Настоящий полковник

Глава 23

Событие пятьдесят седьмое

Летят два математика в самолёте. Один другому говорит:

– Последнее время я очень боюсь летать самолётом, так как я рассчитал, что вероятность того, что на борту бомба, даже выше, чем вероятность погибнуть в автокатастрофе.

Второй математик отвечает:

– Да, я тоже проделал эти же вычисления и пришёл к такому же результату. Но я пошёл дальше. Вероятность того, что в самолёте две бомбы ничтожно мала, поэтому я теперь одну всегда вожу с собой.

Все дороги ведут в Рим. Это французский баснописец Жан Лафонтен сказал. В басне. Русским людям не понять. Длинная нудятина. Ну да, и чёрт с ним с Римом. В той жизни Брехту не довелось побывать, хотя проблем ноль, купил билет и лети, ну и сколько-то за визу ещё. А нет, ещё справку с работы. Страховались проклятые империалисты, что решишь остаться загнивать вместе с ними, и у собора Святого Петра милостыню будешь выпрашивать. Не хватало денег. Куда простому учителю или совсем простому пенсионеру в Рим? Не до жиру.

А теперь в 1935 году, даже если отправлять будут, то нужно двумя ногами упираться, и тремя руками отбиваться, и двумя языками отнекиваться. Вернёшься и тут же в НКВД подтянут на «беседу». И как побеседуют. Сразу расскажешь, что тебя завербовали итальянские фашисты и лично Муссолини орден «Рыцарей Святого Гроба Господнего Иерусалимского» вручал, руку жал и в уста сахарные целовал. Тьфу.

Чего про Рим? Так, сидел, ждал самолёта Иван Яковлевич и в голове пустой, снял пилотку, прокручивал, как добираться до Хабаровска. Путей было много. Можно было на лодке МП-1 долететь до Владивостока, пообщаться предварительно с Трилиссером и Дерибасом Терентием Дмитриевичем, а потом сесть в поезд и с комфортом выспаться. Мимо Хабаровска не проехать. Хороший вариант и даже правильный. Смущало только одно слово в радиограмме – «срочно».

Вторая дорога была чуть короче. Можно на той же лодке летающей долететь до Спасска – Дальнего и тогда можно успеть на вечерний поезд. На день раньше получается в Хабаровск можно добраться.

Третья дорога вообще скоростная. Начинается, как и вторая, на озере Хасан, потом Спасск-Дальний, точнее озеро Ханка, а вот тут можно поступить по-другому, дозаправиться и лететь в Хабаровск. Там порядка пятисот километров, даже поменьше. Горючего в один конец хватит. Минуса два. Прилетит в лучшем случае поздно вечером. Как бы, не в темноте. Сможет пилот обнаружить Амур и сесть, не угробив экипаж и Брехта? Вопрос!

Сидел на складном стульчике, кофию попивал с парочкой гвоздичек для аромата и думал. Когда зажужжал гидросамолёт, то решил, что командарма злить не стоит и нужно команду «срочно» исполнить дословно. Полетит на МП-1 до самого Хабаровска. Апрель к концу подходит, дни заметно удлинились. Может, и по свету ещё получится добраться до Амура.

Пилотом был в этот раз дядька с будёновскими усами – Сергей Томшин. Он ещё лихо подруливать не научился, и пришлось за канат подтягивать к причалу.

– Сергей, – поздоровавшись, огорошил его Иван Яковлевич, – а что долетит твоя птица до середины Днепра?

– Днепра? – а рожа красная.

– Мне срочно нужно в Хабаровск. У тебя ведь дальность за тысячу километров. Хватит горючки дотянуть? Или нужно садиться в Спасске-Дальнем и дозаправляться? Не читал Гоголя? Вечера на хуторе близ Диканьки? Там дальше красиво: «Чуден Днепр и при тёплой летней ночи, когда все засыпает – и человек, и зверь, и птица». Вот, нужно бы до ночи успеть.

Огорошенный лавой вопросов, косящий под былинного командарма, лётчик снял шлем и почесал макушку. Пошевелил усищами, сплюнул в Днеп… в Хасан, и не соответствующим усам, голосом оперного певца стал прикидывать, продолжая макушку стимулировать:

– Так, тут двести пятьдесят, туда двести пятьдесят и там четыреста пятьдесят. Тыща! Тыща будет!? Туда ведь пустыми пойдём?

– Одного пленного японского офицера возьмём. Ну и я с пистолетом, – Брехт вот прям сейчас про пленного японца вспомнил с контрпогонами старшего унтер-офицера или по-японски – гунсо. Пригодится Блюхеру.

