На золотом крыльце

Глава 7 Ян Амосович

Ян Амосович сидел в кресле и пил чай. На подоконнике исходила паром еще одна кружка — для меня? За окном снова начался дождь: крепкий, майский, он барабанил по стеклу и подоконникам, капли залетали в приоткрытую фрамугу, пахло свежестью и мокрыми листьями.

— Бери чай, Михаил, присаживайся.

Я еще не до конца отошел от подслушанного в туалете разговора и потому решил, что чай станет неплохим прикрытием. Если буду не знать, что говорить — можно всегда притвориться, что пью из чашки и взять паузу на подумать. Да и чай хорошо пах, кажется — бормоглотом. Нет! Бормоглот — это хтоническая тварь с Авалона, а чай с гугенотом, точно.

— С гугенотом? — с умным видом спросил я, взяв чашку с подоконнике и принюхавшись.

— С каким гугенотом? — удивился Полуэктов. — Причем тут гугеноты? А, ты про чай! С бергамотом. Это цитрус такой. Что — нравится?

— В интернате нам такое не давали. Так, сладкую жижу какую-то в столовке, из большого бидона. А дед Костя тот да, тот крепкие чаи любил. Но у меня от их крепости глаза на лоб лезли, и вместо того, чтобы спать, по потолку бегать хотелось, — начал выдавать я. — А баба Вася — она больше по травам. Иван-чай, мята, мелисса, липовый цвет и прочие полезности. А у вас чай — в самый раз, и на вкус приятный и пахнет отлично.

Иногда это было лучшей тактикой — говорить много правды, которая никому не нужна. Нарезать как положено, трепаться в полную силу, а на самом деле — ничего толком и не выдать.

— Хорошо, хорошо… — директор задумался на секунду, а потом спросил напрямую: — Михаил, ты знаешь кто ты есть такой?

— Голодранец, — в ту же секунду ответил я. — С магическим даром. То есть — молодой и перспективный голодранец.

Ян Амосович фыркнул, тряхнул головой, и его седая грива рассыпалась по плечам:

— Хоро-о-ош! Поясни? — в глазах директора плясали бесенята.

— А что тут пояснять, Ян Амосович? У меня ничего нет, вообще ничего своего. Даже рубашка и штаны которые на мне — и ту колледж выдал, а до этого интернат — джинсу. Ну да, имеются руки, ноги, голова и все такое прочее. Теперь еще телекинез — тоже неплохо. Но маловато как-то! Мне семнадцать, у нормальных парней обычно к этому времени есть как минимум одежда с обувью, телефон, может быть — койка в родительском доме, если повезло иметь зажиточных родителей — целая комната. Свои книжки, своя мелочевка типа зубной щетки, журналов с голыми тетеньками и перчаток для кулачного боя. И все такое прочее. А у меня — нет. Это я про девушку не говорю — какая девушка, если всего две пары носков в наличии?

— Вот как? То есть именно это тебя волнует более всего? — качнул головой Полуэктов. — Зубная щетка и запасная пара носков?

Наступило то самое время, когда стоило вдумчиво попить чаю. Я пил, смотрел на директора, а он — на меня. Подпекало у меня неслабо, так что я не выдержал и выдал:

— Вы думаете, я должен дергаться и переживать по поводу отца, который кукловодит моей жизнью? Забрал меня сначала у матери, потому — у деда с бабой… Да я знаю, что они мне не родные, но если и есть у меня кто-то подходящий на роль отца, то это дед Костя, а не этот неизвестный мне тип. Плевал я на него. Вырасту большой и сильный, стану великим телекинетиком — огрею его цветочным горшком по голове, а если не стану — на самом деле плюну в морду при встрече, — искренность давалась мне легко. — Я понимаю, что он жутко важный и знаменитый, могущественный и влиятельный, и делает то, что считает правильным. Может быть — хочет меня защитить, уберечь, или поступает так, как лучше для клана, или что там у него — ханство, княжество? Папаша думает, что я — его сын, и поэтому он имеет такое право. Это же дичь, Ян Амосович, просто подумайте! Я его видал-то несколько раз, под разными личинами. С чего бы я считал его своим любимым папенькой? Так, какой-то мужик, который переспал с моей мамой, а потом забрал меня из дому. Почему какой-то левый мужик считает себя вправе распоряжаться моей жизнью, м? Так что да, меня интересуют зубные щетки, личные книжки, сменная пара обуви. А точнее — возможность заработать на это все своим трудом.

