Грехи отцов

Грехи отцов

Эшт. Агрия. День пятый

В зале ратуши, прямо под судейским столом, лежал человек. Тело затекло, спина беспокоила ноющей болью, а он не смел двинуться. Время тянулось очень медленно, но мужчина терпел, ибо цель перекрывала всё. Усталость, раздражение, страх притупились, а столь близкая развязка приятно ласкала разум. Стражи закрыли главную дверь за проверившим все замки в ратуше и пожелавшим им доброй ночи ключником. Значит совсем скоро слуга начнёт действовать.

Он перестал дремать и размышлял о разном. И конечно же его мысли, после всего, завертелись вокруг дела. Идея ограбления городской казны целиком и полностью принадлежала Энцу. Ката лишь добавила пару штрихов к его плану, а Тури и вовсе восторженно молчал. Сундук находился в подвале ратуши и закрывался на хитрый ларгонский замок. Железная накладка скрывала не один, а целых пять запоров. Вставив все пять ключей в замочные скважины, нужно было повернуть их в чёткой последовательности. Гадать тут долго и почти бесполезно. Разве что в союзниках вора был бы сам Монк, направлявший его руки. Также закрыта дверь в сам подвал, а так как она была рядом с входом в ратушу, то и дремавшие там двое ночных охранников становились препятствием на пути к содержимому сундука. Кроме того, в самой ратуше имелся небольшой, но очень звонкий колокол. А учитывая, что ограбление должно было произойти ночью, даже и криков стражей хватило бы для призыва подкрепления. Именно поэтому, как только слуга краем уха услышал восторженный рассказ торговца о хитром замке и прознал об обожавшем выпивку и шлюх ключнике, тотчас же сообразил о возможности. Это была она, без всяких сомнений. Столько лет ожидания, терпения и ненависти, и вот он — лучший вариант. Осторожно, и как бы в шутку, Энц предложил заглянуть в городскую казну. Глаза хозяина загорелись и он, также со смехом, поинтересовался где же взять ключи и как попасть в саму ратушу. На это у слуги уже имелись вполне себе здравые предложения. Ключи, пока того же ключника будет ублажать одна из шлюх Гора, можно срисовать, а мастер без лишних вопросов сделает дубликаты. Конечно, за молчание и хитрый художник, и жадный мастер получат щедрую плату, но ведь дело того стоит. Выбрать день, когда в ратуше станет пусто, чтобы спрятаться в зале заседаний, — тоже выполнимо. Убить задремавших к ночи сторожей, открыть главную дверь и впустить помощников — это по плечу самому Энцу. Останется лишь открыть сундук и притащить содержимое куда укажет торговец. Внезапно Гор призадумался, а уже через некоторое время совершенно серьёзно спросил слугу, сможет ли тот, кроме шуток, провернуть такое дело. Энц, после недолгих, и конечно же показных сомнений и колебаний, горячо заверил хозяина в успехе задуманного. Желание богача стать ещё богаче перекрыло страх. Уже через пару дней торговец вручил слуге монеты для художника и мастера, после чего назначил день ограбления. Однако он не доверял Энцу, да и не было человека, которому бы доверился торговец Гор. А потому изготовленные дубликаты ключей он забрал себе, а сундук распорядился притащить в один из его сараев у постоялого двора.

Наконец-то наступила ночь. В большом, величественном здании ратуши установилась тишина. Он ещё некоторое время продолжал лежать на холодном, выложенном камнем полу, прислушиваясь к негромкому разговору сторожей. Вскоре слова сменились храпом, а Энц понял, что пора. Медленно, не чувствуя ни рук, ни ног, выкатился из-под стола и какое-то время просто приходил в себя. Так же медленно и осторожно поднялся. Следя за каждым своим шагом, направился в сторону храпа. Оба укутавшихся в накидки стража, спокойно спали, развалившись на лавках. Шлемы, щиты и даже кольчуги лежали рядом, ведь воины чувствовали себя в полной безопасности. Да и с чего им было не спать за закрытыми дверями, в опустевшей ратуше?! Если кто и придёт проверить из ночных командиров, то обязательно разбудит стуком. Однако давно уже никто не проверял запертую на ночь ратушу. Даже Бур да Летар, порой подменявший своего брата в ночной страже, не удосуживался заглянуть сюда. Наличие стражи было условностью, но ради охраны свитков и городской казны, и такая условность была важна. Кроме прочего, они поддерживали огонь в большущем камине, что располагался слева от ведущей в подвал лестницы. В ратушу, с утра пораньше, приходит вершитель судеб горожан Имр да Феро, — крайне раздражительный по любому поводу господин. Холод в этом большом зале может так разозлить судью, что достанется не только осуждённым и приговорённым, но всем и каждому. По сути в заботе о сохранении тепла в зале ратуши и состояла главная служба ночных сторожей.

