Молот Солнца: Ветка Нируби

Глава 19

Двигались не особо торопливо, но и не слишком медленно. Ночь не позволяла им прибавить скорости, к тому же почва под копытами лошадей вскоре стала вязкой, принялась чавкать, и хозяин Йон предложил взять правее, где чернел на сером небосклоне дымящийся пик вулкана Кладу-Фуон.

— Раньше его там не было, — мрачно заметил он. — Но после ведьминого колдовства весь мир сломался… Лес пропал, появился этот вулкан, а вместо реки Веты возник тот гнилостный поток…

— Я не колдовала, — сказала вдруг девушка. Прозвучало это резко, но без всякой злости. — Я уже тысячу раз объясняла всем, что никакого колдовства не было! Я просто пела песню и играла с красивым голубым камнем, который нашла на краю хлебного поля… А потом началась эта ужасная гроза, из-за которой весь мир перевернулся…

Хозяин Йон вздохнул.

­– Я-то тебе верю, — сказал он. — Но высокий суд счел твои слова ложью ведьмы. Он посчитал, что ты нарочно навела порчу на Гатлу, чтобы наказать ее за то, что ее законы не позволяли тебе выйти замуж за парня из другого города…

— Вы меня извините! — прервала его Ру. — Но я мало что понимаю из ваших слов… Это как-то связано с тем, что половина жителей этой деревни теперь мертвяки, а другая половина сходит с ума каждое полнолуние? Что здесь вообще происходит — кто-нибудь сможет мне объяснить⁈

Ей никто не ответил, и некоторое время все ехали молчали. А потом, когда все решили, что продолжения этого разговора уже не будет, девушка вдруг начала рассказывать…

Ее звали Лата, Лата Дисан. Ей было двадцать лет, а в ту пору, когда произошли все те ужасные события — и того меньше. Она была сиротой, ее родители и старший брат не смогли пережить эпидемии «сухой чумы», поразившей их края двумя годами ранее. Болезнь эта убивала достаточно быстро — сначала человек начинал худеть, сохнуть, кожа его становилась сначала бледно-желтой, потом темнела, становилась почти коричневой, а неделю спустя больной, больше похожий на высохшую ветку, в муках умирал от сильного обезвоживания. Лекарства от «сухой чумы» не было, и Гатлу-на-Вете изрядно подкосила эта эпидемия.Из небольшого городишки в считанные недели она превратилась в обычную деревню, в которой и населения-то осталось — по пальцам пересчитать.

Поговаривали, что заразу привезли в Гатлу с рыбным обозом из соседнего города, и тогда власти приняли закон, по которому все связи с окрестными городами должны быть приостановлены, а общение с их жителями — сведено до минимума. Посторонний мог пройти в Гатлу только после тщательного досмотра докторами, на предмет выявления разных скрытых болезней.

Такие меры предосторожности были разумны и вполне оправданны, но Лату они очень опечалили. Потому что в соседнем городе жил ее жених по имени Крас Пиин. Он был лет на пять старше Латы и служил копейщиком в охране торговых обозов, и порой наведывался в Гатлу вместе с торговыми караванами.

Они мечтали о свадьбе и хотели справить ее осенью, после сбора урожая, но эпидемия сорвала их планы. Лата каким-то образом смогла не заразиться от своих родных «сухой чумой», хотя внутренне уже приготовилась к жуткой смерти. Но должно быть ей была предначертана какая-то другая судьба, и столь ранняя смерть девушки в ней не значилась. Однако сама она за две недели лишилась всех своих родных, а тела их изъяла похоронная команда и сожгла за городскими стенами вместе с сотнями других умерших.

Видеться с Красом Лата теперь не могла — действовал строгий карантин. И даже когда эпидемия отступила, а жизнь постепенно вошла в привычное русло, связь между городами была ограничена. Поговаривали, что эти меры временные, что вскоре все наладится, но дни шли за днями, а ничего не менялось.

Однажды Лата шла вдоль края хлебного поля, несла из леса корзину ягод. Их можно было продать на рынке и выручить немного денег. И вдруг Лата запнулась о какой-то камешек, торчащий прямо посреди дороги. Она чуть не упала, немного рассыпав ягоду. Тогда она присела и стала собирать ягоду обратно в корзину. А когда закончила, то обратила внимание, что тот самый камень, о который она запнулась, светится странным голубым светом. Лата хотела взять его в руки, чтобы рассмотреть внимательнее, но он оказался прочно вкопан в землю, и девушке пришлось немало потрудиться, чтобы его извлечь.

Камень оказался достаточно крупным, размером с ее кулак. И очень красивым. Когда девушка обмыла его в роднике неподалеку, то увидела, что он действительно ярко-голубого цвета, а из недр его медленно истекает какое-то таинственное свечение. Ничего подобного раньше Лата не видела. Она положила камень на раскрытую ладонь и подняла вверх, чтобы солнце осветило его своими лучами. И солнечный свет проник в него, свечение внутри стало заметно сильнее.

