Моя выдуманная жизнь

Глава 15. Бруклинская башня

Недавно мне приснился достаточно необычный сон. Подобного формата у меня ранее не было. Я стоял перед трёхэтажным домом с чертежами в руках и осматривал его. Местность вокруг позволяла понять, что это МОЙ дом, но он… бы не моим.

Проблемно.

Единственный «плюс» — дом был не достроен, так что в теории он мог бы стать тем, который я помню, вот только придётся хорошо так постараться.

Мне стало кристально понятно: это и есть моя цель. Достроить дом до идеала, сделать таким, чтобы в нём смог жить как я, так и другие жильцы.

Что же, задача ясна, так что я приступил к выполнению. И вот начинаю бегать с молотком и гвоздями, потом пилой, потом мешком цемента и прочее. Каким-то образом, не иначе как особой магией сна, я справлялся в одиночку, и дом понемногу рос, набирал этажей и становился тем, который я помню и в котором живу.

В конце концов я закончил и сел отдохнуть. Забавно, что даже во сне я не забывал об этом. Немного посидев, направился проверять строение и прошёлся по каждому этажу, чтобы убедиться в успешном завершении проекта.

Проходя вдоль дверей, я видел, что они были подписаны. Правда, не все. У некоторых подписи были заменены вопросительными знаками. Причина проста — я не знал, кто живёт в этих квартирах. Логично: нельзя знать всех.

Добравшись до своего этажа, я остановился рядом с квартирой, где должна была быть прибита табличка: «Элис Маршалл», но… её нет. Вместо этого было указано: «Оскар Тоусенд». Я сразу вспомнил этого старика, который жил тут до переезда Элис.

— Это другой временной период, — осознал я. — Тот, который был изначально.

Верно, ведь я начал строить дом чуть ли не с нуля. Значит, и заселяться будут люди, которые жили когда-то давно.

Заглянув в квартиру Тоусенда, я понял, что она не нравится мне. Неудобная и будто бы недоделанная. Я не хотел, чтобы Элис сломала здесь свою единственную ногу!

Вздохнув и метафорически сплюнув, принялся дорабатывать квартиру: я каким-то образом изменил планировку, расширил перегородки, переместил окна и убрал непонятно зачем нужные лестницы, превращая квартиру в ту, которую помнил и в которой был.

Удовлетворённо кивнув, перешёл к следующей квартире, за подписью некой Глории Мартин. Потом к следующей и следующей…

В конце концов я закончил на квартире Дениса — с фамилией, которую даже не мог правильно прочитать. Однако же она была последней. Я завершил свою работу. Устало, но довольно выдохнув, вышел на улицу, одновременно обдумывая, стоит ли точно так же перепроверить подвал и место, где в будущем (или уже сейчас) будет находиться прачечная?

Вот только когда вышел, оказалось, что на ближайшей лавке сидели Иисус и Моисей, которые что-то обсуждали, но сразу же перевели на меня взгляды, едва я оказался перед ними. Не обращая на это внимания, я уселся рядом.

— Ты собираешься построить целый город? — поинтересовался Иисус. Мне было непонятно, то ли он спросил серьёзно, то ли скрыл за словами лёгкую издёвку. По идее, последнее ведь не в его стиле?

Хотя… а знаю ли я настоящего Иисуса? Не того, который описан в Библии, не того, кем восторгаются миллионы людей, а… реального? Может, в повседневной жизни, вдали от проповедей и учений других, он был самым обычным человеком, знающим и умеющим в шутки?

Я промолчал и ничего не ответил.

— Строить — это непросто, — вскоре продолжил он, — тем более в одиночку.

— Строительство всё равно не спасёт твою душу, — вмешался Моисей, но прежде чем я удивился, он протянул мне два больших гвоздя. Мощных и толстых, гораздо более массивных, чем те, которые я обычно использовал.

Иисус с оттенком недовольства посмотрел на них, а я почему-то подумал, что похожими штуками его прибивали к кресту.

— Займись лучше отделочными работами, — сказал Моисей. — Вот что спасёт тебя.

Я чувствовал, что это сон, чувствовал, что он меняется. Время будто бы ускорили, и дом начал обживаться. Появились жильцы, абсолютно незнакомые мне люди, но они менялись и менялись, пока не появились те, кого я знал. Время замедлило свой ход, и я понял, что пора.

