Найдёныш

Глава 14

— … Нет, ребята, баню строим в первую очередь. Вон, смотрите, на кого вы похожи! Если вас в баньке не пропарить, срочно и хорошенько, того гляди воспаление лёгких схватите.

— Воспаление лёгких будет или нет, а чирьями зарасти в здешнем климате можно только так! — поддержал шефа Сытин. — Чего я, в тайге не был?

— В общем, баню надо изладить к завтрашнему вечеру, — подвёл итог дискуссии Кулик. — Сможем?

— Да сможем, чего там! Тоже мне, Петергоф!

Визжали пилы, стучали топоры, с треском валились матёрые лиственницы. Вода на перекате мощно шумела, словно недовольная вторжением людишек, нарушающих вековой покой девственной тайги. Впрочем, покой этот уже не был вековым — как раз здесь, возле переката, проходила граница лесоповала. Именно здесь в прошлом году были утрачены злополучные плоты, и именно здесь Леонид Алексеевич наметил устроить базовый лагерь экспедиции. Место было очень удобное, поскольку после нескольких дней бурлацкого труда походники упёрлись в непроходимые пороги, где пришлось разгружать лодки, перетаскивать груз выше по течению вручную и затем на руках же переносить тяжеленные плоскодонки. На первый раз мокрые, смертельно усталые рабочие кое-как обогрелись и обсушились у костра, но было очевидно, что на следующий год подобного крайнего героизма допускать нежелательно. Второй лагерь, рабочий, по плану должен был быть устроен уже в глубине повала, возле устья ручья Чургима, стекающего в речку живописным каскадом водопадов. Как прикинул Кулик ещё в прошлом году, далее вверх по течению было не пробраться и на мелко сидящих плоскодонках, во всяком случае, после окончания половодья точно.

Резкий звон пустого ведра, подвешенного на сучок вместо сигнального колокола, и заливистый лай собаки прервали шум стройки.

— Каша готова! — энтузиаст-комсомолец, на долю коего нынче выпало дежурить по камбузу, энергично молотил черпаком по пустому ведру. Пёс Буран вертелся рядом в предвкушении. Собаку в поход настоятельно посоветовал взять Сытин, и у начальника экспедиции не было оснований не доверять мнению специалиста-охотоведа. За время пути пёс вполне привязался к весёлым и щедрым на угощение людям и теперь исправно нёс свою собачью службу, избавляя походников от необходимости всю ночь поочерёдно дежурить с винтовкой возле лошадей — иначе того гляди медведь порвёт или волки.

— Обеденный перерыв! — махнул рукой Кулик. Работяги оживились пуще прежнего, ибо ничто так не подкрепляет трудовой энтузиазм, как добрая порция пшённой каши с салом и пара кружек крепкого горячего чаю.

— Товарищ Струков, кончайте съёмку, каша остынет! — Витя Сытин устраивался на нарубленном лапнике по-узбекски, развернув колени в стороны.

— Работа прежде всего! — откликнулся кинооператор, лихо вращая рукоять съёмочной камеры. — Леонид Алексеевич, прошу немного головку в сторону… та-ак… теперь котелок повыше… вот, замечательно!

— А скажите, Леонид Алексеевич, чего это тот тунгус болтал насчёт чертей в здешних лесах? — один из комсомольцев орудовал ложкой в солдатском котелке не хуже экскаватора.

— Ну, после спиртяги и у нас в Питере чертей полно! Зелёненьких!

Взрыв веселья.

— Не, а всё-таки, интересно — чисто пьяная болтовня или имеет под собой некую реальную основу?

— Ну вон у нас Виктор специалист, — кивнул Кулик. — По ходу изучения здешних пушных и мясных запасов и насчёт чертей прояснит вопрос.

Новый взрыв веселья.

— Да проясним и насчёт чертей, не проблема, — Сытин решил поддержать веселье. — Тут, ребята, главное выяснить, на какую приманку чёрт идёт. И дело в шляпе. Вот жаль, клетку мы под него не захватили!

Ещё взрыв веселья.

…

Заходящее солнце светило в спину, и на готовящуюся к ночи тайгу ложилась длинная тень от чувала — настолько длинная, что край её ложился на дальнюю горку, уже почти у горизонта. Бяшка даже могла различить на той горушке свою собственную тень — размытую чёрточку, прилепленную к краю массивного тёмного пятна тени от чувала.

Отчаянье накатило и схлынуло, оставив лишь холодное, отстранённое безразличие. Как океанская волна, оставляющая после себя на берегу дохлую рыбу, холодную и скользкую. Впрочем, и про океан, и про океанские волны, а равно и всевозможных морских рыб Бяшка знала лишь из книжек. Чисто теоретически. Своими глазами здешних морей-океанов она никогда не увидит. Как, впрочем, и нездешних. И нечего по этому поводу переживать.

Девушка сосредоточилась, привычно вызывая в себе то самое чувство, описать которое человечьими словами невозможно. Нет таких слов-понятий у людей, поскольку подобных чувств они не ощущают. Как лошадь не различает, скажем, красный цвет.

Тайга, выглядевшая с вершины чувала совершенно неподвижной, на самом деле была полна шевелящейся на все лады жизни. Вон там, в зарослях, голодная лисица скрадывает зайца, надеясь поужинать, пока не стемнело. А вот мама-рысь, выведшая на свежий воздух очередной выводок своих котят, сыта и довольна — сородич того зайца, которого сейчас скрадывает лиса, был неосторожен и попался лесной кошке на обед. О том, что двое из трёх прошлогодних котят уже умерли, мама-рысь также не подозревает. Зачем? Её дело котят растить, кормить…

Бяшка на миг ощутила прилив зависти — как же всё просто у зверей. Воистину, как сказано в той старой-престарой книжице, «большие мозги лишь умножают печали»… ну, или как-то похоже сказано.

