На золотом крыльце

Глава 11 Вещи поважнее

Спецовка по условиям договора найма переходила в мою собственность! Вот это — новость так новость! Сама по себе одежка — что надо, прочная и удобная, и с самоподгоном по размеру, явно опричного изготовления, во всяких земщинах такого не делают! А еще — ботинки. Ботинки — просто загляденье, крепкие, высокие, на тракторной подошве, кажется, даже со стальными вставками в носах. В них и осенью, и зимой гонять не зазорно, никто и не подумает, что они какие-то там рабочие. Может, у меня стиль такой?

Так что постепенно я становился зажиточным парнем: джинса из интерната, местные серые брюки и клетчатая рубашка, кеды, кроссовки, ботинки… А еще мне тут выдали сменное белье — обычные черные футболки и трусы-боксеры, несколько пар. Это тренер наш, Мих-Мих, постарался, за что ему большое человеческое спасибо. А Руари поделился зубной щеткой, у него их было аж три, в герметичных упаковках:

— Держи, — сказал он. — Экологичная, из перерабатываемых материалов. И пасту зубную бери, не стесняйся. «Кедровый бальзам» производства Ород-Рава, Байкал! Лаэгрим делали. Они хоть и вредные, но наши…

Лаэгрим — это сибирские эльфы. В отличие от европейских, беленьких и изящных младовегетарианцев, эти — свирепые хищники. Недаром в честь Эльфийских Добровольцев чуть ли не в каждом городе если не проспект, то сквер назван…

Ну, а полотенцами и постельным бельем нас в общаге снабжали. А книжками — в библиотеке! Библиотека тут была более, чем приличная, так что я на переменке после первого урока туда сбегал и взял четыре книги: Большую Энциклопедию — том на «Г», конечно; сборник билетов по истории Государства Российского, сборник экзаменационных задач и сборник изложений.

Свинство и шулерство? Конечно! Но за каким хреном мне сдавать экзамены, скажем, на семь или восемь баллов, если я могу получить максимальные десять? Тут осталось-то недели три, и я прочту все это от корки до корки, и запомню. А потом — возьму из Библиотеки. И перепишу на бумагу. Плевал я на эти условности, я неплохо разбираюсь в математике, но, например, алгебра всегда казалась мне скучной. И с языками вопросов нет, но вот дали бы сочинение вместо изложения, тут я и не думал бы списывать, зачем? Но изложение — тоже скукотища. А про билеты по истории я и вовсе молчу: история эта такая дичь, в которой важно говорить не то, что считаешь правильным, а то, что понравится экзаменатору. Или — соответствует принятым государственным стандартам. Это я усвоил, экзамены я сдавал каждый год, поскольку учился дома и катался в Народное просвещение только на аттестацию…

Людвиг Аронович остановил меня на улице с этой самой стопкой книг.

— О! Мин херц, а я фрукты принес! — он потряс передо мной авоськой. — Из Сиама!

— Э-э-э-э… Людвиг Аронович, я же один просил, а…

— Это — материальное поощрение от непосредственного начальника. Мы с твоим телекинезом неплохо вчера работнули, так что и денег заработаем тоже прилично. Можешь считать это авансом! Держи! Тут всего по одной штуке: папайя, маракуйя, питахайя…

— Че-го?

Ну, я названия эти слышал, конечно, кроме питахайи, но вживую не видал никогда. Да и видеть нашего российского гнома, у которого изнутри седой бороды раздается «маракуйя» — это, конечно, матерая дичь!

— Из Раджапура, я же говорил… — отмахнулся слесарь. — Держи давай, делать мне нечего больше, как тут с тобой лясы точить! Надо идти дверь в подвал чинить, в девчачьей общаге, какой-то дер швайнише шуфт. Вечером тебя ждать? Или ты дерешься?

— Дерусь, — сказал я. — Ждать. Я тут узнал, что ссадины, вывихи, ушибы, легкие ожоги, обморожения и ранения на месте лечат студенты-целители. Так что — приду. Не того полета птица этот Вяземский, чтобы в реанимацию меня отправлять!

Я храбрился и понтовался, и гном, прищурившись, смотрел на меня и кивал. Он был дядькой опытным и явно видел меня насквозь. Но комментировать мою браваду не стал, спросил только:

— А почему энциклопедия на букву «Г»?