Директор уважительно поджал нижнюю губу и покивал.

— Рациональный подход. Даже удивительно для парня твоего возраста. Если ты действительно так считаешь, Михаил, то у меня для тебя хорошая новость: по всей видимости, твой отец от тебя отстанет. Возможно, он считает что сделал все, что мог, когда перевел тебя из интерната в колледж после инициации, — его голос был задумчивым.

— Да ладно? — сказать по правде, я даже обрадовался.

— Понимаешь… Многие аристократические кланы очень сильно завязаны на специализацию, — пояснил Полуэктов. — К примеру Боткины — целители, Нахичеванские — демонологи и артефакторы, Демидовы — геоманты. У них множество семейных наработок и методик в этих направлениях, их могущество напрямую связано с правильной инициацией наследников…

— А я, значит, инициировался неправильно? — ухватил суть я. — То есть телекинез — это не то, о чем мечтал папаша? То хрен короткий, то рубашка длинная, получается? Ой, да и пошел он в задницу с таким подходом! Думаю, этот гад настрогал достаточно отпрысков, у него наверняка есть запасные. Пусть занимается.

— А ты чем займешься? — прищурился директор.

— Учебой. Все-таки инициация — шанс один на тысячу, надо его по-полной раскрутить. Ну и работу буду искать… Ян Амосович, у вас есть для меня работа? — в лоб спросил я.

— В каком смысле? — удивился он и даже вперед подался в кресле. — А-а-а-а, ты же думаешь, что голодранец! Ну, кампус у нас большой, рабочие руки всегда нужны, но ты же понимаешь, что по законодательству несовершеннолетние только четыре часа в сутки могут работать, и никакой высокооплачиваемой должности, которая требует серьезной квалификации я тебе предложить не смогу? Как и варианта типа «на вахте отсидеться»…

— Мне скоро восемнадцать, — напомнил я. — А должность любая, я неприхотливый. Могу уборщиком — но у вас роботы-уборщики. Могу на кухне поваренком, или на складе — принеси-подай, или подсобником при слесаре или каменщике. Я так понимаю, что основные работы у вас в вечерние и ночные часы проводятся, после занятий, так меня это полностью устраивает!

— А шуруповерт в руках держать умеешь? — внезапно спросил Ян Амосович.

Я даже чаем подавился.

— Да-а-а? То есть… Да! Умею.

— Мы новый жилой корпус сейчас обставляем, думали в помощь к столяру нанимать кого-то в Пелле, но если ты хочешь… — он шевельнул кистью правой руки, как будто предлагая мне что-то весомое.

— Мебель собирать? — еще раз уточнил я.

— Ну да, кровати, шкафы… Как у тебя в комнате. Новый корпус, для нового набора в следующем году. Мы расширяемся, — с видимым удовольствием проговорил Полуэктов.

— О-о-о-о да! — я чувствовал, что выиграл джекпот, не меньше! — Я умею собирать мебель. И вот что — оплата тогда не почасовая, а сдельная!

Спасибо тебе, Руслан Королев! Надеюсь, на самом деле, ты не рассыпался на осколки, а находишься в лучшем из миров, и тебе там — хорошо, потому что ты — мужик что надо! Надеюсь, кто-то когда-то про меня сможет сказать то же самое.

— И вот еще что, — директор отпил чаю. — Ты сказал на физкультуре, что хочешь заниматься кулачным боем, да? И про перчатки тоже упомянул…

— Ну, у меня неплохо получается драться, да, — признал я.

Я жил… Нет, скорее — выживал в интернате с сентября по май, и дрался если не каждый день, то каждую неделю — точно, особенно последние три месяца. И без ложной скромности скажу: по большей части второй всегда выглядел по итогу намного хуже, чем я. Если, конечно, этих вторых не было двое или трое.

— Запишем тебя в команду по «русской стенке». У нас Атмановские кулачки на носу, свежая кровь не помешает. Потянешь?

