На золотом крыльце

Глава 18 Разговоры о будущем

— Доконали, значится, старика-то нашего — сказал широкоплечий рыжий мужчина и потянулся за стаканом. — В Маньчжурии.

Его мощные руки бугрились мышцами и венами, запястья — защищены широкими металлическими браслетами. Ухватив стакан, он мигом выпил содержимое и, пристукнув донышком, поставил посуду на стол. Мужчина был гладко выбрит, идеальная выправка выдавала в нем человека, явно связанного с армией.

— Ладно тебе, Митька, краски сгущать, — шевельнул пальцами второй — чуть полноватый, красивый, с окладистой бородой, тоже — рыжий. — Он Ород-Рав с ног на голову поставил и Балканскую войну на себе вытянул. Выкарабкается.

На его руках сверкали перстни, из-под ворота рубашки тончайшего шелка виднелся модный в этом сезоне шейный платок.

— А если нет, Вась? — широкоплечий пошевелился в кресле, так что под простой армейской футболкой заиграли мускулы, и снова налил себе из бутылки. — Нам ведь потом все это тянуть, а, браты?

Повисла тяжелая пауза. Третий мужчина, явно имеющий фамильное сходство с обоими собеседниками как чертами лица, так и цветом волос, пока помалкивал. На вид несколько более интеллигентный, в заляпанном чем-то красным лабораторном халате, с мешками под глазами и чуть растрепанными волосами и бородой, он задумчиво постукивал кончиками пальцев друг о друга, сложив ладони «лодочкой».

— Митя, ты имеешь в виду, что тянуть всё придется кому-то конкретному? — сказал тот, кого назвали Васей. — В том смысле, что почему бы и не тебе, да?

— Ну, скажем, из нас троих у одного меня есть сыновья, — развел руками мускулистый, явно старший из троих. — У тебя — только дочки. Ой, ладно, не делай такое лицо — у каждого есть бастарды. Мы все глупили в юности: одному нравились орчанки из таборных уруков, другому — победительницы земских конкурсов красоты, третьему — кошкодевочки из Зоотерики, не будем показывать пальцем. Но бастарды — не в счет. У Федьки тоже, небось, имеются, даром, что холостяк. А вот из законных наследников…

— Аринка беременна, — проговорил франтоватый Вася. — Шестой месяц. Так что, если ты хочешь воспользоваться этим старинным правом преимущества — ничего не выйдет. У меня будет сын. Назову Ваней, в честь отца.

— Та-а-а-к! — поднял брови Митя, которому гораздо более подошло бы именование «Дмитрий Иванович». — Новости! Ну, хорошие, в общем, новости. Браты, вы ж не думайте, я…

— А мы и не думаем, — подал голос Федя — тот самый задумчивый интеллигент в белом халате. — Мы уверены, что никто из здесь сидящих в здравом уме не покусится на родную кровь. Но знаешь, Митька, есть у каждого из нас злостные доброжелатели. Те, которые мнят себя лидерами наших условных «партий» и уже делят куски пирога за спинами «своего» претендента…

— Наша партия одна: семья и род! — сжал пудовый кулак старший брат. — Если какая-то скотина…

— Не если, а уже, — поправил его младший — Федор.

— В каком смысле? — удивился Вася. — На детей покушались?

— На моего сына, — мужчина в белом халате встал и распрямился во весь рост. Его разноцветные глаза — голубой и зеленый — горели мрачным огнем. — Какая-то скотина, а точнее — целых две группировки каких-то скотин шесть раз покушались на моего сына. О трех случаях он знает, остальные свернули безболезненно для парня.

— Парня? Федя, ты про какого-то из своих бастардов сейчас говоришь? — поднял бровь Митя. — Вась, ты не в курсе, что несет наш младшенький?

— Я говорю про моего сына, — нахмурился Федор. — Про законного сына!

— Да ну! — вытаращился Василий. — Это как?

— Да вот… — из внутреннего кармана халата на стол, к стакану с алкоголем полетела заламинированная, сложенная вчетверо бумага. — Это копия, конечно. Оригинал хранится где положено, я его, если потребуется, Патриарху предъявлю и отцу тоже.

Огромный Дмитрий ухватил документ и стал читать про себя, а потом передал его Василию.

— Свидетельство о венчании? Ну, приберег аргумент, конечно… Просто тяжелая артиллерия. Ты чего — венчался с какой-то девкой тогда, в Васюганской Хтони? В смысле — в Оазисе? Тебя три года оттуда выковырнуть было невозможно, а я все думал — чего ты там торчишь-то? Оказывается — юбка…

— Ты говоришь о моей погибшей жене, братец. Будь любезен — подбирай выражения, — на скулах Федора заиграли желваки. — Но — да. Я женился на Дарье, и у нас в законном и освященном церковью браке родился сын.

