На золотом крыльце — 3

Глава 22 Котик

Интерлюдия

— Однако! — сказал Пепеляев, разглядывая сидящего на переднем пассажирском сидении «Урсы» царевича. — Тут волей-неволей по-кхазадски здороваться начнешь, ваше высочество!

— И вам хуеморген, Георгий Серафимович, — взмахнул рукой Федор Иоаннович. — Я спросить хотел: как там мой пацан?

— Ваш пацан? — сделал максимально удивленное лицо водитель.

— Да ладно вам паясничать, — царевич неодобрительно глянул на собеседника. — Трогайте уже. Я с вами до Дна проедусь.

Пепеляев пождал плечами, запустил мотор мощного внедорожника, положил руки на руль и выехал с парковки.

— Там, в моем мире… — заговорил он задумчиво. — Именно на станции Дно нашего последнего Государя-Императора принудили отречься от престола. Очень спорное историческое событие, многие о него копья ломали. Тем паче, отрекся он в пользу своего сына и брата. А монархия по итогу — рухнула. Символичное место, в общем.

— И что потом? Это же примерно соответствует нашему Восстанию Пустоцветов, верно? Но магии у вас нет… Так что — свергли такого нехорошего государя и зажили счастливо? Свобода, равенство и братство? — заинтересовался Федор. А потом сам и ответил: — По моему опыту, обычно, в таких случаях получается стыдоба, варварство и бл… Хм! Это Бабай сказал, да? Вот уж воистину: с кем поведешься…

Дракон молча вел машину, аккуратно перестраиваясь в потоке электрокаров, обозначая передвижения поворотными огнями и благодаря других вежливых водителей миганием аварийки. Впереди загорелся желтый сигнал светофора, и, повинуясь движениям педантичного шофера, «Урса» остановилась. Цесаревич даже бровь поднял:

— А как же «проскочим»? — спросил он. — Желтый свет секунды три мигает, успели бы.

— Хотел бы «проскочить» — своим ходом полетел бы, — невозмутимо ответил Георгий Серафимович. — Я когда за рулем еду — предоставлен сам себе, могу о своем подумать. В моей жизни это — большая редкость. У меня тут конец семестра на носу, вообще дурдом начнется. Понимаете?

— Прекрасно понимаю. Я в лабораторию так сбегаю, хоть на час в день… — проговорил царевич.

— Вивисекцией промышляете? Ну-ну… — хмыкнул Пепеляев.

Машина уже ехала по Киевскому шоссе,

— Так что там пацан? — снова спросил Федор Иоаннович.

— А почему он блондин, а не рыжий? — в машине, где за рулем сидели такие разные и одновременно такие похожие рыжие бородачи это прозвучало комично.

— Так было задумано, — ухмыльнулся цесаревич, довольный, что дракон перестал запираться. — Ничего — борода полезет — рыжее некуда. Да и волосы к исходному цвету вернуть — дело пятнадцати секунд. Вообще-то мы все лет до десяти — блондинчики, знаете?

— Нет, не знаю. Я-то рыжим родился, — откликнулся Пепеляев. — А пацан… Хороший пацан. Упрямый и искренний. За товарищей стоит, девчонку свою любит, опять же — настроен на созидательный труд. Правда какой-то сильно ушлый! С Бабаем моментально спелся по этому поводу. Материалисты они и… И идеалисты — в одном флаконе. Заело его, что шпиль Адмиралтейства в Неве мокнет, однако! Он его на место и поставил.

— Страшное дело! — разулыбался Федор Иоаннович. — У него резерв маны — сумасшедший. Весь в деда. Жаль только не…

— Точно? — спросил Георгий Серафимович.

— Что вы имеете в виду? — прищурился царевич.

— Однако, матушка ваша тоже — телекинетик не из последних, верно? И видел я давеча, как один царевич то дверку откроет на расстоянии пяти метров, то стакан в ладонь притянет, машинально, не задумываясь… У меня шесть глаз, ваше высочество. Я многое вижу.

