Младший сын

Глава 18

Как и договаривались, только что перезвонил Ахмаду из «Афганского кебаба»: намаз через час, внутрь мечети с собой комм обычно не берут (у нас, по крайней мере. Думаю, здесь так же).

Он назвал скороговоркой адрес, попросил не опаздывать и сбросил локацию в привязке к карте. Потом отключился.

Я прикинул, как лучше добираться до места: по всему выходило, что направляться надо к местной скоростной надземке. Как и в Заливе, местные пошли путём надземного строительства скоростного городского транспорта, построив над городом второй ярус специальной колеи, по которой пустили поезда типа метрополитена.

С одной стороны, хотелось бы сегодня заглянуть в мечеть, поскольку лично мне есть за что сказать «спасибо» богу; в том числе, на этой неделе. Да и просто настроиться, что ли…

С другой стороны, для меня сейчас лучше перво-наперво добраться до места, поскольку я не знаю, сколько времени займёт дорога (еду в этот район первый раз). Я хоть и не такфирист, но сегодня, видимо, придётся мечеть пропустить.

Последние дни были достаточно богаты событиями, а наша традиция в случае любых сомнений учит топать именно что в мечеть. И дело даже не в советах, которые может дать мулла (давайте откровенно, кто их и когда слушал). Просто именно у нашей Семьи, в условиях мечети, восприятие расширяется и мыслительные процессы подстёгиваются. Что-то типа подзарядки аккумулятора от батарейки.

Ровно в ту минуту, когда я развернулся к метро, комм звонит ещё раз. С удивлением обнаруживаю, что это Лола:

– Приветствую, – вежливо улыбаюсь, отвечая ей. И замечаю при этом, что она крайне взволнована.

– Ты где сейчас? – безапелляционно спрашивает она. – Нужно срочно встретиться.

– Да я и не против, – удивляюсь, – но план же был вечером? Мы же договаривались, что я приду сразу, как закончу работать в «Кебабе»?!

Мы действительно договорились об этом, созвонившись сегодня утром; и напор Лолы мне сейчас непонятен.

– Это не связано с вечером, – отрезает она. – Это срочно и важно. И тебе лучше не спорить, – она пронзительно сверлит меня взглядом.

– Необычно, – по инерции недоумеваю вслух.

– Где. Ты. Сейчас.

Вместо ответа, показываю название станции метро, к которому уже подошёл.

– Едешь куда? – достаточно невежливо спрашивает она.

Вместо ответа пожимаю плечами и отправляю ей локацию, полученную от Ахмада.

– Едь туда. Я сейчас приеду. Восточный выход, снаружи, – говорит она и отключается.

По-прежнему недоумевая, на место приезжаю первым. Пару минут слоняюсь по площадке перед выходом из метро, когда из этого выхода вприпрыжку выскакивает Лола и, увидев меня, бегом припускает ко мне.

Красиво двигается, эхх… И сама очень красивая…

Видимо, какие-то мысли отражаются у меня на лице, поскольку она подлетает ко мне и сходу начинает шипеть похлеще змеи, игнорируя даже самые элементарные правила приличия:

– Улыбку с лица сотри! И что у тебя случилось вчера?

А вот этого я более чем не ожидал. Мысленно машу рукой приятному настроению и, как можно менее эмоционально, отвечаю:

– Я тебе очень обязан. Готов с тобой пытаться поладить, несмотря ни на что. Но если ты будешь разговаривать со мной в таком тоне…

Пока я далее раздумываю, что бы такое ввернуть, подходящее к случаю, для эффектного завершения фразы; она меня перебивает:

– Сейчас глаз на жопу натяну! Отвечай сейчас же!

Я настолько обескуражен услышанным, что какое-то время молча открываю и закрываю рот. Подобно вытащенной из воды рыбе.