Она перенесла своё поле внимания на реку Чушмо и мгновенно напряглась. Опа… Явились. Опять они пришли сюда, эти полоумные искатели небесного никеля. И на этот раз их больше.

…

— Итак, коллеги, с постройкой штурмового лагеря мы относительно закончили, как говорили до революции, с Божьей помощью. Печка, конечно, оставляет желать лучшего, но уж какая получилась.

Смех и оживление среди публики. Хорошие всё-таки ребята, подумал Кулик, и никакие-то невзгоды их не угнетают. Небось потомственные дворяне уже давно бы разбежались.

Постройка второго, рабочего лагеря, который для пущей значимости начальник экспедиции поименовал «штурмовым» — а чего, комсомольцы вообще любят подобные названия — протекала уже не столь быстро, как базового. Во-первых, строить пришлось больше, ведь кроме рабочей избы для ночлега нужно было ещё и лабораторное помещение, да и лабазы следовало поставить пообъёмистей — это в базовом лагере припасы закладывались лишь на обратную дорогу, здесь же предстояло хранить провиант и прочее на весь полевой сезон. Во-вторых, здесь, в зоне повала, из стройматериалов можно было рассчитывать лишь на молодой подрост, и тощие «хлысты» приходилось стаскивать по бурелому со всей округи. Ну и в-третьих, даже юный комсомольский напор понемногу стал терять силу. Устали ребята, чего там… Правда, рабочие экспедиции, расщедрившись, даже соорудили ещё одну избушку сверх плана, «командорскую», деревянный символический ключ от коей торжественно-шутливо преподнесли начальнику. Кулик ребят вполне даже понимал. Вы никогда не пробовали жить в адских условиях бок о бок с собственным начальством?

— Завтрашний день я объявляю выходным. В баньке попариться, постираться, привести себя в порядок, да и просто полежать на топчане, оно никому не вредно.

Снова смех.

— А с послезавтра нас ждёт уже наша основная работа. Вы двое пойдёте со мной на топографическую съёмку местности, вам же, Витюша, как помнится, было поручено посчитать здешних лис и соболей…

— Медведей, медведей не забудь! — встрял один из комсомольцев.

— Смехотульки тут без толку, — не принял товарищеской шутки Сытин. — Раз есть задание, надо исполнять. Точка.

— Вот это называется государственный подход к делу, — начальник экспедиции блеснул очками. — Вам нужно кого-то в помощь?

— Разве что Бурана. Эти-то что в следах понимают! — Виктор кивнул на энтузиастов. — Да, Леонид Алексеич, я Чалку возьму. Игрим чего-то не в форме, пусть отдыхает.

— Вам как специалисту тут видней, — улыбнулся Кулик. — Берите Чалку.

— Прошу прощения, Леонид Алексеевич, — подал голос кинооператор Струков. — Дело в том, что моя часть работы закончена. Плёнка вышла вся, и материалы нужно поскорее доставить в Москву. Так что прошу оказать содействие.

Вот она, оборотная сторона славы, подумал Кулик с досадой. Что ж… он знал, на что шёл, соглашаясь на включение в состав экспедиции представителя Госкино.

— Витя, придётся оказать содействие.

— Да не вопрос, — чуть пожал плечами Сытин. — Три дня, и вы на фактории, товарищ Струков.

— Что значит «на фактории»? — кинооператор вскинул брови в крайнем изумлении. — Чего мне делать на той фактории? Речь идёт о Кежме, и о посадке на пароход!

Кулик тяжко вздохнул.

— Витя…

— Да понял я, — всё-таки досада прорезалась в голосе заместителя начальника экспедиции. — Раз надо, будет в Кежме.

…

— Мне кажется, Бяша, тебе надо быть осторожней. У этих людей наверняка есть оптика.

Полежаев расстроенно вертел в руке ложку. Дьявол припёр сюда этих полоумных энтузиастов…

— Ну и что? — Бяшка спокойно кушала ячменную кашу, запивая молоком из кружки. — Человечьи глаза, не в обиду будь тебе сказано, па, сильно подслеповаты. Я без бинокля вижу то, что вы с Охченом в бинокль.

Да, это была сущая правда. Уже не раз убедился Иван Иваныч, что и десятикратный немецкий «цейсс» не даёт особых преимуществ перед невероятно зоркими Бяшиными глазами. Вот разве что могучая дедова подзорная труба…

— Ну а если не бинокль? Если у них сильная труба навроде нашей имеется?

Девушка засмеялась.

— Давай рассуждать логически, папа. Они сюда зачем прибыли? Метеорит выкапывать. Раз так, то и оборудование у них под стать поставленной задаче. Лопаты там, кирки… Зачем им для этого дела подзорная труба? Лишний груз на себе по тайге таскать…

— Ну а если вдруг?

Бяшка перестала улыбаться.

— Не думаешь ли ты, па, что я буду сидеть как мышь в норе только потому, что какие-то олухи могут меня увидеть?

В глазах богини Огды зажглись рысьи огоньки.

— Уже были тут и те первые варнаки, и душегубцы в погонах… Эти третьими станут, если что.

…

— Витя, наконец-то! Я уже вас заждался.

Виктор Сытин, худой и заросший щетиной, тяжело бухнулся на топчан. Помедлив, принялся стягивать сапоги. Да, начальник и помощник теперь вдвоём делили «командорскую» избушку, и Кулик знал, почему. Нервное напряжение в коллективе нарастало. Правда, пока на работе это никак не отражалось, но по тому, как вместо совместного пения залихватских комсомольских песен у костра энтузиасты вдруг стали общаться друг с другом крайне вежливо… Доктора называют такое состояние «период мнимого благополучия».

— Устал как собака…

— Есть успехи?

— А-а… — охотовед махнул рукой. — Ерунда. Запасы соболя нищенские, ввиду отсутствия развитых кедровников и вообще… Лиса есть, правда, но, учитывая труднодоступность местности… Копытных тоже негусто, лось редкий, северный олень мигрирующий… В общем, малоперспективно в плане организации современных охотхозяйств.

