Младший сын

Глава 21

После полученных объяснений, Ахмад поднялся обратно к себе и, прикатив кресло к окну, продолжил наблюдать.

Пацан действительно знал дело.

Гораздо быстрее, чем Ахмад рассчитывал, полдесятка овец были забиты, разделаны. Шкуры были сложены в соответствующий угол; печень лежала в отдельно; мясо и субпродукты были рассортированы по соответствующим ёмкостям.

Ахмад глянул на часы: весьма неплохо. Парень, видимо, не врал, когда говорил о том, что может участвовать в чемпионатах. Если бы рестораны проводили такой по забою и разделке, этого китайца действительно не стыдно было бы выставить даже и от имени Сети Ахмада.

Ахмад спустился вниз и подошёл к сетке:

– Вопросов не имею. Меня всё устраивает. Вымыться можешь во-он там; деньги вот… Вопрос. Почему печень отложил отдельно?

– Не только печень, – пожал плечами парень. – Ещё сердце, лёгкие и почки; на қуырдақ[18] же? Или не надо было?..

Ахмад понял, что имелось ввиду, только потому, что и слово, и блюдо встречал ранее у таджиков.

– Мы не готовим такой пищи, – покачал головой Ахмад. – Мы вообще не употребляем внутренности в своих рецептах.

– Упс. Не знал, – удивился китаец. – Мои извинения.

– Да не за что извиняться, – великодушно отмахнулся афганец. – На севере, у тюрков, такое блюдо есть, тут ты прав. Но оно не в нашей традиции. Так что всё в порядке.

– У меня есть просьба, уважаемый, – кивнул китаец со своей стороны сетки. – Я могу вместо денег часть оплаты взять мясом?

– Без проблем, – пожал плечами Ахмад. – Только извини, по себестоимости не отдам. Наценяю свои минимальные пятнадцать процентов: закуп, транспорт, содержание…

– Без вопросов! – сложил руки в ритуальном жесте благодарности китаец. – Свежей и правильной баранины я в этом городе пока не видел. Тогда требуху тоже забираю? Раз вам не нужна? Сколько денег за неё оставить?

– Бутор бери так, – махнул рукой афганец, для которого отложенные азиатом внутренности никакого интереса, с точки зрения ресторана, не представляли.

Понятно, что в Хинде и в Китае едят иначе. И разные части туши могут сожрать, которые сам Ахмад даже на кухню не пустит. Но традиции Кабула – не Хинд и не Китай.

Ушей, хвостов, почек, лёгких в Кабуле в пищу не употребляют. По крайней мере, на людях и в приличных местах.

– Спасибо, – поблагодарил китаец. – Ахмад-аға, я сразу не подумал, сейчас знаешь, что вижу… Могу оставшихся овец «накачать» так, что они вес наберут. До наших, конечно, не дотянут; но если вы их через пять дней решите резать, то килограмм по пять-семь будут тяжелее. И не за счёт набитого желудка, – улыбнулся уголком рта азиат. – Именно что в жир и в мышцы наберут.

– А как ты это обеспечишь? – озадачился Ахмад неожиданной возможности.

– Искра же, – простенько ответил паренёк. – Только их кормить и поить вот так надо будет…

Через пять минут, пересчитав стоимость планирующейся «овечьей» диеты на килограмм прироста массы, Ахмад дал добро на эксперимент и продолжил расспрашивать новичка (пока тот в загоне возился с овцами):

– А это с каждой овцой так можно, и у вас многие так могут?

– По идее, с молодыми овцами можно со всеми, – объяснял новый работник, поглаживая бок очередного барана. – Вне зависимости от породы. Другое дело, что так «тратиться» можно, если баранов у тебя десяток на неделю. Ну, два десятка… Если же гонишь по Степи гурт голов даже пусть на пятьсот…

Окончание фразы потонуло в громком смехе Ахмада:

– Это понятно, что это не промышленный способ, – согласился афганец. – А что насчёт народа? Многие у вас так же точно могут?

– В моей семье могут все. Но у нас это родовая искра, мы не один век тренировались поколениями. Я не знаю, насколько в других семьях она встречается. Чтоб посмотреть, кто ещё так умеет, надо к его овцам близко лезть. Мне лично и без этого дел в жизни хватало, – продолжил веселить Ахмада азиат.

– Ну да, логично, – смеясь, согласно покивал афганец.

