Мессия

Глава 36

Война между старшими сыновьями Чингисхана продолжалась более двух лет, ежедневно стачивая, вторгшуюся в Китай Орду. К июлю 1212 года, под командованием Джучи осталось меньше десяти тысяч старых соратников, а у Чагатая, который постоянно атаковал, и того меньше. Ещё бы год, и кочевников бы вовсе не осталось, но шестнадцатого июля 1212 года погиб старший сын Чингисхана.

Деревянный мостик, через небольшую речушку, взлетел в небеса как раз в тот момент, когда Джучи доехал до его середины. Взрыв был такой силы, что опознать Великого хана удалось только по сапогу на правой ноге, которую выбросило на берег, всё остальное, видимо, унесло течением.

Что за мина была заложена под мостом и почему она взорвалась именно в тот момент, когда на мост въехал Джучи, понять так и не смогли. И не надо. Стабилизация нитроглицерина (динамит) являлась одной из самых секретных технологий Принципата, а уж электродетонатор и подавно. Хоть они и массово применялись при строительстве Суэцкого канала, доступ к их использованию имело всего одно подразделение – сапёрный батальон особого назначения, подчиняющийся напрямую Принцепсу. Но у Ричарда, в Ливерпуле, были свои специалисты, о которых не знал даже Спящий Леопард. Догадывался, конечно, но не знал точно. Да и не хотел знать, ему и своих забот хватало.

Почему Ричард вдруг решил прекратить междоусобную войну Орды? Исключительно потому, что на её остатках решил поучить воевать своих львят. Уже два года во Владивостоке служили все, достигшие двенадцатилетнего возраста, наследники, посвящённых его в тайну королей и герцогов и не только посвящённых. На двенадцатой сессии сената был принят закон о цензе, теперь одних денег было мало, нужна была выслуга лет, с обязательным участием в боевых действиях, поэтому своих наследников служить отправили все сенаторы. Служили они в одной роте, ротным командиром которой был сам Львиное Сердце, а взводными у него самые суровые преторианцы. Служили и все три его родных сына: восемнадцатилетний Генрих, шестнадцатилетний Амори и тринадцатилетний Ричард-младший, поэтому в бой их нужно было успеть повести самому.

А время уходило. Пятьдесят пять – это ещё не старость, но до неё осталось уже совсем немного, а накал борьбы между Джучи и Чагатаем снижался с каждым днём. Так вяло, как в последние полгода, они могли провоевать ещё лет десять, поэтому развязку пришлось ускорить. Наследников Джучи не оставил, поэтому его войско, ожидаемо, раскололось на две части. Большая перешла к доблестному Чагатаю, а меньшая к спивающемуся Чингисхану. Людовик Геноцид хоть и не лез во внутри китайские дела, без дввижения всё это время не сидел, поучаствовав в совместной с Ле Брюном японской кампании, подавлении восстания в Корее и аннексии Тайваня, поэтому вверенные ему войска ещё не успели превратиться в армию мирного времени.

Чагатай был мужчиной очень энергичным, заняв после смерти брата, царство Дали, и став шахом западного Китая, он, всего за полгода, железом установил на контролируемой территории шариат, просто вырезав всех недовольных и начал готовить наступление на восток. Мудрый Абу-Мансур продолжал поставлять ему наёмников, вернее сплавлять потенциальных преступников, которые постоянно рождаются в любом обществе и в любое время, император Кхмеров тоже предпочёл откупиться от бешеного кочевника войсками, признав его наследником Джучи. Пусть лучше этот безумный угробит сорок тысяч его подданных где-то на востоке Китая, чем вторгнется со своим шариатом в империю. Признал Чагатая наследником и император Дайвьет, Ли Хюэ Тонг, сменивший на престоле отца в 1210 году. Тонг-младший был христианином, причём очень образованным, изучившим не только шесть языков, но и историю противоборства христиан с мусульманами, нисколько не сомневался, чья будет победа, но, безмерно уважаемый им король Сингапура, попросил дикаря признать и все заключенные договорённости продолжать исполнять. Телеграфная станция в Гуаньчжоу работала бесперебойно, поэтому Ли отлично понимал, что это просто игра. Принципат уже построил железную дорогу с железными мостами от Тобола до Буды, и продолжал строить со скоростью тысячу миль в год, море вспахивали пароходы, которые только и ждут окончания строительства Суэцкого канала, а небо занимают не воздушные шары, пригодные только висеть на якоре, для корректировки огня артиллерии, или плыть по ветру, а самолёты, которые уже перевозят по шесть пассажиров из Марселя в Карфаген. А ведь вместо пассажиров они могут перевозить по шесть бомб, из Шанхая на глупую голову Чагатая. Могут, но не хотят. Им интересно играть. Смысл затеянной игры Ли Хюэ Тонг не понимал, но лучше, не понимая, играть за победителей. Игрок в шахматах один, а фигур у него много. Отец когда-то выбрал правильную сторону, и из пешки прошёл в ферзи. Конечно, ферзём тоже ходит игрок, но быть им гораздо приятнее, чем простой пешкой, поэтому правила император Ли принял безоговорочно. Сказал ему Анри признать глупого кочевника и продолжать поставлять ему оружие, так и будет. Значит так в этой игре запланировано. Не все фигуры должен срубить лично ферзь.