— А у нас тут неприятности, Витя, — Кулик поправил очки. — У двоих сразу открылся острый фурункулёз. Неудивительно, учитывая условия труда и отдыха.

— Тьфу ты… — Сытин мотнул головой. — И куда их теперь? В Ванавару, или опять в саму Кежму?

— В Ванаваре нет не только врача, но даже фельдшера. В Кежме по крайней мере уже есть здравпункт. И потом, Кежма на Ангаре стоит, там пароходы.

— Понятно, — Сытин вновь мотнул головой. — Чёрт, сидя засыпаю… Ладно, в Кежму так в Кежму. Привык уже почти… Это ж когда я теперь вернусь? К сентябрю?

— Да вы уж вернитесь, Витя, — слабо улыбнулся Кулик. — Я тут без вас как без рук.

— Ладно, решили! — вновь мотнул головой Сытин. — Когда отправляться?

— Завтра утром. Вот тут надо ещё подписать акты, я заблаговременно составил… да, вот тут и тут… Лошадей возьмёте всех трёх.

— Рискуете, Леонид Алексеевич.

— Э, Витя… Лошади нам тут будут лишней обузой. Всё равно ухаживать за ними некому. Бурана вот оставлю, пожалуй, — учёный вновь чуть улыбнулся. — Какая-никакая охрана.

— Годно, — одобрил Виктор.

— Одну лошадку сразу презентуете нашему знакомцу, Ермилычу.

— Мутный тип, между нами если.

— В таком деле прозрачным быть тяжко. В общем, в доказательство серьёзности наших намерений насчёт передачи списанного имущества по окончании сезона… В благодарность пусть снабдит вас всех провиантом до Кежмы. На обратном пути загрузите провизию дополнительно…

— Стоп, — Виктор в который раз замотал головой, отгоняя наваливающийся сон. — Как же мы до Кежмы, на двух конягах втроём?

— Обыкновенно. Двое комсомольцев на одном, тем более что весу-то в них сейчас осталось… Вы и багаж на второй.

Сытин подумал.

— Ладно… сообразим там на месте. А телеграммы?

— О! Годный вопрос, как вы говорите, — засмеялся Кулик. — Вот тут я составил тексты, можете ознакомиться.

Сытин, разодрав склеивающиеся от усталости веки, принялся вчитываться в косые строчки, стараясь держать бумагу поближе к маленькому подслеповатому окошку.

— Годно. Значит, этих задохликов сажаю в Кежме на пароход, и прямиком к капитану, брать за жабры — сейчас на всех судах уже радио имеется… я ничего не упустил?

— Вы всё верно понимаете, Витя. Внимание прессы особенно важно для нас сейчас.

— Да вы не переживайте, Леонид Алексеевич. Уж кто-кто, а я шороху наведу!

…

— Ну что, папа, нашли меня твои злые люди?

Бяшка, подвязанная материнской косынкой и облачённая в короткий до самого не могу сарафанчик, лихо орудовала трёхрогими вилами, закидывая сено на стог — отец едва успевал принимать.

— Ой-ой! — отозвалась Варвара. — Смела ты больно, Бяшенька. Эти люди до сих пор не ушли, между прочим.

— Пускай хоть до зимы сидят в болотине, мне не жалко! Весь никель пусть выкапывают!

Летнее солнце жарило вовсю, и Бяшка, ещё окрепшая за последнее время, являла собой зримый эталон здоровья и юной силушки. Вот только Полежаев не обманывался на этот счёт. Это похоже на отравление фосгеном. Сперва отравленный кашляет, задыхается, а потом вроде бы всё проходит. Доктора это назвали «период мнимого благополучия»… Благополучия ненадолго.

Пока сияет с небес летнее солнышко.

— А ты всё размышляешь об обезьяне с красным задом, папа?

— Прости, Бяша, — Полежаев виновато улыбнулся.

— Не кори себя, па, — Бяшка поправила выбившуюся прядь волос. — Рано или поздно настаёт момент, когда красный зад заслоняет всё остальное.

…

— Андрей, сигнализируйте, пусть переходит на бугор слева!

Комсомолец-энтузиаст Андрей, не так давно служивший на Балтийском флоте и хорошо знакомый с морской сигнальной азбукой, замахал флажками, давая знать другому энтузиасту, куда именно следует переместиться с топографической рейкой. Чёрная точка, едва заметная с большого расстояния, помедлив, начала перемещаться, скрылась из виду и вскоре вновь возникла уже на бугре, выпирающем из болота левее. Кулик припал к окуляру теодолита, переводя визир на новую точку. В могучей оптике чёрная точка превратилась в лицо молодого парня с биноклем на груди, старательно выставляющего рейку-визирку. Вообще-то для местной топографической съёмки столь уникальный прибор, как этот «цейсс», был явно излишен, но раз уж взяли, так надо его использовать на всю катушку!

— Хорошо, хорошо, — начальник экспедиции черкал в своём блокноте. — Так… ну, на сегодня достаточно. Андрей, сигнализируйте, пусть движется в лагерь. К ужину опаздывать — себя не любить!

— Помочь свернуться, Леонид Алексеевич? — парень кивнул на треногу с теодолитом.

— Да не надо, Андрюша, я сам. Сделаю ещё промеры вон тех горных вершин, — Кулик пощёлкал по отполированной бронзе. — Не зря же его назвали горным. А вы идите, идите!

Оставшись один, геолог вновь припал к окуляру. Всё-таки чудовищное увеличение у этого прибора… зачем такая труба, сто тридцать крат? Действительно, только где-нибудь в Альпах работать…

Шёл август месяц, ночи становились всё длиннее и холоднее. От Сытина до сих пор не было никаких вестей, как добрались… и добрались ли? Как всё-таки скверно без связи с внешним миром… На тот год нужно будет обязательно выбить радиостанцию. Вещь тяжёлая, конечно, в походе неудобная, но сидеть в тайге медведем ещё хуже.