А Лату охватило вдруг невероятное спокойствие, и еще пришло ощущение какого-то внутреннего счастья. Впервые за долгое время девушка испытывала подобное чувство. Хотелось петь, танцевать, смеяться. И она засмеялась и даже запела — ту самую песню, которую когда-то в детстве пела ей мама. Лата не знала тогда, что какие-то крестьяне, работающие в поле, видели ее и внимательно наблюдали за всеми ее действиями. Но даже если бы она и заметила их, то не придала бы этому значения, потому что ничего предосудительного она не делала…

А затем случилось нечто странное. Небо почернело как-то мгновенно, сразу со всех сторон заполыхали молнии, гром ударил так, что Лата даже присела с криком ужаса. Молнии вокруг нее продолжали полыхать, они били не только сверху-вниз, но даже горизонтально — Лата собственными глазами видела, как искрящиеся кривые разряды то и дело вспыхивали над дорогой и над хлебным полем.

Потом Лата увидела, как небо разверзлось. И не в переносном смысле, а самом прямом — прямая светящаяся линия прочертила тьму над головой, словно пирог разрезали ножом и сдвинули две половинки. И из этого разреза потек темный туман, полетели какие-то странные огромные птицы, посыпались камни…

И хлынул дождь. Никогда такого дождя раньше не было. Возникло чувство, что где-то там, над облаками, находится какой-то неизвестный, но самый настоящий океан, и теперь он весь пытается вытечь в образовавшуюся прореху.

Дождь лил целую неделю без малейшего перерыва. Он был так силен, что даже просто выйти из дома не представлялось возможным. Некоторые, кто отваживался на это, так и сгинули без следа — должно быть их сшибло с ног и утянуло водяным потоком. А когда ливень прекратился, и вновь выглянуло солнце, то сразу же стало понятно, что с Гатлой произошло что-то невероятное.

Местность вокруг разительно изменилась. Куда-то пропал близлежащий лес, и вместо него теперь простиралась насколько хватало глаз бескрайняя равнина. На севере теперь торчал над горизонтом остроконечный вулкан, которые непрерывно дымился. Речка Вета, быстрая и чистая, теперь исчезла, на ее месте ничего не было, но зато по другую сторону холма медленно нес затхлые воды какой-то мутный вонючий поток.

Жители Гатлы были ошарашены. Их хлебные поля были наполовину уничтожены, словно кто-то прочертил прямиком по наливной ржи огромную косую черту, и одну половину не тронул, а вторую выкосил под самый корень, оставив снаружи торчать лишь слабую незнакомую травку.

И теперь в округе появились ужасные звери, которых никто ранее никогда не видел. Это были огромные твари размером с двухэтажный дом, они двигались медленно и плавно, пожирая листву на кронах самых высоких деревьев.

Впрочем, громадины эти были вполне безобидными, разве что могли затоптать ненароком зазевавшегося путника. Гораздо опаснее были другие — более мелкие, но зато очень стремительные и беспощадные. Передвигались они, как правило на двух задних лапах, а передние у них были совсем крошечные, какие-то недоразвитые. Длинный хвост позволял им удерживать равновесие и рулить во время погони за добычей, которой мощные челюсти с длинными клыками не оставляли никаких шансов на спасение.

Им придумали название — «зверозубы». И среди них встречались даже летающие, защитить от которых не могли даже высокие стены и ворота.

Но даже не это было самое страшное. Оно заключалось в другом. Через несколько дней после того, как закончился тот чудовищный ливень, жители Гатлы начали умирать. Причем, без особой причины — человек мог просто идти по улице, а потом вдруг падал, начинал биться в конвульсиях, пускал пену изо рта, изгибался так, что суставы хрустели, а через несколько минут испускал дух.

И вот тут-то и начиналось самое страшное. Через сутки умерший вдруг оживал! И был при этом прежним — он помнил все, что происходило с ним ранее, полученные при жизни раны теперь не причиняли ему никаких страданий, но сердце его уже не билось, и кровь не бежала по его сосудам.

