Глава 24

Девчонка по имени Ирма, чьего кроля я съел в первый день, после знакомства и моих извинений ведёт меня в местную столовую.

Поначалу я сомневаюсь, а стоит ли. Она развеивает мои сомнения коротким пояснением: по питанию, в Корпусе безлимит. Считается, что кадеты не должны испытывать недостатка ни в пище, ни в воде. Питьевую воду, кстати, раздают там же, в столовой. То, что я пил из крана, не совсем для питья… Впрочем, пить при необходимости её тоже можно, оговаривается Ирма, что-то прочитав по выражению моего лица и хмыкнув про себя.

Пока топаем, размещаю в местной сети аналог своего объявления.

Общие принципы взаимовыручки у нас, тюрков, сложилась давно; не сегодня и даже не в этом веке. Не знаю, как другие народы, а у нас оно обычно работает… Лично мне сталкиваться не приходилось, но я же, как говорится, не сирота.

Был…

Отец пару раз «встревал» с приключениями в Малайзии, меня тогда ещё не было.

Братья за океаном, в бывших колониях бывшей Кастильской Короны, тоже в приключения попадали (не помню, как там эта группа стран называется).

Нужный мне ролик хранится на одном из серверов, о котором лично я знаю и который специально загружен таким образом, чтоб быть доступным в разных частях планеты, вне зависимости от характеристик местной сети.

Подгружаю ролик в своё объявление, оплачивая тут же с аккаунта комма рекламу.

Мне очень не нравится то, что я скачал сегодня с дроидов-пастухов.

Мне очень не нравится вчерашний разговор с отцом Лолы.

Я достаточно освоился здесь, чтоб определиться и с приоритетами, и с вариантами облегчить себе движение к целям.

Когда мы подходим к столовой, в личку уже оперативно приходит вопрос по-кыргызски: «Сага эмне болду?»

С абсолютно чистого и «пустого» аккаунта, зарегистрированного только что.

По-нашему, «Саған не болды?». «Что с тобой случилось?»

Параллельно с этим, в открытом комментарии, некто на Классическом Туркане просит удалить ролик вообще. А все вопросы задать Правильному и Уважаемому человеку; не по сети, а в реальности.

Извинившись перед Ирмой, пропускаю её в столовую, придерживая двери, голосом надиктовывая ответ в личку.

И в личке, и в комменте параллельно приходит одна и та же наводка на один из базаров города, находящийся недалеко от нас.

Оба собеседника утверждают, что на базаре я и сам сориентируюсь, что делать и с кем заговаривать, если я – тот, за кого себя выдаю. То есть, если я реально происхожу из любого народа туркан, читается между строк.

* * *

Столовая обнаруживается в таком месте, где лично я бы её ни за что не заподозрил. Спасибо, что есть «проводник». У меня возникают вопросы о качестве местной пищи: снаружи не чувствуется никаких запахов. Похоже на признаки синтетики либо глубокой консервации.

За дверями, обнаруживаю несколько десятков (если не больше) столов для принятия пищи плюс во всю стену – оборудованная выдача готовых блюд и приборов. Топаю за Ирмой.

На выдачу блюда здесь попадают по автоматическому транспортёру, заменяя на «витрине» «выбывшие» (то есть, взятые посетителями).

Набрав на подносы наборы недорогих металлических приборов (нож – вилка – ложка – чайная ложка), приступаем к выбору блюд.

Народу вокруг хватает, но помещение очень большое, потому «локтями ни с кем не сталкиваемся».

– Почему так мало взял? – спрашивает Ирма, когда приземляемся за свободный столик у высокого панорамного окна во всю стенку. – Здесь в питании нет ограничений.

– Ух ты, – качаю головой, пытаясь перевести разговор на другую тему. – Здесь богатое государство? Если нет нормирования порций в организации военизированного формата?

У меня, конечно, уже сложилось определённое мнение о качестве питания в Корпусе, но вслух говорить ничего не буду. Если получится.

