На поле в атаку шли наши «Пельтасты», прошибая оборону противника. Над трибунами реяли на ветру бело-синие знамена, на перилах висели баннеры с гербами Пеллы и колледжа, на шее у каждого из нас можно было увидеть полосатый шарф в гербовых цветах.
— Море «Пельтастов», волна за волной!
«Тамбовских Волчат» мы сравняем с землей!
Ведь от тайги до эльфийских морей!
Парни из Пеллы — всех сильней!!!
На третий раз у нас получилось уже довольно внушительно, пацаны на секторе поймали кураж, а Руари за барабаном вбивал немудреный ритм в самое сердце каждого болельщика, заставляя петь и двигаться как единый организм
— Так громче музыка! Играй победу!
Мы победили, враги бегут-бегут-бегут!
За Государя, за Родину, за Пеллу
Мы грянем гром-ко-е… Ура-ура-ура-а-а-а!!! — текст не претендовал на изящную словесность, общий голос сотен парней был сбивчивым, фальшивым, неровным, но — хриплым, мощным, внушающим трепет.
Этот фанатский футбольный «заряд», слегка видоизмененный, залетел на ура и нашел полное понимание, как и еще парочка других, которые мы выбрали накануне, совещаясь в общаге. Я стоял спиной к полю, и мне, если честно, было пофиг, что там творится, и кто выигрывает — такова судьба спикера с мегафоном в руках — «зарядчика». Я в принципе не очень интересовался килой, чемпионат этой самой популярной в России командной игры меня оставлял равнодушным. Кому-то нравятся апельсины, кому-то — ящики из-под апельсинов! Я вот, например, больше люблю бить людей. Желательно — в одиночку.
Однако, судя по выкрикам болельщиков и счету на табло, выигрывали наши «Пельтасты» — они точно пару раз взяли «замок», то есть затащили тяжеленный кожаный мяч, похожий на каравай хлеба, туда, куда его нужно затащить, сметая на своем пути ватагу тамбовских «Волчат».
— Пел-ла! Пел-ла! Пел-ла! — завели на секторе, и уж этот немудрящий посыл подхватили не только наши две сотни, но и все остальные — студенты, преподаватели, земские, и прочий люд и нелюд, который пришел поглазеть на матч, потому как с развлечениями в городе было, честно говоря, не очень, а килу, как я уже говорил, любили почти все и даже по телику ее смотрели.
Я в это время наклонился к Тинголову, который крутил в руках барабанные палочки-колотушки:
— Руа, сделай как я говорил: два коротких, разными, один длинный — двумя.
Конечно, нельзя ударить два коротких и один длинный, это ежу понятно. Удар есть удар — по морде или по барабану, не важно. Можно бить сильнее и слабее, и делать паузы. Но, несмотря на корявое объяснение, музыкальный маг понял, чего я от него хочу. Мы это уже репетировали — с дюжиной энтузиастов из общаги. Три удара — три движения. Правая нога, левая нога, хлопок в ладоши. Простая схема, но судя по воспоминаниям Королева, очень заразительная. В самый раз для новенького, можно сказать — свежеиспеченного эгрегора.
— Сделаем! — улыбнулся эльф.
Он кайфовал. Барабан — это именно то, что доктор прописал, в случае с его даром. Не музыка в полном смысле этого слова, и поэтому народ с ума не сходил и рыдать-хохотать не начинал. Все было в гораздо более щадящем режиме. Но выход для своего уникального таланта Тинголов получил, а для мага пользоваться своим естественным даром — это как для обычного человека, скажем, спортом заниматься. Можно и без этого, но так и запаршиветь недолго! Ритм, который выбивал эльф, пацанов заряжал, бодрил и настраивал на боевой и задорный лад.
— Тах-тах… Бац!!! — выдал Руари.
Кулачники под руководством Кирилла встрепенулись и глянули на меня. Я кивнул и крикнул в мегафон:
— Руки! Подняли руки! Смотрите на меня!
— Тах-тах!… Бац! — повторил галадрим.
А я продемонстрировал, что нужно делать: притоп правой ногой, потом — левой, потом — хлопок над головой. И кулачники подхватили, и остальной сектор — тоже. Уже через полминуты, повинуясь ударам барабана, две сотни людей топали и хлопали, заставляя трибуну содрогаться — не рухнула бы от резонанса! А спустя минуту — все пять сотен зрителей подхватили ритм и грохотал весь стадион… У меня на лице появилась дебильная улыбка: все получалось!
