Мой далекий берег [СИ]

Глава 21

Дыхание спящего мужчины было ровным и мерным. Татьяна осторожно села, нашарила под кроватью тапочки. Крадучись, мышкою зашаркала на кухню, прихватив по дороге телефон. Кафель в кухне был голубоватым от заглядывающей в окно луны. Татьяна заползла на табурет между шкафом и столом, рядом с холодным подоконником. Накрутила диск. В темноте аппаратик казался голубовато-серым, но женщина прекрасно знала, что он ярко-алый — уступка рвущейся на волю из плена рациональности и педантизма душе. В одежде, больше всего на свете любя алое и малиновое, Таня все же выбирала нейтральные тона. А с телефоном уступила. Тем более что очень редко принимала дома гостей.

Номер, казалось, начисто позабытый, вспомнился сразу. Он принадлежал Павлу Стрельцову — Стрелку. Татьяна вместе с Павлом училась в мединституте. Только на третьем курсе дороги разошлись. Арсеньевна выбрала микрохирургию, а Пашка ушел в невропатологию. Искал панацею от болезни брата. И за Таней ухаживал оттого робко, что не хотел повесить ей на шею мальчишку-инвалида. Так и не вышло у них ничего. Потом Стрелок распределился в Борщевку, в отделение неврозов. Сколько они с Пашкой не виделись? Лет пять?

— Алло!! — знакомый бодрый голос заорал в ухо так, что Таня откачнулась. Зашипела:

— Тише, — и опасливо взглянула на стеклянную плотно прикрытую дверь. Точно Пашка мог разбудить Ястреба… Сергея.

— Чего ты молчишь? И в трубку дышишь? Ты кто?

— Я…

— Кто? «Я» бывают разные, — с назидательной интонацией Кролика сказал Стрелок.

Таня тихонько фыркнула. Годы Пашку не изменили.

— Таня… — ответила она и, испугавшись молчания, зачастила: — Паш! Стрелок! Ты меня забыл?

— Ты что, Танюха! А что случилось?

— Н-ну… может, я подумала…

— Ты знаешь, который час?

— Ой, извини…

— Ты звонишь через десять лет и глухой ночью. Что у тебя стряслось?

Она погрызла губы: неловко вышло ужасно. Выдавила через силу:

— Ну, мне нужен совет.

— Приезжай! Ко мне!

— К тебе? — переспросила она с ужасом.

Пашка на той стороне провода заржал, приводя Татьяну в ярость.

— Да не в психушку, — хихикая, уточнил он. — Ко мне домой. Адрес еще помнишь?

Адрес она все-таки переспросила. Она лишь вприглядку помнила дом — двухэтажную полуразвалившуюся хоромину посреди запущенного сада. Дениска, инвалид, не мог им заниматься, Пашке тоже хватало забот. Татьяна, стиснув зубы, подивилась собственной черствости. Ну, не любила… это не повод забыть человека на десять лет, а после кинуться к нему при первой беде…

— Я приеду… Завтра… после работы?

— Давай завтра, в семь. Будь!

— Будь, — она аккуратно вернула пищащую трубку на аппарат. Страшно было.

А Пашка нисколько не изменился.

В растоптанных шлепанцах, джинсах и черной футболке встречал на крыльце. Ежился от холода, встряхивал заросшей головой. Худой был по-прежнему, и такой же круглолицый. Подхватил под локти, затащил в дом. Разглядел при жидком свете укрепленной над дверью лампочки:

— Хороша… Проходи… Тих, ступенька шатается!

Татьяна нервным жестом поправила волосы, сумочка на длинном ремешке мазнула по стенке.