Поднявшись с лавочки, на которой уже никого не было, я направился к себе в квартиру, где каким-то образом уже собралась толпа. Ждали лишь меня.

— Повествование от второго лица, — рассказывала мне Дженнифер, когда я снова уселся, но уже на свой диван, — это когда используются такие слова, как «ты» и «твой». Подобное редко используется в современной литературе, потому что признано весьма неудобным…

Я хотел было не согласиться с ней, чисто чтобы посмотреть на реакцию, но вовремя вспомнил, что она ходила на курсы писательского мастерства в колледже. Конечно же, она знает про такие моменты и сумеет ткнуть меня в них носом.

— Хорошо, — вместо этого ответил ей, — а что по поводу третьего лица?

— Тут всё чуть-чуть иначе, — важно произнесла женщина, — в таком случае рассказчик применяет слова «он», «она», «они», «их» и «этот» — для обозначения персонажей. Самый популярный ныне способ вести повествование!

Кивнул Дженнифер, на что она словно набралась сил и довольно продолжила:

— При повествовании от третьего лица никогда не используются местоимения «я», «мы», «вы» и им подобные, — женщина прервалась, а потом с подозрением на меня покосилась. — Только не говори, что сейчас ты собираешься спросить, что означает «повествование от первого лица»!

— Почти уверен, что знаю о нём, — рассмеялся я.

На самом деле я знал про все, но… кажется, мне просто хотелось с ней поговорить и послушать её голос.

За окном успело стемнеть, как много раз до этого, а я привычно задумался, сколько людей не дожили до сегодняшнего дня, чтобы увидеть наступление ночи.

— Давай кое над кем пошутим, — с ухмылкой предложил мне Линг. — Но нужен твой телефон, не хочу, чтобы кузен понял, кто звонит.

— А я вот не хочу, чтобы мне потом названивали твои родственники, — поморщился я.

— Не проблема, — улыбчивый китаец уже завладел моей мобилой, — сейчас скачаю тебе приложение, чтобы ничего не высвечивалось.

— Почему ты не поставишь его себе? — нахмурился я.

— Так это, — почесал он затылок, — память забита.

Врёт, — уверенно понял я, но потом лишь махнул рукой.

— Реншу? — Линг уже звонил. — Вас беспокоит окружной полицейский департамент… — Он постарался максимально изменить голос, отчего я действительно не смог бы узнать этого человека.

Признаться, шутка даже понравилась мне, было забавно, пусть и только местами. Дженнифер тоже оценила, буквально закатываясь хохотом и зажимая рот рукой. Наблюдать за ней мне было приятнее, чем за ужимками Линга.

— Слушай, — когда китаец закончил, то отдал мне телефон и моментально переключился на другую тему. — А ты знаешь, что солнечный свет при появлении на горизонте отображается как квадрат?

— Чего? — недоуменно выдал я.

— Серьёзно! — выставил он указательный палец. — Это такая оптическая иллюзия…

— Линг, — я вздохнул, — может, я никогда не говорил тебе этого, но поверь, мне абсолютно насрать на то, как там выглядит свет и его оптические иллюзии.

— Совсем дурак? — возмутился мой собеседник. — Я тут тебя просвещать пытаюсь! — Он махнул рукой. — Не хочешь — как хочешь.

— Ты что, обиделся теперь? — улыбнулся я.

— Пошёл ты на хер, — Линг показал мне средний палец.

— А может, ты? — Во мне поднялась волна гнева. — Квартира-то моя! Убирайся отсюда!

— Ха-ха-ха! — рассмеялся он. — Ладно тебе, я же просто шучу. Лучше дай мне пульт, попробую отыскать что-то интересное.

— Нет. — Гнев пропал, и я сдал назад. — Тебе и правда надо уйти. Мне нужно помолиться.

— Э? — искренне удивился китаец. — Тебе?! Ты же нерелигиозен! Когда ты, ха-ха, успел найти Иисуса?

Он всегда со мной, — хотел было сказать я, но Линг был в чём-то прав. Тем не менее я всё равно вытолкал его из своей квартиры. Признаться, он сопротивлялся до последнего, но по итогу всё-таки сдался и направился к себе в квартиру, этажом ниже.

Прощай, ублюдок, и не возвращайся, — с удовлетворением подумал я.

В этот момент открылась дверь моей соседки и на площадку вышла Элис.