В феврале 1214 года, накопив достаточно сил, оружия и боеприпасов, Чагатай начал Джихад против христианской части Китая. Причём, не спросив благословения у Верховного имама. Сам решил и сам начал. Не удивительно, крутой ведь мужчина, целый шах. Его, конечно, уже с нетерпением ждал Геноцид, но держать свою роту в окопах Ричард не хотел. Окопы удержат и плебеи, а для рыцарей, тем более, будущих сенаторов, должно проложить другой путь к славе. От них требовалось проявить гораздо больше доблести. Поэтому роту своих воспитанников он повёл навстречу, на вражескую территорию. Диверсионный отряд. Лично повёл. Слишком большой риск? Лично ему на это было наплевать, он в этой жизни уже прожил «лишних» шестнадцать лет, не погибнув с арбалетным болтом в шее под Лемузеном, эти шестнадцать лет он потратил, в основном, на воспитание достойной смены, себе и своим «апостолам». Теперь им предстоял «выпускной» экзамен.

– Что там, Генрих? – Ричард убрал в чехол бинокль и протёр слезящиеся глаза – Я уже слишком стар, чтобы быть разведчиком.

Заместитель командира роты, старший сын, Генрих-львёнок, уже два года, как достигший совершеннолетия, но до сих пор так и не получивший золотых шпор, доложил, не отрываясь от бинокля.

– Встали на вершине холма, Сир.

– Капитан, Генрих. Сейчас я ваш капитан.

– Извините, Сир. То есть капитан. Встали неверные на том холме, начинают разбивать лагерь.

– Четверть пятого по полудню. – взглянув на часы, задумчиво произнёс Ричард – Они могли пройти ещё, как минимум, три мили, ведь до позиций Геноцида довольно далеко. Интересно, кого они боятся и почему не послали дозор, проверить наш холм?

– Между нами речка, да и холмик у нас маленький, пренебрегли. А боятся они, скорее всего нас, капитан. Наверняка они уже в курсе, что мы вышли в рейд, нас ведь видели китайцы в шести деревнях. Отец, получается, что мы только своим выходом, замедляем им движение на три мили в сутки?

– Отец – будете обращаться ко мне дома, лейтенант. Вряд ли они боятся именно нас, скорее, предполагают, что наш отряд такой не единственный. Хотя, значит в том числе и нас, и мы их не разочаруем. Сержантов Амори Плантагенета и Генриха Штауфена-Бомона немедленно ко мне. Остальным оборудовать оборонительные позиции, в режиме скрытности третьей степени. Стрелковые ячейки по периметру рощи на вершине холма. Здесь мы примем бой, поэтому пусть они очень постараются успеть организовать круговую оборону. Иначе, мы все тут и останемся, в одной братской могиле.

– Есть, капитан! – Генрих Плантагенет исчез, как призрак.

– Сир! То есть капитан, сержанты Бомон и Плантагенет прибыли в ваше распоряжение.

– Скромнее юноши и тише, вы не на параде. Вы нарисовались как на батальную картину маслом, но за нами, к сожалению, сейчас могут наблюдать только враги. Учтите это на будущее. Итак, Генрих, вы наш лучший артиллерист-миномётчик. Достанем мы отсюда до шатра Чагатая?

– Отсюда – нет, капитан. Но с самой вершины холма точно достанем. Нужно только тихонько спилить пару деревьев и все ветки, и соорудить помосты футов пяти высотой, к утру с этим точно управимся. Ударить предлагаю с самым рассветом. Клянусь, что накрою шатёр с третьего залпа!

– Действуйте, сержант Бомон! У нас два миномёта и шестьдесят мин, значит, у вас тридцать залпов. Вернее, не залпов, а дуплетов. – усмехнулся Ричард – Эх, знать бы, что так близко встретимся, взяли бы побольше…

Генрих Штауфен-Бомон приложил руку к полям своего пробкового шлема и молча умчался готовить позиции.