– И есть тонкость. Если породе такое соотношение веса «мясо-кости» не свойственно, то так имеет смысл «работать» только перед забоем. По степи ж если гнать, «лишний» вес слетит за полперегона…

С нового рабочего места выхожу не только с деньгами, а ещё и с запакованным запасом баранины: поскольку иду в гости к Лоле (где вдобавок её отец ожидается), прийти с пустыми руками будет не совсем правильно.

Прикинув ситуацию и наши обычаи, решаю часть оплаты с афганцев взять мясом: овец на сегодняшний забой выбирал лучших, резал лично. Попутно остальным «поставив программу» набора веса: посмотрим через пяток дней, не растерял ли я навыки искры.

Кстати, я и не знал, что пуштуны не едят субпродуктов. Когда, по нашему обычаю, я отложил сердце и печень при разделке, хозяин вообще всё это отдал мне бесплатно, сказав, что им оно без надобности. Поскольку не едят.

Слава Аллаху, семья Лолы происходит из наших, для которых это блюдо в кухне – повседневная реальность. Судя по её бабке, так точно.

Лола, как и договаривались, ожидает в кафетерии. Увидев мой груз мяса, она всю дорогу удивлённо на него косится, старательно держась с противоположной от мяса стороны.

Когда приходим к ним в дом, на площадке в стороне пустыря вижу коптер с точно такой же государственной маркировкой, как и у забиравшего меня из дома. Только размерами поменьше.

На пороге нас встречают бабка и здоровенный мужик, видимо, отец Лолы. Она подтверждает мою догадку за десяток метров шёпотом, почти не двигая при этом губами:

– Отец…

Его имя она мне уже сказала, потому первым приветствую его, как хозяина дома мужского пола:

– Assalomu-aleikum, Tursun-ake!

Затем передаю мясо бабке:

– Апай…

– Waaleikum-assalom, – хмуро кивает отец Лолы, подвигаясь и давая нам войти. После чего закрывает двери дома на два огромных сейфовых замка.

Интересно. Это если дом полицейского офицера не самого низкого ранга тут с такими запорами, получается, с уличной преступностью тут не всё в порядке?

Бабка предсказуемо уволакивает Лолу на кухню готовить мясо, а её отец указывает на большой зал, в котором стоит классический местный высокий стол со стульями.

На настоящий дастархан я, конечно, не рассчитывал; но всё равно чуть огорчаюсь. Впрочем, огорчаюсь я исключительно от того, что вспоминаю о доме.

Видимо, от отца Лолы что-то такое на моём лице не укрывается, потому он всё так же сдержанно говорит:

– Садись пока за стол. Обсудим твои подвиги…

Чая нам к беседе не подают, что (с одной стороны) кое-что говорит об обстановке.

С другой стороны, явно стараниями бабки Лолы, на столе заботливо оставлен высокий прозрачный кувшин с отваром из ягод. Отдельно, на столе стопкой высятся наши қесе (пиалы) и их чашки и кое-какие фруктовые закуски. В принципе, обычаи соблюдены.

После его молчаливого кивка, беру себе пиалу и наливаю из кувшина. Он ни к чему не притрагивается.

– У меня много вопросов, несмотря на хорошее отношение к тебе Лолы и матери, – начинает он на правах хозяина дома. – Настолько много, что я даже не знаю, с чего начать…

– Давай определяться, Турсун-ақе, – пожимаю плечами. – Если я в этом доме гость, то мне есть что сказать и тебе. Даже не дожидаясь твоих вопросов. Если же ты сейчас говоришь с позиции офицера местной полиции, то предлагаю в этом месте точку и поставить. Поверь, так будет лучше для каждого из нас.

– Я не понимаю твоих многозначностей, – хмурится он ещё больше, – потому буду говорить прямо. Ты гость этого дома, но в большей степени гость Лолы и матери, а не мой. У меня же, в отличие от них, к тебе имеются вопросы. И, в зависимости от того, что ты на них ответишь, моя полицейская ипостась может как работать, так и не работать.

– Даже не знаю, что тебе ответить, – говорю через пять секунд тишины. – Если бы ты не был отцом Лолы, я бы сейчас встал и ушёл… С другой стороны, судя по некоторым мелочам, ты в этом доме тоже себя ощущаешь гостем. А управляет тут твоя мать. Если прав я, давай считать это место нейтральной территорией. И ты не будешь пытаться давить с позиции хозяина, а я не буду демонстрировать, что всю свою жизнь как-то нормально жил без тебя. До того, как вооружённые люди в точно такой же форме, как на тебе, напали на мой дом.

