

— Мда… — обрёл голос Полежаев. — Действительно, дико сие нам и непонятно…

— Так я и говорю, инопланетяне, — вновь засмеялась Бяшка. — Так что уж не обижайтесь на Энро, чесслово! А как вам внучка?

— Внучка что надо! — заверил Иван Иваныч. — И не дичится ничуть…

— Да, детям куда проще сойтись, па. Сквозь все барьеры, как говорится.

— Бяша… — Иван Иваныч моргал виновато. — Ты прости старого… запамятовал я твоё новое-то имя.

Бяшка чуть заметно улыбнулась.

— Уэмон, папа, моё родовое имя. Так меня назвали родители… которые погибли. Здесь, над тайгой.

Пауза.

— Только ведь для вас я навсегда останусь вашей Бяшей.

Она вдруг встряхнулась.

— Так, мы тут париться собрались или болтать? Баня же стынет!

…

— А вот это морковка! Она сейчас маленькая ещё, а к осени во-от такущая вырастет! — Катюшка, старшенькая дочка Варюхи, на пальцах продемонстрировала размер. Судя по раздвинутым рукам, корнеплоды на заимке росли просто выдающиеся, вдвоём не поднять.

— Такая огромная? — осторожно удивилась Уайра. Слушать, как она говорит, уже само по себе было аттракционом, за который можно брать плату — сама бормочет чего-то непонятное, переливчатым клекочущим голосом, а из малюсенкой коробочки на груди слышится вполне себе русская речь.

— Ну… — смутилась Катюшка, — может, помене, конечно…

Юная свирка выдернула один росток, пожевала зелень.

— И мама любила такое кушать?

— Да неее! — Катюха замахала руками. — Это же ботва, она невкусная. Едят только корешок!

Помедлив, гостья откусила от тощего, невзрачного корешка.

— Всё равно не понимаю…

Катюшка даже губу закусила от расстройства. Вот же, досада какая… и доказать нечем. Семнадцатое июня[16], старую морковь всю поели, а у свежей едва-едва хвостики вырисовываются… Ладно!

— А вот это капуста!

Уайра отщипнула капустный лист, пожевала.

— Это лучше. Да, это гораздо лучше!

Рысик, разумеется, с некоторой дистанции наблюдал за ходом экскурсии. Вообще-то экскурсия по Чёртовой заимке подходила к концу, гостье показали даже подполье с овощными припасами (на данный момент уже почти отсутствующими, ибо не сезон) и колодец с насосом. Как ни странно, но агрегат всё ещё работал исправно, подтверждая славную репутацию немецких мастеров.

— Ну, чего тут у вас творится? — Бяша, намытая в бане до степени солнечного сияния, стояла на краю огорода, улыбаясь широко и беззаботно.

— Мама, мне морковку показали! Которую ты любила кушать!

Богиня Огды обернулась, указывая рукой.

— А вот ту горку видишь, Уайра? Я на неё в своё время чуть не каждый летний вечер взбиралась, бегом. Ух, хорошо!

Юная свирка принялась часто-часто облизываться, и даже остренькие ушки зашевелились.

— Мама… а можно, я тоже сбегаю?

— С ума сошла! — возмутилась мать. — Во-первых, мала ты ещё, и во-вторых, нельзя! Узнают про такие шалости, потом гиперлёт не допросишься!

— Мама… а если не одна? А вместе с тобой. А? — ребёнок применил сильный ход. Очень сильный.

Бяшка заозиралась, и острые уши тоже пришли в движение.

— Да нет тут чужих, мама, — добавила дочура, окончательно подавляя сопротивление деморализованного противника. — Я и то чувствую всех, кто близко есть. А ты бы и подавно почуяла.

…

Костёр разводить не хотелось. Вот не хотелось и всё тут. Во-первых, устал, как ни одной собаке и не снилось, во-вторых, вечер на удивление тёплый, в-третьих… что в-третьих? Невозможно этого объяснить, какое-то шестое чувство. Короче, обойдёмся без костра.

Начальник экспедиции, сидя на охапке нарубленного лапника, механически жевал сухарь, запивая водой из фляжки. Вкуса он не чувствовал. Сон также не тревожил воспалённый мозг учёного. Ни в одном глазу. Какой сон? Завтра всё решится.

Леонид Алексеевич поглядел в сторону, где была та чёртова Чёртова заимка. Нет, конечно, с такого расстояния не видно даже ветряк на крыше… это надо на гору залезть… Вот ту сопку чёртову отсюда уже вполне должно быть видно, в просветы деревьев, если встать где-нибудь удачно… ха, да вот же она, вершинка!