– Сержант Плантагенет.

– Слушаю, капитан!

– На этом холме нас обязательно зажмут, даже если Генриху удастся прикончить Чагатая. Геноцид начнёт своё наступление только утром двадцать пятого, значит держаться нам двое суток в полном окружении. Ричард-младший служит в вашем отделении, отправьте его с донесением в штаб Людовика Блуа. Через час оно будет готово, пусть отправляется до наступления темноты.

– Я могу приказать ему, капитан, но уверен, что он откажется подчиниться. Придётся вам назначить другого посыльного.

– Откажется. – печально кивнул Ричард – Но хоть один Плантагенет должен уцелеть.

– Уцелеть для чего, капитан? Чтобы жить с клеймом, сбежавшего с поля боя, где погибли его отец и старшие братья? Вы плохо знаете Ричарда-младшего. Сам я ему приказывать не буду, не хочу подрывать свой авторитет перед боем, пришлю его к вам. Разрешите идти?

– Не разрешаю, оставайтесь на месте. Вестовой, вернуть сюда лейтенанта Плантагенета и сержанта Бомона.

Вернулись. Ричард внимательно заглянул в глаза каждому из юношей.

– Скорее всего, завтра-послезавтра мы все умрём. Умрём красиво, но, увы, безвозвратно. Нас меньше сотни, а их почти двадцать тысяч, так что шансов выжить у нас нет. Преклоните колени, дамуазо, я считаю, что вы заслужили право и честь, погибнуть в золотых шпорах.

Пройдя ускоренную процедуру акколады, Генрих поднялся с колена, сжимая золотые шпоры в правом кулаке.

– Я думал, что никогда этого не дождусь. Нас сотня, но все мы герои, как в битве при Яффе, Сир. Если мы и погибнем, то так, что мусульманам больно будет об этом вспоминать. «Я никогда не планировал жить вечно»[130] – процитировал он отца.

– Ну, что ж. В прошлый раз я погубил вас всех, так и не родив. – задумчиво произнёс Ричард непонятную фразу – Мне нравится ваш настрой, дети. Не скрою, наша смерть будет абсолютно бесполезной, для Принципата, и скорее всего даже вредной. После нас, уже никто из сенаторов не отправит своих детей служить, но зато мы с вами уйдём отсюда под фанфары. Посыльного не отправлять. Доверимся судьбе. Удача любит храбрых дураков.

– Мы победим, отец!

– Капитан.

– Нет, отец. Сегодня, возможно, наш последний мирный вечер в этой жизни, побудем напоследок семьёй. Предлагаю вызвать Ричарда-младшего и вместе поужинать. Но я чувствую, что мы победим, хоть и выживем скорее всего не все.

– Чувствует он. – усмехнулся Ричард – Хотя, идея с ужином мне нравится.

– Мы точно победим, Сир. – добавил рыцарь Амори – Нам нужно готовиться не к обороне, а к атаке. Для удара в спину бегущим неверным.

– Одной ротой, против двух гвардейских туменов и десятка тысяч пехотинцев с артиллерией?

– А какая нам разница, сколько их, капитан? Если побегут, то это уже всё, только коли и руби их трусливые спины. Вы когда-нибудь гоняли тридцать тысяч одной ротой, отец?

– Нет, такого до сих пор точно никогда не было. – усмехнулся Ричард – А я ещё боялся, что следующее поколение выродится.

– Завтра вы всё увидите, капитан. Нашему поколению на подвиги повезло меньше, но мы не такие трусы, как вы думаете, не посрамим отцов.

– Разрешите идти, Сир? – обратился сержант Бомон – У меня ещё много работы. Если что – я был счастлив служить под вашим началом, даже если нам суждено здесь погибнуть.

– Ступайте, Генрих, храни вас Господь!

На рассвете, двадцать третьего февраля 1214 года, лагерь воинов Джихада разбудили взрывы. Сержант Генрих Штауфен-Бомон, как и обещал, накрыл ставку Чагатая с третьего залпа, а потом перенёс огонь на артиллерийский обоз. Трёхдюймовые[131] миномёты с опорной плитой соответствовали образцам Второй мировой войны из другой истории, поэтому ничего удивительного в такой точности не было – залп перелётом, поправка, залп недолётом, вилка, ещё одна поправка и накрытие. Если бы мин было не шестьдесят, а шестьсот, удалось бы накрыть не только ставку и обоз, но и разогнать всё вражеское войско, но чего не было, того не было.