А потом объявили перерыв, и я отчётливо услышал, как тренер «Волчат» (между прочим, юниорского фарм-клуба взрослых чемпионов страны по киле — «Тамбовских Волков») отчётливо проговорил, обращаясь к командному медику:
— Болельщики «Пельтастов» нас убивают!
И не было ничего слаще этого для моих ушей.
В это время случилось ещё кое-что, чего я никак ожидать не мог. Заиграла забойная танцевальная мелодия — поп-фолк про какой-то плывущий веночек, и на авансцену, то есть — в центр площадки для килы — выскочили наши девчонки из секции танцев. Выходцева, Святцева, Нимродэль, Вика Кочубей, Наташа Воротынская, еще всякие знакомые барышни… И Ермолова. Конечно, там была Ермолова! Я вообще уверен — это она всё придумала.
Наверняка тут и до нашего матча с тамбовцами во время спортивных мероприятий девчонки танцевали и вообще — номера всякие показывали. Но Эля, похоже, изобрела черлидинг — такой, каким его помнил Королев. Ну, или снова ввела в моду, если он до этого существовал — тут я не в теме, сказать точно не могу. Почему черлидинг? Потому что эти коротенькие, по фигуре, сарафанчики, слегка стилизованные под что-то народное, и изящные кокошнички никак не походили на традиционный этнический наряд! Ещё и сапожки, блин! Ну, и танец был красивый. Тоже а-ля этнический, но больше — спортивный, даже — акробатический, и очень-очень на грани — ну, при таких-то нарядах и при таких-то фигурках…
Меня одолевали двойственный ощущения, даже — тройственные. С одной стороны, девчата поставили объективно крутой номер, взбодрились и болельщики, и спортсмены, потому что красивые и спортивные девушки — это вообще лучшее, что есть в мире. С другой стороны, у меня прям на душе скребло: это МОЯ Эля, и все на неё пялятся вот так вот… А с третьей стороны — ну, и пусть завидуют, если что — руки вырву!
— Девчонкам троекратное… — завёл в мегафон я, когда наши красавицы, сделав довольно фривольные книксены, убежали со стадиона.
— Ура-ура-ура-а-а-а-а!!! — радостно завопили парни, а потом заорали, засвистели и заулюлюкали — очень дико и очень одобрительно. Все любят красивых девчонок!
Перерыв закончился, ватаги вышли на площадку, а я снова взялся за мегафон и осипшим голосом начал:
— Самый сильный…
— БЕЛО-СИНИЙ!!!
Наши «Пельтасты» победили — с минимальным отрывом в одно «взятие». Я надеялся, что этот минимальный отрыв они получили как раз благодаря поддержке со стороны сектора, и был уверен — наша зарождающаяся «фирма» уже завтра сильно вырастет, потому что даже скептики признавали: выглядело море бело-синих флагов и наш хор мальчиков-зайчиков очень впечатляюще.
— Будут тебе автобусы, — поймал меня после матча Ян Амосович. Глаза его горели, и, судя по выражению лица, сегодняшним днем он был весьма доволен. — На отборочный в Ингрию собери мне всех, кого можешь, и списки составь, чтобы количество мест в транспорте посчитать. Хоть весь колледж на этот свой «сектор» затащи, можешь и земских из города набрать, но тут надо аккуратно — никаких забулдыг! Мы должны удавить врага морально — как сегодня. А эгрегор, не эгрегор… Телевидение там будет, про наш колледж заговорят — вот это получится очень неплохо! И замену себе подготовь, в смысле — заводилу второго. Или ты решил дирижером заделаться, а бои — бросить?
— Не решил, составлю, удавим! — вразнобой ответил я. Прозвучало все это весьма сипло, посадил я себе голос на трибуне! — А девчонок возьмем? Они — ух! Видели, как все обалдели?
Тут Полуэктов посерьезнел:
— Титов, ты вроде парень толковый, хоть и бестолковый… Ага, вот такой вот парадокс получается! Ты осознаешь, чем могут кончиться твои прогулки с Ермоловой?
И меня аж подкинуло:
— А чем они могут закончиться? Дракой с очередными мажорами? Стрельбой из-за угла? Магическим покушением? Неведомой угрозой, страшным проклятием и сверхъестественными сущностями, которые хотят откромсать от меня кусочек? — я сунул руки в карманы, пытаясь сдержать раздражение. — А что-то новое будет? Ян Амосович, вы серьезно?
— Михаил… — он тяжко вздохнул.