Впрочем, имелись и некоторые плюсы. После ухода лишних ртов пайку даже удалось увеличить, и запасов притом должно было уверенно хватить до холодов.

Последний закатный луч погас, и сразу стало прохладнее. Поёжившись, Кулик плотнее запахнул ватник. Так… занесём параметры ещё и вот этой сопки…

Он вдруг напрягся. На вершине чувала, отчётливо и контрастно выделяясь на фоне вечернего неба, стояла некая фигура, напоминающая человека, вставшего на ходули. Странная фигура стояла неподвижно, будто статуя. Даже стотридцатикратное увеличение прибора не позволяло с такого огромного расстояния разглядеть мелкие детали, однако длинные, нечеловечески длинные ноги можно было различить отчётливо. Что это?! Кто это?! Зачем же ему ходули-то на горе, пронеслась в голове у учёного дикая мысль…

Слеза набежала внезапно, изображение расплылось. Леонид Алексеевич, оторвавшись от окуляра, проморгался и вновь припал к оптике. Однако в поле зрения виднелась лишь голая вершина сопки-чувала. Абсолютно пустая и безжизненная.

Кулик криво усмехнулся. Нет, положительно, он на грани нервного срыва от переутомления. Ещё чуть, и можно будет увидеть зелёных чертей. И самое обидное — в трезвом виде.

…

— … Винтовку ещё одну обменяю, однако. Соболь есть — мука-сахар будет.

— А есть покупатель?

— Эйе! Фляжка на что? Спирт есть — покупатель будет!

Иван Иваныч и Охчен разом рассмеялись.

Шла ревизия боеприпасов. Если налёт варнаков добавил к арсеналам Чёртовой заимки в основном трофейные винтовочки, поскольку патронов на операцию рачительный заказчик Дормидонт Панкратьич выделил исполнителям в обрез, то господа белые офицеры явились в тайгу весьма неплохо вооружённые — видимо, забрали с собой весь боезапас что был, не собираясь возвращаться в Кежму, где были поставлены гарнизоном от красных партизан. Однако время шло, и патронные цинки таяли понемногу. Насколько ещё хватит?

Охчен внезапно перестал считать патроны.

— Я тебя тогда чуть не застрелил, Вана Ваныч. С Илюшкой так решили.

Иван Иваныч хмыкнул.

— А вот интересно, что вы дальше-то делать стали бы?

Тунгус смотрел на окошко неподвижным взглядом.

— Бог оборонил. Бог видел, какие мы тогда с Илюшкой дураки были!

Пауза.

— Вара тогда хорошо подошла. Иначе бы — всё…

Пауза.

— И не было бы давно нашей Бяши-Огды.

Иван Иваныч молча перебирал патроны.

— А ежели не придёт небесный корабль, — вновь заговорил тунгус, — как ей жить?

— Типун тебе на язык! — не выдержал Полежаев. — Ну чего каркаешь?!

…

— Леонид Алексеич, Леонид Алексеич!

Энтузиаст-комсомолец стоял, запыхавшись после бега с препятствиями — поскольку местность в районе «штурмового» лагеря представляла сплошной бурелом.

— Чего случилось, Петя?

— Нет, это вы должны сами на месте взглянуть! Похоже, мы нашли!

Оставив незаконченный топографический план местности, Кулик торопливо натягивал болотные сапоги.

— Большой осколок?

— Нет, маленький! Но необычный! Да вы взгляните сами, честное слово!

На болоте уже ждали начальника двое оставшихся добровольцев — да, и дежурный по кухне тоже подтянулся на шум.

— Ну что тут у вас?

— Леонид Алексеич, вот!

Кулик наклонился, привычным жестом поправив очки. В полусгнившем дереве торчал кусок странного стекла.

— Хм… — учёный осторожно пошевелил обломок, и тот охотно выпал из трухлявого ствола. На ощупь находка не походила на стекло, даже и вулканическое. Скорее на мыльный камень… нет, и это не то. В общем, весьма странный материал.

— Так, ребята… Давайте-ка это всё в мою избушку. Чёрт, фотопластинки все вышли! Ну да ладно. Дома, в Питере всё и снимем, и исследуем. Молодцы! Первая ласточка у нас. Объявляю вам благодарность!

— Рады стараться! — комсомольцы шутливо вытянулись во фрунт.

— У меня идея, Леонид Алексеич, — подал голос дежурный повар, — у нас в лабазе банка сливового джема завалялась. Последняя. Так, может, по торжественному поводу…

— Идея замечательная, — улыбнулся Кулик. — И повод вполне подходящий!

— Урааа!

…

Лось нёсся во весь опор, не разбирая дороги. Бяшка старалась не отставать, и пока это получалось неплохо. Лось не корова и даже не лошадь, лось — соперник по бегу вполне серьёзный. Эка ломится в заросли сохатый, подумала Бяшка, перемахивая через несколько поваленных колодин кряду, да не оставить ли его в покое? О, на тропу свернул, молодец… Ну, с Богом!

Девушка ускорилась что было мочи, на ходу отбивая руками ветки деревьев, неосторожно вылезшие на тропу. Ещё! Ещё! Шалишь, сохатый, никто ещё не смог убежать от богини Огды!

Лось вдруг трубно заревел, и спустя секунду развернулся, готовый идти в атаку. Понял, что не уйти, и решил дорого продать свою шкуру. Вот дурачок… да не нужна мне его шкура!

— Ну что, выдохся, сохатый? — дыхание богини Огды сейчас тоже было запалённым. — То-то! Будешь знать, как убегать от богини! Чего-чего? Рогами пугать вздумал? А копытом по морде давно получал? Как дам, враз рога отлетят! — для убедительности Бяшка продемонстрировала острое, железной крепости копыто.