Истратив две трети боеприпасов, миномёты прекратили огонь, а мусульмане начали приходить в себя. Неизвестно, кто у них принял командование, но поступил он довольно разумно, первым делом разослав дозоры, чтобы убедиться, что отряд на соседнем лесистом холме единственный, а убедившись, начал окружение, подтянув уцелевшую артиллерию.

Рота капитана Ричарда Львиное Сердце окопалась на границе рощи, покрывающей вершину холма, поэтому пушки мусульманам не удавалось установить довольно долго. То сработает заранее заложенный фугас, то снова отработает один из миномётов, то орудийный расчёт выкосят сосредоточенным винтовочным огнём. Отряд христиан был немногочисленным, но кусачим, всё-таки его вооружение представляло собой совсем другую эпоху – трёхлинейные винтовки со скользящим затвором имели прицельную дальность стрельбы в полторы тысячи футов, а по групповой цели работали и с вдвое большей дистанции. К тому же выучка бойцов была на уровне диверсионных групп спецназа двадцатого века, а занятая позиция давала тактическое преимущество. Одно печалило – слишком быстрый расход боеприпасов. Очень уж многочисленным был противник, даже если каждая пуля найдёт свою цель, на всех всё равно не хватит. Именно поэтому, в три часа пополудни, Ричард приказал прекратить огонь по артиллерийским позициям мусульман, реагируя только на угрозы прорыва.

Свои пушки мусульмане установили только к пяти часам вечера и полтора часа, и, до наступления темноты, обстреливали вершину холма, что называется, по площадям. В основном ядрами, бомб у них было мало. Окопавшимся бойцам, этот обстрел вреда не причинял, гибли только укрытые в роще лошади, жалко безвинных божьих тварей, но что уж тут поделаешь. Не отогнать их, не устроить для них укрытие возможным не представлялось. С наступлением темноты, как и ожидал Ричард, обстрел прекратился. Мусульмане ночью не воюют, а кочевники до сих пор не воевали пешими. Ничему их жизнь не учит. Разве что луки сменили на кавалерийские мушкеты, а так, даже сто шагов до «ветра» они преодолевали верхом. А верхом, ночью, на заросший лесом холм, не полезут даже самые безумные из них. Сутки продержались, завтра с рассветом Людовик Геноцид начнёт наступление. Именно такой был с ним уговор. Если до заката двадцать третьего, рота Ричарда не вернётся, с утра двадцать четвёртого, он двинет вперёд полк егерей. До позиций основных сил всего шесть лиг[132], поэтому конные дозоры покажут себя уже к полудню. Эх, «нам бы ночь простоять, да день продержаться»…

– Докладывайте, лейтенант. – Ричард устал, очень устал, всё-таки не мальчик уже, а денёк выдался жарким, поэтому он кивнул сыну на место рядом с собой, не вставая.

Генрих Плантагенет присел рядом с отцом.

– Погиб капрал Левит, рядовые Уолтер и Дампьер. Шестнадцать раненых, но все легко, в основном, древесной щепой. К утру все встанут в строй.

Пятнадцатилетний Михаэль Левит, третий сын Иакова Левита, короля Нового Сиона и сына старого соратника Ицхака, служил ротным каптенармусом. Тринадцатилетний Гийом Уолтер, второй сын кардинала Хьюберта Уолтера, он был зачислен в отряд всего полгода назад. Четырнадцатилетний Роберт Дампьер, второй сын Ги Дампьера, бывшего короля Ливана Хамы и Хомса, старого соратника Ричарда ещё по Третьему крестовому походу, ныне монаха Петра, принявшего постриг в сентябре 1212 года. Эх, мальчики, мальчики…

– Как они погибли?

– Капралу оторвало ядром ногу, истёк кровью…

– Как может ядром оторвать ногу в окопе?

– Никак. Он зачем-то кинулся к лошадям.

– Дурак. Царствие ему небесное. Продолжайте, лейтенант.

– Рядовые, похоже, погибли от собственной гранаты. Чеку сорвали, а бросить не успели, видимо, бомба рядом взорвалась и контузила.

– Бывает. Отпою я их сам, похороним прямо здесь. На этом месте потом построим храм. Или его построят для нас… Что по боеприпасам?

– К миномётам осталось двенадцать мин, по двадцать восемь патрона на винтовку и сто семьдесят две ручные гранаты. Пятьдесят четыре динамитные шашки, но детонаторов осталось всего два.