— Так вот кто тут шумит, — хмыкнула женщина. Она была одета в шикарное жёлтое платье, которое так сильно ей шло. В дополнение ко всему Элис нанесла на лицо макияж и сделала причёску. Даже отсюда я ощущал, как приятно пахнут её духи.

Она выглядит как богиня. Как же идеально! — пронеслась мысль в моей голове. Плевать, что я не первый, кто говорит ей вслед «Прекрасно выглядишь», но, в отличие от них, у меня был с ней секс.

— Линг упал с лестницы, — сказал ей, на что Элис — ожидаемо — рассмеялась.

До чего же красивая, — снова осознал я.

В то же время Линг, который ещё не ушёл, а стоял чуть ниже, на середине лестницы, бросил на меня свирепый взгляд и хотел было что-то сказать, но махнул рукой и пошёл к себе.

Я задержался с Элис на несколько минут, мы обсуждали розы, в частности зелёные. Женщина поведала, что они символизируют жизнь и природу, а потом направилась вниз, вновь обдав меня ароматом своих духов.

Вернувшись к себе, я только и мог думать о том, как приятно она пахла. Правда, мысли почти сразу прервал стук по полу.

— Линг, сукин ты сын! — Мне моментально стало понятно, что китаец в отместку мне бьёт рукояткой швабры или метлы по своему потолку. Звук же отдавался в моём полу. Похоже, он продолжает злиться за то, что я его выгнал.

Усевшись на диван, я осознал, что Дженнифер куда-то пропала, но уже не думал о ней. Нет, я понял, что сну пора меняться. Ощутил, что он уже готов к этому. А раз готов он, то готов и я.

В голове, словно калейдоскоп, закрутилась память, предлагая мне самому выбрать, куда двигаться дальше. Вот я вижу Лас-Вегас, «город грехов», где два «существа» обсуждали проект и его восприятие человечеством, которое нужно было зациклить. А вот старый сон, где я общался с Дьяволом в самолёте. Сосредоточившись на нём больше, чем следует, я невольно провалился туда и спустя короткое время сам не заметил, как уже шёл вместе Дьяволом, который проводил мне экскурсию по аду.

— А ты знал Бога ребёнком? — спросил я его.

— Конечно, — ухмыльнулся Дьявол. — Мы родились в один день, в одно время, в одном и том же месте. Потому что добро и зло не могут друг без друга. Это две стороны одной монеты.

— Разве изначально ты не был его соратником? — удивился я. — Его первым ангелом, Люцифером?

— Мы были соратниками, — согласился он, — а остальное — лишь сказки. Как бы Бог мог создать меня, но не мог потом уничтожить? Так не бывает. А значит, мы равны.

— Хм, — задумался я. — Звучит, конечно, логично. Но напоминает мне старую нерешаемую загадку: может ли Бог создать камень, который не сумеет поднять.

Дьявол рассмеялся.

— Ответ прост: конечно, не может. — Мой собеседник, как обычно, был максимально уверен в себе. — Разве что это будет очередной новый проект, на который будет потрачено очень много сил.

— Так, значит, вы антагонисты? — Мне захотелось вернуться к прежней теме.

— Почти, — пожал он плечами. — Как я говорил ранее — добро и зло не могут друг без друга, но не по причине того, что являются противоположностями. Разве аверс и реверс противоположности? Это две стороны ОДНОЙ монеты, — повторил Дьявол, но в этот раз особо выделил определённое слово. — Истина куда проще. Добро и зло едины. Нет ничего по-настоящему доброго и ничего по-настоящему злого. Всё зависит только от восприятия. Например, нападение викингов на церковь. Можно ли назвать это злом? Дикие варвары грабили «божье имущество», забирали золото, убивали священников и монахов, насиловали женщин, сжигали поселения, брали рабов. Но потом они возвращались на родину и дарили эти вещи своим селениям, радовали семьи новой, пусть и рабской, рабочей силой. Приносили счастье и радость, побуждая остальных своим подвигом, — его голос снова выделил последнее слово, — на повторение набега. То есть горе для одних — счастье для других.

— И здесь ты прав, — вынужденно согласился я с ним. — Как можно осуждать зло, если оно, как и добро, было придумано нами самими? Как можно разделять их, если один народ провозглашает деяния божественными, а другой — дьявольскими?

Некоторое время спустя, когда тема успела смениться, мой собеседник рассказал историю из своего детства, в которой фигурировал Бог.