– Во-первых, молодые и растущие организмы. – Отвечает Ирма, принимаясь за какой-то наваристый суп. – Во-вторых, регулярные и сильные нагрузки, порой по армейскому типу. В-третьих, часто ненормированный распорядок дня, особенно на старших курсах, особенно в период Игр. Это аналоги учений, но для кадетов, – поясняет она, видя, что я не понял. И в-последних да. Федерация считается небедной. По крайней мере, на еде экономить не нужно. Так почему так мало взял?

– Как бы тебе, ответить, чтоб и никого не обидеть, и не соврать, – улыбаюсь.

– Лучшая стратегия любых отношений – чистая правда! – выразительно ведёт бровями Ирма, на секунду отрываясь от супа. – Ну, если ты воспринимаешь собеседника всерьёз, по крайней мере.

– Мудро сказано, – соглашаюсь, откусывая булочку и отпивая местный фруктовый отвар. – У нас есть ограничения в питании. Например, мы категорически не едим свинину, собачатину, ракообразных… – перечисляю откровенный харам. – Здесь я свинину в блюдах вижу. Значит, разделочные ножи и столы на кухне – тоже после свинины. У нас, в некоторых ортодоксальных местах, считается, что место приготовления пищи тоже может быть осквернено, – улыбаюсь. – Не то чтоб я был ортодоксом, но свинину есть не буду. Как и постараюсь избежать тех продуктов, к которым она на кухне могла так или иначе прикасаться.

– М-да. Тяжело тебе в Корпусе придётся, – резюмирует Ирма с нечитаемым лицом.

– Ну, я сюда не рвался, это раз, – не спешу соглашаться. – И второе, я тут ненадолго.

– А где ты питаешься всё это время? – удивляется она.

– У меня «вездеход» по решению суда, – кладу на стол бумажку из карманчика планшета с инструментами. – Ем в городе. Есть один ресторан, наш, я в нём подрабатываю. Вот там – всё как надо.

– И что, у вас вот даже ни купить, ни съесть свинины нигде нельзя? – неожиданно заинтересованно спрашивает Ирма.

– Ну почему нельзя. Есть места, но это отдельные места. Фактически, комнаты, отделённые от общего торгового зала специальной дверью, на которой на трёх языках идёт предупреждающая надпись. Для тех, кто неграмотен, рисунок: свиная голова. Которую ни с кем не перепутаешь. – Поясняю. – Хочешь – жри сколько угодно. То есть ешь, – поправляюсь, глядя на её вытянувшееся лицо. – Но только готовь себе самостоятельно, и не смешивая с едой для остальных.

Какое-то время мы болтаем об особенностях наших кухонь.

Неожиданно над моей спиной нависает тень и чей-то голос спрашивает:

– Ирма, а ты сегодня не одна?

Оборачиваюсь и вижу ту самую пару, которую уже выкидывал из своей комнаты в первый день пребывания.

– Монни, Дэвид, – нейтрально взмахивает рукой Ирма. – Да. Я не одна. – Затем она переводит взгляд на меня и демонстративно возвращается к вопросу начинки сладких булочек (которые мы как раз обсуждали).

– Извини. – киваю ей, перебивая на полуслове.

Затем разворачиваюсь и встаю, обращаясь к тому из пары, что повыше ростом (он и говорил):

– Я не знаю, откуда ты сюда прибыл. Но у меня на Родине к женщине с мужчиной можно обратиться только с разрешения того мужчин. С которым она в данный момент. Я не разрешал.

Длинный (кажется, Монни – это он) наливается цветом спелого граната; намерения более чем прозрачны.

Но у меня, как оно обычно бывает здесь, вариантов особо и нет. С другой стороны, не понятно, на что этот длинный рассчитывает: мой рабочий планшет со мной.

Со всеми вытекающими (для длинного) последствиями. И второй, который с ним, его не спасёт (только присоединится к нему).

У кого-то из присутствующих ума оказывается побольше, и эту пару уволакивают куда-то из поля зрения, что-то нашёптывая им на языке, которого я не понимаю.

Меня в это время берёт за локоть Ирма со словами:

– Даже и не думай! Ты у меня уже кроля съел… Сядь на место. Пожалуйста.