– Что с лошадьми? Уцелела моя Валькирия?

– Уцелела, отец.

– Везучая скотина… А ведь она жерёбая, Генрих.

– Отец?

– Говорю – жерёбая она, от Орлеана. Хорошее могло получиться потомство.

– Может ещё и получится.

– Теперь уже вряд ли. Велите оседлать её к рассвету. Спать сегодня никому не придётся. Распорядитесь заложить фугасы на юго-западном и западном склонах, с рассветом попрут именно оттуда. Остальным валить деревья вокруг вершины. Всех лошадей прогнать, кроме Валькирии. На вершине стройте укрепление, перекрывайте его брёвнами в два наката. К рассвету приказываю оставить позиции и всем собраться в цитадели. Патроны беречь, стрелять только наверняка. Через засеку Аллах-Акбары быстро не проберутся, а два наката брёвен защитят вас от артиллерийского огня. К вечеру уже должен подойти Геноцид.

– Почему вас, а не нас, отец?

– Потому что, лейтенант. Сержанта Бомона ко мне. Бегом, марш!

– Сержант Бомон прибыл по вашему приказанию, капитан.

– Мне доложили, что у тебя ещё двенадцать мин, Генрих.

– Так точно, Сир.

– Сегодня нам поспать не доведётся, не дай выспаться и мусульманам. Ты успел засветло наметить цели?

– Конечно, Сир.

– До их табуна достанешь?

– Нет, Сир. Далеко отогнали.

– Ну и шайтан с ними. Выпускай по одной мине каждый час, по собственному усмотрению. К рассвету весь боезапас расстрелять, а расчётам укрыться в цитадели, это приказ, сержант.

– Слушаюсь, капитан!

Всю ночь, наследники самых могущественных семей Принципата, собственноручно копали землю, пилили и укладывали брёвна, закладывали фугасы и… При этом они шутили и смеялись. Иногда даже натурально ржали. Хорошее выросло поколение, зря Ричард сомневался, теперь осталось только его сберечь. Не так-то это просто. Перекрытие в два наката выдержит взрыв бомбы из бронзовой дульнозарядной пушки. Выдержит десять, может быть даже пятьдесят, но у мусульман около тридцати орудий на уже пристрелянных позициях, их нужно было чем-то отвлечь.

Ночь с двадцать третьего на двадцать четвёртой февраля 1214 года никто на линии соприкосновения не спал. Причём, не спали не только они, но и егерский полк Людовика Геноцида, который он отправил как раз в ночь. Раз к вечеру не вернулись, то утра ждать незачем, можно и опоздать. Людовик Блуа не был лучшим полководцем из взращённой Ричардом плеяды. В тактике он, наверное, уступал и Спящему Леопарду, и Роберту Бомону, но Геноцид брал своё не тактическими изысками. Он жил войной, он чувствовал её спинным мозгом. Он и был войной, её Богом, или Демоном. Никто больше не решился бы нарушить приказ Ричарда, кроме него, если Людовик Блуа чувствовал, что приказ неправильный.

На рассвете, двадцать четвёртого февраля, Ричард на Валькирии выехал из-за укреплений и начал вызывать на поединок командующего мусульман. Чагатай, такой вызов, возможно бы и принял, но неизвестный, принявший командование, приказал обстреливать «Гнева Аллаха» из всех стволов. Картечью они не доставали, но бомб и ядер потратили изрядно, что от них и требовалось.

С каждым залпом Ричард ругался всё громче, вызывая на поединок сына барана и козы, всё сильнее раздражая мусульман, если бы по нему не била вся артиллерия, наверняка нашлись бы желающие спросить за эти слова, но под град ядер и бомбовые разрывы никто сунуться так и не осмелился, а к полудню показались дозоры Луи Геноцида. Валькирия, умная девочка, тоже чувствовавшая войну спинным мозгом, в этот момент расслабилась и получила ядро себе в брюхо. Ядро, которое заодно по колено оторвало левую ногу Ричарду Львиное Сердце.

Разумеется, в цитадели на вершине холма, при этом никто не усидел. Не потребовалось даже команды, в атаку бросились молча. Семьдесят восемь мальчишек, из которых шестнадцать были ранены, без приказа, молча, бросились умирать. При этом ещё и разъезды егерей вмешались, а значит на подходе был уже и сам Геноцид, короче, мусульмане дрогнули. Сначала дрогнули, а потом сломались. Сперва они отступили от раненого Ричарда, потом от позиций, окружающих холм, а потом и вовсе бросились бежать, не слушая никаких приказов.