— Тогда мы получили наш самый первый проект, — Дьявол предался ностальгии, — и принимали решение по поводу того, будет ли вселенная иметь шесть или семь уровней. Можно было и так и так. Чего уж, даже поставить их одновременно! Правда, последнее вызвало бы ряд других осложнений, — он вздохнул. — Я хотел попробовать все варианты. Вначале на шесть и проверить, как всё будет работать. Потом на семь — с аналогичным итогом. Потом объединить… проверить, перепроверить… — мой собеседник улыбнулся. — Но Бог сказал, что у нас нет времени на подобные… «детские» забавы, ведь любой способ так или иначе создаст множество сложносте, и нам пришлось бы решать их, прежде чем проект смог бы нормально заработать.

Я внимательно слушал, мысленно представляя, как проходили их дебаты.

Дьявол рассказал, как они в конечном итоге остановились на семимерной вселенной, что удачно коррелировало с целым пластом разных подзадач, а потом начали наводить во вселенной порядок, затрачивая колоссальные усилия и кучу времени.

Постепенно они росли — как сами по себе, так и в своём уровне, занимаясь всё более сложными проектами, включающими в себя даже создание жизни, которая будет населять целые миры. В конечном итоге они застряли уже на нашей вселенной, на этапе ДНК, ведь она не сочеталась с семимерным миром. О причинах Дьявол не сказал, лишь отмахнулся, заявив, что на объяснение уйдёт куча времени.

— Просто прими как факт, — уверенно заявил он.

Я кивнул, ведь более ничего не оставалось.

— Мы потратили на решение этой неувязки больше времени, чем на всё остальное, вместе взятое, — возмущённо продолжил мой собеседник. — В конце концов мы преодолели этот барьер, но лишь для того, чтобы споткнуться о «свободу воли», — усмехнулся он. — Об этом мы с тобой уже как-то говорили, припоминаешь?

— Припоминаю, — кивнул я.

Признаться, меня до сих пор поражает факт того, что Дьявол — Дьявол! — в каком-то роде защищал нас, не желая, дабы человечество уничтожало само себя из-за этой самой воли, толкающей нас, как последнего пьяницу, в разные стороны.

Не зря говорят: «Сложно узнать дьявола, когда он кладёт руку тебе на плечо».

В следующий миг раздался стук, и картинка кардинально изменилась. Я снова в своей квартире, но всё ещё во сне. Ощущение скорого пробуждения скреблось в моём мозгу, но я умудрился сохранить полотно сна, так что поднялся и пошёл отрывать. За дверью стояла Хэлен. Она протянула мне почтовый конверт.

— По ошибке кинули в мой почтовый ящик, — заявила женщина.

— Спасибо, — ответил я.

Рассматривая Хэлен, я не мог не отметить, сколь больной она выглядела. Женщина, в свою очередь, смотрела на меня. Её взгляд создавал ощущение вины, будто это из-за меня она в таком состоянии.

Ни слова мне не ответив, Хэлен ушла, направляясь в свою квартиру. У меня создалось ощущение, что её путь приведёт в ванную, где она засунет два пальца в рот, вызывая рвоту.

Письмо, которое она передала мне, пришло от какого-то благотворительного фонда имени Авраама Линкольна. Этот человек всегда интересовал меня, но я прекрасно знал, о чём пишут и чего просят подобные организации. «Благотворительность»! Ха! А на чьи деньги она организуется? Разумеется, среди пожертвований есть деньги богачей, но чаще всего именно богачи и организуют подобные мероприятия, которые по итогу каким-то волшебным образом делают их лишь богаче. Совпадение?

Не открывая письмо, отправляю конверт в мусорное ведро. За открытым окном слышна тихая беседа, но я не обратил на неё внимания, а вместо этого упал на диван. Слабо улыбнувшись, посмотрел по сторонам, будто бы ожидая увидеть здесь Дженнифер. Она ведь всё ещё в моей квартире, верно?

Мысли по-прежнему крутились вокруг письма. Авраам Линкольн… помню, я слышал историю, что за неделю до своей смерти ему приснился сон о том, что кто-то плачет в Белом доме. Линкольн нашёл этого человека и поинтересовался, что случилось, почти сразу узнав, что кто-то умер.

— Кто? — снова спросил Авраам.

— Президент, — поступил ответ.