– Выгружайте быстрее, срочно нужно взлетать, а то до темноты не поспеем. Гнать нельзя, хоть и надо, но горючка на пределе, буду на двухстах километрах в час лететь. Почти восемьсот километров. Делим на два. Это четыре часа. Сейчас пять. Будет девять. Срочно надо.

За пять минут разгрузили летающую лодку, спеленали японца, засунули в лодку и бросили Брехту его матрас брезентовый, набитый конским волосом, в трюм. Ну, лодка же! Загудел мотор, и МП-1, поскакав по волнам небольшим, поднялась в воздух.

Пролежать четыре часа с ревущим прямо над головой двигателем при постоянной болтанке, лётчик – собака бешеная, специально все воздушные ямы и ямки собрал, настолько ниже среднего удовольствие, что тот незначительный факт, что японца вырвало прямо на Ивана Яковлевича, можно и не упоминать. А чего, его же тоже на японца вывернуло. Месть. Месть это блюдо, которое надо есть холодным. Не получилось. Содержимое желудка у Брехта было тёплым. Кофе же горячее пил. И потом три часа с лишним пришлось чужую и свою полупереваренную пищу нюхать. Не выйдешь же свежим воздухом подышать.

Событие пятьдесят восьмое

Всему приходит конец. Даже задремал в конце этой пытки Брехт. И тут самолёт плюхнулся в воду и поскакал по ней. Тряхнуло так, что полетел головой вперёд и врезался в задницу японского офицера, скорчившегося на полу пассажирского отсека (он же – трюм). Самурай тоже вперёд подался, и головку зашиб о стенку деревянную. Звук – будто две деревяшки встретились. Повезло. Был бы борт металлический, пришлось бы хуже. Хуже пришлось Ивану Яковлевичу. От задницы тощей японской его отбросило назад и перевернуло. Плюх, и он сразу в двух непереваренных обедах лежит. Мать же ж вашу японскую. До чего самурайская пища эта паршиво воняет. Чем их гадов кормят?

Брехт вскочил на колени и бросился к двери. И в это время опять дёрнулась лодка летающая, судя по звуку снизу, это она на мель села. Фу. Вот теперь точно можно выдохнуть. Иван Яковлевич повернул ручку и дёрнул дверь на себя. Хрен. Точно, блин, она же наружу открывается. Открыл. Почти темно. Еле-еле успели, ещё бы чуть и абзац полный не разглядел бы реки пилот. Вдохнул полной грудью и чуть не вывернуло. От груди этой полной шёл такой изысканный аромат…

– Так не доставайся же ты никому! – заорал комбат и прыгнул солдатиком в воду. И тут вспомнил про часики Карлуши Фаберже. – А-а-а, давай назад! Буль! Буль.

Оказалось глубоко, берег обрывистый. Дна так и не нащупал. А ещё дорогущий хромированный Кольт. Ну, Аматэрасу погоди. Вынырнул и погрёб к берегу.

– Товарищ комбат! Вы куда?! Там Маньчжурия! Я не к тому берегу пристал! – заорал с крыши Сергей Томшин.

С…С… Во влип. Брехт бросил себя и часы жалеть, и, достигнув дна, сразу из кобуры М1911 выхватил. А с него струйками вода стекает. Это из Калашникова стрелять в такой ситуации можно, а из Кольта можно или нет? Ещё разорвёт при выстреле. Блин-блинский, чего в поезде на влажных простынях не поехал, сидел бы чаёк попивал. Дымком вкусным паровозным пахнет, а не блевотиной. Картошечки варёной у бабулек на станции купить можно с укропчиком. Лепота. А тут!! Нет. Срочно ведь надо было Блюхеру! Что может срочного у Блюхера быть в Хабаровске. Это у него там было срочно. Они уже полк японцев отправили в их сады райские, и конца этим отправкам не видно. А тут, какая срочность? Срочно новости из первых уст узнать.

– Сергей, делать-то что? Нас японцы или китайцы захватят.

– Двигатель не заведётся. Еле на соплях дотянул, уже работать стал с перебоями. Нужно с мели снять и от берега оттолкнуть. Я сейчас спущусь.

Рядом плюхнулось тело этого Сусанина. Вообще, лодка покачивалась на небольшой волне ею же и организованной. Не плотно засели. Обошли, уцепились за нос, и попытались оттолкнуть самолёт от вражеского берега. Нет. Не хотит.

– Он на правом поплавке сидит, товарищ комбат, – умывшись ледяной водой, сделал вывод пилот.

– Давай быстрее, а то у меня уже ноги сводит. Особенно правую, она и так ушибленная, – погрёб к середине крыла Брехт.