Первой успокаивается она и говорит уже гораздо более спокойно:

– Хорошо. Спрошу иначе… Мне сегодня позвонили из полиции. Вчера мой комм, который сейчас у тебя, был на месте какого-то происшествия. Звонили неофициально, но под личиной официального разговора пытались выяснить: кому я дала комм и где сейчас этот человек. ТАК В КОГО ТЫ ТАМ НОЖОМ ТЫКАЛ, МАЛЕНЬКИЙ ЗАСРАНЕЦ?!

– Лола, приличной девушке не идёт такой текст! – теряю дар речи второй раз за минуту, сходу не зная, что и ответить.

Потому что ни врать не хочется, ни рассказывать реальное.

– Тогда внимай. – Неожиданно успокаивается она. – Раз говорить не хочешь. Мне позвонили из городского участка. Стали деликатно выспрашивать, у кого сейчас комм.

Она сверлит меня взглядом ещё раз в этом месте, но я внимательно слушаю и ничего не говорю.

– Я, естественно, уточнила, официальный это разговор или они просто поболтать хотят. – Продолжает она. – Мне ответили, что ведут дело о многочисленных ножевых ранениях каких-то пострадавших, но сама беседа пока неофициальна. Потом снова спросили, где мой комм.

– Шай-й-йтан, – вырывается у меня. – Шешен а…

– Не сквернословь, – прыскает Лола в кулак, удивляя меня ещё больше.

Нетривиальной сменой настроения.

– Ты в истерике? – уточняю, как могу деликатнее.

– Была местами. Сейчас чуть успокоилась. Так вот. Я тут же позвонила отцу, продиктовала номер, с которого наводили справки…

– А кто у нас отец? – об этом речь пока как-то не заходила.

– Раньше надо было спрашивать… – нервно роняет Лола, потом всё же отвечает. – Начальник третьего отдела. В главном управлении собственной безопасности. Министерства внутренних дел. Потому и живём отдельно, в разных городах, что его в Первую Столицу перевели.

– Ничего себе…

– А мать – зам в другом отделе, – мстительно продолжает Лола. – Типичное дело, брак между офицерами одного управления, поскольку кроме работы, нигде не бывают… Отец мне перезвонил обратно через пятнадцать минут и пояснил. Он навёл справки: обычно так звонят «замазанные» сотрудники, которые стоят на связи у незаконных группировок.

Ловлю себя и её на том, что мы с самого начала говорим на туркане. Причём упоминаемые ею термины государственного устройства относятся к государству Классического Туркана, а у нас эти должности и реалии называются совсем иначе.

– Надеюсь, я тебя не сильно испугал, – изрекаю через пять секунд тишины. – Ты вон даже с федеративного на наш переключилась…

– Я уже успокоилась… Это не всё. Отец проследил трассировку моего комма, – она указывает на оттопыривающийся карман моей рубашки, – потом наложил на сводку происшествий. Внутреннюю, не для широкого пользования. Мой комм вчера приехал в место, где находились ещё четыре комма, состоящих под оперативным надзором. Это члены преступных группировок, которых пока не поймали и сажать пока не за что. Но полицейское наблюдение за ними ведётся, – поясняет Лола, видя недоумение на моём лице. – Преимущественно через негласный аппарат. Ну, через агентуру, по-простому… Затем эти четыре комма в течение двух часов обратились в больницу на предмет ножевых ранений. Нападающего говорят, не знают, от комментариев отказались. Трясти их, естественно, никто не стал.

Лола вдыхает, выдыхает и вновь возвращается в первоначальное состояние злобной фурии:

– Теперь рассказывай!

Вместо слов, делаю крайне неожиданное для себя тут и немыслимое дома: кладу руки ей на талию, делаю шаг вперёд (оказываясь к ней вплотную) и утыкаюсь лбом ей в плечо, поскольку она чуть выше ростом.