Поленья уютно потрескивали в унисон похрапыванию задремавших воинов. Энц достав большой, охотничий нож с резной ручкой, навис над своей первой жертвой. Он стольких убил за свою жизнь, что не колебался ни мгновенья. Рука убийцы взметнулась вверх и опустилась. В этот самый момент здоровенный бородач словно почувствовал неладное, прекратил храпеть и даже приоткрыл сонные глаза. Нож, направленный опытной рукой, вошёл под рёбра, прямо в сердце здоровяка. Он как-то удивлённо выдохнул в лицо убийце, пытаясь подняться, но тут же осел обратно на скамью. Энц вытащил нож, а его жертва завалилась набок, уставившись удивлёнными и всё ещё сонными глазами в мирно потрескивающий камин. По накидке очень быстро расползалось кровавое пятно. Убийца обернулся. Второй страж продолжал похрапывать, чему-то улыбаясь во сне. Удар был повторён в точности, а тот, в отличие от товарища, и не проснулся.

«Смерть во сне, что может быть приятнее?!» — с неожиданным восторгом подумал убийца, вытирая свой нож о накидку второй жертвы.

Энц, однако, не стал открывать дверь слугам торговца, а сам побежал к подвалу. Передав одни дубликаты ключей хозяину, он не преминул оставить себе другие. И вот он у столь ценного сундука. Совсем немного времени понадобилось вору, чтобы припомнить последовательность поворотов ключей, которую сумела вытянуть у пьяного ключника опытная шлюха, и открыть сундук. После этого начал нанизывать тугие кошеля на крючки заранее припасённой, особой кольчуги. Энц примерил её, ещё и наполовину незаполненную. Отрицательно помотал головой и, с трудом стянув с себя рубаху на пол, продолжил опустошать сундук.

В это же время в таверне у западных ворот мучился сомнениями наёмник Тодо. Вчера его вышвырнули из дома, где он довольно долго снимал комнату. «Нищим не подаю!» — рявкнула хозяйка, в ответ на привычные просьбы постояльца подождать с оплатой. На ночь он напросился в домик садовников, купившихся на его обещания о щедрой оплате в недалёком будущем. Обращаться к бывшей жене совсем не хотелось, а к её родным тем более. Неплохим вариантом было бы сбежать в родное село, но долги достанут и там. Словно горя ему было мало, всплыли воспоминания об умерших ещё младенцами дочерях и погибшем брате. И если спасти своих малышек он никак не мог, то в гибели брата винил только себя. Желание упиться и забыться было таким сильным, что подавляло и терзавший его со вчерашнего дня голод. Поэтому, без единой монеты в старом, потёртом кошеле, он дремал за дальним столом, и страдал.

— Эй, Тодо, пьянь подзаборная, плати или проваливай! — наконец заметила зря занимавшего место в питейной наёмника молодая и весьма бойкая служанка тавернщика.

Не желая быть вытолканным за двери крепкими слугами торговца Лито, наёмник обречённо поднялся из-за стола и медленно потащился к выходу. По всему не отвертеться ему от опасного дела, предложенного новым «другом».

— О, Тодо, тебя-то я и искал! — внезапно остановил его у самых дверей ввалившийся в таверну здоровяк. — Моя-то близнецов родила, и снова мальчишки!

— Поздравляю, — попытался улыбнуться крайне печальный наёмник.

— Да-а-а! — сочувственно оценил жалкий вид товарища счастливый отец. — Упал ты низко, но всё поправимо. Пойдём, выпьем, поедим, угощаю.

При слове «угощаю» Тодо жадно сглотнул и как зачарованный поплёлся следом за своим спасителем. А тот был и без эля полон радости, да так, что расплёскивал её на всех и каждого.