Помедлив, Кулик извлёк из вещмешка зрительную трубку, свинченную с того, старого теодолита. А что? Лёгкая, и притом тридцать крат, вполне даже неплохая оптика… Только, разумеется, с рук ничего не увидишь, это надо какой-никакой штатив.

Кряхтя, учёный встал, вынул походный топорик. Срубив три палки, сделал зарубки возле одного конца, проверил, как входят части конструкции друг в друга. Сейчас… сейчас будет штатив… где тут у меня шпагат…

Когда Леонид Алексеевич закончил возню с самодельной треногой, солнце уже зашло. Припав к окуляру, геолог навёл трубу на вершинку чёртовой горушки…

Две фигурки стояли на вершине, одна побольше, другая значительно ниже. И длина их ног не оставляла сомнений — это никоим образом не представители вида хомо сапиенс.

Кулик даже не застонал, а зашипел, точно потревоженная гадюка. Издевательство над его здравым рассудком продолжалось, упорно и методично.

Учёный принялся решительно собираться. Ладно… хорошо… Ночи сейчас короткие, конечно, и ноги гудят от усталости… зато ночки светлые, белые, как в Ленинграде… и к утру он дойдёт.

…

— Ну вот…

Варвара улыбалась блаженнейшей из всх возможных улыбок — наверное, такие бывают лишь в раю. И сам Полежаев чувствовал то же самое. Удалось… всё удалось. Вся жизнь удалась, до донышка.

Он уже понял из беседы с дочерью, что живут Бяшины сородичи где-то невообразимо далеко, так далеко, что их солнышко не увидеть не то что невооружённым гразом, но и в хорошую трубу трудно. И что тем не менее перелёт отттуда почти совсем не занимает времени. Свет летит Бог знает сколько лет, а тут — раз! — и на месте. Как всё это устроено, Иван Иваныч понять и не пытался… да и не волновал его этот сугубо технический вопрос, если честно.

Удалось. Вся жизнь удалась. Вот и у детей, у всех уже свои чада, то есть его, Полежаева, внуки. И даже есть одна внучка с копытцами.

— Бяша-Огды, скажи, мне снова ждать, когда ты прилетишь? — подал голос Охчен. — Если скоро, я подожду, помирать не буду пока, да!

Бяшка облизывалась часто-часто, шевеля ушками.

— Я постараюсь. Я очень постараюсь… Это будет трудно, но я сделаю всё, чтобы вы все не умерли так скоро.

Она перевела взгляд на отца.

— В клетку не полезу, — пошутил Иван Иваныч, угадав ход мыслей дочуры.

— В клетку?! — возмутилась звёздная богиня. — Да вы с мамой будете жить во дворце!

Варвара всё улыбалась и улыбалась, как блаженная, достигшая нирваны.

— Ты же сама сказала, Бяшенька — от жизни тоже устают… Но ты прилетай. Мы умирать не спешим, не думай.

Гигантская ракушка издала мелодичный сигнал — зять, уже сидевший внутри машины, явно поторапливал супругу не затягивать прощальную сцену сверх меры. Ну да, зять, пронеслась в голове у Полежаева очередная посторонняя мысль… а как ещё назвать мужа дочери?

— Ну всё, — Бяшка резко выдохнула. — Долгие проводы, лишние слёзы. Я не прощаюсь. Я говорю «до свидания».

Она повернулась и в несколько шагов оказалась в своём кораблике.

— Дождитесь меня!

…

Солнце выбиралось из-за горизонта медленно, неохотно, словно тоже желало ещё вздремнуть. Впрочем, частокол таёжных великанов скрадывал его свет, и внизу ещё доживали последние минутки предрассветные сумерки.

— Э-эй, хозяева! Есть кто живой?

Собаки лаяли зло и азартно — надо же, каков наглец, ещё и в ворота стучать смеет!

— Хозяева, ау-уу!

— Ну чего тебе надобно, старче? — насмешливый женский голос, несомненно, принадлежал Варваре Кузьминишне… если он верно запомнил имя-отчество. Да, сельские дамы имеют привычку вставать с рассветом, обыкновенно для дойки коров.

— Здравстуйте, уважаемая Варвара Кузьминишна! — Кулик тоже слегка добавил в голос шутливости. — Не пустите ли калику перехожего переночевать?

Короткий смешок.

— Нету у нас тут чертей. И кораблей небесных не водится. Мелко им тут, понимаешь!

Учёный вздохнул. Узнала… Тем лучше.

— Ну нету так нету. А просто поговорить?

Пауза.

— Ступай себе с Богом.