– Говори, – требует она, при этом не отстраняясь. – Отец говорит, что звонивший мне полицейский, сто процентов, связан с той четвёркой. И выясняет подоплёку неофициально, категорически стараясь не привлекать внимания. Знаешь, что это значит?

– Понятия не имею, – говорю чистую правду, поскольку от хитросплетений и местной полиции, и местных уголовников я крайне далёк.

– Это значит, что тебя устанавливают. И рано или поздно установят. Хоть и сопоставив трассировку комма с твоим проходом под городскими камерами. Дальше отсортируют, выберут повторяющиеся лица и, рано или поздно…

– Ничего себе, – присвистываю от удивления.

На такой поворот событий я не рассчитывал. Более того: будучи далёким от полицейского дела, даже не предполагал, что в огромном городе одного (никому не известного) человека можно найти так легко.

– А что, у вас у бандитов есть допуск к камерам и трассировке коммов по базовым станциям? – говорю, чтоб хоть что-то сказать.

– У полиции есть, – отрезает Лола. – А тот тип, что звонил, по должности такой допуск имеет. Там просто на несколько часов работы, нудной и рутинной. Это если он выясняет насчёт тебя неофициально, и внимания не хочет привлекать. Так отец пояснил. Вот жди теперь, когда эти несколько часов у него найдутся и наступят…

– Спасибо, что предупредила, – говорю серьёзно. – Это было для меня очень важно. Я знаю, что делать, но не могу об этом тебе сейчас сказать вслух.

– И я знаю, что ты будешь делать! Чтоб сегодня был у нас, как и договаривались! Бабуля отцу, естественно, рассказала о тебе, – мстительно сообщает Лола. – И о том, что комм у тебя. И о том, что ты у нас сегодня ужинаешь. Отец прилетит на ужин, так что… – она победоносно смотрит на меня.

А я впервые в жизни не знаю, что сказать.

– Хоть ужин отменяй, – спокойно комментирую услышанное, когда успокаиваюсь через минуту.

В течение которой мы так и стоим, уткнувшись друг в друга.

– У меня счёт к вашему МВД. Я рассказывал.

– Я помню, – шумно втягивает воздух носом Лола. – Потому тогда и не стала тебе говорить, где отец с матерью работают. Отец из другого города летит, служебный коптер. Только попробуй не прийти.

– Тогда давай так. Я тебе сейчас рассказываю, что могу. Но ты прекращаешь давить на меня и становишься конструктивной. Как взрослая и самостоятельная восточная женщина.

НА ОДИН ДЕНЬ РАНЬШЕ.

По одной из заявок, прихожу на какой-то полузаброшенный производственный комплекс. Вернее, построен этот завод (по производству не понятно чего) менее десяти лет как (видно, что относительно недавно). Но внутри пусто, достаточно немаленького размера цеха не работают; и на территории никого навстречу не попадается.

Мне сбросили схему, куда идти. Потому, пройдя сквозь незапертую калитку в воротах, топаю метров триста между корпусами, пока не упираюсь в единственное пристойно выглядящее здание.

Поднявшись на второй этаж внутри, обнаруживаю вполне нормальный офис во весь этаж, в котором присутствует аж три человека.

Один из них меня отводит в последний кабинет (сейфового типа, без окон), где находится четвёртый местный обитатель. Там же – неработающий реф.

Проблемой рефа оказывается банальное замыкание на температурном реле, которое отключило реф и банально не даёт ему заводиться (считая, что и так холодно).

Деталь копеечная, на разных типах рефов используются ровно две модификации. Втыкаю ту, что подходит по габаритам, и через пять минут зову хозяев принимать работу.

– Сделал? – Спрашивает тот, что сидел в этом кабинете до моего прихода (когда я начал работать, он, недовольно морщась, вышел наружу).

Вместо ответа, открываю дверцу и предлагаю проверить лично.

– Молодец. Можешь шагать, – после этих слов он садится за стол и больше не обращает на меня внимания.

Неожиданно.