— В лучшем случае такие прогулки оканчиваются свадьбой и кучей детей, — почесал затылок я, потихоньку остывая. — В худшем — скандалом и расставанием. К первому я пока что не готов — но это только пока что. Я же все ещё голодранец, хотя штанов у меня теперь и хватает. А второе бы меня жутко огорчило, потому что Ермолова — классная, независимо от того, кто её родители, бабушки и дедушки. А что касается интриганских интриг и всего такого прочего — если бы мы были так уж нужны нашим родителям, и наши жизни их ДЕЙСТВИТЕЛЬНО интересовали, то ни я, ни Эля не учились бы в Пелле, верно? Сидели бы под крылышком в родовом гнезде и клановые техники изучали. Так что…
— … так что сходи к Розену в медблок, пусть тебе горло полечит, а то сипишь на меня, как старый прокуренный дед! — усмехнулся Полуэктов. — Вижу, вижу, что ты голову потерял, и она — тоже. Если у вас все всерьез, помни: всегда есть вариант: государева служба. Если вы оба в опричники пойдёте, то ни одна скотина…
— Пойду горло лечить, — засобирался я. А уходя, проговорил, как будто в воздух: — У опричников мансардных квартир и книжных магазинчиков не бывает. И ателье тоже, и танцевать им в таких юбочках не полагается.
— Опричники в юбочке! Ну, даешь! — фыркнул директор. — Иди уже, Титов. И браслет чтобы сегодня вечером был готов, у тебя доставка завтра — очень серьезная!
Серьёзная доставка имела своей точкой назначения Грибанал — гоблинский квартал Ингрии. Ушастые и носатые коротышки обладали потрясающей страстью к словотворчеству, и нормальный канал Грибоедова, названный так в честь великого дипломата, менталиста-пустоцвета и теоретика магии, в их интерпретации превратился в смесь мицелия и заднего прохода. Благо — не весь. Весь канал гоблинам никто отдавать не собирался, но лабиринт из трех— и четырех-этажных жилых домов между Авалонской, Канонерской, Большой Мастерской улицами и набережной этого самого канала серокожие коротышки удерживали давно и плотно.
Ничего не напоминало здесь о недавнем инциденте — сервитут зализал раны, что-то закрасив и заштукатурив, а что-то завесив баннерами. Снова открылись пекарни, бары и книжные магазинчики, перемещались по улицам самые культурные во всей России фрики, дауншифтеры и вольные художники всех рас и мастей, снова никто не замечал, что после дождя выросли новые статуи.
А я — замечал. Наверное, сказывались менталистские способности: горгулий на фасадах зданий очевидно прибавилось! Я это видел, проезжая по улицам на байке: чертовски страшные рожи пялились каменными зенками с парапетов, углов, ливневок, карнизов. Эх, жахнет снова, и притом — крепко… И почему никто не видит? Сказать, что ли? А кому?
Доехав по набережной до перекрестка с Большой Мастерской улицей, я сначала сбросил скорость, а потом и вовсе остановил байк — напротив бывшего доходного дома Батуева, а ныне — натурального притона. Здесь располагалась штаб-квартира местного гоблинского начальства, а как же иначе? Единственное семиэтажное здание на квартал!
Из арки, которая вела во внутренний дворик, откровенно воняло. Из окон неслась какая-то скотская музыка, ушастый тип высунулся из форточки и щедрой рукой высыпал на тротуар содержимое пепельницы. Желтые стены домов гетто были исписаны матерными словами и изрисованы изображениями гениталий. Вот она — матерая дичь, как есть!
Идти в Грибанал не хотелось, но было нужно. Такая работа! Потому я спешился, снял рюкзак, достал из него не слишком большую, отливающую металлическим блеском коробку, качнулся с пятки на носок в нерешительности и двинул к арке, которая была перекрыта литой чугунной решеткой.
— Доставка из Пеллы! — громко сказал я, чтобы из-под шлема было слышно. — К старосте вашему!
— Ща все будет! — откликнулся кто-то, и решетки залязгали. — Ты, что ли — курьер из Пеллы?
— Ну, я.
— Скажи кодовные словья! — потребовал вышедший на свет Божий гоблин в гавайской рубашке.
— Пролапс митрального клапана! — произнес я. — Отзыв?
— Гастродуоденоспокойствие! — выдал он.
И с надеждой посмотрел на меня.
— Не-а, — пожал плечами я и спрятал коробку обратно в рюкзак.
— Гадскоистерит? — предположил гоблин и шмыгнул носом.
— Мимо. Третья попытка — и я еду обратно.
— Ну че ты как скотина? — спросил гоблин. — Ну кто ваще такие слова выдумывает?
— Клиент, — скорчил рожу я, хоть под шлемом он этого и не увидел. — Думаешь, мне эта фигня нравится? Всякую, блин, муть насочиняют — а мне запоминай!