— Потому что гаяскутус! — гордо ответил я.

— Ферштейн! — крякнул он. — Вопросов больше не имею.

Книжки я занес в комнату, там же оставил фрукты. Все, кроме одного: розовая страшная штуковина с какими-то отростками произвела на меня наибольшее впечатление. Его я сунул в пакет с учебниками и тетрадками и побежал на занятия.

И, конечно, я опоздал. И, конечно, уже полным ходом шла математика, и математичка сказала, увидев меня в дверях:

— Я вхожу. Я беру распечатку с индивидуальным заданием, сажусь к Ермоловой и решаю на отметку.

И я вошел, взял распечатку и с большим удовольствием сел к Ермоловой. Ну, а что? Это же не я виноват, а Анна Ванна! И, улучив момент, когда математичка что-то писала на доске, и все смотрели на нее, а не на нас, сунул руку в пакет, достал питахайю и передал ее Эле под партой.

— Это тебе!

— Это что? — ее глаза стали круглыми, она от неожиданности взяла странную розовую штуковину и спрятала ее себе в рюкзак — инстинктивно, чтобы никто не видел.

— Питахайя из Раджапура. Вкусно и не ядовито, — с видом знатока прошептал я. — Знаешь, если б не ты — я б его убил, и все, капец…

— Тш-ш-ш-ш, дурак дурной, молчи! Потом поговорим! — она двинула мне подошвой своих ботиночек по голени — больно вообще-то.

Но я был доволен: она собиралась со мной поговорить. А индивидуальное задание что? Фигня. Пять заданий, первое — арифметика, пусть и дичайшая в десять действий, второе — биквадратные уравнения, третье — тригонометрия, четвертое — производные, пятое — стереометрия.

Я сделал четыре из пяти пунктов быстро, минут за двадцать, а за третье и браться не стал: тригонометрия — это скука смертная. А подсматривать в Библиотеке не хотелось.Так что я встал со своего места, подошел к учительскому столу и сдал тетрадь математичке.

— А третье? — спросила Анна Ванна.

— А мне неохота… — развел руками я.

— Латруга! — непонятно прокомментировала математичка. — И в итоге — я получаю свои семь баллов.

— Почему семь, если восемь? — искренне удивился я. — Четыре задания из пяти решено правильно, восемь же баллов.

— А вот тут я поставил минус вместо плюса? — ткнула пальцем Анна Ванна в мою тетрадку. — И решение у меня поехало невесть куда…

— Поставил, — понурился я. — Поехало.

— Поэтому я больше не ленюсь, а делаю хорошо и качественно все задания, которые задает учитель…

Это было очень резонно, и это я запомнил. Дебильный минус…

А на географии Эля снова поставила на соседний стул свой рюкзачок и показала мне язык! Нет, ну как так-то? Тиранит меня, получается? Вредина, однозначно! Фигу ей, а не маракуйю с папайей! Мы их с пацанами потом сожрем в комнате. Они у меня вон какие надежные: свининой кормят, щетку зубную дарят… И я поперся на последнюю парту, к двум неразлучникам: Руари и Авигдору.

Они там резались в «точки» на клеточной бумаге, у эльфа аж кончики ушей покраснели! Географичка весь класс по очереди вызывала к доске, гоняла по карте: страны, столицы, метрополии, доминионы, колонии, вассальные территории… С этим у меня проблем не было: над кроватью в усадьбе всегда карты висели, три штуки: политическая, физическая и хтоническая — с аномальными зонами.

Так что я мысленно понизил значимость географии и открыл сборник задач по математике, и строчку за строчкой стал его прочитывать, проговаривая про себя. Даже тригонометрию! Потому что, если не встретятся точь-в-точь такие задания, а циферки там поменяют, например, все равно — задачи и уравнения точно дадут однотипные, правила такие. И уж с помощью Библиотеки я нарешаю их будь здоров! И минусы никакие мне помехой не станут, точно… И раньше всех я сдавать не стану, дурак я, что ли?‥

Ментальные способности рассекречивать — себе дороже. У нас в богохранимом отечестве менталисты — на особом счету!

— Титов, вас я у доски еще не видела, — проговорила географичка — строгая, высокая и худая, как щепка, женщина в очках. — Выходите и покажите нам Авалонские зависимые терриотории, и назовите их типы и признаки.