Лось, угрюмо наклонив голову, слушал вразумляющую речь грозной богини Огды. Нет, звери не понимают человеческой речи, но общий смысл сказанного донести до них можно — если знать подход. Во всяком случае, в копытах сохатый разбирался неслабо, и оценить продемонстрированное мог вполне. М-да… действительно, рога отлететь могут…

— А ну-ка на колени перед великой богиней Огды! — повелела Бяшка, делая указующий жест рукою. — На колени, кому сказала?! Ну?!

Лось, всхрапнув, подогнул передние ноги. Ну, довольна?! Чего, ну чего пристала?!

— Молодец! — похвалила послушного подданного богиня Огды. — Ладно, вставай уже! Морковку хочешь? — она извлекла из рюкзачка крупный оранжево-алый корнеплод.

В глазах лесного исполина появилось затравленно-тоскливое выражение. То гонит хуже стаи волков, то на колени ей стань, то вдруг красную штуку в нос тычет… нет, невозможно понять двуногих. Слушай, ну чего я тебе плохого сделал, а?!

— Ну, не хочешь как хочешь, — Бяшка сама с хрустом откусила морковку, аппетитно зажевала. — Ладно, топай, сохатый! Иди, иди уже!

Сообразив, что его отпускают без дальнейших мучительств, лось развернулся и ринулся прочь, только шум стоит. Бяшка, слушая затихающий топот и треск, улыбнулась. Вот ведь, здоровущая деваха наросла, а лосей по тайге гоняет как маленькая…

Она встряхнула жёсткими кудрями. Ладно… Бешеный бег — лучшее лекарство от тоскливых мыслей.

…

Левый сапог противно чвякал на каждом шагу, и не было никакой уверенности, что вконец убитая обувка дотянет до цели. Сытин шагал по едва набитой таёжной тропе тяжёлой походкой. Настроение было достаточно скверное.

Обе лошадки, не выдержав зверской эксплуатации, захромали, причём одна до Ванавары еле дошла. Пришлось оставить скотину на попечении хитрована Ермилыча, чему завзаготпунктом был несказанно рад. Во-первых, пункт договора о передаче лошадей фактически выполнен — отдохнут лошадки и будут как новые — и во-вторых, можно фактически не выполнять пункт о допснабжении экспедиции в случае необходимости. Нет-нет, он не отказывается, пожалуйста! Сколько сможете взять в заплечную котомочку, товарищ Сытин?

Правда, телеграммы, на которые возлагал серьёзные надежды Леонид Алексеевич, всё-таки достигли цели. Советская общественность была возбуждена. Знаменитый учёный с отважными соратниками на волосок от гибели в таёжной глуши! Тайна знаменитого Тунгусского метеорита почти раскрыта! Не допустить сворачивания уникальных работ! Короче, вопрос об организации основной и решающей экспедиции в следующем году можно было считать решённым. Теперь осталось донести эту благую весть до начальника. Вот то, что лето практически кончилось, это скверно, очень скверно. В сентябре пойдут дожди, с каждым днём всё более ледяные, ну а октябрь на Тунгуске уже в общем-то месяц зимний…

Сытин остановился, разглядывая крупные, с выворотом почвы, отпечатки лосиных копыт. Ого, какой дядя! От кого это он так драпал, интересно? Волчьих лап на тропочке не видать… медведь напугал, что ли? Да не бегают так от медведя, а то не знают сохатые медвежью прыть…

Виктор резко наклонился, затем присел на корточки. Помедлив, осторожно тронул пальцем чёткий отпечаток копыта. Вот это да… новый вид оленя… олени, гоняющие лосей…

Разум ещё лихорадочно цеплялся за привычные стереотипы, но сердце уже захолонуло от предчувствия чуда. Ибо если бывают олени, бегающие на двух ногах, то слоны улетают на зимовку в Якутию.

Скинув с плеча карабин, Сытин двинулся по следам. Гонка тут шла не на жизнь, а на смерть. Сохатый сдаваться явно не собирался, но пройдя ещё немного, охотовед уже был уверен в его поражении. Вот двуногий ускорился, и без того громадные шаги стали просто гигантскими… вот лось резко развернулся, готовясь дать настигающему врагу решительный бой… что такое, что за чёрт…

Виктор вновь присел на корточки, разглядывая две группы следов. Они разговаривали… да, пусть мне ухо отрежут, но они тут беседовали. Вот сохатый зачем-то встал на колени. А вот вскочил и побежал, резво, будто с верёвки сорвался… или его отпустили… А это что?

Сытин осторожно взял двумя пальцами огрызок морковки. Повертел так и сяк. Он пытался кормить лося морковкой… или сам съел?

Охотовед отёр взмокший лоб дрожащей рукой. Вот как… вот так даже…

Итак, пьяная болтовня того тунгуса имеет под собой очень даже реальную основу.

Сытин перехватил карабин поудобнее. Следы эти куда-то ведут. И сколько бы верёвочке ни виться, а у любого живого существа есть логово. И если следы не потерять… а он не потеряет, такой случай выпадает раз в жизни…

В небе громыхнуло, раскатисто и гулко. Виктор взглянул вверх и чуть не застонал от отчаянья. На тайгу надвигался свинцовыми тучами холодный грозовой фронт. Короткое лето кончалось.

…

— А-апчхи!

Леонид Алексеевич мощно чихнул, и лежавшие на столе листы бумаги разлетелись в стороны. Кряхтя, начальник экспедиции собрал их с пола и вновь уселся за стол.

За окошком шёл нудный, холодный дождик — прошедший холодный фронт выдавил из тайги последнее летнее тепло, сменив его промозглой осенней сыростью. Вести какие-либо работы на открытом воздухе в такую погоду не представлялось возможным, и потому трое энтузиастов-комсомольцев сидели сейчас в рабочей избушке, усиленно натапливая печку, дабы изгнать из помещения сырость. У начальника же появилось наконец время засесть за бумаги, привести их в порядок.