Стукнула дверь в избу. Собаки, верно поняв посыл хозяйки — гнать незваного гостя взашей — резко усилили гавканье. Так… понятно…

Расположившись на завалинке с внешней стороны дома, Леонид Алексеевич прилёг, с наслаждением вытянул гудящие ноги. Н-да… староваты вы, батенька, для таких игр, но что делать…

Он извлёк из вещмешка маленькую губную гармошку. Вообще-то играть на ней геолог мог еле-еле, пресквернейше, но это в данном конкретном случае даже плюс.

Противные скрипучие звуки понеслись окрест, собаки утроили усилия. Как долго хозяева смогут выдержать подобный концерт?

— Эй! Ты чего, болезный, совсем с ума спрыгнул? Пожилой вроде человек!

— Был бы в здравом рассудке, сидел бы в тепле, в Ленинграде, — парировал Кулик, вновь берясь за гармошку.

— А ну как собак спущу?

— А я застрелю их из «маузера» и дальше играть буду, — невозмутимо продолжил Леонид Алексеевич игру. Вот так вот. Тогда они надо мной в глаза издевались. Пусть попробуют наоборот. С психами вообще препираться трудно.

— Ха! А не боишься, что самого пристрелят?

— Ну, если уж тогда не пристрелили, так нынче какой смысл? — и Кулик заиграл на гармошке так фальшиво, что собаки просто захлебнулись лаем.

— Варвара, впусти уже калику умом скорбного, — раздался голос самого хозяина заимки. Вот, лёд тронулся… давно бы так…

Двор Чёртовой заимки был как двор, подобный множеству таких же на сибирских хуторах. Вот разве что бочка здоровенная выделялась…

И ещё на дворе имелись в достатке следы от чёртовых копыт. Свежие.

Охчен и Полежаев смотрели на гостя настороженно. Кулик медленно сел на лавку, глухо застонав, прижал ноющее сердце.

— Сердце болит? — Варвара Кузьминишна, можно поклясться, смотрела на наглеца уже с долей сочувствия.

— Болит, — чуть улыбнулся Кулик. — А как? Рушится дело всей жизни моей.

— Какое дело-то? Никель небесный для большевиков искать?

— А детишки ваши где? И уважаемая Асикай? — спросил геолог, оглядываясь.

— Пошто они тебе?

— Нет-нет, это очень хорошо, что их тут нет, — Кулик чуть улыбнулся. — Не годится им наблюдать…

Учёный помолчал. Отставив в сторону ненужный карабин, достал «маузер». Два чёрных дула уже смотрели на него пристально и внимательно. Быстрая реакция у мужиков, однако…

— Да не пугай, — усмехнулся он в лицо Иван Иванычу. — Не пальнёшь. Зачем? Я сам…

Кулик передёрнул затвор, заглянул в дуло пистолета.

— Здесь, у вас, на вашей заимке этой чёртовой, в том самом году садился межпланетный корабль. Он забрал того, кто долго жил под видом чёрта, пугая туземцев. Я видел тот корабль, розового такого цвета… в трубу видел. Я видел и следы — в том году их тут было больше чем коровьих. А вот свежие следочки, по всему вчерашние. Раз их сейчас нет, вывод — они улетели. Вчера вечером и улетели.

Попал, думал Леонид Алексеевич, следя за переглядом хозаев. В точку попал. Ладно…

— Доказательств сказанному у меня нет никаких. Но они уже и не нужны мне, никакие доказательства. Я просто прошу мне поверить. Я никому не скажу. А даже если бы и решился, так в «жёлтом доме» таких сказочников полно.

Пауза.

— А вы мне скажите.

— Ты брось-ка свою игрушку, слышь, — заговорил Полежаев, но Кулик перебил:

— Так расскажете?

— Нечего нам тебе сказать.

Учёный вздохнул.

— Понятно…

Он сунул в рот дуло «маузера» и нажал на спуск. Щёлкнул курок, Варвара охнула.

— Да ты совсем дурной! — Полежаев вырвал из руки гостя оружие. Оттянув затвор, выщелкнул на ладонь патрон. Целый патрон с наколотым капсюлем. Этот трюк Кулик задумал ещё в Ленинграде. Откуда хозяину лесной заимки знать, что порох из гильзы вынут?

— А давайте рассуждать здраво, Иван Иваныч. Все мы когда-то умрём, учитывая же мой возраст, это случится достаточно скоро. Мне уже не нужна слава. Денег на хлеб тоже много не нужно. Мне нужна Истина. Я дозрел.

Учёный говорил чётко, размеренно и где-то даже весело. Совсем как Бяша тогда, пронеслось в голове у Варвары.

— Ваня, скажи ему всё, — внезапно сказала она. — Дошёл человек, однако. Бяши тут нет, а нам уже не страшно.

…