Жители Гатлы были в ужасе. Они закапывали умерших в землю, но те научились выбираться из своих могил. Некоторых пытались убивать повторно, но это только уродовало их внешность. Очень быстро выяснилось, что окончательно угомонить мертвяков можно, лишь разрубив их на части, но решиться на такое никто не мог, потому что у многих умерших остались живые родные и близкие…

А однажды, когда луна была почти полная, случилась «ночь безумия», первая среди целой череды других таких же ночей… Гатла уже готовилась ко сну, свет в окнах постепенно гас, младшие из детей были отправлены в свои постели… И вдруг, как по команде, все они открыли глаза. Откинули одеяла, оделись и вышли из своих домов. Родители стояли рядом со своими детьми, только в руках у них были зажженные факелы и топоры. И все они отправлялись блуждать по улицам родной деревни в поисках мертвяков. А когда находили их, то растягивали за руки и ноги прямо на дороге и рубили на части…

Но на утро никто из них не помнил того, что происходило ночью. Люди находили изрубленные останки и не моги поверить, что это дело их собственных рук! Первое время мертвяки пытались их в этом убедить, но наткнулись на стену недоверия и прекратили свои попытки. Они предпочли больше не упоминать об этом, в надежде, что такое никогда больше не повторится.

И не повторялось… До следующего полнолуния.

А потом за Латой пришла стража и вытащили ее прямо из постели. Те самые крестьяне, которые были на том хлебном поле в «день потопа», заявили в суде, что собственными глазами видели, как она занималась колдовством с волшебным голубым камнем в руках. И произносила при этом некие заклинания, после которых небо сразу разверзлось, и нагрянули в Гатлу все известные беды.

Лата пыталась уверить высокий суд, что все это выдумки суеверных крестьян, что колдовать она не умеет, а все эти пресловутые заклинания — ни что иное, как детская песенка, которую мама пела ей в детстве.

Она даже попробовала напеть ее прямо в зале суда, но ее сразу заставили замолчать и завязали рот тряпкой. «Подсудимая пыталась околдовать членов высокого суда прямо во время заседания! — заявили обвинители. — Это ли не доказательство того, что она действительно является ведьмой и использовала свое колдовство с целью открытия адских ворот, коих как известно ровно семь, чтобы извести родной город вместе со всеми жителями?»

Суд принял этот факт во внимание, и на все последующие заседания Лата должна была являться с завязанным ртом.

Шансов оправдаться у нее отныне не было. К тому же в ее доме произвели обыск и нашли тот самый голубой камень. Он по-прежнему источал голубое свечение и явился последним доказательством того, что Лата Дисан является ведьмой. И спустя несколько месяцев после ареста судом был вынесен приговор: «Девица Лата Дисан двадцати весен отроду признана виновной по всем пунктам обвинения и приговаривается к смертной казни посредством усаживания ее на кол. Если в процессе казни названная девица не будет испытывать боли и не испустит дух, когда кол проткнет ей внутренности, то это будет считаться дополнительным доказательством ее колдовской сущности, и тело ее будет предано сожжению. Если же в результате казни девица все-таки умрет, то обвинения в колдовстве с нее могут быть сняты, и она милостиво будет захоронена на общем городском кладбище».

Лата была потрясена. «Вы все сошли с ума! — кричала она, сорвав со рта повязку. — Я не ведьма, я не умею колдовать! Я не сделала ничего дурного! Я просто пела песню!»

Тогда ей стянули руки веревкой и вновь завязали рот. И отправили в клетку дожидаться, когда высокий суд назначит дату казни…

— Несчастная… — сказала Ру, окинув девушку взглядом, полным жалости. — Если бы не Крас, сегодня эти идиоты убили бы тебя… Бр-р-р!.. — ее даже передернуло. — Это же надо придумать такое — посадить на кол! Только за то, что ты спела песню на краю хлебного поля!

— Ее приговорили не за песню, — хмуро заметил хозяин Йон. — Я не знаю, как в ваших землях, а у нас люди верят в колдовство, особенно если после песенки раскалывается небо и привычный мир меняется… Я и сам в это верил.

Крас вдруг усмехнулся.

— Вам еще предстоит поверить во многое, хозяин Йон, во что раньше вы поверить не могли, — заметил он. — Потому что раскололось не небо над Гатлой — раскололся сам мир. И теперь вам нужно привыкать жить по-новому… Говорите, в вашем мире знали о ящерах лишь понаслышке? Скоро вы с ними познакомитесь очень близко, хозяин Йон, это я вам гарантирую! Конечно, вы можете дождаться рассвета и вернуться в Гатлу, где сможете спокойно жить до следующей «ночи безумия». И, возможно, она станет для вас последней… А можете отправиться с нами и немного напрячься, чтобы спаси этот мир от гибели…

Под копытами скакунов заплескалась вода — они пересекали какой-то узкий неглубокий ручей. Небольшая стайка гесперонихов — мелких хищных ящеров — в панике закудахтала и стройным клином устремилась по равнине к горизонту, туда, где дымил вулкан Кладу-Фуон.

— Я не могу вам пока рассказать всей правды о нашем путешествии, — продолжал Крас, — но одно вы должны знать четко: если по какой-то причине я провалю миссию, которую мне поручил университет, то уже через несколько месяцев не станет ни вас, ни меня, ни Гатлы — вообще ничего. Наступит конец этого прекрасного хрупкого мира… Как-то так, хозяин Йон!