– Что за бред? – широко открывает глаза отец Лолы.

Вместо ответа, достаю из нагрудного кармана копию промежуточного решения суда (с указанием причин отклонения моего иска о нападении на моё жилище). Разворачиваю и протягиваю ему.

– Ты это вот так в кармане носишь? – спрашивает он, вчитываясь и не поднимая глаз от листка.

– У меня нет документов, – снова пожимаю плечами. – При этом, я ношу с собой набор ножей для работы, а по вашим законам с этим, вроде, могут быть проблемы.

– Какие ножи? – кажется, Лолыного родителя сейчас хватит удар.

– Вот эти, – разворачиваю на стуле матерчатый планшет, купленный мной для удобной транспортировки инструментов забоя.

Отец Лолы неверяще смотрит на стул, затем всё же возвращается к листку бумаги и дочитывает до конца. Придирчиво переворачивая на другую сторону и вчитываясь даже в реквизиты эмиссии документа судебной канцелярией.

Интересно, он что, думает, что я подделал документ? Пф-ф-ф…

– Я не был в курсе всех обстоятельств, – он взмахивает в воздухе судебной бумажкой, которую я беру у него и сворачиваю обратно в свой карман. – Илийский Орёл… Это многое меняет в моей позиции, конечно… Хотя и не снимает самих вопросов. ТЫ в курсе, что у нас оружие запрещено? И что твой набор ножей, при определённых условиях, тоже может за оружие считаться?

– Мне нет дела до ваших законов, Турсун-ақе, – кажется, пожимать плечами входит у меня в привычку. – Один ваш премьер, которого я уже цитировал в суде, сказал замечательную фразу… Знаешь, когда я спорю с вами, юристами этой страны, мне почему-то постоянно приходится цитировать этого человека, – неожиданно приходит в голову смешная мысль, которую и не думаю утаивать от собеседника. – Вот он говорил: давайте оставаться в рамках действующего законодательства и уважать различия наших правовых систем.

– Ты это к чему сейчас? – сводит брови отец Лолы, как будто не поспевая за мной мыслью.

Ладно. Мужик в годах и в чинах, после рабочей недели, ещё небось сам вёл коптер… Не буду цитировать ему старую шутку про медный щит, ещё обидится…

– Владеть оружием – святое право к а ж д о г о с в о б о д н о г о ч е л о в е к а, особенно говорящего на туркане. – Отвечаю вежливо, удержавшись от острот. – И мне странно не находить в доме твоей матери, Турсун-ақе, понимания этой простой общеизвестной истины. Особенно у её сына, особенно с учётом того, что именно на туркане мы с тобой сейчас и говорим.

– Я не бывал по ту сторону Статуса, – роняет он. – Язык знаю от матери.

– Потому и объясняю, – примирительно кладу правую ладонь на стол. – Вы меня сюда приволокли без спроса. Я вас к себе не звал. В результате столкновения, погиб один ваш, вот от этой моей руки, – киваю на свою правую, лежащую на столе. – Мне тоже досталось… Ваш суд отказался даже искать виновных, не то что рассматривать их вину всерьёз вне юрисдикции. В лучшем случае, ваш суд готов посодействовать моему возвращению домой.

– И что? – он явно не понимает.

Видимо, он полицейский из каких-то оперативных подразделений. Был бы хотя бы следователем, должен бы был уметь ориентироваться в…

– Согласно Конвенции о правовой взаимопомощи, ратифицированной нашими странами, я живу по своим правилам. Не по вашим. Особенно в свете вашего насильственного перемещения меня сюда. Говоря проще для тебя, как для полицейского, я ещё и претендую на дипломатический иммунитет. Ты же читал бумажку, – прикладываю ладонь к карману. – Я не знаю, как ты служишь в полиции, не моё это дело… Давай с этой частью твоих вопросов покончим раз и навсегда. Для того и учреждали Статус: чтобы мы, Свободные Люди, не резали вас, рабов. Когда вы будете пытаться сделать рабами и нас и заставить нас жить по-вашему. Живите, как хотите, это ваше право. Но не трогайте нас: наше право – жить свободными и так, как считаем нужным мы.

Для обозначения свободных людей, сейчас специально употребляю слово «Қазақтар» в его исконном смысле. Обозначающем, помимо нашего самоназвания и этнонима, в более древнем и каноническом значении «Свободных Людей».