И Линкольн отправился в огромный похоронный зал, где стоял одинокий гроб. В нём лежал он сам.

Разговор за окном не замолкал, так что, поддавшись любопытству, я поднялся, чтобы посмотреть, кто же там.

Возле подъезда стояла машина, а рядом с ней Себастьян и Элис. Мужчина был одет в хороший костюм, а Элис… Элис была прекрасна, как я и говорил.

— Неужели… — что-то царапнуло на душе, — она принарядилась так чисто для него?

Похоже, у них намечается свидание. И каким образом Себастьян умудрился снова наладить с ней отношения? После всего, что было?

Пальцы сжали подоконник. Мне было обидно, а ещё душила злоба.

— Похоже, он и правда отлично умеет манипулировать женщинами, — едва слышно прошипел я. — Теперь ему ничего не мешает снова вернуться к избиению жены. Всё вернётся на круги своя.

Мне было физически больно наблюдать, как Элис, слегка прихрамывая, садится в его машину. Она добровольно возвращалась в собственное прошлое, чтобы пережить все его отвратительные сцены по новой.

Мне вспомнилось, как Элис привезла меня к своему старому дому. А ведь… она и правда желала этого. И правда хотела вернуть всё как было.

Вскоре после этого я проснулся, умудрившись сохранить отвратительное настроение. Все мысли были об Элис. Мы не разговаривали уже несколько дней. И пусть такое случалось и раньше, но сейчас подобное грызло меня, не давая толком ни на чём сосредоточиться.

Я всё ещё был одержим ею. Всё ещё представлял её, хотел…

Проблема в том, что мы можем осмыслить сновидения только после пробуждения, и, возможно, именно поэтому люди так стремятся нагромождать на них слова после того, как увидели. Сны поглощают наши горизонты, приковывают наше тело к бурной нереальности. Они — рука, которая тянется за горы, за небо, в самые глубокие недра земли. Они — невежество, которое тиранит каждый наш выбор. Они — тьма, которую может осветить только новый сон.

— Можно сколько угодно обманывать других, но от себя не уйти, — ухмыльнулся я, привычно достав дневник и начав записывать сон. Все его подробности были как на ладони, поэтому запись не заняла много времени.

Отложив дневник, налил себе кофе.

— Разумеется, она не простит его, — уверенным тоном сказал самому себе. Казалось, им я компенсировал собственную неуверенность.

Мотнув головой, постарался переключиться. Взгляд упал на мусорное ведро, отчего я хмыкнул, вспомнив, как во сне выбросил туда письмо благотворительной организации. Ассоциации перекинули меня в глубины памяти, и вспомнился недавний сон о том, как я с напарником посещал благотворительный вечер.

— А ведь это был не конец, — улыбнулся я, вспоминая продолжение того сна. Ведь нам нужно было поймать одного копа…

Сон начался в машине, где я поставил отметку на определённой части карты.

— Подождём его на этой стороне улицы, — сказал я своему напарнику, сидящему рядом.

Вскоре полицейский вышел из дома и начал свой стандартный день. Мы повсюду следили за ним, поскольку чётко знали о его продажной коррумпированной натуре. Разумеется, приходилось быть аккуратными, но офицер не подозревал о слежке, так что был беспечен.

Он успешно играл роль обычного детектива местного полицейского управления, но был куда как бóльшим. Для нас он являлся лестницей, ведущей наверх, дальше, к нашим основным целям.

Вскоре, спустя несколько дней слежки, мы узнали его распорядок, а потому настала пора планирования похищения.

— Каждое утро он выгуливает собаку, — заявил мой напарник, — доходит прямо вот туда, — кивнул в сторону газетного киоска, — но брать его по дороге — риск. Собака может поднять шум, привлекая людей. Предлагаю дождаться, пока он пойдёт на работу.

— А если у него будет выходной? — хмыкнул я. — Предлагаешь следить дальше, составляя его график?

— Если не выйдет в этот день, то выйдет на следующий, — уверенно ответил он. — Мы будем сидеть столько, сколько нужно.

Меня радовал его энтузиазм.

Проблема была в том, что график этого детектива действительно представлял из себя то ещё месиво. Полицейский не слишком часто засиживался в участке, а постоянно мотался по городу, ведь работал в отделе расследования убийств. Весь город был его территорией!

У него не имелось шаблона поведения. Иногда он и вовсе не возвращался домой, оставляя жену и детей без внимания.