Несколько минут они ехали молча — все обдумывали слова Краса. Вряд ли кто-то в полной мере осознавал всей серьезности ситуации — никто не знал ни о недавнем заседании Совета Ректоров, ни о возвращении Молота Солнца, но Крас говорил таким серьезным тоном, что не придать этому значения было невозможно. Волнение, а точнее предчувствие чего-то нехорошего, охватило всех, кроме разве что хозяина Йона.

— Первой моей мыслью было дождаться рассвета за стенами Гатлы, а потом вернуться назад, — сообщил он с задумчивостью. — Но теперь я склоняюсь к тому, что там мне больше делать нечего… Я отправляюсь с вами, мастер Муун!

— Мэтр… — поправил его Крас.

— Что? — не понял Йон.

— Служащих университетов принято называть мэтрами, если за ними не числится каких-то дополнительных регалий… Мастерами обычно называют ремесленников, торговцев и им подобных. Ректоров, мэров городов и других верховных правителей Ойкумены называют «рэями»… Разве в вашем мире было не так, хозяин Йон?

Тот медленно покачал головой.

— Не совсем, — ответил он глухо. — Да и какая теперь разница кого и как называли в моем мире? Он раскололся, и часть его вместе с Гатлой провалилась сюда, и обратного пути этому наверняка нет… Я отправляюсь с вами, мэтр Муун! Я неплохо владею топором и прилично готовлю еду. Вы могли в этом убедиться на моем постоялом дворе…

— К сожалению, не успел, — ответил Крас. — «Ночь безумия» началась весьма не вовремя, я не попробовал ни одного кусочка…

— Это можно легко исправить! — вдруг весело отозвался Кэндер Фогг. — Я прихватил с собой весь наш ужин.

Крас, Ру, Йон и даже Лата уставились на него с удивлением.

— Ты забрал с собой еду⁈ — воскликнула Ру. — Ты меня удивляешь, пастух! А порой так просто пугаешь… К нам в окно лезла целая толпа безумцев, а ты думал о том, чем будешь потом набивать желудок?

— А что? — Кэндер Фогг выпучил глаза. — Я всегда об этом думаю. Почему я должен был в этот раз поступить иначе?

— И то верно, — согласился Крас. — Как только рассветает, устроим привал и прикончим наш ужин… Кстати, хозяин Йон, не подскажете, почему эта безумная толпа в Гатле хотела нас убить вместе с мертвяками? Ведь мы пока что живы, могу за это поручиться.

— Я тоже! — с улыбкой заявил пастух.

Хозяин Йон коротко пожал плечами.

— Должно быть, они убивают всех чужаков… Что-то сломалось в их мозгу в тот момент, когда мир раскололся, и не мне их за это винить. Любой мог бы спятить, кроме мертвых… В тот день я и сам подумал, что сошел с ума, когда собственными глазами увидел, как из трещины в небе, вместе с градом камней и каких-то ужасных птиц, вылетел самый настоящий дракон с человеком на спине! Если бы я не видел этого сам, то никогда бы не поверил, что такое возможно… Что с вами, мэтр?

Крас, резко натянув поводья, остановил своего скакуна. Внимательно посмотрел на хозяина Йона.

— Вы видели дракона с человеком на спине… — медленно то ли повторил, то ли спросил он.

— Да, но… — начал было Йон.

— Когда, вы говорите, это произошло? — перебил его Крас. — Когда случился раскол?

— Около полугода тому назад…

Крас быстро взглянул на Ру, которая тоже остановила свою лошадь. Поймав взгляд Краса, она кивнула.

— Примерно в то же время, — сказала она. — Ему бы не потребовалось много времени, чтобы добраться отсюда до Снау-Лисса по воздуху. Я не знаю, как быстро способны летать драконы, но птерки могут преодолеть такое расстояние за день, максимум за два…

— Странно это как-то… — сказал Крас задумчиво.

— Но ты же не думаешь, что в это же самое время летать верхом на драконе мог кто-то еще, кроме метентара Далана?

— Я не знаю… — сказал Крас задумчиво. — Ясно одно: метентар Далан побывал в таких передрягах, какие мы и представить себе не можем. И он наверняка нашел что-то важное, раз так задержался в пути. А значит, мы должны пройти по его маршруту, и выяснить что же он там все-таки нашел…

После этих слов никто больше не проронил ни слова. Они ехали еще несколько часов, пока небо не стало проясниваться, окрасившись на востоке над самым горизонтом в красный. Занимался рассвет, все устали и уже дремали прямо на ходу. А Кэндер Фогг так тот вообще храпел, временами взрыкивая, словно голодный хищник, отчего сильно вздрагивал и едва не падал с лошади.

И тогда Крас объявил:

— Привал! Пастух, разводи костер и доставай что там у нас есть из еды…