— Направо, в мою берлогу. Кофе? Чай? Посетитель должен расслабиться…

После этих слов Татьяна пожалела, что вообще сюда пришла. Но Пашка уже растворился в глубинах тихого и слишком просторного дома, и она присела на краешек кресла в захламленной, но отчего-то очень уютной «берлоге». Стала осматриваться. У себя дома она никогда не позволила бы такого: низкая тахта под пыльным плюшевым покрывалом, в тон ей тяжелые портьеры. Бра — стеклянный цветок на изогнутой медной ножке — с тусклой лампой внутри. Настольная лампа под старину на обшарпанном письменном столе, рядом с ней флейта и полуразобранный допотопный приемник. В углу секретер. Над столом несколько неразборчивых фотографий и большое шелковое полотнище на шнуре, свисающее с гвоздя: темно-синее с серебряной розой ветров. А к стене у тахты прислонена гитара и несколько деревяшек, обточенных, как мечи, даже с гардами. Позади них щит: миндалевидный, с железной нашлепкой посередине. Ох, еще один псих на бедную Татьянину голову. Ходят слухи, что психиатры через какое-то время уподобляются пациентам…

Влетел Стрелок с круглым фарфоровым подносом. На подносе дымился высокий заварочный чайник, позванивали чашки, сахарницу «с горкой» заполнял рафинад — лакомство редкое. Подарок благодарных больных? Еще имелась здоровая креманка с клубничным вареньем. Любимое. Вот же, не забыл. (Гостья улыбнулась) И темная бутылка рижского бальзама.

Пашка разлил чай по чашкам, присел, вытянув в проход длинные ноги.

— Вкусно, — пригубив, сказала Таня. Стрелок по-мальчишечьи сверкнул глазами.

— А сейчас ты ляжешь сюда и расслабишься…

— Нет!! — Таня подскочила, расколотив чашку, и кинулась к двери.

— Танюх… Вот дура! Я ж не Фрейд…

Она захлопала ресницами.

— Это он пациентов укладывал в полутьме, потому что их боялся. А я пошутил.

— Ну, Стрелок! — рявкнула она в сердцах. — И после этого душу перед тобой выворачивать?

Пашка хмыкнул, зажимая рот рукой. Выдавил, заикаясь:

— Н-нет. Поговорим, как коллега с коллегой.

Она наклонила голову. Взгляд наткнулся на злополучные осколки:

— Ой, извини. Уберу…

— Садись.

Он выскочил и вернулся с совком и веником, склонился у Танюшиных ног:

— Я замету, а ты рассказывай. Я внимательно слушаю.

Таня подумала, что способна простить Стрелку такое. Потому что он все равно человек легкомысленный, несмотря на годы. И у нее не возникает ощущения, что из-за другого дела он окажется невнимателен. Пожалуй, так ей даже проще. Интересно, это случайность или профессиональный прием? Таня пожала плечами.

— К нам доставили… одного человека. После автомобильной аварии. Жигули столкнулись с бензовозом. Он … ему… ни царапинки. Только частичная амнезия. И обратимые повреждения сетчатки. Мы сделали склеропластику. Но меня беспокоит его душевное состояние.

— Ваш невропатолог его смотрел?

— Да! Конечно!

— Рано или поздно память восстановится.

— Он… у него ложные воспоминания. Знаешь, теперь издают дурацкие книжки. Не фантастика, а эти… ну, «меча и кирпича».

Стрелок фыркнул:

— Ты это читаешь?

— Я… попробовала, — призналась Таня жалобно. — Ты можешь? Ну, на полном серьезе, верить в ведьм или упырей?

Стрелок пососал оцарапанный палец.

— А он… твой… пациент… Он верит?

Ответа не дождался. Присел на край тахты и стал рассуждать:

— Мозг человека — terra incognita. Может быть, для его душевного спокойствия лучше, когда лакуна в памяти будет заполнена, хотя бы и содержанием дурацких книг. Лишь бы Гитлером себя не вообразил или Наполеоном. Вот это уже патология.

— Ох, Пашенька…

Он улыбнулся, потер пальцами правой ноги икру левой.

— Чем больше работаю в психиатрии, тем меньше в ней понимаю.

— И пациентам ты так говоришь?

— Не всем. А то главврачу проболтаются. Еще чаю?

— Ох…

Они еще пили чай. Пашка беззаботно болтал ногами.

— Ну, уговорила, присылай его ко мне, — наконец сказал он.

Татьяна медленно покраснела.

— Так тебя никто не просит говорить про осмотр, — проницательно догадался Стрелок. — Соври что-нибудь. Ну, хоть что мебель надо у приятеля переставить.

Татьяна опустила голову. Промямлила:

— Ему вообще два месяца нельзя напрягаться.