— Да! — рявкнул царевич Федор. — Оттуда и ноги растут! Дал Бог сына — всем хорош, но никак не инициировался, хотя мы уже и так, и эдак… К Бабаю только отправить не собрались! Но, на счастье, полыхнул — так и там бабкино наследство возобладало! За что мне это, а?

— СЕРЬЕЗНО⁈ — от голоса дракона задребезжали все незакрепленные предметы в салоне электрокара, а сама «Урса», повинуясь движениями водителя, свернула на обочину. — «ЗА ЧТО⁈» ФЕДОР ИВАНОВИЧ, ЭТО ВАШ СЫН!

Внезапно царевич расхохотался, смеялся долго, а потом вытер капельки слез, выступившие в уголках глаз:

— Нет, не будем мы тебя убивать, Пепеляев, — перешел на «ты» его высочество. — И если кто-то еще раз такую мысль выскажет — я его сдам тебе. Сам будешь разбираться. Хочешь — сожри, хочешь — зажарь…

— … лучше вожатым, к семиклассникам, на пару заездов. В лагерь! — откликнулся Георгий Серафимович. Машина снова начала набирать ход. — А что — были мысли?‥

— О, еще какие. Слишком ты неопределенная величина, слишком себе на уме и слишком рыцарь без страха и упрека. Но знаешь, я думаю — России повезло с драконом. Должен же кто-то в чувство власть предержащих приводит? — хлопнул себя по колену Федор Иоаннович. — Действительно — он мой сын! Надо пацана хоть на каникулы отпустить… Тем более кураторство ему уже без надобности, он кого угодно в лепешку расплющит…

— Кого угодно? — широко улыбнулся дракон. — Кому — угодно? Хе-хе!

— Хе-хе? — удивился царевич. — Ла-а-адно… Но! Что значило это твое «точно»? Что ты имеешь в виду?

— Если вы можете быть одновременно великим менталистом и немножечко телекинетиком, то, может быть, не стоит исключать…

Федор Иоаннович даже дернулся в кресле.

— Не трави душу, — сказал он. — Если бы Миха унаследовал фамильный дар — я бы и с Триумвиратом не игрался.

— Тогда — лучше пусть не унаследует, — невозмутимо проговорил Дракон. — Действительно, глупости какие — как можно скрыть ментальную инициацию? Разве что они одновременно произошли? Да нет, не бывает такого, это — выдумки и миф. Как хоббитцы.

— Кстати, о хоббитцах!‥ — оживился царевич.

До станции Дно оставалось ехать триста пятьдесят семь километров.

Я помнил про день рождения Эли, конечно. И когда эта дата наступила — позвонил, и наговорил ей кучу приятностей. И доставку цветов дистанционно сделал, благо — Орловы в этом плане работали как часы, их курьерская служба пользовалась авторитетом по всей России. Ну и экстерриториальным статусом — тоже, иначе Кантемировы наверняка сбили бы летун с посылкой на безопасном расстоянии.

Но дистанционно — это дистанционно. Я ей подарок хотел сделать, настоящий! И чуть себе башку не сломал, пока думал что подарить. А потом — оказался на улице Тверской, дом 1, по работе. У Ива́нова. У них там крыша была горгульями разбита, на башне, вот я и взял заказ у городских властей — новую установить. Ее на земле кхазады собрали, а я фигак — поднял и присобачил куда надо. Филигранно, с первого раза! Там только закрепить оставалось.

Так вот, великий эстет и любитель старинных книг и вещиц меня к себе пригласил, чаю испить и карбонаду с крутонами откушать. Дурак я что ли, от карбонада отказываться? В общем — засиделись, и я у него увидел замечательную вещицу: сломанного котика. Это был котик-автоматон, механический голем. Выглядел он изящно, и даже — миленько. Ну, настолько, насколько может выглядеть миленько штуковина с шестеренками внутри.

— Нравится? — спросил Иванов.