— Предлагаю взять его ночью, — предложил я. — Только организуем это где-нибудь подальше от людных мест. Может, по дороге на очередное место преступления?

— Ха-ха, считаешь, что место, где уже произошло какое-то дерьмо, будет отлично подходить для совершения ещё одного? — рассмеялся мой друг. — Может, и так, но надо смотреть и прикидывать.

Мы были бдительны и внимательны, а ещё владели такой вещью, как терпение. Я помнил, что следующие дни мелькали в моём сне будто с ускорением. День за днём мы следили за копом, периодически меняя тачки, чтобы не примелькаться. Но вот, наконец, настал идеальный момент.

Наша позиция располагалась напротив его дома, как уже неоднократно происходило ранее. Сейчас мы с напарником дожидались, когда он выйдет, а пока просто сидели. Скука… но это то, без чего невозможно вести слежку.

В моей голове крутились мысли, что хороших людей в мире, вероятно, больше, чем плохих, но что, если «хорошие» остаются хорошими лишь потому, что боятся наказания? Если бы последствий от совершённых преступлений не существовало, то сколько бы людей продолжали считаться хорошими? Ведь всё, что в таком случае останется, — идея порядочности. Любой, кто в такой ситуации продолжит творить добро, отказываясь от зла, будет делать это потому, что в нём продолжит существовать инстинкт порядочности.

Не зря говорят, что в человеке постоянно борются два волка и победит тот, кого ты подкармливаешь. Карма… Вот только нельзя забывать и о чувстве банальной выгоды. Если все люди станут творить зло, то делать добрые поступки станет невыгодно. Что тогда случится? Новая система ценностей? Понятие «добро» станет применяться к тем, кто творит чуть меньшее зло, чем раньше? То есть обманул человека не на тысячу долларов, а всего на двести?

Забавно, но, скорее всего, мир к этому и идёт.

Даже этот коррумпированный детектив. Он ведь на все сто процентов уверен, что хороший человек. Да, берёт взятки, но кто их не берёт? Даже если приставить ствол к его виску, он продолжит говорить о собственной порядочности, и в каком-то смысле будет прав. Всегда найдётся кто-то худший. Всегда.

Может, это я ошибаюсь? Я собираюсь убить его, я смог «заразить» этой идеей своего друга, подвязав его с собой. Мы уже сделали столько, что заработали себе на пожизненное или даже казнь.

Самое смешное — мы собираемся сделать ещё больше.

Значит ли это, что главный злодей всегда ты сам? Наверное, да. Злодей — это ты. Это я. Это все они. Все люди вокруг. Но при этом никто не признает это, даже под пыткой. А если и скажет, то не будет верить в собственные слова. Ведь он не может быть плохим! Всегда будет кто-то хуже, на кого укажут пальцем и скажут, что «по сравнению с ним я не так уж и плох». Да. Он прав.

Значит, мои деяния бессмысленны. Забавно, ведь я по-настоящему не знаю этого детектива. Может, он примерный семьянин или добропорядочный представитель общества, который делает регулярные пожертвования в фонд помощи детям, ходит в церковь и каждую неделю навещает своих родителей.

Ладно, не посещает. И не ходит в церковь. Но я утрирую!

Меня всегда смешило, как мы можем испытывать к кому-то отвращение, даже никогда не встречая этого человека. Или к кому-то, кого даже не знаем. Просто исходим из слухов или обрывков каких-то сведений.

Но верно и обратное. В художественных рассказах всегда есть целеустремлённые персонажи, которые призваны вызвать у нас определённые чувства. Неважно, хорошие или плохие. Суть в том, что эти персонажи всегда создают некий контраст и вызывают у нас эмоции: веселье, радость, отвращение, злость… Вопрос — почему? Вся суть в том, как они нам подаются, какими словами описываются и на чём делается акцент. Скажем, тот же полицейский, за которым мы следим. Я описал его двумя словами: продажный коп. Это мгновенно даёт эффект неприятия. Но что, если бы я сказал: отец двоих детей, любящий муж, защитник правопорядка, участник акции «помоги ближнему» и доброволец в поисковых отрядах, которые искали в Каролинском лесу потерявшихся туристов? О, уже немного иное отношение?

— Вот он, — негромко сказал напарник, отвлекая меня от мыслей. Я кивнул, и мы плавно двинулись за копом.