– У нас действительно так не принято, – привожу в порядок мысли, садясь обратно. – По ряду причин, позволять такие инциденты третьим лицам тоже не могу: родовая репутация. Вам, видимо, не понять.

– Ну почему. Я где-то понимаю, – задумчиво смотрит на меня Ирма. – Кстати. Монни до последнего времени был моим парнем. Ну, либо считал себя таковым.

– Получается, это я находился сейчас с его женщиной? – начинаю озабоченно вникать в ситуацию.

– Слишком громко сказано, – отмахивается Ирма. – В этом возрасте никто не строит серьёзных планов. И всерьёз лично я его не воспринимаю. Особенно с учётом того немногого и весьма утилитарного, что ему н а с а м о м деле от меня надо.

– Даже стесняюсь, спросить, что именно, – бормочу. – Хотя, мужчины весьма предсказуемы. И спрогнозировать в этом возрасте любого из нас несложно.

– Не то слово – смеётся Ирма. – Не в бровь, а в глаз.

Когда она доедает (а еды на раздаче она взяла больше меня) и мы встаём из-за стола, меня в спину догоняет её насмешливый окрик:

– Ну молодец, а убирать за посуду за тобой кто будет?!

Пристыженный, оборачиваюсь и возвращаюсь к столу:

– Тысяча извинений. Не знал.

– Здесь не ресторан, – тихо смеётся она. – М-да уж… Илийский Орёл, говоришь? Проводи меня, пожалуйста.

По пути в Учебные корпуса (Ирма направляется именно туда), нам никого не попадается. Видимо, занятия после перерыва уже начались, а она просто опаздывает к началу предмета.

* * *

Распрощавшись и как будто наладив отношения с хозяйкой съеденного кроля, выхожу с территории Корпуса и направляюсь к базару.

По дороге пытаюсь связаться с роднёй. После далеко не первой попытки, удаётся дозвониться на комм младшей сестры в третьем колене.

Наши деды были родными братьями. Не знаю, как здесь; у нас это считается близкая родня. У нас, кстати, в отличие от народа Пророка, жениться на двоюродных и троюродных нельзя, вплоть до седьмого колена. Оттого, наверное, у кучи знатных людей из Залива (с кем встречался лично) то по шесть пальцев на руке (ма-а-а-аленькие такие шестые мизинчики на ребре ладони, пф-ф). То по тридцать пять зубов. И это ещё далеко не худшие варианты.

– Давай общаться быстро, связь в любой момент оборвётся! – предупреждает Куралай. – У нас тут не понятно, что творится.

– Кто у тебя живой? – спрашиваю главное, чтоб не терять времени.

– Одна…

– Еда есть?

– Не переживай. У меня еды хватит, – не вдаётся в подробности она. – А ты где?!

– В одной из Федераций, на Западе, – чертыхаюсь в трубку. – Надеюсь скоро вернуться.

– Хорошо бы, – ёжится она. – На землях кошмар и раздрай. Написать тебе на ящик подробности? Если сейчас прервётся?

– Да! Тебе что-то известно о Мажилисе? О Кабмине?

– Вообще по нолям. ТВ трансляций нет, только иностранные каналы и спутник. Такое впечатление, что все как вымерли. Буран был, многие линии связи повалило. Возможно, ещё и коммуникации нарушены. Плюс, взрослые у всех знакомых, до кого смогла дозвониться, больными лежат. Кто жив ещё.

– Держись, скоро…

Связь разрывается, а я какое-то время бреду, как в тумане.

* * *

Старый Гуйч пожил немало. Несмотря на засоление морского побережья полвека тому, жить дома три десятка лет назад ещё было можно. Наверное. Но вот выживать становилось тяжело, по целому ряду причин.

Плюс, именно ему, из-за внуков, «естественный» (сиречь, природный) образ жизни был противопоказан: у внучки было редкое аутоиммунное заболевание, с которым лучше находиться поближе к цивилизации. Пусть и западной. Медицина у них на уровне, чего уж; в родных краях такого нет. А разных социальных программ для переезда, хоть и на том же Западе и Севере, пруд пруди со времён основания Статуса: рабочие руки нужны всем Федерациям Запада.