— Я б его починил и девушке подарил… — мечтательно проговорил я.

— Да как ты его починишь? Тут телекинеза недостаточно, — покачал кудрявенькой головой Всеслав Святославович. — Артефакторика, да еще шаманизм, потому как без духа автоматон — груда мертвых шестеренок! Это ведь не тупой голем, это, считай, механический фамильяр.

— И магия жизни, — кивнул я.

— А магия жизни зачем? — удивился эстет.

— А чтоб шерстка, — сказал я. — И мурчание. Какой котик без шерстки и мурчания? И, что характерно, я знаю к кому обращаться!

— И шаман знакомый есть? — глаза Иванова полезли на лоб. — Познакомишь?

— А провизии хватит? — уточнил я. — Там полтонны сплошного обаяния!

— Горный тролль? Да неужто? — хозяин великолепной квартиры вскочил и пробежался туда-сюда по комнате. — Нет, определенно, ты должен меня с ним познакомить! Но вообще, дух — это в последнюю очередь, сначала — ремонт!

— Сейчас, — сказал я и полез за телефоном. — Сейчас-сейчас.

Всеслав Святославич ходил взад-вперед, заложив руки за спину и поглядывая на меня, как большая птица. Страус-марабу, скорее всего.

— Здрасте! Это Миха Титов, — заорал я в трубку. — Меня слышно?

— Ох-ре-ни-тель-но! — прогудела трубка в ответ. — У меня автоматом громкая связь стоит, потому как от рта до уха ни один телефон не достает, а по планшету таким образом разговаривать — не предусмотрено! Чего там, Миха?

— Задачка по вашему… Твоему! По твоему профилю, Хурджин! — выпалил я. — Тут сломанный автоматон, в него бы духа какого-никакого вселить…

— Какого-никакого? — захохотал тролль на уровне инфразвука. — Ты скажи для каких оно тебе целей надо? А то ведь ассасин-диверсант — это одно, а нянька для детей — другое! Духи — они разные бывают.

— Девушке хочу подарок сделать, — признался я. — Ну — фамильяр, что-то типа того.

— А! То есть не убийцу, а помощника и защитника… Так-то можно. Есть кое-кто на примете… — задумался Хурджин.

— И вот еще: будешь в Ингрии, загляни на улицу Тверская, дом 1, в Башню, к Всеславу Ива́нову, он очень с тобой пообщаться хочет.

— А он кто? — удивился тролль.

— Эстет и интеллектуал! — гордо сказал я и Ива́нов-Марабу́ приосанился.

— Тогда да. Найдем общий язык так-то! Я тоже своего рода эстет. И некоторым образом интеллектуал, гы! — обрадовался тролль. Что характерно — не соврал. Я за короткие периоды нашего общения так и не понял — он сильно умный или сильно тупой. Но похоже, все-таки — первое. — Буду у вас через пару дней, заскочу к тебе в колледж, проведем обрядец, потанцуем… Накормишь?

— В столовку отведу, там орчанка знакомая на кухне! — пообещал я.

— Задница у нее… Имеется? — внезапно спросил почтенный шаман народа олог-хай.

— В наличии, — заверил тролля я.

— Тогда давай, жди меня на третий день с первым лучом… А, нет! Так-то нам это не подходит, вы спите все на рассвете… Приду часов в десять или около того. Что тут идти, в конце концов? Километров двести… — заухал Хурджин. — А к эстету твоему потом приду, к обеду.

— Придет! — сказал я Иванову, и тот побледнел.

— Что ж, буду запасаться провизией. А он диктофонов не боится? Я хочу у него интервью взять, по троллиной… Троллячьей? Тролльской? Тролльей? Господи Боже! — Всеслав Святославич вздохнул. — По этнографии, в общем.

Я тем временем снова звонил. На сей раз — Лейхенбергу.

— Людвиг Аронович! — обрадовался я, когда он ответил.