— И как он? — живо заинтересовались мужчины, осознавая новую реальность. — Толковый племяш у нас растет?

— Своеобразный, — признался Федор. — Очень бойкая натура, любопытный до ужаса, кажется — у него в голове тормозов порой не хватает. Инициировался недели три назад…

— О-о-о-о! Так ему лет четырнадцать? — предположил Василий

— Семнадцать, — признал младший брат. — Перестарок. Но очень быстро наверстывает.

— Поня-а-атно, почему не говорил… Но теперь-то представишь его ко двору?

— Нет, — просто ответил Федор. — Не представлю. Да и вообще — был он при дворе, только внимания никто особо не обратил. Думали — очередной Рикович. Так или иначе, не сейчас — точно.

— Но… — подался вперед Дмитрий.

— На это у меня причина есть, — сделал отсекающее движение ладонью младший из троих братьев. — Но твой заход про преимущества наследника с сыновьями мы убираем в сторону. Каждый из нас на данный момент… Ладно, Вася — через три месяца, но все-таки — у каждого из нас есть сыновья.

— И что — придется бодаться у гроба? — скривился старший брат — Дурацкий обычай.

— Авось не помрет папаня? — вздохнул Василий. — Очень не вовремя он с рельс сходить начал…

— А когда бы оно вовремя было? — отмахнулся Федор. — Разберемся. Со своей стороны — клянусь, братья, поддержать того, кто победит, быть опорой и поддержкой, служить или на нынешнем своем посту, или на любом другом, какой сочтет сообразным новый глава семьи и…

— И я клянусь,— кивнул Дмитрий. — По-любому. Мы что — больные что ли, своих мочить?

— Нет вопросов, — огладил бороду Василий. — Клянусь, что после того, как все решится — поддержу любой результат. И сейчас ничего не злоумышляю ни против вас, ни против ваших детей. За кого вообще еще держаться-то? Поодиночке нас сожрут.

— Не те, так эти, — ухмыльнулся Федор. — Не эти — так те. Но мы их первые сожрем.

— Есть мнение, — проговорил старший. — Вполне очевидное и для вас тоже, уверен. Сдается мне, и доброжелатели, и недоброжелатели постараются покачать ситуацию, посеять меж нами вражду в самое ближайшее время. Они тщат себя надеждами на междоусобицу, но черта им лысого! Однако нагадить попытаются сильно, могут погибнуть люди, пойдут слухи… Если на твоего ЗАКОННОГО сына действительно покушались, Федька… Это выходит за всякие рамки. Предлагаю, браты, нам выйти сейчас из этой комнаты и подергать за ниточки — каждому в своей сфере. Чтобы встретить возможные неприятности во всеоружии. Ну, и найти паскудников и дать укорот. Такое мы никому не прощали и не простим…

— Лучше перебдеть, чем недобдеть. Месяц-другой, и все станет ясно, — закивал средний брат. — И с ответкой — поддерживаю. Даже если это моя «партия» устроила. Совсем страх потеряли, ироды!

— Принято. А через два месяца — или ишак помрет, или падишах, — ухмыльнулся младший, явно довольный таким единодушием. — То есть — или мы будем отпевать папаню и бодаться, или у нас будет здоровый родитель, который все разрулит.

— Как и всегда разруливал, — улыбка старшего вышла кривой. — Ладно, браты, пошли работать… Работы — полно!

И они по одному вышли из комнаты. Мускулистый и свирепый Дмитрий, огромный, как тяжелый танк прорыва. Василий — щегольски одетый, в идеальных штиблетах и с аккуратной прической. И чуть всклокоченный Федор — худощавый человек в белом халате, на котором виднелись явные пятна засохшей крови.

В коридоре запахло озоном, где-то вдалеке громыхнули приглушенные раскаты грома, и все они по очереди исчезли в едва различимом глазом мутном мареве телепортов.

Я, честно говоря, закончил решать математику пятнадцать минут назад и теперь рисовал на черновике гербы великих кланов Государства Российского, пытаясь вообразить — кто вообще мог быть моим папашей. Шуйский? Юсупов? Демидов? Барятинский? Трубецкой? Вишневецкий? Не дай Бог — Радзивилл? Явно — кто-то весьма могущественный, глава или наследник рода… Скорее всего — официально бездетный, иначе с чего бы ему меня прятать? Может, я — его единственный ублюдок, и он думает в итоге меня узаконить? Надо добраться до компа и поискать в сети сведения о холостых и бездетных аристократах с самой вершины… Хотя — не обязательно холостых. Может, у них с женой нестыковка?