В моей голове мелькнула живая картина:

… две толпы коротко стриженных крепких парней, одни — с бело-синими шарфами, другие — с красно-белыми, несутся друг на друга по зеленому лугу. Потом — раздаются крики «вали говно!» и «самый сильный — бело-синий!», и свалка драки, и сбитые кулаки, и треснувшие ребра, и кровь из носу, и вкус победы — в первую очередь над самим собой, чувство преодоления животного страха и приобретения веры: в себя, в друзей, в «фирму»…

— Потяну. Если кормить будут так, как вчера и сегодня, и спать получится по восемь часов без проблем — то очень даже потяну, — решительно проговорил я.

— А что, спать приходилось с проблемами? — спросил директор.

— Ян Амосович, вы знаете, что такое «темная»? — вопросом на вопрос ответил я, хотя и знал, что это — национальная черта не русских, а кхазадов.

— Хотел бы не знать, — откликнулся Полуэктов и повернул правую руку внутренней стороной предплечья ко мне.

В его загорелую кожу здесь намертво въелись синие цифры — длинный номер! Концлагерь? Где он побывал в концлагере? Арагон? Речь Посполитая? Германская Конфедерация? Это сколько ему вообще лет? В любом случае — мы друг друга поняли. Да и вообще, этот разговор мне понравился гораздо больше, чем беседа с Адодуровым в интернате. Не все директора — скоты, оказывается. Хотя и Адодуров не скот, просто место работы у него скотское.

— Значит, мы договорились, Михаил, — Ян Амосович допил чай и пристукнул донышком чашки по подлокотнику кресла. — Ты стараешься, учишься с полной отдачей и изо всех сил не создаешь проблем. Я же прямо сейчас связываюсь с Людвигом Ароновичем — нашим столяром и с канцелярией, возьмем тебя по договору подряда подсобником. Кроме того — вместо следующей физкультуры ты идешь на «кулачку», поправь в своем расписании. Если вы с тренером споетесь, значит — так тому и быть. Если нет — будешь с парнями в килу гонять. Укрепляет командный дух!

Я, если честно, не хотел укреплять командный дух с неизвестными мне пацанами. Мне и двух странных соседей хватало для экспериментов по социализации. Но вслух сказал другое:

— Большое спасибо за участие, господин директор. По крайней мере хоть что-то в моей жизни прояснилось, — и я был совершенно искренен.

Ян Амосович милостиво кивнул, и разрешил:

— Можешь идти, тебе надо с соседями знакомиться, и вообще — освоиться. Занятия по развитию дара начнем завтра, сразу подходи к куполу №3, — он пошевелил пальцами и дверь открылась.

Тоже — телекинетик, выходит? Логично. Я встал и направился к выходу, но был остановлен задумчивым голосом Полуэктова:

— Михаил, а ваш дед Костя — это Константин Константинович Иголкин, доктор исторических наук?

— Мой дед Костя — это он и есть, — правда, иногда он подписывал письма другой фамилией, подлиннее, но если речь шла о научной работе, оплате счетов и всяком таком прочем — то там действительно значилось «Иголкин».

— А баба Вася — Василиса Васильевна Разумовская?

— Она, — кивнул я.

— Повезло тебе с опекунами.

— Еще как повезло, — не стал отрицать я.

Это, пожалуй, единственное, за что я испытывал к отцу что-то вроде благодарности. С него бы сталось упечь меня в какую-нибудь дыру типа интерната сразу, в десять лет. Но, как я понял, он надеялся, что общение с этими неординарными личностями стимулирует инициацию и я стану магом — таким сыном, о котором он мечтал. А нет, фигу! Неидеальному отцу — неидеального сына. Пришлось ему меня в унитаз башкой макнуть, чтобы результата добиться. Фигурально, конечно, не буквально. Буквально я лучше сдохну, чем с собой такое сделать позволю. Что характерно — не сработало, не получился из меня кто-то-там-подходящий, несмотря на все его ухищрения. Получился телекинетик. Мне — нормально. Ему — нет. Ну и плевать.

— Я пойду? — уточнить показалось нелишним.

— Иди. Купол номер три, шестнадцать часов, завтра. А к Людвигу Ароновичу можешь сразу после ужина идти, он в хозяйственном флигеле базируется.