Можно сказать, что лодка летающая, она же МБР-2 (Морской Ближний Разведчик Второй) если не пассажирский вариант, который батальону достался, это большой по нонешним меркам самолёт. Точно – один из самых больших. Размах крыльев девятнадцать метров и вес даже при пустых баках, как сейчас три с половиной тонны. До поплавка целых пять метров по ледяной воде. Попытались его приподнять и сдёрнуть. С десятого раза, когда догадались раскачивать лодку, это получилось. Чуть развернули и опять поплыли к килю. После матов и кряхтений смогли сдвинуть и его. Самолёт сразу чуть просел и закачался на воде ровно, задевая обоими поплавками воду студёную. Оттолкнули от берега, как смогли, и забрались в открытый люк пассажирского отсека. Замычал японец. Брехт, после того, как его вырвало, сунул ему кусок верёвки в рот. Пришлось вынимать, а то ещё помрёт. Пилот достал из-под скамейки два весла небольших, и им опять пришлось идти купаться. Брехт поплыл к правому поплавку, а Сергей – он же Сусанин, к левому, взобрались на них и попытались грести, как на каноэ. Через три минуты Иван Яковлевич согрелся, а через час высох. Ещё через час они причалили к своему берегу. И тут же попали под прицел целого взвода милиционеров. Те, видимо, давно за ними наблюдали (всё же ночь лунная), и только лодка ткнулась носом в берег, как «менты поганые» из кустов выскочили, и давай кричать про руки вверх. Ну и ладно, можно поднять, главное, приключение закончилось и до своих добрались, да и до Хабаровска тоже.

А ещё через минуту и пограничный катер зарычал подходя. Гады, где были, пока они двумя игрушечными вёслами эту махину вперёд толкали?

– Я командир отдельного разведывательного батальона имени Иосифа Виссарионовича Сталина! – прокричал Брехт в темноту.

Руки не опустил, ещё пальнут «синие» с перепугу. К нему подплыл катер. Почти такой же, как они у японцев недавно топили. Может, чуть покороче.

– Документы? – ну, точно пограничники, сразу документы им подавай.

– Лапы и хвост – вот мои документы, – хотел им крикнуть в ответ, чтобы шум работающего двигателя на катере перекричать. С катера на него направили прожектор. Вон чё есть у погранцов. Себе тоже такой нужен. Иван Яковлевич сделал себе зарубочку в памяти про прожектора и полез в карман гимнастёрки. Твою ж, налево. Он с документами искупался. Там всё размокло, должно быть. Нет, он не дурак совсем и удостоверение таскал в специальном кожаном конвертике, но он ведь не герметичный, от пота и грязи спасёт, а вот вода дырочку найдёт. В кожу, начитавшись сказок попаданческих, с обеих сторон ещё и железные пластинки вставлены в миллиметр толщиной. Прямо ведь напротив сердца карман расположен. От пули должен девайс защитить.

Полез, достал. Промокло, как и предполагал. Сунул пограничникам.

– Ребята, у меня срочный приказ командарма Блюхера прибыть к нему. А вчера к нам на озеро Хасан Трилиссер с начальником НКВД по Приморскому краю Дерибасом Терентием Дмитриевичем приезжали. Там инцидент серьёзный.

– Щас гляну, – донеслось с катера и, свесившись с борта, пограничник дотянулся до удостоверения, – Почему плывёте с китайского берега?

– Горючее кончилось. Куда хватило, до туда и дотянули. – Встрял пилот.

– Ладно, поднимайтесь на борт. Отвезём к начальству вас, пусть они разбираются, шпиёны вы или не шпиёны, – через пару минут раздалось сверху, видимо что-то осталось не размытое на удостоверении.

– Ребята, там у нас в пассажирском отсеке японский офицер пленный лежит, его тоже захватите.

Мигом попрыгали в воду с катера погранцы и тут же раздалось.

– ……… твою!!! – Ага, унюхали. А сам Брехт как четыре часа терпел?

Событие пятьдесят девятое

Инспекционная проверка:

– Товарищ майор, почему в роте такая гнусная вонь?

– Правильно говорить не «в роте», а «во рту», товарищ генерал!

Василий Константинович Блюхер спал, приняв на грудь стакан казёнки и воспользовавшись молодой женой, когда Брехта с японцем приволокли в штаб ОКДВА. Нет, не руки заламывали. Приволокли, в прямом смысле. Ещё когда с катера на причале сошли, то правая нога комбата делала попытки шагать, а как чуть отошли, то решила стать в оппозицию к остальным органам и слушаться перестала.

– Ребята, дайте передохнуть, – сказал Иван Яковлевич и зарылся мордочкой в замусоренную мостовую. Ветер гонял по ней прошлогодние листья и обрывки газет. Первое мая ещё далеко и субботник проводить будут только через неделю не раньше. Дворников же почти повывели.