Я ловил недоуменные взгляды Ермоловой, которая сидела рядом. Мол, как я это так быстро-то экзамен порешал? Сама она оставила напоследок логарифмы и теперь решала уравнения на листочке. И испытывала некоторые затруднения, потому как без конца стрикала ручкой, вместо того, чтобы расписывать пример. Я глянул в листок с ее заданиями и быстро написал рядом с гербом Шуйских:

И тихонько постучал по парте. Она мигом увидела, глянула — и в ее глазах сверкнуло понимание. Эля — девочка умная, просто бывают вот такие временные помрачения. И задание простое, в общем-то, решала она на уроках и посложнее, но… Я и сам порой туплю конкретно, просто теперь, когда у меня Библиотека в голове, это не страшно. А Ермоловой только суть нужно было ухватить! Она благодарно кивнула и уткнулась в тетрадку. А я мигом зачирил ручкой подсказку.

— Титов! — сказала Анна Ванна. — Я закончил. Я сдаю экзаменационную работу.

— Но…

— Я рисую оленей! — надавила голосом она. — На выпускном экзамене!

Зараза. На гербе Шуйских и вправду изображен олень.

— Я рисую оленей… — понурился я, собрал со стола тетрадку с решенными заданиями, черновики и прочую всякую дичь. — Я сдаю экзаменационную работу.

Конспиратор из меня — так себе. Сорок минут до конца выделенного времени! Сначала чуть перед Риковичем не спалился, теперь вот — экзамен раньше закончил… С другой стороны — я тут меньше месяца, откуда им знать, может, я изначально такой дофига умный?

— Я ожидаю за дверью, — сделала широкий жест рукой Анна Ванна.

Конечно, я не стал ожидать за дверью. Я пошел к Людвигу Ароновичу — он уже начинал сборку сцены.

Кхазад малость оклемался после приступа и выглядел хоть и потрепанным, но вполне живым. Разве что тяжелое дыхание и капельки пота на лбу выдавали некий надлом в его состоянии — физическом или психическом.

— Хуетак, Миха, — сказал он. — Написал математику?

— Написал. На девять, — откликнулся я, вынимая из рюкзака серо-красную спецовку и переодеваясь за кустами.

— Откуда знаешь? Вечером же результаты будут! — Он ковырялся в ящике с инструментами.

— Десять не поставит Анна Ванна, она меня недолюбливает. А девять будет в самый раз. По итогу в аттестат влупят восемь. В интернате я не особенно хорошо учился, за год семерка должна быть. Девять плюс семь, разделить на два — получаем то, что получаем, — я зашнуровал ботинки. — Ну что, командуй!

— Командую: бери вон ту хреновину и неси к вон той… Унбеканте захе!

Я не знал кхазадского, но чего он от меня хочет — сообразил. И потащил. Мы специально начали работу за неделю до выпускного: конструкция даже многоопытному Лейхенбергу была незнакомой. Да и с проводкой, освещением и прочим предстояло помучиться. К тому же ни его работы столяра, ни моих экзаменов и тренировок никто не отменял. Так что работали часа по два, после обеда или вечером, не надрываясь.

Хотя, конечно, почти все мои однокурсники, даже Ави, на спорт в эти дни забили болт. Какой спорт? Русский сдавать послезавтра, а потом — историю! Старшекурсники тоже находились в запаре: у них шли зачеты. Так что периодически получалось так, что Мих-Мих работал со мной по индивидуальной программе, и это было хорошо: когда тренер брался за меня всерьез, то на эти полтора или два часа у меня все мысли из головы вылетали. И про зависимость Людвига Ароновича, и про Элю, которая с Вяземским танцует, и про отца родного, который мрачной скалой нависал над всей моей жизнью, я напрочь забывал.

Поводов для раздумий хватало: например, после выпускного, в начале июня, все должны будут разъехаться по домам на пару недель, а я, похоже, останусь тут. А потом, с двадцатого числа, начиналась военно-хтоническая практика, и это тоже было довольно волнительно… Ну, и после практики Полуэктов обещал мне дать работу курьера! И я, кстати, понял почему — в конце лета мне уже будет восемнадцать. Первое совершеннолетие! Или он эти две недели имел в виду?