— Фин, выпей за здоровье моих мальчишек! — крикнул он безмерно разжиревшему святому отцу, который что-то доказывал паре изрядно окосевших мастеров. — Лито, налей моему другу Фину большую кружку за мой счёт! И нам с Тодо тащи поесть и кувшин с элем!

Святой отец сразу бросил своих собеседников. Не позабыв конечно же до дна осушить зажатую в заплывшей жиром руке кружку, мигом присоединился к столь щедрому наёмнику. Бойкая служанка, уже и не обращавшая никакого внимания на пьяницу Тодо, накрыла им стол и даже соизволила улыбнуться. Хотя улыбалась она конечно же щедрому посетителю, а вернее его монетам.

— Не забудь посетить храм седьмого дня и прикупить оберегов своим новорождённым, и-и-к! — сразу напомнил наёмнику о «главном» священник.

— Не, ухожу с караваном в Риц, жена этим займётся, — залпом осушил кружку эля наёмник. — Мне сейчас монет нужно побольше, поиздержались мы за зиму. Кстати, Тодо, лишний воин в отряд нам не помешает. Платят хорошо, твой шанс.

— Заложил я всё, Еск, — ненадолго оторвался от тарелки спешно утоляющий голод толстяк, —даже ножа нет. Разве что дубину или прут какой с собой взять и уйти как есть.

— Я тебе помогу, — замахал ручищами светящийся от счастья отец. — Выкупим снаряжение и оружие. Отдашь частями, как сможешь. Одно только обещай мне, друг, — позабыть про свою беду и продолжить жить.

— Это я с радостью, — не то от выпитого эля, не то от съеденного им до последней крошки ужина, а может и от внезапно появившейся надежды на возможность вырваться из города, широко улыбался товарищу наёмник Тодо.

— На эль не налегай, рано по утру выкупать пойдём, — одёрнул протянутую к кувшину жадную руку толстяка Еск. — Три кружки опрокинул и хватит. Иди отдыхай, а с первыми петухами подходи…

— Так зачем по утру? Почти всё моё снаряжение и меч здесь, у Лито, — сделал неопределённый жест в сторону весёлого тавернщика наёмник.

— Лито, тащи вещи моего друга, уплачу! — тут же крикнул Еск, зачем-то ударив по столу кулаком.

Лито приказал одному из слуг и совсем скоро Тодо вернули и его кольчугу, и меч, и всё остальное. Пока тот принимал облик воина, Еск закинул в рот остатки своего ужина.

— Фин, допивай сам, а нам пора, — решительно поднялся он, отсчитывая на стол запрошенные тавернщиком монеты. — Пойдём, Тодо.

Еск твёрдой, уверенной походкой направился к выходу. Толстяк с тоской взглянул на кувшин, но не посмел тронуть тот перед уходом. Они вышли в ночь. Задержались у свисавшего под вывеской фонаря. Вернее, Тодо придержал спешащего расстаться с ним до рассвета друга.

— Вовремя ушли, — двинул локтём в бок товарища Еск, с ухмылкой глядя на спешащую к таверне женщину.

Та была такой же безразмерной, как и святой отец Фин, а за крайне вздорный и сварливый характер за глаза её прозвали Жабой. Наверное, потому, что жаба довольно мерзкая на вид и неприятно с ней иметь дело.

— Фин здесь? — резко бросила наёмникам толстуха, быстро, словно свинья к корыту, проносясь мимо.

— И тебе доброй ночи, Ита, — только и успел вымолвить в ответ Тодо.

— Влетит Фину, тяжела рука у Жабы, — бросив насмешливый взгляд на захлопнувшуюся за разъярённой женщиной дверь, выдохнул в ухо товарищу Еск. — Ну, утром у западных ворот. Не опаз…

— Я это… — снова остановил шагнувшего прочь друга Тодо. — Негде мне… Спал у садовников, а теперь… Холодно…

— Ах вон оно что! — заулыбался Еск. — Эх, добрый я сегодня! Держи! — вытащил он из кошеля пару монет. — Спи хоть здесь у Лито, но даже не вздумай подвести меня, друг. Сам Сет послал тебе мою помощь и проклятье за зло будет страшным.

— Нет, нет, что ты! — горячо воскликнул пьяница. — С первыми петухами у ворот, даже не сомневайся. А монеты верну, не сразу, но все, не…

— Не сомневаюсь! — весело рассмеялся счастливый отец. — До завтра, друг!