И я пошел. Что я — Инис Мону, Белиз и Сингапур не покажу, что ли? Или мимо Ванкувера промахнусь?

Эльвира настигла меня после обеда.

Я просто отдыхал под деревом, дремал с книжкой на лице, привалившись спиной к стволу ясеня: эти задачки для экзамена меня задолбали, но я был намерен вбивать себе в мозг по сборнику за день и сдаваться не собирался. Но задремал. Мог себе позволить! Тренировки по кулачке через день, сегодня — пропускной, до занятий с Яном Амосовичем — еще полтора часа…

И тут такое неожиданное пробуждение от дремоты:

— Привет, Титов. Открой рот, закрой глаза, — прозвучал голос Ермоловой, и книжка с моего лица куда-то делась.

— Ам! — сказал я и прислушался к ощущениям, пережевывая странное угощение, одновременно напоминающее киви, мороженое, желе и что-то там еще. — Вкусно. Это что?

— Это твоя питахайя, — откликнулась Ермолова. — Ну, раз вкусно — тогда я тоже попробую.

Коварная женщина! Я открыл глаза и смотрел на девушку: сквозь ее кудряшки просвечивало солнце, а в руке она держала канцелярский ножичек и надрезанную розовую штуковину с зелеными отростками и белой в черную крапинку съедобной сердцевиной. Это ж мой подарочный фрукт! Эх, грушу надо было дарить, Королев дерьма не посоветует… Но и питахайя ничего такая, приятная!

— Мне нравится, — Эля положила в рот дольку, аккуратно прожевала и проглотила. — На самом деле — вкусно. Необычно. Никогда не пробовала. Ты, как я вижу, тоже. Скажи-ка, это с чего такие презенты?

— Ты — очень красивая девочка, Ермолова, — проговорил я, щурясь от солнца и посматривая на нее. — Честное слово. Когда ты на меня смотришь вот так, как сейчас — меня всего колбасит. В хорошем смысле. И улыбка у тебя классная. А еще — ты первый человек за полгода, который ко мне просто хорошо отнесся. Подсказывать стала! Ты мне нравишься, вот и все.

— Ого! — она очевидно смутилась, придержала юбочку рукой и села рядом на траву. — И ты так запросто мне это говоришь? Не стесняешься?

— О, я и сам в шоке, — меня разбирал смех от всей этой ситуации и от собственной смелости. — Просто как-то меня осенило с недельку назад… Всерьез так осенило. И товарищ старший помог… В общем, я немного пересмотрел свои взгляды на мир. Решил, например, что могу сказать очень красивой девочке, что она — очень красивая. Чего ж в этом плохого? И ты вправду мне нравишься, но тебя это ни к чему не обязывает, ты ж в этом не виновата!

— Нет, ты правда — странный! — она склонила голову. — Никто больше из ребят…

— … об этом не задумывается, — кивнул я. — Я просто по жизни — задумчивый.

— Ты? Титов, мне кажется, ты вообще не думаешь, что творишь! — она вспыхнула. — Я вообще-то за этим тебя искала, а не чтоб питахайей кормить!

И, совершенно противореча своим словам, Эля сунула еще дольку в рот мне, а потом — себе. Я и не думал отказываться. Мне вообще все очень нравилось!

— Ты знаешь, почему Вяземский к тебе привязался? — она нахмурилась. — Вообще-то из-за меня. Он уже пару месяцев ко мне подкатить пытается, но… Да пошел он, нарцисс! Пусть со своими курицами дальше тусит! Представь — обжимается на дискотеке каждую неделю с новой девчонкой, а потом думает, что я… В общем, даже и говорить не хочу! Короче, ему кто-то из девчонок доложил, что тебя ко мне посадили, и что мы с тобой общаемся. Вот он и вызверился. Хотел, чтобы ты вызвал его на поединок, он бы тебя унизил.

— А я дал ему подносом в лицо и сам его унизил, — я широко улыбнулся. — Правда, здорово? И вообще — вот ты не права, что я не думаю перед тем, как что-то сделать. Думаю! Но я вообще-то интернатский. У меня целый учебный год был, чтобы над такими вещами поразмыслить. И я знаю точно: если такой скотине спустить с рук что-то один раз, он почувствует слабину и не отцепится. Если он пытается давить словесно — ну, так нарежь ему словами в ответ, чтобы его перекосило. Если поднимает руку — бей так, чтобы тошно стало, и плевать на последствия! Иначе — всё.