— Ну, да-а-а… Проплакс мирского плакала не всякий скажет… — сочувственно пошевелил ушами гоблин. — Но делать-то че? Я ж не могу вот так тебя отпустить? Кстати! Меня ваще-то Федот зовут. Федот Наяков! А тебя?
— Федот Наяков? — почему-то это было смешно, но я еще до конца не понял, почему. — А меня — Миха. Иди-ка ты, Федот Наяков, к вашему старосте и позови его сюда. Иначе мы каши с тобой не сварим.
— Фу, — сказал Федот. — Каша! От каши — икота!
И скрылся где-то в глубинах Грибанала, сверкая голым задом. Кроме гавайской рубашки, на нем ничего из одежды не было. Эксгибицонист, однако!
Я отошел к байку и уселся в седло — мало ли! Нужно иметь возможность свалить за секунду. Райончик тут был скверный: на углу уже кучковались снага в спортивных костюмах, мимо проехал кабриолет с лысыми татуированными молодчиками из людей, которые синхронно плюнули в сторону гоблинского гетто. Нехорошо у них тут!
— Эй, курьер! — закричали из арки. — Подь сюды!
Я подкатился по тротуару прямо на «Козодое» и уставился на второго гоблина: на нем из одежды имелись только резиновые сланцы и гавайские шорты — с пальмами! Они что, братья, эти двое? Не по погоде наряды, однозначно. Рубашка, шорты… Это в Ингрии, осенью! Зато у нового персонажа на шее болталась золотая цепь, добавляя его тщедушной фигуре солидности. Наверное — староста!
— С кем имею честь? — поинтересовался я.
— Яков Навсяков, староста Грибанала ваще-то. Посылку давай! — он протянул руку и пощелкал пальцами. — Нам без этой краски никак нельзя, японцы ваще как бесят.
Какая краска? Какие японцы? Что за бред он несет? Но вслух я такое произносить, конечно, не стал.
— Кодовое слово, — невозмутимо потребовал я.
— Гастроэзофагеальный рефлюкс! — без запинки проговорил Яков, а потом икнул: — ЫК! Давай сюда скорей! Японцы близко!
Я протянул коробку и не смог сдержать любопытство:
— Господа, а причем тут японцы? Мы ведь вроде на территории Государства Российского, а японцы — на другом краю света.
— А-а-а-а! Японцы? Ненавижу, ять, японцев! — почесал голое пузо местный главный гоблин. — Вот красочку ты привез — она яркая-яркая, днем и ночью будет гореть, до рези в глазах, кто посмотрит — того аж трясёт! А мы нарисовывать четверки везде будем, на каждом доме! У нас будет новый адрес — Грибанал-4, у всех домов! Зеленым цветом!
— Поня-а-а-атно… — протянул я. — Но…
— Знаешь, — староста Яков аж подпрыгнул. — Я тебе умную аналитику скажу. Ваще умную! Вот японцы — они суки! И на всю голову отмороженные. У них нет зеленого цвета! Понимаешь?
— Как нет? — удивился я.
— У них светофор — синий! И все зеленое — оно синее! — продолжал втирать он. — Ты в книжке почитай или в сети, если не веришь. А еще — они четверку боятся. У них четвертого этажа нет, сразу пятый!
— Это еще почему? — удивился я.
О таком в книжках я не читал. По крайней мере — в тех, что мне попадались.
— Да х-х-х-х-у… Не знаю я! Но это работает! А мне тут японцы не нужны! — замахал руками он. — Я тебе говорю очень умную аналитику — а ты хочешь верь, хочешь не верь: их тут много, понаехала ваще целая куча! И это приведет нас прямо в жопу! Давай краску и вали отсюда, а то вон, уже подбираются сзади…
— Японцы? — я даже слегка перепугался и обернулся, но японцев там не было,только давешние снага в спортивках.
— Какие японцы, дурак, что ли? — уставились на меня оба гоблина. — Пацаны Бальзама!
Я запустил двигатель и протянул им бланк о доставке:
— Господин Наяков, господин Навсяков… Распишитесь о получении. Счастливо оставаться.
— Берегись японцев! — сказал Яков. И икнул. — Ик!
Я ехал по набережной канала Грибоедова и ржал под шлемом как дурной. Я понял, почему их так зовут. У кого-то очень дебильное чувство юмора, и что-то мне подсказывает, что их крестным отцом был черный урук, и скорее всего — из Гренадерского Корпуса!
Икота-икота, мать твою так, иди на Федота!