– Да вы всегда любили на огонь масло лить! – раздражается он на ровном месте.

Хмыкаю и из вежливости не поправляю: вместо поговорки земель Узбека, он использует наше «отқа май құю».

Это действительно значит «лить масло на огонь», но есть одна тонкость: у нас так поступает молодая невеста, входя в новый дом, чтоб очаг не угас.

У нас это действие не то что не несёт негатива, а наоборот. Так сказать, материализованное пожелание процветания дому, причём в определённой и весьма конкретной ситуации.

К нам с ним сейчас не имеющей отношения.

Но я понимаю, что он мыслит калькой с местного языка, а сам Туркан в него бабка вбила неплохо… Но надо же знать ещё реалии страны, не только языковые конструкции. Вот и рожает перлы по ходу разговора, хе-хе.

Кстати, именно по этой детали лично мне об их доме становится многое понятно: если бабка вбила в него такие объёмы Туркана, значит, в их семье главенствовала она, а не её муж. Долго объяснять самому себе причины вывода; просто чувствую, что это так. А стало быть, в отношениях с их семьёй, её со счетов сбрасывать не стоит.

На его сеанс пословиц и поговорок, лишь коротко спрашиваю в ответ:

– Руын кiм?

Он, естественно, не отвечает, поскольку вотчина Хана Узбека на Жузы и Ру не делится. Да и с землями Узбека он связан по материнской линии, не по отцовской. У нас это имеет значение.

Вместо ответа, он явно пытается что-то обдумать в параллель.

Ну-ну… Не с собеседником, у которого Ханская Искра, так развлекаться… Харизма и поведение на переговорах у меня в Семье тоже прокачивались столетиями на уровне искры.

Но соображает он явно напряжённо, потому делаю паузу. Давая ему спокойно обдумать всё то, что он обдумать собирается.

– Ты не отрицаешь, что проткнул ножом четверых человек? – кажется, он собирается пообщаться на темы какой-то своей заранее заготовленной позиции. – С разной степенью повреждений?

– Отрицаю только в части количества: троих, не четверых. Когда я уходил, четвёртый стоял у окна и был цел и невредим. Кстати, он и подготовлен был гораздо лучше, чем предыдущие трое вместе взятые… Но сам он на рожон не полез, а я не стал на него бросаться: именно к нему у меня претензий не было.

– Странно, в больницу обратились четыре человека, – бормочет отец Лолы.

– Не берусь комментировать. Из уважения к этому дому, давайте проговорим и это момент. Вы что, думаете, мне это было приятно или интересно?! Или удовольствие доставило?

– Давай поговорим о причинах, – соглашается он. – А и правда, что послужило причиной? Как по мне, ты вообще не в том положении, чтоб в любой ситуации ножом размахивать.

– Вот этим мы и отличаемся. Вы сейчас озвучиваете типично рабскую точку зрения… не нашу. У меня просто не было другого выбора. Если я позволю так обращаться с собой у вас в стране, все будут думать, что так можно обращаться со всем нашим народом. А времена у нас не самые лучшие, чтоб мы могли себе позволить такую репутацию. Даже по эту сторону Статуса. У нас же не «все равны», как у вас…

Какое-то время банально препираемся, поскольку в нём слишком силён государственный служащий. Привыкший строго оставаться в рамках, следовать правилам, в общем, являться покорным винтиком Системы.

У нас чуть иначе. Но объяснить разницу сходу лично у меня не получается.

Когда бабка и Лола начинают подавать на стол, мы соглашаемся отложить наш диспут. Статус для того и создавали, чтоб разделить то, что смешивать категорически нельзя. А мы с ним слишком разные.

В целом, парень производит нормальное впечатление, хотя он и не от мира сего. Выяснить всё, что надо, у Турсуна не получается: первое время, он грызётся с пацаном, как мальчишка, на время даже забыв о возрасте и положении.

Затем мать и дочь начинают подавать на стол. А женщинам слушать мужские разговоры не годится, тем более на такие темы.

Уже в конце вечера, пацан прощается с женщинами и выходит из дома первым. Турсун обувается в прихожей, чтоб проводить парня (заодно поговорить кое о чём наедине), и слышит вопрос дочери:

– Бабуля, а в стране Бахыта какая семья является самым богатым животноводом? Он говорил, что ты знаешь?

- Қазақ хандығы, – чуть удивлённо отвечает мать Турсуна, собирая грязную посуду со стола. – А что?..