Стрелок стукнул себя ладонью по лбу:

— Прости, запамятовал. Еще что-либо придумай. Хоть на шашлыки позови. Я как раз сухую грушу спилил.

Таня поерзала в кресле:

— Вот не думала, что психиатру нужна фантазия.

А Стрелок возгласил гордо:

— Это мой хлеб!!

Телефон на кухонном столике раскалился и плевался кипятком, как перекипевший чайник:

— Танюха!! — голосил в восторге психиатр. — Классный мужик!! Где ты такого раскопала?!!

Таня отодвинула трубку от уха, подержала на отлете, как насекомое. Сказала тихо:

— Не называй меня «Танюхой».

— А… понял…

Похоже, Пашка разочаровался, что она не разделила его энтузиазм.

— Так слушать будешь?

Таня оглянулась на плотно прикрытую кухонную дверь. Конспирация какая-то. Самой стыдно.

— Я к тебе приеду.

— В клинику? — захихикал Пашка.

Если надо — и в клинику, и к черту на рога… Похоже, ради Сергея она способна на любые безумства. Таня горько улыбнулась. Никогда не ожидала от себя подобного. Смеялась над героинями сентиментальных романов… «Ох, что эта великая милость делает из взрослых нормальных людей»…

— Не надо жертв, давай домой. Я тебя на остановке встречу.

Бедный Стрелок. Неужели он ничего не понимает?

Пашка горел энтузиазмом. Пашка лучился и млел. Заволок Таню в комнату, засунул в кресло, разлил по миниатюрным рюмочкам рижский бальзам:

— За твоего!..

— Он не мой.

— … пациента! Вот не дослушаешь… Эх, бабы, бабы… Сиди, — поймал Таню за локоть. — Извини. Хочешь, на колени встану?

Нисколько Пашка не менялся. Может, от этого он и счастливее? Хотя… вон не женился до сих пор. Или уже развелся?

Раз побывав замужем, Татьяна вспоминала об этом с ужасом. Слишком много противных мелочей и обязанностей, и ничего взамен. Ни для тела, ни для души. Хорошо, нашлись силы оборвать эту связь.

— Танька, раз в жизни так везет. Где ты его откопала?

— Я же говорила уже, — она облизнула липкие губы, — нигде не откапывала. На «скорой» к нам привезли.

Пашка взъерошил длинные кудри, почесал ногтями правую бровь:

— Там… у вас… странностей не было?

— Каких?

— Ну, мен… то есть, милиция им не интересовалась?

— Не больше обычного. А что, он иностранный шпион? — спросила Таня ядовито. И тут же сердце екнуло: не стоит некоторые вещи произносить вслух. Как же так получается: она замечательный хирург, материалист, а стоило… увлечься… и сделалась суеверной, как самая темная баба?! Таня обозлилась.

— Не выдумывай!!

— Видела бы ты, как он дерется! Спецназ отдыхает.

— Вы уже подрались?! — она была готова вцепиться Стрелку в кудри.

— Ты… мне… всю посуду… — Пашка с несчастным видом зашарил под тахтой. Извлек вполне целую рюмочку, бережно поставил на поднос. — Ликер потом подотру.

— Ну, извини.

— Не дрались мы с ним. На мечах помахались… чуть-чуть.

— На каких?

— На вот этих! — Стрелок ткнул пальцем в охапку деревянных дрынов в углу. — Так, размялись… Как он…

— Дерется! — крикнула Таня. — Ты же знаешь, что ему нельзя… Ты, Пашка, безответственный тип…

Стрелок вместе с подносом откинулся к стене:

— Только не ногами!

Таня не знала, плакать или смеяться.

— Паш, тебе сколько лет?

— О-о, я мужчина в полном расцвете сил… Таня, — продолжил он серьезно, — этот человек вполне адекватен. Он не придуривается и не врет. Возможно, он действительно спецназовец или разведчик, и авария не была случайной. И он просто вынужден вешать нам на уши средневековую лапшу.

— Ты же сказал, что он не врет.

— Есть вранье, а есть стратегическая необходимость. Брось докапываться. Радуйся тому, что есть. А мне… нам… считай, нам чертовски повезло.

Таня сидела, откинувшись в кресле, грызя губы. И лишь после долгого молчания осмелилась спросить:

— Кому это — «нам»?