– Эй, комбат, чего с тобой? – у пограничника была шпала, и как к нему обращаться Брехт не знал. Всё же гораздо проще станет через несколько месяцев. Шпала – капитан. Три шпалы – полковник. А сейчас – кто он? Начальник заставы? Командир какой-то роты. Пофиг.

– Вася, всё, не могу идти, у меня нога повреждена, – простонал Брехт.

– Я – Андрей, Вася это мой помощник, – поправил «капитан».

– Андрей?! Это здорово, но я, один чёрт, не могу идти.

– Лукин, Зеленский, возьмите раненого на руки. Вчера с вами проводили учения по переноске неходячих.

Зеленский? Дед небось того комика-президента. Грохнуть его прямо тут. Смотришь, по другому пути Украина пойдёт. Хотя, и так по-другому. Хасан на три года раньше начался. Нда, а вот не факт, что настоящего не будет, только более кровавого. Дожить ещё надо, скоро чистки начнутся.

Пограничники сложили руки крест-накрест и Брехт уселся на это сидение, приобнял деда будущего президента. Будет потом, что в мемуарах писать. Приволокли к штабу, сдали дежурному, оставили Васю бдить за японцем и ушли. Дежурный от Брехта отстранялся. Хоть и купался, а пованивало. Сам чувствовал. Эта вещь из желудка жирная, хотя сала и не ел, и отстирывается плохо, да и без мыла дело происходило. Но Брехт ладно, а вот от японского старшего унтер-офицера несло как из сортира. Он, по ходу, ещё и надобности под себя справил. Обе.

Японца, не выдержав амбре, солдатик куда-то увёл, а Иван Яковлевич сел на скамью в прихожей и вырубился. Проснулся от того, что его пнули по ноге, хорошо, что не по больной. Над ним в тусклом свете лампочки на стене стоял командарм Блюхер. Как живой.

– Позже не мог явиться? – это вопрос или просьба.

– Как мог, спешил, восемьсот с лишним километров на самолёте при скорости двести километров час. Потом ещё чуть к …

– Да рассказали мне уже, – Блюхер улыбнулся. – Нда, пованивает. Ладно, Ваня, пойдём, расскажешь, как там воюешь, а потом ко мне поедем домой. Отстираешься, отмоешься. Тут с Москвы из Народного наркомата тяжёлой промышлености комиссия приехала. Сам Орджоникидзе звонил, чтобы их встретили и всё показали. Они из Управления противовоздушной обороны и военизированных спецчастей НКТП СССР. Хотят посмотреть, как ты с Браунингами управляешься. Это всё Мерецков. Когда в марте комиссия была под руководством комиссара Берёзкина хвастать-то нечем, вот про твои Браунинги и рассказали. А там запомнили и заинтересовались. Вот, прислали двух ухарей из Противовоздушной обороны.

Брехт прикрыл глаза. Нужно собраться. И доковылять до второго этажа. Он думал, что тут кипиш, послы японские бегают, Сталин с Будённым усы топорщат, бровями насупливаются. Молнию и с громами грохочут. А тут ребята просто хотят посмотреть, что из Браунингов можно самолёты сбивать. И из-за этого его оторвали от настоящей войны. Хотелось зарычать. Так и сделал. Нет, не от злости. От боли в ноге. Про себя зарычал и дохромал.

Рассказывал в мельчайших подробностях больше часа. Потом по второму разу для гораздо большего числа слушателей. В перерыве, пока большие начальники, срочно разбуженные Блюхером, просыпались и собирались, принесли чая и баранок. Начальники рычали. Эти взаправду.

– Полк перебил, взводом? – зам по кавалерии чуть шашку не выхватил, хотел зарубить вруна.

– Я документы из карманов вынул, у тех, кто попал на полуостров. Это около батальона. Остальных убили на расстоянии. Семь потопленных кораблей видно. Торчат из реки на мелководье.

– Да, кто тебе право дал развязывать войну с Японией. Ты приказ читал не поддаваться на провокации! – гремел комиссар армии Лазарь Аронштам. Брехт про него из будущего одну интересную информацию знал. Он молочный брат Тухачевского. В смысле у них одна жена на двоих. Отбил будущий маршал. Расстреляют потом. Да, всех расстреляют. И жену тоже.

– Я ведь на них не нападаю, я защищаюсь.

– Комбат, ты совсем с ума сошёл, ты бомбил территорию Кореи!

– То есть, нужно было ждать, пока они полк высадят и дойдут до Владивостока. Там нет ни одной нашей части до Артёма, – слабо отбивался Иван Яковлевич.

– Всё, прекратили грызню, – повысил голос Мерецков. – Василий Константинович, что делать будем?