— До завтра! — также весело бросил ему вслед Тодо.

Он уже сделал несколько шагов к таверне, когда из тени, прямо ему навстречу, вышел Энц.

— Фу-х! Ты не подвёл меня, друг, — с усилием выдохнул слуга, опуская на мостовую тяжёлую ношу. — Скидывай накидку и одевай мою кольчугу.

— Я… Ты… Мы… — растерялся наёмник.

С одной стороны, он не желал принимать участие в сомнительном деле нового «друга», но с другой полагал, что сам Монк благоволит ему этой ночью. Потому и колебался в своём выборе между быстрым погашением долгов и страхом влипнуть в историю. Сознание наёмника, как это часто бывало в моменты тяжкого выбора, раздвоилось. Нет, он даже не думал о том, что может совершить преступление, лишь опасался неудачи и наказания. Жадная половинка его разума боролась с трусливой, и толстяк медлил.

— Давай быстрее, друг, — уже развязал мешок Энц. — Нам давно пора прогуляться.

Как зачарованный, Тодо подчинился голосу слуги и скинул накидку.

— Да чтоб тебя! — вспылил Энц. — Где ты успел облачиться-то. Скидывай свою, одевай мою. Скорее!

Тодо покорно скинул только что выкупленную кольчугу. Слуга торопливо помог толстяку одеть странный доспех — сплошь обвешанную свисавшими на крючках кошелями, да и весящую порядком, железную рубаху. Монеты привычно звякнули, полностью подтвердив подозрения наёмника. Из таверны вывалились несколько шатающихся горожан, а внутри, перекрывая всех и вся, орала жена священника. Энц поспешно накинул на Тодо накидку. Подобрал кольчугу наёмника и бросил в опустевший мешок. Толстяк и так был не малых размеров, а с такой одёжкой, под наглухо застёгнутой накидкой, стал ещё больше. Слуга окинул наёмника критическим взглядом, хмыкнул и потопал к воротам. Отдавшийся на милость Монку Тодо, поплёлся следом.

— Прикинься пьяным, как тогда, — на ходу бросил ему Энц, прежде чем они показались стражам.

Тодо начало качать и всем своим видом он послушно изображал упившегося.

— Снова набрался? А меч-то как вернул? Куда собрался, пьянь? Снова в село или на прогулку? Ха-ха-ха! — дружно насмехались над ним стражи.

Тодо лишь мычал, тыкаясь плечом в ворота.

— Моему другу нужно прогуляться за стеной, — привычно осклабился Энц. — Мы вернёмся и очень скоро. Обещаю.

Монеты вновь разошлись по кошелям услужливых стражей, ворота приоткрылись и выпустили ночных гуляк. Но чем дальше они удалялись от ворот, тем больше паниковал Тодо. Ветер разогнал тяжёлые облака и лунный свет выхватил ожидавшую их подальше от ворот троицу. Энц абсолютно парящей походкой спешил к своей сестре. Наёмник же вспомнил сцену в домике Тури и уже не смог совладать с охватившим его без остатка страхом. Внезапно толстяк сбросил накидку, с трудом стянул с себя особую железную рубаху и рванул обратно в город. Это было настолько неожиданным для слуги, что только услышав за спиной звон монет, тот обернулся. Наёмник убегал столь быстро, что догнать его не представлялось возможным. А уж расправляться с беглецом на глазах стражей и вовсе самоубийство.

Энц раздражённо выругался. Живо уложил драгоценную рубаху в мешок и потащил тот навстречу уже спешившей к нему троицы.

— Тодо вернулся. Один?! А где Энца потерял? Да он и накидку потерял, и кольчугу! Да и похудел что ли! Ха-ха-ха! А протрезвел то как! Никак Вира повстречал! Ха-ха-ха! — весельем встретили толстяка впустившие того обратно в город стражи.

Тодо промолчал. Молча и зачем-то постоянно озираясь по сторонам, он быстро вернулся к таверне. Единственным желанием было позабыть и о увешанной кошелями железной рубахе, и о новом «друге», и об этой ночи.

«Улечься в кровать, спрятаться под одеялом, а по утру покинуть город вместе с торговым караваном, — мысленно твердил он себе, ещё и переступив порог такого милого для любого пьяницы заведения. — Бежать, бежать, бежать! Оставить этот проклятый город навсегда!»

Загрузка...