Однако, где же Виктор? Неужели не выдержал и сбежал-таки с последним караваном? Вообще-то, положа руку на сердце, эксплуатировал он своего помощника зверски. Дважды сгонять туда-обратно до Кежмы, это вам, батенька, не по Невскому прогуляться… И плюс собственный объём работ у него, порученное исследование пушных запасов. Так что из тайги Сытин выбирался лишь эпизодически, собственно, в баньке попариться да портянки перемотать. Однако на человека, способного вот так, молча сбежать, Витенька не походил никоим образом.

Неужели случилось что-то скверное?

Вздохнув, Кулик придвинул к себе бумаги. Что толку гадать. В любом случае, предпринять сейчас что-либо он, как начальник экспедиции, не в состоянии. Если, к примеру, отрядить на поиски пару комсомольцев, то кто будет потом тех самых спасателей разыскивать в тайге?

Леонид Алексеевич рассматривал собственноручно нарисованные планы местности, измазанные кое-где болотной грязью. Так… вот в этой воронке, диаметром полста метров, непременно находится осколок метеорита… очень крупный…

Какая-то посторонняя, шалая мысль царапалась в мозгу, причиняя беспокойство. Что-то тут не так… что именно?

Не утерпев, Кулик достал образец метеоритного вещества, найденного комсомольцами в трухлявом дереве. Картинка в общем-то вполне ясная. Тогда, в тысяча девятьсот восьмом, дерево то было отнюдь не трухлявым — здоровая, полная жизненных соков, рослая таёжная лиственница. Ударная волна повалила дерево, опрокинула наземь. Тут подоспели и осколки. Раскалённый фрагмент небесного тела с силой вошёл в твёрдую древесину и застрял, дожидаясь комсомольцев-энтузиастов…

Учёный осторожно погладил предмет кончиками пальцев. Шелковистая, ни на что не похожая поверхность… очень, очень необычный метеорит…

Смутная мысль всё настойчивей царапалась в мозгу, однако оформиться так и не успела. Снаружи послышался характерный звук — кто-то пёрся по раскисшему болотному грунту, тяжело и широко шагая. Ещё чуть, и дверь в избушку широко отворилась, явив фигуру в блестящем от воды прорезиненном плаще с капюшоном..

— Витя! Ну наконец-то!

Виктор Сытин, двигаясь медленно и размеренно, как то бывает при смертельной усталости, стянул с себя плащ-дождевик, ватник, вконец раскисшие сапоги и мокрые до нитки штаны, оставшись в исподнем.

— Эк вас, Витенька… — Кулик подкинул в открытый зев печурки пару свежих поленьев, водрузил на комфорку, мастерски сварганенную из прохудившейся железной посудины, чайник. — Вам срочно нужно в баню. А пока сейчас чайку… Наденьте вон сухой ватник. Не сидите, не сидите голым, это только кажется, что тут так тепло!

— Докладываю, — Сытин потёр заросшее бородкой лицо. — Комсомольцы посажены на баржу, влекомую буксиром «Бодайбо» аккурат в Иркутск. Сейчас уже, должно быть, в городе… лечат свои чирьи…

— А лошади где?

— Лошади захромали, обе. Укатали сивок крутые горки… Оставил их вашему знакомцу, жульману этому. Он обрадовался. И лошадки в активе, и пшено экспедиции отправлять не надо… обстоятельства форс-мажор… — Сытин, похоже, засыпал.

— Ладно, пёс с ними, как говорится… — Кулик выставил на стол кружки, насыпав чаю на дно, залил кипятком. — Продуктов до октября точно хватит, там будем думать. Витя, вы не спите, вам непременно надо в баньку! Сейчас ребята истопят, я скажу. Пейте чай, пейте!

— Леонид Алексеич, — перебил Сытин, с трудом разлепляя глаза, — помните того пьяненького тунгуса на фактории? Он насчёт чёрта в тайге болтал.

— Ну, — напрягся учёный. — Помню, да.

Однако Виктор уже вновь смежил веки.

— Нет… не сейчас… простите, Леонид Алексеич… завтра… этот вопрос требует осмысления… досконального осмысления… — и Сытин захрапел сидя.

…

Дождь полоскал третий день без перерыва, днём и ночью. Серый свет за окном почти угас, и Бяшке почудилось вдруг — вот сейчас он угаснет окончательно, и наступит вечная ночь. Навсегда.

Печь, выходящая в Бяшину комнату одной гранью, светилась теплом, достаточным, чтобы можно было читать не слишком мелкий текст. Девушка перевела взгляд на полку с книгами и усмехнулась уголком губ. Какие глупости…

За дверью слышалось сдавленное перешёптывание — юные обитатели Чёртовой заимки выясняли меж собою, кто именно должен постучаться к богине Огды. Забавные они, подумала Бяшка… как будто не знают, что я могу прочесть у них в головёнках всё что угодно…

— Входите уже, чего там скребётесь! — найдёныш произнесла это достаточно громко, чтобы быть услышанной.

Делегация не замедлила явиться.

— Бяша… мы тебя не отвлекаем?

— От чего? — усмехнулась девушка.

Помедлив, ребятишки осторожно разместились возле Бяши-Огды, как котята.

— Бяша… — голос Дарёнки дрожал. — Тебе сильно плохо, да?

Девушка помедлила с ответом.

— Плохо.

Пауза.

— Бяша… — Дарёнка первая прижалась к сводной сестре. — Ну что мы можем сделать? Ты скажи, мы всё-всё для тебя сделаем!

Бяшка погладила сестрёнку по голове.

— В том-то и печаль, Дарёнка, что никто этого сделать не может… Никто на Земле.

Пауза.

— А тогда можно, мы просто посидим возле тебя? Вдруг… вдруг тебе станет не так плохо?

Грозная богиня тихонько рассмеялась.

— Очень даже возможно.

Пауза.

— Бяша… а ты давно-давно не рассказывала нам своих волшебных сказок. Про иные миры.