— Мин херц! Вспомнил старика? Охти мне, годы мои тяжкие…

— Да что вы, ну на самом деле? Хватит притворяться, утречком ведь виделись! — возмутился я. — Переигрываете.

— Йа-йа, натюрлих! Переигрываю. Что за дело у тебя, юный великий маг? — продолжил изгаляться старый проходимец.

— Автоматон починить… — сказал я.

— Марка, год выпуска, тип? — тут же посерьезнел кхазад.

Я дал трубку Иванову, и пошел смотреть в окно, пока они там друг на друга терминами сыпали. Все-таки Иванов во всех этих антикварных штуках реально разбирался. А я — нет. Я любовался видом. Панорама тут была — чудесная! Таврический сад с прудами, дворец… Вот здесь бы — жить, а?

— Забирай кота, — сказал, наконец хозяин.

— Назовите сумму? — уточнил я.

— Ну какая сумма? Вы вот свели меня с двумя ценными специалистами, да и игрушка эта нужна вам не просто так, а во имя любви… Любви же да? Юношеской, светлой и романтичной? — в его глазах загорелся слегка безумный огонек.

— Да-да, — закивал я. — Именно так. Но пятьсот денег я вам оставлю…

— Нет уж, Михаил, у меня иное предложение, — он глубоко вздохнул, а потом выпалил: — Избавьте меня от страха?

— А? — удивился я.

— Я не хочу больше бояться. Просто вычеркните его из моей жизни! Я только что пообщался с герром Лейхенбергом, он кое-что про вас рассказал!

— Арсшлехт! — не сдержался я, а потом постарался успокоиться.

В конце концов, я ведь взялся ставить на место здешнюю крышу. Я вообще за последнюю неделю много съехавших и поврежденных крыш поправил — это был самый популярный заказ для полноценного телекинетика. Еще бы — высотные работы и все такое… Почему бы мне не подлатать протекающий чердак Иванову?

— Итак, — я откинулся в кресле. — Вы теперь — один из тех, кто в курсе моего секрета.

— У вас двойная инициациция, — закивал Ива́нов и его кудряшки затряслись. — Вы знаете, я общаюсь с Николаем Николаевичем Рождественским, и он рассказывал мне о каком-то парнишке, который сильно ему помог… Я и подумать не мог, что тот храбрый курьер, который…

— Всеслав Святославович, ложитесь на кушетку! — горестно вздохнул я. — Поясните: какой конкретно страх вас интересует?

— Не интересует, не интересует! Побойтесь Бога! — замахал руками он. — Выкинуть бы его и забыть! Путешествовать я боюсь… Избавьте меня от страха путешествий? Я всю жизнь здесь, понимаете? Всю жизнь здесь, в Ингрии! Мне кажется, нет больше ничего кроме Таврического сада, Фонтанки, Васильевского острова, Димитровоградки, Лахты и Новой Голландии… Понимаете?

— Я понятливый, — кивнул я. — Ложитесь на диван, будем разбираться.

У него там был сад с херувимчиками. Натурально!

Пышные кусты со свисающими до земли ветвями, покрытые капельками росы. Розарий с благоухающими бутонами. Какие-то дорожки мраморные, фонтаны с жемчужными струями, все очень просторное и хаотичное. И ангелочки, пухленькие, в набедренных повязках и с книжками в руках, порхают! Чисто как на фресках Рафаэля. Вот это — матерая дичь, на самом деле!

— Так! — сказал я. — И как тут порядок наводить? И как тут страхи искать? Здесь же сплошная лепота и благорастворение воздухов!

Я побродил туда-сюда некоторое время, разглядывая всю эту идиллию, подышал ароматом роз, послушал пение райских птичек и журчание фонтанов и взбесился окончательно. Это ж надо, как у него в башке-то нагажено? Вдохнув побольше воздуха, я рявкнул, подражая рыку поручика Голицына:

— Р-Р-РОТА-А-А!!! СТРОЙСЯ!

Херувимчики заполошно хлопая крыльями принялись слетаться ко мне со всех сторон, сталкиваясь своими пузиками и ляжками.