Взяли мы его лишь ближе к вечеру, когда он встречался с одним из осведомителей (по делу недавнего двойного убийства) на пустующей парковке. Ошибка — лучше действовать на виду, встречаясь со стукачами в каком-нибудь кафе или на лавочке в людном парке.

Разумеется мы дождались, пока детектив останется один, чтобы не плодить лишних свидетелей, вот только не ожидали, что следили за ним не одни. Едва мы скрутили копа, как рядом остановилась ещё одна тачка, откуда вышло двое мужчин, потребовавших, чтобы мы отпустили офицера.

Не отпустили. Вместо этого открыли огонь, организовав два трупа.

Всю дорогу до безопасного места, где планировали провести допрос, мы с напарником спорили по поводу случившегося. И здесь действительно стоило спорить! В попытках поймать негодяя нам пришлось убить двоих человек, о которых ничего не знали. Кто это? Другие полицейские? Может быть, они были из категории «хороших»?! Исчезающий, сука, вид, как ни посмотри. Но теперь они мертвы. Частично из-за нас, частично из-за собственной глупости.

С другой стороны, они могли первыми открыть по нам огонь, так что… я не был против того, что остался в живых.

И всё же… на какой стороне нахожусь я? Насколько я плохой по своей же собственной системе ценностей? Убил бы я самого себя?

— Откуда вообще эти клоуны вылезли? — Нервный напарник держал руль подрагивающими руками. Я хотел сказать ему, чтобы успокоился, но понял: это лишь разозлит его.

— Неважно, ты всё равно тут же открыл огонь, — проворчал я. Конечно, можно было свалить всё на моего друга, но самому себе мог честно признаться: стрелять я начал почти одновременно.

— Да он уже рукой в нагрудный карман полез! — возмутился друг. — Думаешь, у него зачесался сосок? Ха-ха!

— Ты хотя бы видел, откуда они вылезли? — вздохнул я.

Он пожал плечами.

— Либо следили за нами, либо за ним, — негромко сказал напарник. — Так или иначе, теперь они мертвы.

— Могли ли они быть из полиции? — Мои пальцы сами собой сложились в пирамидку. — Если «да», то за нами начнут охоту. Имею в виду, они точно передавали сведения начальству.

— Слежка могла быть за этим увальнем, — мой собеседник указал себе за спину, где плотно связанным коконом лежал продажный коп.

— Пусть так, — согласился я с ним, — но я бы чувствовал себя лучше, зная, что мы убили каких-то уродов, а не честных офицеров, которые искали улики на эту мразь, — покосился на захваченного детектива.

— В газетах точно напишут всё как есть, — хмыкнул напарник. — Завтра и узнаем.

— До чего же приятная перспектива, — фыркнул я в ответ.

Вскоре после этого мы доехали до водонапорной башни, где провели жёсткий допрос полицейского. Под угрозами оружием, а также из-за боли, ведь никто не собирался сдерживаться, он поведал всё, что знал, а потом получил пулю в голову.

Кровавый путь должен продолжаться.

— Это был приятный сон. — Последним глотком я допил кофе. Воспоминание успокоило меня и вернуло в колею. Я перестал думать об Элис. То есть… я перестал столь ярко реагировать на эту память. — Очевидно, что мною владели эмоции, которые сохранились с последнего сна, вот я и нервничал, — сказал сам себе. Голос успокаивал.

По большей части я могу держать себя в руках, не обращая внимание на красавицу-соседку, хоть она, бывает, и снится мне. Иногда эти сны заканчиваются не так, как должны. Впрочем, это совершенно нормально.

Время от времени мне снятся и другие женщины. Например, Мелисса. Помню, как мне приснилось, что она решила ко мне вернуться и теперь мы снова живём вместе. Я проснулся и осознал, что это был сон. Но что будет, если она и правда вернётся? Опустим за рамки тот факт, что Мелисса может быть мертва (я так и не проверил это!) или что я буду против нашего сожительства, ведь против я лишь в данный момент. Не исключаю, что уже завтра или через год я передумаю. Это нормально. Мы вырастаем из своей скорлупы и начинаем считать иначе, чем думали ранее. Факт в том, что если Мелисса всё-таки вернётся, то… я не буду знать, бодрствую я или сплю. И это сводит меня с ума.

Если Мелисса вернётся, то даже спустя несколько дней я буду продолжать сомневаться, не сплю ли я.