Найдёныш помедлила.

— Сказку… Ну что ж, можно и сказку. Слушайте!

Она глубоко вздохнула.

— На одной планете, названия которой уже никто и не помнит, жили-были странные существа. Руки у них были обыкновенные, на пять пальцев — ну, чтобы всё можно было делать. А вот ноги… Вроде бы пальцы на них имелись, а толку никакого. Не годились те пальцы ни на что, только мешались — то сотрутся в кровь, то поморозятся. И для лазанья по деревьям были те ноги почти бесполезны, да и для бега — не бег то был, одни слёзы… какой уж тут бег, когда вместо нормальных ног с нормальными копытами две кочерги… Единственно, на что хорошо годились ноги этих существ — лопатой копать…

Пауза.

— И оттого стали эти существа злыми и завистливыми. Жадными стали до омерзения. Сперва по-маленькому зло копилось, но однажды брат убил брата, и пошло… Дальше — больше. И начались на той планете войны, это когда очень много одних существ, считающих себя почему-то разумными, объединяются, чтобы убить множество точно таких же… собратьев своих. Сперва резали друг друга ножами, потом копьями кололи, потом для удобства убиения придумали ружья и пушки…

— Бяша… — подал голос Иван Охченыч, — Какая же это сказка? Это же наша жизнь!

…

— … Это не бред, Леонид Алексеич, это реальность… Я же как раз спец по копытным… нет и не может быть на Земле таких копытных! На двух ногах бегает, с руками… придётся нам, как ни крути, признавать реальность существования чёрта, дорогой Леонид Алексеич…

Кулик хмуро разглядывал шкалу медицинского термометра. Сорок и шесть… что делать, что делать?!

— Леонид Алексеевич, а может, всё-таки простуда? — с надеждой спросил один из комсомольцев. — Отлежится в тепле… а живот, это так скрутило…

— Нет, ребята, — тяжко вздохнул начальник экспедиции. — Острый живот… аппендицит это. Боюсь, не было бы перитонита.

Он сверкнул очками.

— Так. Вы двое на лодке отправляетесь с ним на Ванавару и далее Кежму. Прямо сейчас, немедленно! На перекате придётся нести на носилках, и уж постарайтесь сильно не трясти. Оттуда вновь на лодке по Чушмо. Старайтесь держаться стрежня, там течение сильнее, быстрее дойдёте до Тунгуски. По Тунгуске до фактории идите, напротив, у самого берега, и лучше на шестах, а не на вёслах, чтоб не сносило. Бурана возьмите с собой, пригодится. Александру Ермилычу скажете — если что, труп на его совести будет. Он поймёт.

Кулик говорил жёстко, чётко, как будто гвозди вбивал.

— Мы с Петей тут останемся, дожидаться вашего возвращения. Ну, с Богом! Хоть вы в него и не верите.

— Леонид Алексеич, — у Пети даже губы дрожали, — я пойду с ними.

— Что же, Леонид Алексеич один в тайге останется? — начал было один из комсомольцев-энтузиастов, но Петя перебил.

— Я с вами пойду! Леонид Алексеич!

— Да-да, Петя… — учёный снял очки, протёр их и вновь водрузил на нос. — Конечно, идите. Я разрешаю.

…

Дождь, полоскавший тайгу на все лады несколько дней подряд минувшей ночью наконец выдохся, и небеса сияли чистейшей лазурью, чуть бледной и в то же время пронзительной. Умытая и посвежевшая тайга расцвела жёлтым и багряным, превратившись из угрюмо-монотонного месива в пёструю мозаику.

Бяшка стояла у ворот, пристально всматриваясь в осеннее небо. На девушке сегодня были надеты новенькие пуховые штаны, связанные матерью — облегающие, мягкие, длиной до самых копытцев. Копыта, правда, сегодня тоже были укрыты сапожками. Время бегать по лесу голоногой и босой прошло.

— Вот и опять осень… — Варвара смотрела на дочуру-найдёныша со щемящим чувством, которое невозможно было передать словами.

— Да… — эхом откликнулась девушка. — Последняя осень…

— Бяша, доченька! — Варвара чуть не плакала. — Ну что ты говоришь такое?! Разве так можно…

— А как нужно правильно сказать, мама? — она бледно улыбнулась. — Вроде я достаточно хорошо изучила ваш язык.

«Ваш язык», царапнуло слух. Она уже не относит себя к нам. Она уже отдельно.

— Нет, ма, — богиня Огды, как обычно, легко прочла в голове у матери невысказанные слова. — Пока ещё нет. Но всё-таки, право, привыкайте понемножку жить без меня. Вон Ванюшка у вас и Дарёнка, их поднимать надо…

Варвара всё же не сдержалась и тихо заплакала.

— Не надо, мама, не плач. Всякой верёвочке есть конец, и от судьбы не уйти никому. Скоро этот мир отпадёт от меня, как засохшая шелуха от луковицы. И я улечу… Туда (тычок пальцем в небо), или туда (тычок в землю), это уже детали.

Бяшка улыбнулась широко и весело.

— Пойду пробегусь, ма. Пока морозов нету. Пока ещё можно!

…

Дождь, полоскавший тайгу на все лады несколько дней подряд минувшей ночью наконец выдохся, и небеса сияли чистейшей лазурью, чуть бледной и в то же время пронзительной. Умытая и посвежевшая тайга расцвела жёлтым и багряным, превратившись из угрюмо-монотонного месива в пёструю мозаику.

Кулик аккуратно и плавно подвернул микрометрический винт, поле зрения сместилось немного. Теперь в окуляр было видно самую верхушку сопки, голый гранит без всякой растительности. Так… теперь остаётся только ждать…

Мысли вились бесцельно, словно рыбки в аквариуме, не решающиеся приблизиться к чему-то притягательному, но опасному. Картинка не получалась, не складывалась мозаика из кусочков. Мозг решительно противился разрушению привычной картины мира и замены её на сказочную. Мозг бунтовал.