Я спускался по ступеням административного корпуса, и мысль о близком ужине грела мне душу. А еще — как-то с интересом думалось о том, что в общаге я буду знакомиться с соседями, а на учебе — сидеть с Ермоловой. Это ощущение было новым, будоражащим… Сверстники, с которыми в теории можно просто пообщаться, даже — сделать общее дело вроде решения задачки по стереометрии или вытаскивания соседа из лазарета? Пожалуй, мне это нравилось.

В столовой было многолюдно, все столы оказались заняты, и я присматривал себе место, стоя с подносом в очереди у «свейского стола». Одним глазом смотрел на зал, другим — на котлеты по-киевски, со сливочным маслом. И взял себе три котлеты, и перловой каши, и салат из свеклы. Не то, чтобы я любил свеклу, просто знал, что еда должна быть разнообразной — так баба Вася говорила, и я правоту ее слов я на своих кишках испытал в интернате. Там кормили всякой дичью, в основном.

А тут — котлеты по-киевски! Золотистые. Я издалека увидел, как мне машет Ави — он сидел за одним столом с Тинголовым, в углу столовки. И у них для меня даже табуретка стояла, фантастика! Я шел практически окрыленный, а еще и Ермолову рассмотрел — она мне помахала, а потом печально развела руками: за ее столиком все места были заняты другими девчонками. В общем, я на Элю засмотрелся, и не заметил выставленной поперек прохода ноги.

Ее специально высунул какой-то гад, когда я мимо проходил. И я запнулся! И тарелки мои — с котлетами по-киевски и перловой кашей, и вторая — со свекольным салатом, полетели вперед, а я — полетел на пол. Но успел сделать невероятное — телекинезом придать движению котлет осмысленность! Тарелка ляпнулась на столик к Беземюллеру и Тинголову, и задребезжала, котлеты приземлились на тарелку, я грянулся об кафель, свекла разлетелась во все стороны, поднос оказался подо мной…

— Скотина, — сказал я, поднимаясь. — Сраное быдло. Какого фига ты сделал?

В руках моих был поднос, под прицелом глаз — смазливый брюнетистый говнюк, на лице которого сияла радостная ухмылка. Я споткнулся об его ногу, не об чью-то другую. И эта нога на моем пути оказалась специально, готов поклясться! Меня опять пытались чмырить? И здесь? Здесь-то какого хрена? Чего им не хватает?

Наверное, поддаваться злобе было глупо. Тут ведь работали камеры видеонаблюдения, в этой столовой. А у дверей дежурил какой-то незнакомый препод. И вокруг находилась примерно сотня самых настоящих волшебников, пусть и пустоцветов. Но я их всех вертел, вот что.

Сделал два шага к брюнетику — и без размаха ткнул ему подносом в рожу, а потом с размаху — поперек рожи. И пока ко мне бежал препод и пытались догнать дружки ублюдского быдлана, я успел добраться до столика с соседями по комнате, и ухватить одну котлету по-киевски, и запихать ее в рот. Потому что, судя по всему, поесть мне сегодня больше не удастся.

На плечо мое легла тяжелая рука.

— Ты ненормальный? — проникновенно спросил меня препод, когда увидел, что я не собираюсь сопротивляться и жую котлету. — Ты чего устроил?

Я развел руками: говорить я не мог, рот был занят. Вся столовая гудела, кто-то вскочил, кто-то — остался сидеть, другие — подбежали к брюнетику, некоторые — столпились вокруг меня. Наконец, я проглотил котлету и попросил:

— Можно запить?

Преподу было лет сорок, он выглядел человеком бывалым, но совершенно не понимал, что делать.

— Можно, — решил он. — Запей — и пошли к директору. Дурить не будешь?

— А брюнетика с собой возьмем? — поинтересовался я.

— Вяземский пойдет в медпункт, а потом придет к Яну Амосовичу. Слышишь, Вяземский? — он обернулся к любителю ставить подножки. — Ты тоже идешь к директору!

С некоторым удовлетворением я увидел, что этот Вяземский смотрит на меня со страхом. Но преподу он ответил явной заготовочкой:

— А я здесь причем? Он упал, а потом на меня кинулся!

— Что, там — слепое пятно? — с пониманием спросил я. — Стол обзор камеры закрывает? Думаешь, самый умный? Еще раз отмочишь такую дичь — я тебе хлебало на затылок поверну, слышишь? Только попробуй еще раз, быдло!