— Что — всё? — она прям слушала меня!

— Ну, станешь чертом, — пояснил я, как нечто само собой разумеющееся.

— Каким еще чертом? Это что, какой-то статус или типа того?

— Типа того. Это — отсутствие статуса. Полная потеря собственного достоинства. Черта все шпыняют, он мусор выносит, носки стирает, туалет чистит, делает все неприятные дела… Просто потому, что боится, что его побьют.

— А ты? — она хлопала глазами.

— А меня постоянно били, ну, и я бил в ответ. С переменным успехом, — я развел руками. — Что тут выеживаться, я не какой-то там былинный богатырь или урукский воитель. Я один с тремя не слажу… Не мог сладить раньше. Теперь — пожалуй, что и да. Магия — страшная сила!

— Но он-то тоже маг, понимаешь! — она ткнула меня пальчиком в грудь, а ножка ее на мгновение прижалась к моему колену, и меня просто как током пробило!

Я на мгновение прикрыл глаза, медленно выдохнул, пытаясь сосредоточиться на разговоре, а не на ее ножке. Это было очень, очень сложно:

— Ну, маг, ну… — Господи, почему от нее так классно пахнет? — Ну, выйдем мы сегодня на площадку, он заморозит меня в ледяную глыбу… Ну, и что? Или не заморозит?

— Не заморозит. Он же пока пустоцвет, — Эля, похоже, заметила, как я на нее смотрю, и чуть-чуть отстранилась. — Но Ледяные Стрелы и Оковы Хлада у него максимально эффективные, и академическую магию Вяземский целый год изучает, защиту он ставить научился хорошо и быстро…

— Так, — я посерьезнел и принял более собранную позу. — Ты видела его бои раньше?

Инсайдерская информация мне бы точно не повредила!

— Видела, конечно, он раз в месяц минимум на площадке кого-то избивает! Доказывает всем, что он альфа… — девушка закатила глаза. — Почти весь колледж ходит смотреть. Потом ведь эти поединки у старших на занятиях по развитию дара разбирают, как наглядный пример. И видео пересматривают.

— На всякого альфу найдется свой сигма, — откликнулся я. — Хотя меня эти выдуманные каким-то кхазадом ярлыки и бесят. Расскажешь, как он проводит бои?

Ермолова попыталась возмутиться:

— Да я не за тем…

— … а затем, чтобы я больше не лез тебя защищать и держался от него подальше? Это не обсуждается, — отмахнулся я. — С тех пор, как Афоня высунул свою дурацкую ногу поперек прохода в столовой — это между мной и им. Ты здесь вообще ни при чем.

— Как это ни при чем? — возмутилась Эльвира. — Это в каком смысле?

— В таком смысле, что мы — мужчины, а ты — девушка. Есть кое-что поважнее отношений, романтики и всякой такой дичи! — я был непреклонен.

Руслан Королев, я, если буду в церкви — я за тебя там десяток свечей поставлю. Что бы я без тебя делал?

— Нет, ну, в принципе… — она посмотрела на меня удивленно, а потом расправила складки юбки и вздохнула. — В принципе, было бы неплохо, чтобы кто-то ему наподдал по всем правилам. Но я не хочу, чтобы тебя покалечили!‥ Ладно, я готова тебе рассказать про бои Вяземского. А ты мне тогда скажи — это что такое для тебя важнее романтики, отношений и всего вот этого вот? Любви тоже?

— Любви? Пожалуй, что и любви — тоже, — пожал плечами я. — Римляне называли это auctoritas и dignitas. Если по-русски: репутация, уважение и достоинство.

— Ого! — сказала Эля. — Красиво. Мне нравится.

Мне тоже понравилось, как я клево нарезал. И главное — не выпендривался, а выдавал как есть. Хотя с латынью малость и переборщил. На фига мне девушке на латыни что-то задвигать? Чисто поумничал, самому противно. Но ей-то я этого не сказал. Спросил только:

— Так что там с защитой? Что он там делает, как это работает?

— Ну, слушай… — она заправила прядь волос за ухо и заговорила.

А я слушал очень внимательно, и чем дальше слушал — тем отчетливей понимал: бой мне не выиграть, но свое обещание разбить Афоне хлебальник еще раз я вполне претворить в жизнь мог!