Так или иначе, во время работы с Лейхенбергом и тренировок с Мих-Михом это все отступало на второй план. Существовал только этот момент. Только правильная стойка, нужный поворот корпуса, концентрация на ударе. Только «хреновина», «айн вердаммтес майстерверк» и «швайнехунде думмкопф» — я и половины не понимал, но эмоциональной окраски обычно хватало.

Сцену мы собирали шаг за шагом — сначала помост, потом — боковые колонны, на них — кронштейны для навеса, с моторчиками — они сами по колоннам наверх должны ехать, потом — сам навес. На двоих — дело небыстрое, но опыт кхазада и мой телекинез неплохо работали вместе. Единственное — я видел, что у него с собой в сумке всегда лежит термос. При мне он этот дерьмовый скомороший чай не пил, но я-то с Людвигом Ароновичем часа четыре находился в сутки! Душа у меня за него болела, это точно.

В зале было пустовато. Пара старшекурсников — какой-то коренастый гном и не менее коренастый человеческий парень — отрабатывали удары: один с лапами, другой — в перчатках. Мих-Мих с озадаченным видом сидел на скамейке у окна и тыкался в смартфон. Тренер — в смартфоне! Таким я его никогда не видал!

— О, — сказал он. — Титов. Может, это и ответ?

— А может, это — просто это Титов? — насторожился я.

Тренер почесал лысину.

— Тут указивка пришла: товарищеская встреча по русской стенке. Не знаю, что им в голову стрельнуло, но двенадцатого июля мы с командой на пятьсот кэгэ должны быть в Ревеле.

— Так разъедутся же все по домам, — тут же понял суть проблемы я. — Кому драться?

— Вот! — сказал он. — Тебе, например. Хоть ты и новенький, но встреча-то — товарищеская.

Настало мое время чесать башку. Вот тебе и ответ про две недели! Отгуляли выпускной, разобрали сцену — и пожалуйте драться в Ревель.

— Нет, ну… То есть — да! Если у директора на меня никаких планов нет, то я готов.

— А какие у него могут быть на тебя планы? — удивился Мих-Мих.

— Я же подрабатываю, — я зачем-то раскрыл рюкзак и показал ему серо-красную спецовку. — Помощником столяра и рабочим сцены. Может, и ещё кем-то придется. А с кем драться-то?

Не буду же я ему про курьерство говорить? Мало ли — все обломится.

— Ревельское магическое военно-строительное училище, — пояснил он. — Там пополам люди и гномы, насколько я знаю. Команда тоже юниорская…

— Так я не юниор, мне восемнадцать только через пару месяцев исполнится! — заметил я.

— А мы никому не скажем, — ухмыльнулся Мих-Мих. — Как они девятнадцатилетних орясин выставляют в матчах по киле для несовершеннолетних — так никто и слова не скажет. Так и мы в русскую стенку одного молодого-перспективного воткнем. Или даже двух, как получится. Нам десяток точно надо собрать, чтоб с заменами! Ревельские — ребята крепкие.

— Подлечат на месте? — поинтересовался я.

— Подлечат, — кивнул он. — Там и медмагический колледж рядом. Эх, преподши у них симпотные!

«Симпотные», слово-то какое! И рожа у Мих-Миха стала совсем как у кота, который о съеденной сметане вспоминает. Кстати, интересно, а Мих-Мих — маг или цивильный?

Я закрыл глаза и глянул на него в эфирном спектре. Определенно — аура у него имелась. Плотная, густая какая-то и очень-очень близкая к телу. Может — боевой маг-пустоцвет? Очень похоже на то.

— В общем — я тебя записываю. А с Амосовичем договорюсь, — сказал он. — И вот что: зная твою меркантильную натуру, Титов, сообщаю: командная форма — одежда и обувь — за счет колледжа. И в личное пользование. И кормежка — четыре раза в день. Еще капы и бинты тоже тебе останутся.

Ну вот, теперь я — меркантильный! Отлично! Честно говоря — мне стало слегка обидно. А ничего, что я гол, как сокол, как баба Вася говорила? Станешь тут меркантильным! Но вслух сказал другое:

— А сухой паек в дорогу дадут?

Мих-Мих хлопнул себя по коленке и хохотнул:

— Нет, ну молодец! Молоде-е-ец! У тебя кхазадов в роду не было? — а потом вытер из уголка глаза слезинку и сказал: — Иди, переодевайся. Поработаем с тобой сегодня на ближней дистанции, научу, как при твоей комплекции вести себя в клинче.

Я почему-то вспомнил Дениса Розена, который в самый мой первый день предупреждал, что скучно не будет. И прав был на все сто процентов!