— Тихо, тихо! — замахал руками препод. — Пойдем!

Я взглядом попросил разрешения у Ави глотнуть чаю из его стакана, потом кивнул кхазаду благодарно, и пошел за серым френчем — бежать сейчас не было никакого смысла. Надо отвечать за свои поступки. Мне, конечно, стыдно будет перед Яном Амосовичем, но такое спускать нельзя. Чему-чему, но этому в интернате я научился. Знал я бедолаг, которых такими приколами довели до состояния дерганных, сломленных, суетливых чертей, которые испуганными глазами вглядывались в лица своих мучителей, готовые исполнить любую их прихоть… И хуже этого зрелища я ничего в жизни своей не видал.

Директор, конечно был сильно удивлен, увидев меня снова — второй раз за вечер. На сей раз Полуэктов восседал в официальном кабинете — огромном и внушительном, с портретами Государя и всех Цесаревичей, и министра магии — то есть главы Чародейского Приказа, конечно. На меня Ян Амосович из-за своего грандиозного стола взирал весьма грозно, слушая версию незнакомого препода об инциденте в столовой. Послушав о всплеске немотивированной агрессии со стороны интернатского новичка, он спросил:

— Ты социопат, Титов? Признавайся честно.

— Я не социопат, Ян Амосович. Мне подножку поставили, — я развел руками. — Посмотрите по камерам — ничего не увидите. Он знал, что там слепое пятно, на полу у самого стола, и выставил ногу.

— Поэтому вызверился? — он говорил со мной довольно участливо.

— Нет, поэтому я ему подносом по хлебалу съездил, без вызверивания, — объяснил я. — А вызверился я потому, что без ужина остался. Я взял себе перловку, салат из свеклы и три котлеты по-киевски.

— Со сливочным маслицем? — уточнил Полуэктов понимающе.

— Золотистые… — вздохнул я. — Я их нес, а он ногу выставил. А я засмотрелся…

— На девушек?

— На котлеты, — брякнул я, мысленно выдохнув. — Я ведь интернатский. Вы знаете, что такое бигос?

— Хотел бы я не знать… — он почесал предплечье, там, где у него осталась татуировка из концлагеря. — Выходит, потеря ужина тебя расстроила гораздо больше, чем потеря равновесия? Ты из-за подножки не злился?

— А чего тут злиться? — удивился я. — Он же быдло! И проверочки эти, и шуточки — быдланские. Тут злость ни при чем, тут четкое осознание: ему если в рожу сразу не сунуть — он же понимания иметь не будет, что дичь нарезает! И продолжит это делать. Я так понимаю — до меня никто не сунул?

— Это Вяземскому-то? — директор и препод переглянулись. — Нет, никто не сунул.

— Ну вот, потому он сегодня ножку и вытянул. Так что, вернете меня в интернат? — уточнил я.

— Вернем тебя в столовую, — хмыкнул Ян Амосович. — А точнее — на кухню. Будешь тарелки очищать прежде чем в посудомойку запихать. А на работу сегодня не выйдешь, так что — минус деньги. Нечего в столовой драться, привыкай — ты аристократ! Брось ему вызов — и деритесь на специальной площадке, по оговоренным секундантам правилам. Ахнуть не успеешь — Вяземский тебе вызов пошлет!

— Я ему снова в рожу суну, — пообещал я. — Даже без подноса. Может он и отделает меня как Бог — черепаху, но уйдет с хорошим фингалом. Он что — какой-то крутой?

— Крутой, — кивнул Полуэктов. — Но получит отметку в личное дело. И ты — тоже. Три отметки — отчисление. Ты — в опричники, он — домой. Все драки и разборки — только через вызов. С правилами поединков предлагаю ознакомиться заранее. Будешь «совать в рожу» по факту — вылетишь из колледжа. Уразумел?

— Уразумел, — кивнул я. — Куда уж доходчивей.

А сам подумал, что в случае чего — пойду к куратору служить, в Кавказский полк. Барбашин — мужик адекватный, да и телекинетик этот, Нейдгардт — тоже. Наверное, у них есть чему поучиться. Но явно нет девчонок в клетчатых юбочках, и это — большой минус.

Студентки в столовой