– Стоимость работы – двадцать пять монет. – Напоминаю вежливо из-за его спины, хотя смутные подозрения у меня уже появились.

– Пошёл вон, уродец, – абсолютно спокойно отвечает тип, даже не поворачиваясь в мою сторону.

Вместо ответа, беру с соседнего приставного стола его комм. Комм выполнен какой-то неизвестной мне компанией с логотипом V (не знаю, что это за знак). Корпус из сплава платины с чем-то (хотя и закамуфлирован под сталь), плюс инкрустирован натуральными камнями.

– Ты чего? – удивляется тип, на мгновение замирая после того, как видит свой комм в моих руках.

– Пошёл вон, уродец, – в точности копирую его же интонации и текст, затем достаю один из инструментов, подготовленных для завтрашней работы.

Завтра идти к пуштунам, и с заточенной линейкой у меня вряд ли получится произвести нужное впечатление.

Потому ещё с утра я заехал на местный рынок и потратил часть заработанных денег, прикупив сразу набор ножей (на весь набор операций плюс про запас).

Изучая линейку производящейся тут техники, я вчера, от нечего делать, наткнулся в сети на описания местных премиальных коммов. Они имеют свои отличия: выполняются из ювелирных металлов (золото и платина), инкрустируются исключительно натуральными камнями (алмаз, сапфир, реже – изумруд).

Один из таких как раз сейчас передо мной, сложно не узнать в реальности.

Больше не говоря ни слова, поддеваю кончиком лезвия крапана, которыми крепится самый большой камень на корпусе.

Через секунду, отделив камень от комма, бросаю комм на стол, а камень аккуратно заворачиваю в обрывок бумаги (оторванной тут же от какого-то листа у него на столе).

Получившийся бумажный свёрток аккуратно прячу в нагрудный карман.

– Да ты совсем… – заказчик поднимается со стула со вполне читаемыми намерениями.

Мужики здесь на этаже крупные, намного больше меня. Но и выбора у меня особого нет, потому падаю на колено (пропуская его широкий замах над собой) и подрезаю ему связки на правой ноге.

А когда он с воплями рушится на пол рядом с мной, перехватываю рабочий нож (вернее, это я планирую, что завтра он будет моим рабочим) и насквозь прикалываю его вторую ногу к полу. Сквозь коленный сустав.

Кричит он предсказуемо громко.

В комнату по одному начинают забегать трое с этажа, но у меня были секунды подготовиться.

Взяв в каждую руку ещё по одному «инструменту», первому пробиваю плечо плюс так же режу связки на ноге. Я меньше них ростом, потому на нижнем уровне им со мной не состязаться. Плюс они безоружны.

Второму глубоко режу предплечья, перерезая сухожилия.

– Могу оформить следом, – сообщаю забегающему четвёртому.

Который, в отличие от всех остальных, абсолютно не нервничает и спокоен, как удав. Хм, опасный противник.

– Можем продолжи танцы, – киваю на его товарищей. – С неясным результатом. Но им нужна перевязка. Плюс жгуты, поскольку кровопотеря растёт. Будем развлекаться с тобой – не ясно, сколько потратим времени. Могут и копыта откинуть. Решай.

– Иди, – четвёртый боком у стенки проходит к окну, оставаясь на дистанции и внимательно наблюдая за моими действиями.

– Нож и сумку, – киваю на свои вещи. – Чтоб я к тебе лишний раз не топал.

Он быстрым и плавным, но явно непривычным движением выдёргивает нож из колена товарища (и из пола, предварительно покачав нож в ране. Дебил), затем пускает его скользить по полу ко мне. Следом направляется моя инструментальная сумка.

Когда я уже спускаюсь по лестнице, слышу из конца коридора крик самого первого:

– Я же приду к тебе, урод! Слышишь?!

- Қош келдіңіздер[13], – кричу в ответ, спускаясь по лестнице.