Некто на ходулях, стоящий на вершине сопки? Во-первых, от сильного переутомления и не такие ещё галлюцинации могут быть, а во-вторых, теоретически всяким чудикам не возбраняется жить даже в глухой тайге. Ну залез этот некто на горку, ну встал там на ходули… чтобы улучшить обзор, ага… и чего тут такого особенного?

Следы на тропе? Двуногий непарнокопытный, обладающий руками и гоняющий по тайге лосей с целью принудительно накормить морковкой? Когда у вас начинается перитонит, и температура сорок и шесть десятых, лоси даже могут начать гоняться за медведями. И угощать их морковкой, ага.

Обломок метеорита необычного состава? Да, это открытие. Да, это будет сенсация. Новый класс метеоритов, а как же. Но не более того. И при чём тут сказки?

Последний закатный луч скользнул по верхушкам деревьев и погас. Ветер стих совершенно, воздух был прозрачней любого оптического стекла. Учёный вновь припал к окуляру супер-теодолита. Да, необыкновенная видимость сегодня, дрожание изображения даже при таком увеличении практически незаметно…

Соринка попала в глаз, Леонид Алексеевич заморгал, изгоняя соринку. Извлекать досадную помеху пришлось довольно долго, не менее минуты. А когда он проморгался и вновь припал к окуляру, ОНО уже было там.

Странная фигура стояла неподвижно, будто статуя. Даже стотридцатикратное увеличение прибора не позволяло с такого огромного расстояния разглядеть мелкие детали, однако длинные, нечеловечески длинные ноги можно было различить отчётливо. Это ходули, отчаянно цеплялся мозг за последнюю соломинку ускользающего здравого смысла, конечно же, ходули, что же ещё это может быть, как не ходули…

Фигура вдруг ожила. Повернулась и бегом ринулась вниз, через секунду исчезнув из виду. Однако этой секунды вполне хватило.

Кулик дрожащими пальцами отёр выступивший на лбу холодный пот. Какие там ходули… ни о каких ходулях речь тут идти не может.

Существо, стоявшее на вершине сопки, определённо не было человеком.

…

Бяшка неподвижно стояла на вершине сопки-чувала, голой, как колено. Никакие деревья тут не росли. Они очень живучи, таёжные деревья, они умеют цепляться за жизнь. Но всякой живучести есть предел. И всякому цеплянию тоже.

Бескрайняя тайга расстилалась перед ней, как пёстрый ковёр, связанный заботливыми руками. Скоро, совсем скоро эта яркая пестрота сменится мертвым чёрно-белым пейзажем.

На один миг вспыхнуло острое сожаление — плохо, что склоны этой горушки столь пологи… Вот был бы тут отвесный обрыв на всю вышину. Один шаг — и засвистит в ушах ветер. Сильнее, чем при самом неистовом беге…

Эмоция вспыхнула и погасла, лишь на миг всколыхнув уже привычное в последнее время холодное спокойствие. Нет, она давно уже не думает об обезьяне с красным задом. Бог с ними всеми, с обезьянами. Скоро этот мир отпадёт от неё, как шелуха от увядающей луковицы.

Бяшка развернулась и ринулась вниз по тропе, широкой и утоптанной. Как тут принято говорить, надежда умирает последней? Истинная правда.

Первой умрёт богиня Огды.

…

— О-ооой! О-ой, не могу я, Ва… Ваня, не могу я!!!

Варвара Кузьминишна рыдала в три ручья. Она не плакала так тогда, когда хоронила отца, и даже когда умерла матушка, так не убивалась. Единственный раз, когда она рыдала почти так же сильно, это когда умерла трёхлетняя Дарёнка. Та, первая…

— Не… не могу я больше, Ваня-аааа!!!

Иван Иваныч гладил и гладил жену по волосам. Слёз у него не было. Вот не было, и всё. Почему так? Наверное, где-то внутри признал он уже неизбежность происходящего.

Да, Бяшенька молода и полна сил, и, если рассуждать чисто по-скотски, может жить тут ещё долго. И даже очень долго… кто знает, сколько лет им отпущено природою там, у себя?

Только она не хочет. Не хочет жить больше. И заставить её жить невозможно. Здесь невозможно.

— Господи, господииии!!! — Варвара исступлённо повернула залитое слезами лицо к иконостасу в углу. — Если ты есть… пусть уже прилетит за Бяшенькой тот корабль!!!

…

— Симпатичная планетка, правда?

— Нуу… издали они все симпатичные. Воды, по-моему, тут чересчур.

Странные голоса перекатывались, ворковали в голове. Ни одного знакомого слова, поди ж ты… вот только отчего-то Леонид Алексеевич всё понимал.

— Да, воды многовато… А это что? Ого! Да это никак полярные льды?!

— И не просто сезонные льды, а вековые ледниковые панцири. А ты говоришь — «симпатичная»…

— Не разглядела, каюсь. Беру свои слова обратно. Ужасная и противная планета.

Смех. Странный, переливчатый горловой смех, который человеку и воспроизвести-то невозможно.

— А без крайностей никак?

В голове словно взорвалась граната. Кулик сел на топчане, ошарашенно лупая близорукими глазами.

Кусочки мозаики легли ровно. Здесь, над тайгою, тогда, двадцать лет назад взорвался инопланетный корабль. С Марса? А может и не с Марса. Определённо не с Марса — иначе бы они давно уже вновь посетили сей скромный уголок… С иных звёздных миров? Чудовищно, непредставимо…

И тем не менее поверить придётся. Кто-то из них, тех, кто был в корабле, уцелел при взрыве. Как лётчики выпрыгивают из аэроплана на парашюте. Уцелел, выжил и вступил в контакт с кем-то из аборигенов. Да-да, без подмоги аборигенов никто бы тут не выжил. Абсолютно никто.

Он даже подпрыгнул на топчане, словно от укола. Чёртова заимка!