Западные народы откровенно разленились; работать и размножаться перестали; потому охотно ассимилировали целые поколения народов с востока и юго-востока. Хотя, это ещё вопрос, кто кого больше ассимилировал, если разобраться. Примерно в те времена Гуйч, подумав, с семьёй сюда и перебрался.

Родной язык он, конечно же, помнил, куда без него. Но внукам вдолбить не вышло: молодому поколению всё, связанное с Родиной, оказалось без надобности. Впрочем, периодически внуки спрашивали то или это слово, но исключительно для развлечения. А для полноценного языка, конечно же, нужна среда.

С книгами и передачами на родном языке здесь было туго. Страны, где туркан – родной, после Статуса разошлись, для начала, на три разных алфавита.

Есть, что вспомнить; нечего внукам рассказать.

Ну и народ Гуйча, говоря откровенно, тяготел к Классическому Туркану. В своё время, именно в её пользу выбор ориентации и сделал. А те слегка ошиблись, и сейчас балансировали на грани. Не принятые Западом, и изрядно оторвавшиеся от восточных братьев.

Сегодня с утра, слухами общины, пришло предупреждение о возможных гостях. Которых, по древним правилам, надлежало как минимум встретить и расспросить.

Гуйч не был большим любителем новомодных технических штучек, но внуков любил. И обращаться с современными коммами научился именно у них.

Помимо того, именно через него шли многие из таких дел, о которых вслух лучше не говорить. Чтоб не сглазить. Новые земли есть новые земли, а своих традиций забывать не следует. Ибо кому ещё помочь и от кого в трудный час ждать поддержки, как не от единого (когда-то давно) народа.

Особенно являясь держателем одной из негласных касс общины.

* * *

Удивлению Гуйча не было предела, когда из базарной толпы вынырнул паренёк-азиат и обратился на далёком, но явно узнаваемом (самому пареньку – родном) восточном туркане. Соблюдая все положенные (в определённых, далёких отсюда, местах) словесные ритуалы. Обращения Гостя к Хозяину данной территории, если оба понимают, о чём речь…

Гуйч, хоть и был предупреждён о возможном госте, не ожидал, что это будет именно так.

Сәлемет сiзбе, ағай. Сiздiн су аратын жерiнiзге атымды суґарайыншы? Здравствуйте, уважаемый. Позвольте я напою своего коня из вашего водопоя.

Сказано было не в виде вопроса, а именно в виде просьбы. Кое-что говорящей «своему» между строк.

Сам старик Гуйч давно вживую не общался на туркане иначе как в комме. Да и там, по большому счёту, письменно. Хотя в своё время на родине закончил «женский» институт (педагогический), по специальности именно что язык и история языка.

Здесь он шил из войлока разного вида колпаки: очень хорошо продаются, ручная работа, можно и внукам помочь, и на базаре целый день. Нормального войлока правда, брать и негде, и незачем: местные его и не отличат от плохо сваляных разновидностей.

– Руын кiм? – повинуясь какому-то невнятному порыву, спросил Гуйч паренька.

Тот замялся и отбоярился тем, что сам из рода пастухов.

Малшы – эхх, сейчас и слова то такого никто из своих не помнит! Не говоря уже о прочих тонкостях. Чабан и чабан, вкруговую. Или вон, как на земле паренька говорят, шабан. Потому как нет у них звука «Ч» в языке. И «Ф» нет, вместо них «Ш» и «П».[21]

Гуйч чуть собрался, перестраиваясь под фонетику гостя, и старательно Ш-кая и П-кая, как и тот. А что парня будет считать гостем, он уже для себя решил: не так много раз за последние четверть века приходилось говорить почти что на родном языке.

Ладно, на родственном, поправил себя Гуйч. Но праязык всё равно общий.

Паренёк неожиданно серьёзно забуксовал там, где это вообще было не понятно: на вопросе про его род.

Было бы понятно, если бы он назывался шахским именем, и от того запинался: самозванцев нигде не любят.

Да и мало ли под каким именем он сказался в миграционной службе.

Но что такого в семье аульных пастухов??? Работа честная, хоть и порой непростая, а здесь ещё и давно забытая…

Загрузка...