— Р-равня-а-айсь!… А-а-атставить! — я прошелся вдоль строя ангелочков.

Каждый из них сжимал в руках книжку. Это у Иванова библиотека такая была, подумать только! Его библиотека порхала в эмпиреях на руках у барокковых херувимов!

— По команде «Равняйсь» все, кроме правофлангового, поворачивают голову направо. Правое ухо выше левого, подбородок приподнят! И выравниваются так, чтобы каждый видел грудь четвертого человека, считая себя первым, — понятно? — я видел, что им нифига не понятно, но уже сам тот факт что многие сотни ангелочков теперь выстроились стройными рядами, а не наводили суету в небесах, меня утешал. — Итак… Равняйсь! Нормально, нормально… Смир-р-р-рна! Всем, кто имеет в руках сведения о боязни путешествий господина Иванова — выйти из строя. Те, кто держит в руках книги про походы, поездки, дальние странствия и тягу к перемене мест — стать в первую шеренгу… Мы еще из него кочевника сделаем, если он так просит…

С десяток ангелочков переминались с ноги на ногу с фолиантами в руках прямо передо мной. Я стал по очереди брать у них книги и просматривать оглавления.

— «Крушения поездов, авиакатастрофы и автомобильные аварии» — это не то… «Случаи захвата заложников в общественном транспорте» — тоже не подходит, слишком рационально… «Проблемы с контролем, когда играешь роль пассажира» — слишком занудно… О! «Бабушкины изречения про путешественников!»— я выхватил из рук самого тощего херувимчика замусоленную книженцию и стал листать ее, выхватывая глазами цитаты. — «Иосиф Маркович, подлец, бродяга!», «Будешь как сваха переездная!», «Ни кола, ни двора!», «По горам, по долам!», «Тоже мне, придумал — изучать флору и фауну Крыма!», «Голь перекатная!»

И все — с восклицательными знаками. Золотыми буквами на глянцевой бумаге, в книге формата А2. Как только этот херувимчик таскать ее не задолбался?

Это точно было оно. По всему выходило, знаменитому эстету, когда он был маленьким, бабуля здорово капала на мозги. Дедушка-то его покатался по миру знатно: всю Европу объездил, Закавказье, Средиземноморье, посетил Иерусалим, а уж про Россию и говорить нечего. Вот она и дурила голову внуку своими заморочками, примерно лет с трех и до десяти. Мол, путешественники — это перекати-поле, оторви и брось, бездельники и никчемные люди. Я не я буду, если вычеркнув все эти чеканные формулы, мы не решим его проблему!

— Прощай, бабулина мудрость, — сказал я.

Щелкнул пальцами, высекая огонь, раскрыл фолиант и поднес его к огню. Страницы занялись неохотно. Ангелочек сел на траву и зарыдал.

— Да ладно! — похлопал его по плечу я. — Он сейчас странствовать отправиться, путевые заметки будут появляться огромными пачками. Станешь их хранителем!

Херувим повеселел, встал и подбоченился. Я почесал затылок, и вдруг решил похулиганить. В конце концов — Иванов — взрослый человек, сам решил, что ему пора в путь… А потому, вот что:

— Что вы все молчком да молчком, ребята? Хотите, я вас песенке научу? Итак, автор — Бильбо Бэггинс, хоббит…

— Хоббитцев не бывает! — пискнул тот самый тощий, у которого я отобрал книжку.

— Гос-с-поди, лучше бы ты молчал, честное слово! — вздохнул я. — Слушаем и запоминаем!

И продекламировал:

— Бежит дорога все вперед.

Куда она зовет?

Какой готовит поворот?

Какой узор совьет?

Сольются тысячи дорог

В один великий путь.

Начало знаю; а итог —

Узнаю как-нибудь!

Я был уверен — уже завтра Всеслав Святославович отправится как минимум в Новую Зеландию. Главное, чтобы котика не забыл мне отдать.